Взятие Каргалов и Сакмарского городка усилило самозванца и блокировало Оренбург с севера. Но если бы Пугачев не пошел в них, то мог бы напасть на Оренбург как минимум на четыре дня раньше и имел бы больше шансов взять город, ибо его укрепления находились в ужасном состоянии, а гарнизон был крайне слабым. К тому же мятежники могли надеяться на помощь сочувствующих им оренбургских казаков, как это случилось при захвате Татищевой, когда известный оренбургский казак Тимофей Падуров перешел к повстанцам. Он, возможно, мог бы повлиять на своих друзей-казаков и здесь. Но с другой стороны, время работало не на пугачевцев, которые до этого добивались успеха благодаря стремительности и внезапности на фоне ошеломленного противника.
Стоявший на левобережье Яика выше его слияния с Сакмарой, Оренбург был административной, торговой и военной столицей юго-востока России. Внутри и вокруг его стен располагалось примерно 3000 домов, 9 церквей и множество административных зданий: двухэтажная каменная губернская канцелярия, дом губернатора, аптека, больница и другие учреждения. Улицы его были прямыми и широкими, хотя и не мощеными; многие здания имели железные крыши. Из примерно 10000 жителей более 2000 составляли купцы, лавочники и ремесленники, преимущественно татары. За тридцать лет своего существования Оренбург стал центром караванной торговли Европейской Россией со степными кочевниками и Центральной Азией. Поэтому главным местом в городе была замощенная камнем торговая площадь (Гостиный двор) более 600 футов в длину и примерно столько же в ширину, занятая почти 150 магазинами и складами. Столь же крупным базаром был так называемый Меновой двор, расположенный в степи за Яиком в миле от города. Предназначенный для летней торговли с соседними степняками, он состоял из почти 400 лавок и складов. Там располагалась служба таможенного инспектора и две артиллерийские батареи, защищавшие базар со стороны степи.
Русские и татарские купцы из России привозили в Оренбург готовую продукцию, меха, ткани и зерно, а покупали предметы роскоши, декоративные ткани, драгоценные металлы и пряности, домашний скот (особенно лошадей и овец). В 1772 г. Оренбург принес казне свыше 60000 руб. таможенных пошлин и 20000 руб. подушного налога1. Может быть еще и поэтому Оренбург так привлекал повстанцев.
Город защищала мощная овальная крепость, протянувшаяся на более чем три мили с десятью земляными бастионами и двумя полубастионами; с юга ее окружал речной берег. В Оренбурге имелось четверо ворот: Орские (с восточной стороны), Сакмарские (с севера), Самарские и Яицкие (с запада). Высота крепости составляла около 12 футов, ров был 25 футов шириной и 12 футов глубиной. Однако эти сооружения не были столь грозными: только три бастиона были облицованы камнем, другие едва вырыты, ворота не запирались, ров местами настолько осыпался, что его можно было переехать на телеге или верхом. Город защищали 70 пушек, но артиллеристы были по большей части отставниками и не имели большого опыта. Из 3000 человек, собранных губернатором Рейнсдорпом, только 174 являлись профессиональными военными, остальные были отставниками, новобранцами, казаками, татарами и простыми жителями; все они не представляли угрозы для пугачевцев2.
Но поскольку самозванец упустил время, оренбуржцы успели отремонтировать городские укрепления и пополнить свои ряды 246 пехотинцами и 3 пушками премьер-майора Наумова и 420 «послушными» яицкими казаками атамана Бородина, присланных из Яицкого городка полковником Симоновым. Утром 5 октября 1773 г. мятежники предприняли первый штурм города.
Как обычно, Пугачев послал в город своих шпионов, чтобы разузнать о ситуации и уговорить жителей сдаться. Но одного шпиона вскоре поймали, а на призывы самозванца губернатор Рейнсдорп ответил оскорблениями. Подойдя к Оренбургу с северо-востока, мятежники обнаружили, что соседнее с ним казачье селение сожжено, дабы лишить нападавших укрытия. Пугачев сразу же бросил на город свою конницу, которая была отбита огнем артиллерии, однако Рейнсдорп не решился выйти в поле. Восставшие разбили свой лагерь в нескольких милях от города вблизи Яика. На следующий день майор Наумов с отрядом из 1300 человек попытался атаковать повстанцев, которые жгли скирды сена вокруг города. После двухчасовой перестрелки Наумов отступил. Это был первый бой повстанцев с регулярной армией и он был выигран.
Ночью повстанцы попытались поджечь Оренбург, обстреливая его из двух «единорогов» с максимально близкого расстояния. Другие пугачевцы подбежали к самым стенам и стали стрелять по защитникам города. В ответ из крепости был открыт сильный огонь из пушек и ружей, заставивший мятежников отступить. Однако защитники города были настолько морально подавлены, что боялись атаковать мятежников. 7 октября на военном совете осажденные решили перейти к оборонительной тактике. Однако губернатор Рейнсдорп и комендант города Валлерштейн 12 октября предприняли новую вылазку. Мятежники, заранее предупрежденные о ней перебежчиками, отбили атаку; 123 осажденных были убиты, ранены, взяты в плен или пропали без вести3.
После этого поражения губернатор Рейнсдорп понял, что одолеть мятежников без посторонней помощи не удастся и приказал начальнику Верхне-Яицкой дистанции бригадиру Корфу собрать с ее крепостей людей, боеприпасы и провиант, и пробиваться с ними в Оренбург. Рейнсдорп проинформировал Военную коллегию о размахе бунта и начал готовиться к длительной блокаде.
В середине октября, когда начались заморозки и выпал снег, восставшие перенесли свой лагерь на несколько милей севернее города в Бердскую слободу и разместились там в домах и землянках. Численность повстанцев продолжала расти. Хлопуша поднял на восстание население заводов Южного Урала, привез оттуда много пушек и боеприпасов, денег и продовольствия. Башкирский старшина Кинзя Арсланов, пришедший к Пугачеву с несколькими сотнями соратников в начале октября, руководил восстанием башкир. Повстанцы держали город в блокаде, не разрешали жителям заготавливать продовольствие и дрова, грабили окрестности и готовились к новым битвам.
Получив оружие с уральских заводов, Пугачев возобновил свои атаки. 22 октября под прикрытием густого тумана повстанцы подтянули к городу свою лучшую артиллерию — четыре «единорога» и четыре трехфунтовые латунные пушки, и открыли из них огонь. Стреляли они очень метко, одна граната даже упала возле склада боеприпасов, но была быстро погашена. Яростная перестрелка длилась приблизительно шесть часов, но повстанцы не ввели в действие пехоту и конницу, эффективность их огня была мала, и они несли большие потери.
Следующие десять дней осаждавшие вели подготовку к новой, более мощной атаке. Сначала они хотели скрыть свои пушки за огромными наполненными землей плетеными корзинами, но тогда их было бы трудно перемещать, а землю заменить соломой, то это не защитит от огня артиллерии. Поэтому пугачевцы решили упрятать свои пушки, коих было уже почти полсотни, в специальные укрытия4, вырытые возле города. Они надеялись захватить Оренбург до того, как к нему придет помощь и вследствие этого, несмотря на холодную погоду и замерзшую землю, ко 2 ноября все было готово.
Около 8 часов утра 2 ноября три батареи повстанцев начали обстреливать город. Хотя защитники Оренбурга открыли ответный ураганный огонь, они не смогли уничтожить защищенные орудия пугачевцев. Множество городских построек было повреждено пушечными ядрами, одно из которых оторвало руку известному оренбургскому купцу Илье Кочелеву, умершему тем же вечером. Пятеро или шестеро горожан было убито, семеро ранено. После мощной артподготовки пугачевцы пошли в атаку. Лично руководивший ею Пугачев пообещал повстанцам в случае победы выдать каждому по 10 руб., хорошему кафтану и отпустить на все четыре стороны.
Около 1000 повстанцев, вооруженных ружьями и луками со стрелами, незаметно подкрались к Оренбургу вдоль берега реки с юго-востока и подойдя вплотную к его стенам, стали расстреливать защитников. Завязалась рукопашная схватка.
Спасая положение, генерал Валленштерн переправил отряд егерей на другую сторону реки. Они напали на тылы повстанцев, вызвав у них замешательство, а тем временем защитники перешли в штыковую контратаку. Нападавшие отступили. Многие были убиты, другие провалились под лед реки. Самому Пугачеву едва удалось спастись. Хотя на следующий день повстанцы возобновили артобстрел города, они больше не предпринимали его штурма, решив уморить его голодом5.
Поражение генерала Кара
Повстанцы поняли, что допустив проход солдат и казаков из Яицкого городка в Оренбург, они совершили ошибку и теперь решили усилить блокаду города. Их военные успехи и обещания обеспечивали им поддержку со стороны сельского населения, вносили сумятицу в ряды осажденных и сковывали инициативу их командиров. Повстанцы хорошо знали здешнюю местность, были подвижны и хорошо вооружены, и эти их качества позволяли им перемещаться вдоль границы и совершать внезапные нападения. И хотя пугачевцам не удалось взять Оренбург, они почти полностью изолировали его от внешнего мира и вынудили осажденных отказаться от любых крупных вылазок.
Оренбург испытывал огромные трудности. Казаки переходили на сторону восставших. Коммуникации были либо затруднены, либо вообще отсутствовали, поэтому гарнизоны не имели сведений друг о друге. Все это угнетающе действовало на моральное состояние войск, по большей части состоявших из гарнизонных солдат, негодных для настоящих боевых действий. Короче говоря, местным руководителям было крайне трудно координировать действия против ширящегося восстания, тем более, что каждый начальник прежде всего заботился о безопасности только своей округи и не получал эффективной помощи от центральных и региональных властей.
Центральное правительство впервые узнало о восстании 14 октября 1773 г., примерно через четыре недели после его начала. Но даже после этого императрица и ее двор, занятые длительной войной с Турцией, не обратили внимания на ситуацию на далекой юго-восточной окраине России. На первые донесения из Оренбурга они реагировали так же, как на казацкий бунт в январе 1772 г., послав из столицы против бунтовщиков маленький карательный отряд генерала Василия Кара. Правительство также предупредило власти на Дону остерегаться агентов повстанцев. По принятым тогда правилам центральные власти держали информацию о восстании в строгом секрете и поэтому обязали Кара распространять увещевательный манифест к бунтовщикам только в местах, охваченных восстанием. А для опровержения всякого рода слухов императрица поручила Сенату выпустить публичный указ, запрещающий распространение «сплетен» среди крепостных, и одновременно предписывающий не верить ни в какие правительственные распоряжения, не отпечатанные в типографии.
Но этого к концу ноября было уже недостаточно. У генерала Кара было мало профессиональных солдат и почти отсутствовала кавалерия. Он обладал ограниченными полномочиями, не знал этот край и не имел сведений о повстанцах. Кару было известно, что симбирский комендант, полковник Петр Чернышев шел с людьми и провиантом по Самарской линии в Оренбург с запада, однако он не предполагал, что бригадир Корф идет на Оренбург с востока и не догадывался о марше генерала Деколонга из Сибири к Верхнеяицкой крепости. Все это играло на руку Пугачеву.
Основной причиной попытки штурма Оренбурга повстанцами 2 ноября было их желание упредить подход подкреплений в город. Самозванец был в курсе о приготовлениях Корфа в верховьях Яика. Он узнал о походе генерала Кара заранее и послал навстречу ему атамана Овчинникова и Чику. Несмотря на плохие дороги, холод и массовое дезертирство, Кар надеялся поймать самозванца и вряд ли полагал, что будет разбит им.
Примерно 2000 восставших казаков и башкир с 9 пушками столкнулись с Каром в селении Юзеева, в 80 милях севернее Оренбурга. Пока царские солдаты пытались настичь Хлопушу, шедшего с «завоцкими мужиками» Авзяно-Петровского завода в Берду, Чика напал на их авангард. Атаку удалось отбить, а ранним утром 8 ноября подоспел отряд Кара. Он стал ждать подхода гренадеров, но Овчинников, уже знавший об их приближении, обошел деревню и неожиданно напал на неприятеля. Безмятежно спавшие в санях солдаты после короткой стычки были взяты в плен. Пугачевцам досталось 175 человек, и в их числе подпоручик Михаил Шванович. Всех их отослали в Берду.
Услышав стрельбу у себя в тылу и не имея возможности уничтожить стоящих перед ним повстанцев, Кар приказал своему отряду двигаться вперед. Внезапно толпа конных пугачевцев, поддержанная артиллерией, окружила царскую колонну. Уничтожив артиллерию Кара, повстанцы деморализовали его отряд: солдаты были готовы перейти на сторону противника. Кару пришлось отступить. Овчинников и Чика преследовали его весь день, пока не кончились патроны. Первая попытка помочь Оренбургу провалилась6.
Потерпев поражение, генерал Кар сразу же написал полковнику Чернышеву об опасности, которая грозит ему, если бы он продолжал двигаться вдоль Самарской линии. Но курьер Кара был перехвачен повстанцами, а Чернышев в ту же ночь выступил из Чернореченской крепости, что находилась в 20 милях от Оренбурга, к осажденному городу. Он надеялся ночью проскользнуть с 600 гарнизонными солдатами, 500 ставропольскими калмыками, 100 казаками и 15 пушками и это ему почти удалось. Но на рассвете 13 ноября, когда отряд Чернышева и огромный обоз с провиантом перешли Сакмару и стали подниматься по горе в город, на него напали 2000 повстанцев. Через 15 минут царский отряд был разбит, взятые в плен Чернышев и офицеры оправлены в Берду и там повешены. Солдат простили, привели к присяге на верность «Петру Федоровичу», постригли в казаки и включили в состав Большого войска Пугачева. Повстанцы громко праздновали свою победу7.
В результате, когда Пугачев приказал Чике выяснить местонахождение Корфа, его полководец не смог этого сделать, ибо был мертвецки пьян. В тот же день Корф вошел в Оренбург. Осаждавшие потеряли несколько человек в бесплодной попытке помешать этому.
Корф привел с собой свыше 2400 человек и 22 пушки. Воодушевленные, защитники на следующий день предприняли вылазку. Повстанцы позволили им отойти на пару миль от города, а затем контратаковали при поддержке артиллерии и конницы. После двухчасового боя солдаты, собравшись в каре, отступили, потеряв 32 человека убитыми и 93 ранеными. Потери пугачевцев были незначительными8. После этого защитники города два месяца не выходили за его стены, а на следующую стычку решились уже от отчаяния, вызванного голодом.
И вновь осаждавшие продемонстрировали свое превосходство на поле боя, умело используя многочисленную артиллерию и конницу, а также искусно маневрируя. На оренбуржцах между тем уже сказывалось влияние блокады: их голодные лошади не могли сравниться с кавалерией неприятеля. Попытки Пугачева взять Оренбург штурмом провалились, и он надеялся, что голод сделает свое дело.
В конце ноября Хлопуша легко взял Ильинскую крепость, но когда попытался захватить Верхне-Озерную, то был отбит. Из Верхне-Озерной повстанцы пошли на Ильинскую, захваченную к тому времени маленьким отрядом, направлявшимся в Оренбург. После двухдневной осады они взяли ее, убив 200 и взяв в плен 260 человек. Повстанцы захватили большие трофеи, усилили блокаду города и изолировали Оренбург от Верхне-Яицкой дистанции9.
Император и казак
Разгромив Кара и Чернышева, заставив губернатора Рейнсдорпа дрожать за стенами Оренбурга и сорвав освобождение города, Пугачев фактически стал абсолютным хозяином этих земель. Его успех превзошел все ожидания. Локальный казачий бунт, начатый сотней заговорщиков, перерос в восстание, охватившее тысячи квадратных миль и вовлекшее в себя тысячи людей. У самозваного императора теперь было свыше 10000 воинов только в одной Берде, в том числе 1000 яицких и 400 илецких казаков, 5000 башкир и 700 калмыков, 3000 оренбургских казаков, татар и заводских рабочих, а также немного казахов, имелось примерно 80 пушек, много пороха и ядер, продовольствия и провианта10.
Территориальный размах восстания и разношерстный состав повстанцев требовали координации. Поэтому в начале ноября 1773 г. Пугачев создал в Берде «Государственную Военную коллегию». Ее название свидетельствует, что самозванец пытался легитимизировать себя и своих соратников, подражая Военной коллегии в Санкт-Петербурге. Главным «судьей» (членом) ее стал Андрей Витошнов, его коллегами — давний соратник Пугачева Максим Шигаев, который также заведовал войсковой казной и снабжением войска продовольствием и фуражом, Данила Скобычкин и илецкий казак Иван Творогов, единственный грамотный из них. Ивану Почиталину, составителю первых манифестов повстанцев, была придумана давно вышедшая из употребления должность «думного дьяка», а самого грамотного из казаков Максима Горшкова сделали «секретарем» Коллегии. Делопроизводителем стал Семен Супонев. По мере расширения восстания численность писцов увеличивалась.
Члены «Государственной Военной коллегии» руководили пополнением и снабжением Большого войска, составляли манифесты, отправляли правосудие, присуждали наказания и награды, координировали действия отдельных отрядов, назначали их командиров и вводили казачье самоуправление в местах, «освобожденных» от помещиков, заводовладельцев и чиновников. Наконец, Коллегия старалась поддерживать дисциплину своего Войска и боролась с самоуправством.
Создание «Военной коллегии» было неотъемлемой частью игры самозванца в «подлинного государя», «мужицкого царя». Пугачев и яицкие казаки, многие из которых знали его истинное происхождение, старались правдиво исполнять свои роли. Самозванец назвал нескольких своих соратников именами главных министров Екатерины. Максим Шигаев стал «графом Воронцовым», Чика — «Иваном Чернышевым», Овчинников — «Паниным», Чумаков — «Орловым». Иногда вожаки восставших называли Берду «Москвой», изба Пугачева именовалась «дворцом», а на ее стене висел портрет великого князя Павла Петровича — сына Петра III. Кроме того, у самозванца имелась личная «гвардия» из 25 яицких казаков, и адъютант, «генерал» Аким Давилин. Пугачев иногда осуществлял свой суд, сидя на «троне» на крыльце своего «дворца» в окружении двух казаков, а в руках держал символы власти — топор и булаву. Обещаниями и угрозами он склонял на свою сторону новичков, особенно тех, кто мог знать настоящего Петра III и подтвердить его идентичность вожаку повстанцев. Пугачев любил рассказывать о своих скитаниях и страданиях, которые якобы испытал, когда «злые бояре» свергли его, и при этом горько плакал. Он также копировал нравы екатерининского двора, содержа при себе несколько любовниц11.
Все это должно было произвести впечатление на доверчивых русских крестьян и нерусское население и распространить восстание вглубь и вширь. Имя «царя Петра III» легитимизировало мятеж и объединяло его разношерстные компоненты. Народ же дополнял биографию самозванца причудливыми подробностями: по одной из версий спасшийся «Петр Федорович» якобы встретился с римским папой и получил от него задание сделать колокол, звон которого будет услышан во всем мире и поможет ему вернуть престол. Народное воображение под колоколом, видимо, подразумевало набат, призывающий людей к восстанию.
У пугачевского самозванства была и другая сторона. С казаками лидер восставших держал себя как первый среди равных, всегда носил казачью одежду (хотя и очень пышную в торжественных случаях), умело руководил сражениями и демонстрировал свои навыки артиллериста и кавалериста. Обедал он обычно с Шигаевым, Твороговым, Овчинниковым и Почиталиным, участвовал в казачьих развлечениях и попойках. Пугачев всегда выступал за облегчение участи яицких казаков и неоднократно обещал восстановить старую веру в качестве официальной религии12.
Дуализм Пугачева — «императора» и казака — был отражением ситуации в рядах повстанцев. Ему постоянно приходилось доказывать свою подлинность. Это было делать легко, пока восстание побеждало, и труднее, когда начались поражения. Жестокость самозванца подрывала народное доверие к нему и отрицательно сказывалась на его демократическом, казацком образе. Иногда поступки Пугачева заставляли усомниться в его царском происхождении. Когда, например, он сел на престол в стоящей рядом с Оренбургом церкви и сказал: «Вот, детушки, двенадцать лет уже, как я не сиживал на престоле», одни отнеслись к этому спокойно, другие считали, что православный царь не стал бы этого делать. Заигрывая с толпой, Пугачев мог допустить грубый просчет.
Основной функцией пугачевской Военной коллегии было составление и рассылка манифестов самозванца. Сначала этим занимался Иван Почиталин. Но так как Почиталин был малограмотным, ему помогали Максим Горшков и другие писцы. Идорка со своим сыном Балтаем переводил документацию на тюркские языки. Сам Пугачев, видимо, почти не участвовал в подготовке воззваний: авторами большинства из них были Горшков и Почиталин. Язык этих документов, распространявшихся в многочисленных копиях, был смесью просторечья и канцелярских оборотов, заимствованных из правительственных указов. Чтобы расширить потенциальную аудиторию, повстанцы обычно рассылали два экземпляра одного указа, один — по-русски, другой — по-тюркски. Несколько раз пугачевцы обращались к защитникам Оренбурга. Например, 17 ноября 1773 г. они адресовали следующее послание «губернатору нашему Рейнсдорпу»: «Довольно известно вам ис публикованных манифистов усмотрить можете, каким образом мы от зависников общаго покоя Всеросийскаго престола беззаконно лишены были. А ныне всемогущий господь неизреченными своими правидными судьбами паки возвести нас соизволит, наших верноподданных рабов скипетру нашему покаряет, а зависников общему покою под ноги наши повергает. Только вы, ослепясь ниведениям или помрачитесь злобою, ни приходите в чювство: власти нашей бизмерно чинити з большим кравопролитиям противлениям и тщитися процсветшаяся имя наша таким же образом, как и прежде, паки угасить и наших верноподданных рабов, аки младенцев, осиротить. Однако мы, по природному нашему к верноподданному отеческому великодушию, буде хотя и ныне, возникнув от мрака ниведения и пришед в чювство, власти нашей усердно покорясь, всемилостивейший прощаем и, сверх того, всякою вольностию отечески вас жалую.
А будет в таком же ожесточении и суровости останитесь и данной нам от создателя высокой власти ни покоритесь, то уже ниминуемо навлечети на себя правидный наш гнев»13.
Повстанцы старались придать подлинность этим документам. Они скрепляли их различными печатями, впервые сделав это в манифесте 21 декабря 1773 г., отправленном в Оренбург местному заводовладельцу Ивану Тимашеву. Он был подписан именем «Petr», видимо, пленным поляком, или пугачевскими писарями по его указаниям. Под призывом повстанцев от 3 марта 1774 г. значилось «Петр»14. Чтобы обойти указание Сената о нелегитимности рукописных указов, они стали распространять захваченные ими печатные копии царского манифеста от 25 декабря 1761 г., сообщавшего о смерти Елизаветы и воцарении Петра III15.
Пленный гренадерский офицер, образованный дворянин Михаил Шванович (Шванвич) сохранил себе жизнь, переведя на немецкий язык манифест Пугачева губернатору Рейнсдорпу. С двумя другими воззваниями этот документ был подброшен к стенам Оренбурга 20 декабря 1773 г. По указанию Пугачева Шванович подписал эти бумаги по-немецки и по-французски: «Ihre Majestete, Peter der Dritte» и «Votre Majeste, Pierre le Grande» — упоминание в последнем случае Петра Великого свидетельствует о весьма смутных представлениях восставших о царственных особах. На одном из этих документов Пугачев что-то нацарапал, объяснив, что подписывается по-иностранному. За свои заслуги Шванович был назначен командиром отряда пленных регулярных солдат и получил шубу с плеча Пугачева16.
Повстанческий манифест на немецком языке, кстати, сильно обеспокоил Екатерину, которая решила, что за повстанцами стоят внешние силы или дворяне. Подобно другим монархам XVIII в. императрица не боялась крестьянских или пограничных бунтов как таковых, но опасалась переворота, организованного дворянами. Она справедливо считала, что элита может свергнуть монархию в ходе восстания, опираясь, как это в итоге и случилось в 1917 г., на сильную армию и бюрократию. Только дворянство, контролировавшее военную и гражданскую сферы, могло поднять эти институты против монарха или создать альтернативные органы власти.
Большое войско
Повстанческие силы в Берде именовались «Большим» или «Главным войском», в отличие от отрядов, посылавшихся для захвата городов, сел и крепостей. Под руководством Военной коллегии Большое войско была поделено на «полки» по территориальному и этническому принципам. Так, атаман Овчинников командовал полком яицких казаков, Иван Творогов возглавил илецких казаков, Тимофей Падуров — оренбургских казаков, Федор Дербетов — ставропольских калмыков, Кинзя Арсланов — башкир, Федор Чумаков — артиллеристов, а Хлопуша — «заводских мужиков». Большинство этих вожаков получили чин «полковника» — обычное звание многих повстанческих командиров в последующие месяцы. Каждый полк делился на несколько «команд» из примерно 100 воинов в каждой, и возглавлялся выбранными офицерами, имевшими традиционные казацкие звания: сотник, есаул, хорунжий и т. д. На практике, однако, яицкие казаки через Военную коллегию управляли назначениями всех командиров.
В первые месяцы восстания к самозванцу приходило так много добровольцев, что в активной вербовке сторонников не было необходимости. Эмиссары Пугачева облекали свои призывы в привлекательную форму. Так, Хлопуша, прибыв на Авзяно-Петровский завод в конце октября 1773 г., к привычным обещаниям «Петра III» добавил свои: освобождение крестьян от уплаты налогов на семь лет, а присоединившиеся к самозванцу в Берде будут служить один год или, максимум, два17. И все же повстанческая армия не была исключительно добровольной. Когда повстанцы стали испытывать нехватку людей после поражений, они принялись набирать в свои ряды одного или двух мужчин со двора. Многие бывшие солдаты, сражавшиеся в рядах мятежников, делали это под принуждением. За дезертирство пугачевцы наказывали смертью.
Те же методы использовались и для снабжения повстанцев. Сначала у них не было с этим проблем, но позже им пришлось прибегнуть к реквизициям. Однако Пугачев казнил соратников, отбиравших продовольствие и фураж у крестьян. Большое войско получало хлеб из Чернореченской крепости и Каргалинской слободы. Он также продавался в Берде, хотя там был установлен потолок цен18. Мясо выдавалось бесплатно, но соль и спиртное продавались «казной» так же как и при царизме, хотя и дешевле. Иногда создавались особые отряды фуражиров и заготовителей провианта. Атаман Илья Арапов в декабре 1773 г. привел такой отряд в Бузулукскую крепость. По сравнению с осажденным гарнизоном Оренбурга повстанцы в Берде питались лучше.
Военная коллегия повстанцев и Пугачев иногда платили жалованье своему войску деньгами или натурой. На захваченных крепостях и заводах восставшие иногда изымали большие суммы денег, в остальное время их казна была почти пуста. Конечно, обещания добычи привлекали к восставшим сторонников. Самозванец и казаки выставляли напоказ свои трофеи в виде роскошной одежды, инкрустированных золотом или серебром сабель и ружей, чистокровных лошадей, дорогих вин и прекрасных пленниц.
В военном отношении Большое войско Пугачева было и грозным, и слабым. К концу 1773 г. оно насчитывало свыше 10000 человек, то есть в два-три раза превышало численность защитников Оренбурга, но лишь примерно у 3000 из них имелись ружья. Большинство башкир были вооружены лишь луками, стрелами и копьями, а заводские рабочие и крестьяне — мечами, саблями, косами, рогатинами, копьями, топорами и дубинками. У многих не было ничего, кроме простой палки.
Как же тогда Пугачеву удавалось побеждать? С одной стороны, этому способствовали ошибки противника и недовольство населения. С другой, повстанцы, ранее служившие в армии, умело использовали конницу и пушки. Пугачев сам был искусным артиллеристом и много сделал для организации повстанческой артиллерии, что признавали защитники Оренбурга и генерал Кар.
Осаждавшие добывали большинство артиллерии в захваченных крепостях, форпостах и на заводах. Но это были в основном малокалиберные орудия или оборонительные пушки, не подходившие для осады Оренбурга, что и было продемонстрировано 22 октября и 2 ноября. Поэтому восставшие сами пытались производить осадную артиллерию и боеприпасы.
Еще в середине октября Пугачев отправил Хлопушу на Авзяно-Петровский завод, чтобы изготовить там две мортиры и несколько бомб. Но поскольку большинство рабочих теперь получили свободу, они прекратили производство. Тем временем один из наиболее энергичных пугачевских «полковников», Иван Грязнов, нашел трех заводских крестьян и несмотря на их клятвенные уверения, что они не пушечных дел мастера, отправил их 8 ноября на Воскресенский медеплавильный завод, приказав отлить 5 гаубиц и 30 бомб. Изготовление одного орудия заняло две недели, и при испытаниях в Берде оно разорвалось. Тогда Военная коллегия поручила контролировать работу Воскресенского завода Чике, но ему либо вообще не удавалось изготовить пушки, либо они разрывались при испытании.
После того как в декабре 1773 г. Военная коллегия направила Чику к башкирам, Воскресенский завод возглавил Яков Антипов, обратившийся к мастеровым Авзяно-Петровского завода. В первые месяцы 1774 г. повстанцами было изготовлено 2 мортиры, 3 «единорога» и 6 гаубиц, на которые ушло около 27 т бронзы, причем минимум треть продукции составлял брак.
Артиллерия, изготовлявшаяся повстанцами, была низкого качества. У 9 из 11 орудий был нестандартный калибр, что создавало большие трудности. Аналогичные проблемы были и с боеприпасами. Пугачевские бомбы, пушечные ядра и картечь были разных размеров, со свищами и трещинами. Попытки восставших самостоятельно наладить производство оружия свидетельствуют как об их энтузиазме и изобретательности, так и об отсутствии времени и специалистов. Почти вся артиллерия, изготовленная восставшими, поступила их войску, когда нужда в ней уже отпала19.
* * *
С середины сентября до конца 1773 г. Пугачев достиг потрясающих успехов. В Берде имелось 10000 человек с почти 100 пушками, Оренбург был плотно блокирован и хотя Корфу удалось прорваться в город, его отряд нужно было обеспечивать продовольствием, топливом и фуражом. Напротив, у повстанцев никаких проблем со снабжением не было, а моральный дух их войска был очень высок, несмотря на то, что оно жило в шалашах и землянках.
После поражения Кара и гибели Чернышева край оказался в руках повстанцев. Блокада Оренбурга продолжалась, а восстание распространялось вширь. Красноречивые манифесты повстанцев и вдохновленные речи их агитаторов вызывали восторг у различных групп населения этой огромной территории. И хотя Большое войско пугачевцев увязло под Оренбургом, поднятое ими восстание породило серию новых бунтов, вылившихся в войну на всей территории региона.
Примечания
1. Рычков П.И. Указ. соч. Т. II. С. 13—19 — Цифра приводится по одному неопубликованному источнику: Российская национальная библиотека. Отдел рукописей. Собрание Эрмитажное. № 283. Л. 5—6 об; Апполова Н.Г. Экономические и политические связи Казахстана с Россией в XVIII — начале XIX в. М., 1960. С. 292, табл. 13 и passim.
2. Дубровин Н.Ф. Указ. соч. Т. II. С. 31—33.
3. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах: восстание Е.И. Пугачева. Т. II. С. 119—130.
4. РНБ. Отдел рукописей. Ф. Олениных. Д. 659. Л. 5—5 об.
5. Там же. Л. 5 об-6; Пушкин А.С. Указ. соч. Т. IX, ч. 1. С. 239—242; РНБ. Отдел рукописей. Ф. 542. Д. 659. Л. 2—3 об; Крестьянская война в России в 1773—1775 годах: восстание Е.И. Пугачева. Т. II. С. 131—133.
6. Пугачевщина. Т. II. С. 134; Т. III. С. 209—210; о миссии Кара см.: Грот Я.К. Материалы для истории пугачевского бунта, бумаги Кара и Бибикова // Записки императорской Академии наук. СПб., 1862. Т. I. Приложение 4. С. 21—36.
7. Восстание. С. 144—145; Дубровин Н.Ф. Указ. соч. Т. II. С. 105—111.
8. Пугачевщина. Т. II. С. 134; Пушкин А.С. Указ. соч. Т. IX, ч. 1. С. 248—249.
9. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах: восстание Е.И. Пугачева. Т. II. С. 167—180.
10. Пугачевщина. Т. III. С. 232.
11. Там же. Т. II. С. 194—197, 210; Допрос пугачевского атамана А. Хлопуши. С. 168.
12. Пугачевщина. Т. II. С. 111, 122, 127, 188, 214, 390; Чистов К.В. Указ. соч. С. 164—171.
13. Пугачевщина. Т. I. С. 34.
14. Там же. С. 39—40. О печатях повстанцев см.: Овчинников Р.В. Обзор печатей на документах Е.И. Пугачева, его военной коллегии и атаманов // Вопросы социально-экономической истории и источниковедения периода феодализма в России: сб. ст. к 70-летию А.А. Новосельского. М., 1961. С. 328—335.
15. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах: восстание Е.И. Пугачева. Т. II. Гл. XI; Андрущенко А.И. Крестьянская война 1773—1775 гг.: на Яике, в Приуралье, на Урале и в Сибири. М., 1969. Гл. II.
16. Впоследствии Шванович признался на допросе, что служил самозванцу лишь из страха и никогда не верил в царское происхождение Пугачева. Несмотря на раскаяние, его лишили званий, дворянства и сослали в Сибирь, где он и умер в 1802 г. Шванович стал прообразом Алексея Швабрина и Петра Гринева в «Капитанской дочке» Пушкина: Восстание. С. 148; Пугачевщина. Т. II. С. 211—215; Пушкин А.С. Указ. соч. Т. IX, ч. 1. С. 275; Овчинников Р.В. Немецкий указ Е.И. Пугачева // Вопросы истории. 1969. № 12.
17. Допрос пугачевского атамана А. Хлопуши. С. 169—170.
18. Пушкин А.С. Указ. соч. Т. IX, ч. 1. С. 284.
19. Пугачевщина. Т. I. С. 33, 54, 60—62; Крестьянская война в России в 1773—1775 годах: восстание Е.И. Пугачева. Т. II. Гл. XII; Мартынов М.Н. Урал — артиллерийская база великой крестьянской войны 1773—1775 годов // Военно-исторический журнал. 1964. № 1. С. 103—105.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |