Многие из зачинщиков нового восстания происходили из тех 53 казацких бунтовщиков, которых Фрейман не смог в свое время поймать. Видной фигурой среди них был Иван Зарубин (по прозвищу «Чика»), кузен братьев Толкачевых, сыгравших большую роль в январском бунте 1772 г. Он действовал вместе с Тимофеем Мясниковым и братьями Закладновыми. Все они оказали активное сопротивление экспедиции Фреймана и разыскивались как руководители бунта. Царская следственная комиссия приказала конфисковать имущество бунтовщиков, лиц старше 15 лет выпороть и отправить на службу в армию, а зачинщиков в случае поимки повесить. Кроме того, множество казаков бежало из Яицкого городка, чтобы не платить штраф. Остальные, подобно Максиму Шигаеву, остались в городке, но надеялись на восстановление традиционных прав казаков. Хотя «недовольные» были разобщены и не имели общих целей, они единодушно не принимали пророссийскую администрацию Яика и были уверены, что при первом удобном случае большинство казаков поддержит их. Но прежде всего им был нужен лидер. И он неожиданно появился.
Одиссея беглеца
Емельян Иванович Пугачев впервые побывал в Яицком городке в ноябре 1772 г. Уроженец Дона, он оказался у яицких казаков только после многих невероятных приключений. В то время ему было примерно 30 лет. Точная дата его рождения неизвестна1, но наиболее вероятным представляется 1742 г. Происходил Пугачев из станицы Зимовейской, родины Степана Разина.
Сын простого казака и младший из четырех его детей, юный Емельян, очевидно, вырос в православной среде (позже на допросах он утверждал, что никогда не был старовером), не знал грамоты, помогал в поле отцу, а в семнадцатилетнем возрасте был записан на военную службу. Через год он женился, но вскоре ушел на Семилетнюю войну России с Пруссией, где служил под началом графа Захара Чернышева, царского генерала, который на время взял Берлин, а впоследствии возглавил Военную коллегию в Санкт-Петербурге. Этот надменный дворянин не мог догадываться, что находящийся под его началом молодой казак в один прекрасный день станет причиной его отставки с должности президента Военной коллегии. За «отличную проворность» Пугачева назначили ординарцем казачьего полковника. За потерю полковничьей лошади во время ночной тревоги он был бит плетьми2.
После неожиданного для России завершения войны Пугачев в 1762 г. вернулся в Зимовейскую и провел семь лет то дома, то в различных служебных поручениях. Например, в 1764 г. он отправился в составе казачьего корпуса в Белоруссию (находившуюся тогда под властью Польши) ловить крепостных и раскольников, бежавших из России. Тем временем у Пугачева родились сын и двое дочерей, еще двое детей умерли в младенчестве3. После начала в 1768 г. войны с Турцией он сражался в рядах русской Второй армии под командованием графа Петра Панина в северо-западном Причерноморье, не предполагая, что вновь встретится с Паниным через четыре года, но уже при других обстоятельствах. За военные заслуги и боевой опыт Пугачева произвели в хорунжие (примерно соответствует командиру роты). Он участвовал в кровопролитной осаде и штурме Бендер — турецкой крепости в низовьях Днестра. Здесь у него впервые проявился талант фантазера: поскольку ему «отличным быть всегда хотелось», он хвастался перед своими товарищами, что его сабля подарена за то, что он был крестником Петра I4.
Как и многие его сослуживцы, в 1770 г. Пугачев тяжело заболел. Ужасная эпидемия чумы разразилась в тот год на Дунае, заразила русскую армию и позже попала в Россию, где летом и осенью 1771 г. опустошила Москву и ее окрестности, унеся в могилу примерно 100000 человек. Поскольку «гнили у него грудь и ноги», Пугачев попросился домой. Однако выздоровление шло так медленно — кажется, отчасти он сам тянул время, хотя болезнь оставила на его груди шрамы — что ему пришлось нанимать себе замену после окончания своего отпуска. Он стал добиваться окончательного увольнения, но зная о его боевом опыте, ему отказали, порекомендовав подлечиться в лазарете. Однако Пугачев, зная, какая там царит смертность, решил выздоравливать дома.
После выздоровления ему снова бы пришлось отправиться на войну, вновь рисковать жизнью и быть разлученным с семьей, а длительное лечение означало скуку и потерю дохода. Поэтому был только один путь — побег.
Зять Пугачева Симон Павлов, служивший в корпусе донских казаков в Таганроге, на Азовском море, уговорил его присоединиться к группе недовольных казаков, бежавших на Терек. Многие таганрогские казаки ненавидели свою службу. Командовали ими офицеры регулярной армии и, подобно яицким казакам, донские боялись, что это уничтожит их независимость. Пугачев помог беглецам уйти за Дон, однако сам вернулся домой. Но казаки заблудились и вернулись в Зимовейскую. Там их арестовали за дезертирство и нелегальный переход государственной границы, и на допросе Павлов сказал, что Пугачев тоже хотел сбежать. Боясь ареста, Пугачев скрылся в степи. Так он стал беглымз5.
* * *
Когда у Пугачева закончилась провизия, он вернулся домой, был схвачен, но через 48 часов сбежал — первый раз в жизни. Он направился к терским казакам, куда прибыл в начале января 1772 г. Шесть недель пребывания Пугачева на Северном Кавказе покрыты тайной, он не рассказывал об этом и на следствии. Однако есть данные, что он сразу же стал участвовать в борьбе здешних казаков за свои права. Они выступали против попыток царской администрации платить вновь прибывшим жалованье меньше, чем «исконно» терским казакам. Пугачев вызвался доставить их челобитную в Военную коллегию в Санкт-Петербурге, но вновь попал в руки властей. Его допросили, заковали в кандалы и бросили в тюрьму. Однако 13 февраля 1772 г. он сбежал вместе с охранником. Вернувшись в Зимовейскую, он вновь был там арестован6.
Пугачева отправили для проведения следствия в столицу донских казаков Черкасск. В пути он встретил старовера Лукьяна Ивановича Худякова, с которым служил в Пруссии, и попросил за плату взять его на поруки. Худяков получил на это разрешение от властей и прислал своего сына для сопровождения сослуживца, однако Пугачев сбежал. Худякова выпороли.
Беглец шел на северо-запад через поселения украинских староверов. Скрываясь у них и притворяясь раскольником, Пугачев продолжал свой путь. Староверы помогли ему в восстановлении документов. Не под их ли влиянием он стал ненавидеть существующие порядки?
Раскольники помогли Пугачеву добраться до Ветки — старообрядческой слободы на польской границе. Он представился русским пограничникам старовером из Польши, мечтающим вернуться на родину по амнистии, объявленной несколько лет назад властями. Эта мера должна была приостановить побеги и содействовать колонизации внутренних земель, поскольку репатрианты становились государственными крестьянами и сами выбирали, где им жить. Отсидев шесть недель в карантине — власти опасались повторения эпидемии чумы 1770—1771 гг. — он 12 августа 1772 г. получил в Добрянском форпосте паспорт, предполагая поселиться в Малыковской волости7 в низовьях Волги. Эти места ему рекомендовали раскольники. Они даже обеспечили Пугачеву встречу со своим знаменитым «старцем» Филаретом, бывшим московским купцом, жившим в ските возле Мечетной слободы8.
Мечетная слобода9 на р. Большой Иргиз, восточном притоке Волги, находилась рядом с землями яицких казаков. Торговля — главным образом, рыбой, а также общность веры и стремление к свободе (яицкие казаки были в основном староверами и Иргиз, подобно Яику, был излюбленным местом пребывания беглых) связывали эти две территории. Участники яицкого бунта, непокорные казаки искали себе атамана. Вероятно, здесь или еще на Кавказе Пугачев впервые узнал подробности о событиях 1772 г. в Яицком городке. В любом случае его пребывание в Мечетной позволяло ему находиться вблизи от Яицкого городка и давало возможность узнавать о положении казаков из первых рук.
Незабвенной памяти император
Теперь возникает вопрос, зачем Пугачев посетил Яицкий городок. Почему он связал себя с непокорными казаками? Как он стал самозванцем?
Пугачев был незаурядной личностью, неугомонным, очень энергичным и сообразительным, хитрым и умеющим убеждать людей человеком. Иначе как объяснить его неоднократные побеги и умение входить в доверие к людям? Видимо, он был также очень тщеславен и поэтому нередко прибегал к хвастовству.
В ходе своих многочисленных скитаний Пугачев узнал жизнь «черни» (так в России называли низы общества). Он общался с беглыми казаками, преследовавшимися за сопротивление попыткам сделать их частью регулярной армии, порядки которой он познал на себе. Он видел отношение к раскольникам, тяжелую жизнь крепостных крестьян и городских низов. Пугачеву часто приходилось сталкиваться с двумя качествами царских чиновников: алчностью и жестокостью. Будучи свободным донским казаком, самоуверенным и гордым, знавшим военное дело и желавшим прославиться, Пугачев возмущался этими порядками. Он, кажется, мечтал о подвиге. Хотя его родной Дон был своенравен и находился в конфликте с центральной властью, уже сотрясавшем яицких казаков, Пугачеву было хорошо известно, как власти этой страны добивались своих целей. Клокочущий Яик давал идеальную возможность для осуществления его планов.
Общение Пугачева со староверами, видимо, лишь усилило его недовольство имперской властью. Очевидно, Пугачев не был религиозным фанатиком и старовером. Тем не менее, он научился у раскольников скрываться от властей. Несмотря на внутренние расколы и упадок воинственности в последние десятилетия, староверы все еще составляли самую крупную в России антигосударственную социальную группу с мощной идеологией. Кроме того, общение Пугачева с раскольниками облегчало его контакты с яицкими казаками. Очевидно, Филарет предложил ему посетить Яицкий городок, что он и сделал в конце 1772 г.
Мысль назваться Петром III, вероятно, пришла в голову Пугачеву еще до посещения Яицкого городка. В то время в Нижнем Поволжье уже были такие прецеденты: весной 1772 г. Федот Богомолов, беглый крепостной и солдат-дезертир, провозгласил себя в Дубовке на Волге, севернее Царицына, Петром III10. В июне 1772 г. его схватили и посадили в царицынскую тюрьму. Став причиной волнений в городе, он сбежал, но был опять схвачен, бит кнутом и сослан на каторгу в Сибирь, однако умер в пути. Слухи об этом распространились по всему Поволжью, дошли они и до Пугачева11.
Богомолов был ярким представителем плеяды лже-царей, известных по русской истории и фольклору. Начиная с первого Лжедмитрия начала XVII в., не было ни одного десятилетия без появления слухов об уже состоявшемся или приближающемся «возвращении» «подлинного царя» и «спасителя» народа, который, будучи изгнанным с престола дворянами, долго «скитался» и теперь решился вернуть трон и создать справедливое царство. За 10 лет, прошедших после смерти в 1762 г. Петра III, было известно как минимум о десяти его воскрешениях. В массовом сознании, особенно среди низов, Петр III воспринимался как добродетельный правитель, хотя на самом деле таковым не был. Такие представления сложились еще до его краткого правления (декабрь 1761 г. — июнь 1762 г.). С тех пор как бездетная императрица Елизавета в 1742 г. официально провозгласила Петра наследником престола, у народа было время, чтобы сформировать в своем сознании образ «избавителя» от гнета. В 1747 г., например, одного крестьянина арестовали за распространение «крамольных писем» о подготовке дворянами заговора с целью свержения великого князя. Через два года некий мужчина приблизился к Петру Федоровичу во время его подмосковной охоты и предложил поднять народ в его поддержку. Иные крестьяне ругали «бабье» правление Елизаветы и ее фаворитов, хваля, явно или нет, великого князя.
Петр III смог породить в простых людях утопические надежды, не успев при этом их разочаровать. Как и положено легендарной личности, он исчез при загадочных обстоятельствах в результате дворянского заговора. Некоторые его инициативы воспринимались массами как сделанные во их же благо: он лишил церковь земли, а ее крестьян передал государству, отменил ужасную тайную политическую полицию, запретил недворянам покупать государственных крестьян и крепостных, смягчил преследование староверов, а добровольно вернувшихся из-за границы раскольников простил, освободил дворян от обязательной государственной службы, что некоторыми крестьянами рассматривалось как подготовка к отмене крепостного права. Крепостное право, до сих пор оправдываемое существованием иерархии социальных «орденов» и компенсацией за службу самодержавному государству, в глазах крестьян становилось бессмысленным после освобождения дворянства от нее.
Слухи о готовящейся отмене крепостного права получили особенно широкое распространение в конце 1760-х гг., в связи с деятельностью созданной Екатериной в 1767 г. для обсуждения реформ Уложенной Комиссии. Благосклонность императрицы к дворянам и ее равнодушие к крепостным крестьянам подчеркнул изданный накануне указ, запрещавший крепостным жаловаться на своих господ непосредственно императрице. Помещичьи крепостные не участвовали в работе Комиссии (предполагалось, что их интересы будут представлять их владельцы). Напротив, государственные крестьяне, казаки, нерусские народы и другие группы свободного населения прислали своих делегатов. Если вопрос о крепостном праве был затронут депутатами лишь вкратце, то претензии дворянства на исключительные права в качестве привилегированного «сословия» были в центре внимания комиссии. Новости о ее работе доходили до крестьян, что иногда приводило к волнениям. Эти беспорядки могли освящаться именем Петра III, считавшегося противником дворянского правительства Екатерины.
К тому же известная вражда между Петром III и его женой в сочетании с внезапным свержением и таинственной смертью императора вызывали у большинства простого народа сочувствие к покойнику как невинной жертве «злых бояр». Массы наделяли Петра III качествами «правильного царя», в которого они искренне верили, противопоставляя ему нелегитимную, избранную дворянами иностранку и бабу.
Все это было причиной появлений, и всегда на окраинах страны, самозваных императоров из крепостных, беглых солдат, казаков, раскольников и мелких однодворцев. Царь олицетворял единство и социальную справедливость в форме, понятной неграмотной массе. Кроме того образ монарха в народном сознании был аморфным и неоднозначным, что облегчало восприятие Петра III в антигосударственном и антидворянском ключе. Уже к 1764 г. появилось нескольких самозванцев, взявших его имя. Позднее о них заговорили на Урале, в Западной Сибири и под Оренбургом. Поэтому, называя себя Петром III, Пугачев как бы надевал на себя вторую ипостась и превращался в харизматическую личность, что могло иметь общегосударственные последствия12.
Заговор и тюрьма
В ноябре 1772 г. под видом торговца рыбой Пугачев присоединился к одному староверу, шедшему в Яицкий городок. Остановившись примерно в 40 милях от казачьей столицы в умете Степана Оболяева, отставного солдата по прозвищу Еремина Курица, он узнал от него о казачьих недовольствах и поинтересовался, не захотят ли казаки бежать с ним на Кубань, подобно атаману Некрасову после подавления Булавинского восстания в 1708 г. Оболяев свел Пугачева с братьями Закладновыми, яицкими казаками, скрывавшимися в степи от властей. Они подтвердили, что в Яицком городке сложилась напряженная ситуация и сообщив, что ранее уже хотели бежать в персидский Астрабад, поддержали предложение Пугачева об уходе на Кубань. Пообещав ему помалкивать, Закладновы вернулись в свое степное убежище. Пугачев же направился в Яицкий городок, куда прибыл 22 ноября 1772 г. и поселился у Дениса Пьянова, казака и старовера.
Притворившись богатым купцом, Пугачев решил разузнать о настроениях среди населения из бесед с Пьяновым и ежедневных посещений базара. Зондируя обстановку, он спросил у своего хозяина, убежали ли бы казаки с ним в Турцию, если бы он заплатил каждой семье по 12 руб. Пьянов уверил своего квартиранта, что казаки с удовольствием уйдут из захваченной правительством своей столицы. Пугачев понял, что они готовы к бунту.
На свой следующий шаг — принятие имени Петра III — Пугачев решился после долгих раздумий. Когда Пьянов рассказал о казненном в Царицыне самозванце, его гость стал уверять, что «Петр Федорович» до сих пор жив, а «вместо его замучили другого». Когда Пугачев увидел, что его хозяин поверил ему, то признался, что он сам и есть Петр III. Пьянов же решил сообщить об этом надежным казакам. Те согласились «принять» его как вождя. Было решено, что Пугачев вернется в Яицкий городок примерно через месяц, после Рождества, когда казаки соберутся на зимнее багрение и признают его своим царем.
В конце ноября Пугачев со своим компаньоном ушел из Яицкого городка, вновь побывал у Оболяева и направился в Мечетную слободу. Там они переправились через р. Малыковку, намереваясь продать рыбу, купленную в Яицке. Но спутник Пугачева выдал его властям, обвинив в подготовке побега яицких казаков. Хотя Пугачев отрицал это, объясняя, что спьяну просто рассказывал об уходе Некрасова за 64 года до этого, его отправили в Симбирск, а оттуда в Казань, куда он был доставлен в январе 1773 г.13
Пять месяцев Пугачев провел в казанской тюрьме. Поскольку тамошний губернатор Якоб фон Брандт принял все разговоры Пугачева за пьяную болтовню неграмотного казака, он в конце марта предложил Сенату наказать Пугачева кнутом и выслать его в Сибирь. Екатерина это одобрила. Брандт получил распоряжение императрицы 3 июня, через четыре дня после исчезновения Пугачева.
В четвертый раз за последние 15 месяцев Пугачев бежал из заключения. На этот раз ему помогли староверы. В казанской тюрьме Пугачев сошелся с двумя торговцами-раскольниками, знавшими Филарета. Решив, что узник сидит «за крест и бороду» (старую веру), они передали ему милостыню и, очевидно, подкупили местных чиновников, чтобы те одели на него легкие оковы и разрешили ходить по городу, прося подаяние. В компании с разорившимся алатырским купцом Парфеном Дружининым и охранником тюрьмы Григорием Мищенко Пугачев 29 мая 1773 г. сбежал.
Эта троица тщательно разработала план бегства. Им разрешили посетить на окраине Казани священнослужителя, но в сопровождении еще одного солдата. Дружинин поручил своему сыну ожидать их с закрытой телегой (кибиткой). Напоив солдата в доме священника, они посадили его в кибитку, отъехав на приличное расстояние, высадили, а сами поехали дальше на восток, переправились через Каму и там расстались. Пять недель Пугачев прожил в селе Сарсасы у старовера Кандалинцева, с которым познакомился в Казани.
Тем временем казанский губернатор, не придав значения побегу узников, не стал информировать нарочным Военную коллегию, управлявшую тогда всеми казаками, а отправил свое письмо обычной почтой. В Санкт-Петербург оно пришло только 8 августа, и хотя граф Чернышев сразу же приказал администрации Дона и Яика найти беглеца, было уже поздно: Пугачев шел в Яицкий городок14.
Казацкий надежа-государь
Он прибыл в умет Оболяева в начале августа 1773 г., опоздав на семь месяцев. Однако почва уже была сдобрена слухами, спровоцированными предыдущим визитом Пугачева, историей с самозванцем, схваченным в Царицыне, и недовольством казаков расправами, осуществленными в Яицке за месяц до этого. Многие из «непослушных» казаков были готовы пойти за самозванцем против старшин и правительства.
Пугачев убедил Оболяева, что он является спасшимся от смерти Петром III, продемонстрировав шрамы на груди и сказав, что это «царские знаки» (другие самозванцы поступали также: очевидно, рубцы в народном сознании связывались со «святостью» царя)15. Оболяев пригласил Григория Закладнова встретиться с долгожданным гостем. Закладнов вновь поговорил с Пугачевым и понял, что он всерьез взяться за дело и вернулся в Яицкий городок распространять его призыв. Казаки послали Дениса Караваева и Сергея Кунишникова поговорить с «царем». В беседе с ними Пугачев обязался вернуть Яицкому Войску его былые свободы. Казаки пообещали признать его Петром III, исполнять его приказы и принять его «с радостью». Караваев и Кунишников сообщили это в Яицкий городок, и оттуда к Пугачеву стали приходить все новые и новые казаки.
Пугачев внешне и по говору являлся донским казаком, обладал природной смекалкой и хитростью, но не получил образования и не умел ни читать, ни писать. В описании Пугачева, составленном 24 июля 1773 г. для его поимки, указывалось, что ему «с небольшим сорока лет», хотя на самом деле ему был тогда примерно 31 год (реальному Петру III было бы 45 лет). Кроме того, сообщалось, что Пугачев «волосом темнорус» и у него «от золотухи на левом виску шрам, да от золотухи же ниже правой и левой титек две ямки, росту дву аршин четырех вершков с половиной»16. Покойный император был совсем не такой, но заговорщиков это не очень-то волновало.
Несмотря на общую неудовлетворенность «непослушных» ситуацией в Яицком городке, они были расколоты и нерешительны. Одни все еще надеялись на милость императрицы, другие полагали, что самозванца можно использовать для оказания давления на правительство, а потом, выдав его, получить награду. Третьи хотели воспользоваться новоявленным «царем», чтобы с его помощью поднять новый бунт. Выразители умеренных взглядов послали двух казаков, Дениса Караваева и Максима Шигаева для переговоров с Пугачевым. Радикальные круги направили к нему Ивана Зарубина (Чика) и Тимофея Мясникова. Когда они приехали к Оболяеву, Пугачева там не оказалось, он вместе с хозяином умета уехал в Мечетную слободу искать грамотных людей из староверов на Иргизе, которые бы вели его переписку. Но около Мечетной путников опознали; Оболяева схватили, пытали и бросили в тюрьму, а затем сослали в Лапландию, где он умер в начале XIX в. Пугачев едва избежал ареста и в конце августа вернулся на умет Оболяева.
Пугачеву приходилось часто менять свое месторасположение. Самозванец произвел впечатление на Чику и Мясникова и, посоветовавшись со своими товарищами в Яицком городке, они решили укрыть его на хуторе братьев Кожевниковых, примерно в 36 милях к югу от Яицкого городка. Тем временем умеренные казаки Караваев и Шигаев вернулись в казачью столицу. Через несколько дней, опасаясь поимки, заговорщики перебрались на берег речки Усихи, где оставались примерно 10 дней. Здесь, заполучив новых сторонников, они обсуждали последние приготовления и собрали одежду для новоиспеченного «государя»: канаватный бешмень, кармазинный кафтан, бархатную шапку, шелковый пояс и кожаные сапоги. Из четырех знамен, использовавшихся в январском бунте 1772 г., они сделали семь новых штандартов с вышитыми восьмиконечными старообрядческими крестами. Заговорщики также попросили помощи у хана Нур-Али, кочевавшего со своей ордой вдоль восточного берега Яика.
Наряду с Чикой и Мясниковым, множество других «непослушных» казаков присоединились на Усихе к своему «надеже-царю». Они приходили с ближайших хуторов, из самого Яицкого городка, из степных укрытий. Первыми сподвижниками Пугачева стали братья Андрей, Михаил и Степан Кожевниковы, Алексей и Кузьма Кочуровы, Иван Почиталин, Дмитрий Лысов, Иван Харчев, Кузьма Фофанов, Василий Коновалов, Василий Плотников и Сидор Кожевников. Все они были ветеранами предыдущего казачьего бунта. К ним присоединились калмык Сюзюк Малаев, татары17 Барын Мустаев (Баранда), Идыр Баймеков (Идорка) и его приемный сын Балтай. Так как заговорщики надеялись на помощь соседних степных кочевников, последние новобранцы были особенно кстати. Тем не менее, численность бунтовщиков была еще очень мала — примерно 40 человек — и они не знали, что делать. Одни советовали собрать 150 человек, а затем с «Петром Федоровичем» идти в Яицкий городок. Другие хотели дождаться, когда казаки уйдут из города на осеннюю ловлю рыбы, чтобы представить там Пугачева и убедить колеблющихся присоединиться к нему. В любом случае они были уверены, что большинство казаков признает их нового «царя»18.
Но еще до того, как заговорщики выработали свой план, он был раскрыт. В Яицком городке полковник Симонов узнал о заговоре из сказанных спьяну слов младшего из братьев Кочуровых, Петра. На допросе он рассказал, что самозванец скрывается на хуторе Кожевниковых. Симонов немедленно послал отряд для поимки заговорщиков, но удалось арестовать только Михаила Кожевникова. Узнав об этом, его брат Степан поспешил предупредить своих товарищей. Крайне встревоженные, Пугачев, Чика и остальные заговорщики вскочили в седла и поскакали на хутор братьев Толкачевых, примерно в 25 милях от Усихи и в 60 милях от Яицкого городка. Они прибыли туда в полночь 16 сентября. Их преследователей задержал Василий Плотников: не имея лошади, он остался на Усихе и сообщил завышенную численность бунтовщиков, таким образом вынудив отряд Симонова ждать подкрепления.
На хуторе Толкачевых заговорщики развернули бурную деятельность. Идорка и другие татары, пообещав присоединиться к бунтовщикам на пути в Яицкий городок, ушли агитировать своих соплеменников, а казаки тем временем собрали всех, кого смогли и представили им Пугачева. В своем новом одеянии «Петр Федорович» принял присягу собравшихся. Он приказал Ивану Почиталину написать манифест к яицким казакам, но когда тот попросил «императора» подписать его, Пугачев, дабы скрыть свою неграмотность, заявил, что будет подписывать указы только после занятия престола. Поэтому первый манифест самозванца от 17 сентября 1773 г. подписал сам Почиталин. Утром он зачитал его повстанческой «армии» — примерно 60 казакам и калмыкам19. Несмотря на свои орфографические и грамматические ошибки, это был образец народного красноречия. От имени «самодержавнаго императора, нашего великаго государя, Петра Федаровича Всеросийскаго и прочая, и прочая, и прочая» манифест провозглашал:
«Во имянном моем указе изображено Яицкому войску: как вы, други мои, прежным царям служили до капли своей до крови, дяды и отцы вашы, так и вы послужити за свое отечество мне, великому государю амператору Петру Федаравичу. Когда вы устоити за свое отечество, и ни истечет ваша слава казачья от ныне и до веку и у детей ваших. Будити мною, великим государем, жалованы: казаки и калмыки и татары. И которые мне, государю императорскому величеству Петру Фе[до]равичу, винныя были, и я, государь Петр Федарович, во всех винах прощаю и жаловаю я вас: рякою с вершын и до усья и землею, и травами, и денежным жалованьям, и свиньцом, и порахам, и хлебныим правиянтам.
Я, великий государь амператор, жалую вас, Петр Федаравич.
1773 году синтября 17 числа»20.
Этот манифест отражал суть неписаного соглашения Пугачева с яицкими казаками. За «истинное и верное» служение ему он обещал им вернуть привилегии, одновременно суля многочисленные награды. В тот же день бунтовщики, развернув флаги с восьмиконечными раскольничьими крестами в виде щук, двинулись с «амператором» в Яицкий городок. К ним присоединились Идорка и несколько татар. Двигаясь стремительно вверх по реке и без сопротивления захватив 18 сентября Бударинский и Чаганский форпосты, Пугачев встал лагерем в четырех милях от Яицкого городка.
Численность повстанцев составляла уже примерно 200 человек и они надеялись на помощь казахов. В тот же день посланник хана Нур-Али догнал Пугачева и вручил ему подарки: саблю, алебарду, бухарский кафтан и гнедого жеребца. Чтобы развеять сомнения Нур-Али относительно себя, самозванец потребовал от хана прислать ему немедленно ханского сына и 200 воинов. Но осторожный Нур-Али послал в Оренбург своего курьера, чтобы выяснить, является ли этот император «разбойником или царем»21.
Бунт перерастает в восстание
По пути в Яицкий городок бунтовщики захватили двух пленных. Их судьба свидетельствовала о том, каким будет бунт. Сержант Дмитрий Кальминский, дворянин, был послан полковником Симоновым по форпостам нижнего Яик, чтобы предупредить о появлении заговорщиков. Попав в плен к бунтовщикам, он стал уверять, что ему было приказано лишь сказать караульным о готовящемся переходе казахов через Яик. Но казаки разоблачили его и хотели повесить. Однако Пугачев сохранил ему жизнь, поскольку Кальминский умел писать и поклялся служить «Петру Федоровичу». Новообращенный бунтовщик был назначен помощником Ивана Почиталина22. Яицкому казаку Шкворкину повезло меньше. Его разоблачили как шпиона атамана Бородина и «плута», сторонника старшины, который «смертельно обижал» кадровых казаков. Шкворкин был немедленно повешен, тем самым став первой жертвой восстания.
Яицкий городок был крепостью, охраняемой более 900 солдатами и оренбургскими казаками при поддержке «послушных» яицких казаков, поэтому штурмовать его было бесполезно. Бунтовщики могли рассчитывать только на поддержку внутри городка. Поэтому Пугачев обратился к населению Яицка с манифестом, в котором потребовал служить «великому государю», за что «будете жалованы крестом и бородою, реками и морями, денежным жалованьем и всякою вольностею». Ослушникам грозил «как от Бога, так и от меня гнев». Когда этот манифест вручили казакам, их командир отказался прочитать его вслух, но Дмитрий Лысов, Яков Почиталин, Андрей Овчинников и Кузьма Фофанов с примерно с 50 сторонниками перешли на сторону Пугачева. Однако Яицкий городок так и не восстал.
Артиллерийским огнем пугачевцев отогнали от города, но они сумели разбить посланный против них казачий отряд, захватив около 100 казаков и их командира Андрея Витошнова. Среди них был и Максим Шигаев. Большинство их, включая Витошнова, были «прощены» и присоединились к бунтовщикам, однако сподвижники Пугачева потребовали повесить 11 «послушных». Самозванец уступил, тем самым признав свою зависимость от соратников. Отныне негласный союз казаков и самозванца был скреплен кровью.
Доведя численность своего войска почти до 500 человек, Пугачев утром 19 сентября возобновил натиск. Однако его второй манифест к казакам не произвел никакого эффекта, а атакующих не подпускал близко огонь артиллерии. Но если полковник Симонов опасался контратаковать бунтовщиков, боясь дезертирства своих людей и восстания внутри городка, то повстанцы не могли начать штурм, потому что у них не было пушек. После некоторых колебаний самозванец решил идти вверх по Яику.
Остановившись на отдых в 14 милях от Яицкого городка, бунтовщики по призыву своего вожака собрали «круг» и выбрали на нем атаманом Андрея Овчинникова, полковником — Дмитрия Лысова, есаулом — Андрея Витошнова, а также сотников и хорунжих. По приказу Пугачева сержант Кальминский составил текст присяги, которую давал каждый восставший, а именно служить «не щадя живота своего до последней капли крови» и «во всем повиноваться» «всепресветлейшему, державнейшему, великому государю императору Петру Федоровичу». Присягу громко зачитали собравшимся на круг казакам. Казаки закричали: «Готовы тебе, надежа государь, служить верою и правдою!»23
Понимая, что имеющихся у него сил явно недостаточно, Пугачев попытался привлечь на свою сторону соседних казахов. В тот же день он попросил у другого казахского хана, Абулхаирова, 200 воинов, обещая взамен даровать казахов не только «свободой», но и «землею, водою и травами, и ружьями, и провиянтом, реками, солью и хлебом, и свинцом», а также обувью. Угрожая наказать «непослушных», самозваный император призвал казахов не слушать «генералов и бояр»24.
Стремительно двигаясь на север к Илецкому городку, восставшие взяли восемь маленьких форпостов. Гарнизон каждого из них составлял 20—25 человек и не более трех пушек. За три дня пугачевцы прошли примерно 100 миль и 21 сентября в количестве 800 человек подошли к Илецку.
Но в отличие от форпостов, с которыми до сих пор имели дело повстанцы, в Илецком городке насчитывалось 300 домов, он был защищен бревенчатыми стенами и имел 12 пушек. Городок был основан в 1748 г. отрядом яицких казаков и подчинялся Яицку, но его казаки жили там постоянно, а потому не имели право багренья и не получали государственного жалованья. Они жили рыбной ловлей, охотой и разведением скота25.
Атаман илецких казаков Лазарь Портнов, извещенный о приближении мятежников, приказал разобрать мост через Яик, чтобы преградить им путь. Местные казаки были в замешательстве и лукавый призыв Пугачева только подогревал его. Самозванец призвал казаков выйти ему навстречу и сложить оружие, обещая рядовым казакам вознаграждение, если они приведут к нему атамана и старшин, а изменникам грозил жестокими карами26.
Илецкие казаки перешли к «Петру Федоровичу», встретив его у городка с флагами и колокольным звоном, хлебом и солью. Пугачев умело играл свою роль в заранее спланированных «церемониях». Когда процессия священников и казаков приблизилась к нему, он слез с коня, поцеловал крест и позволил попам поцеловать его руку. Затем толпа вернулась в городок, где был отслужен молебен в честь Петра III без упоминания имени Екатерины. Самозванец призвал казаков помочь ему, объявив, что по воле Бога он пойдет на Санкт-Петербург, заключит свою вероломную супругу в монастырь, отберет села (с крепостными) у «бояр», повесит тех, кто лишил его трона, и встретится со своим «дорогим сыном», великим князем Павлом Петровичем. Затем жители Илецка присягнули ему на верность. Чтобы отметить это событие, местный кабак бесплатно потчевал всех спиртным. Две ночи самозванец провел в доме Ивана Творогова, которого назначил «полковником» и командиром илецких казаков. Секретарем Творогова стал илецкий казак Максим Горшков. Пугачев забрал пушки, боеприпасы к ним и назначил Федора Чумакова начальником артиллерии.
Единственной жертвой повстанцев в Илецке был атаман Портнов, его повесили, а дом разграбили. Пугачеву лично достались 300 руб., ковш, два бешмета, кафтан, коноватная шуба и кушак27. Именно здесь один старообрядческий иконописец написал знаменитый портрет самозванца поверх портрета Екатерины, который сейчас находится в Государственном историческом музее в Москве. Пугачев изображен в простом кафтане и меховой шапке, с темными усами и бородой, но особенно выделяются его черные глаза28.
Из Илецка повстанческая армия, пополненная 300 илецкими казаками, артиллерией, порохом и ядрами, двинулась вдоль Яика и 24 сентября легко взяла Рассыпную крепость. Ее комендант майор Веловский, его жена, еще один офицер и священник были повешены, а местные казаки и солдаты приняты в ряды пугачевцев. Взяв три пушки и боеприпасы, они двинулись в Нижне-Озерную крепость, по пути разбили отряд, шедший на помощь Рассыпной, а его командира повесили.
Маленький гарнизон из оренбургских казаков и отставных солдат Нижне-Озерной под командованием майора Харлова не мог противостоять насчитывавшей теперь свыше 1000 человек армии самозванца. Гарнизонные казаки перешли к мятежникам, а солдат сковал страх. Майор Харлов в одиночку бегал от пушки к пушке, имитируя сопротивление. Но 26 сентября, после двух часов беспорядочной стрельбы, повстанцы, разбив ворота, ворвались в крепость, убили Харлова, еще одного офицера и человек десять солдат. Взяв с собой казаков и солдат, артиллерию и боеприпасы, они выступили к Татищевой крепости.
На Оренбург или Москву?
Тем временем, оренбургский губернатор Иван Рейнсдорп предпринял контрмеры. Узнав 21 сентября, что повстанцы подошли к Илецку, он направил илецким и яицким казакам «увещевание» против самозванца, и приказал бригадиру барону Карлу фон Билову с 410 солдатами и 6 орудиями идти к Илецкому городку. Одновременно он поручил полковнику Симонову направить отряд против мятежников. Рассчитывая окружить Пугачева с фронта и тыла, Рейнсдорп направил на помощь Билову майора Семенова и 500 ставропольских калмыков, и приказал 500 башкирам и 300 татарам собраться в Оренбурге. Чтобы рассеять сомнения хана Нур-Али о личности главаря бунтовщиков, Рейнсдорп 23 сентября написал ему, что Петр III давно мертв и пообещал заплатить за поимку живого самозванца 500 руб., а за его труп — 250 руб. 24 сентября Рейнсдорп проинформировал губернаторов соседних Астраханской, Казанской и Симбирской губерний о бунте, но не попросил у них помощи. Внешне губернатор оставался спокойным и 23 сентября даже дал бал в честь одиннадцатой годовщины коронации Екатерины.
Несмотря на все эти усилия, подвижность повстанцев и их притягательные призывы к местному населению свели действия Рейнсдорпа на нет. Испугавшись восставших и не доверяя собственным солдатам, бригадир Билов оставил Нижне-Озерную и ушел в Татищеву крепость, которая связывала Нижне-Яицкую дистанцию Оренбургской линии с Самарской линией, уходившей на северозапад. Главная дорога, идущая с низовьев Яика, здесь разделялась на восточный путь — в Оренбург, и на северо-западный — в Самару и Поволжье. Находясь недалеко от Яика и примерно в 35 милях от Оренбурга, Татищева насчитывала около 200 домов, окруженных деревянным частоколом с артиллерийскими батареями по углам. Вместе с солдатами бригадира Билова ее гарнизон насчитывал примерно 1000 человек при 13 орудиях.
Пугачев подошел к Татищевой утром 27 сентября. Он знал, что ее гарнизон колеблется, ибо большинство его ставропольских калмыков уже ушли к нему. Посланный навстречу мятежникам отряд был ими разбит и только четыре человека спаслись. Самозванец направил к казакам крепости парламентеров для переговоров.
Эта хитрость сработала снова, вызвав замешательство у защитников крепости, а тем временем повстанцы атаковали ее сразу с двух сторон. И хотя это нападение было отбито, на сторону самозванца перешли несколько сотен оренбургских казаков во главе с Тимофеем Падуровым. Перегруппировав свои силы, Пугачев прибег к традиционной казачьей тактике: поджег несколько стогов сена вблизи крепостной стены. Защитники крепости не выдержали и уступили натиску повстанцев. В бою бригадир Билов и несколько солдат были убиты, с ними пали комендант крепости полковник Елагин с женой, которая вместе с майором Харловым стали прототипами галантного Ивана Кузьмича Миронова и его верной супруги Василисы Егоровны в «Капитанской дочке» А.С. Пушкина. Восставшие потеряли трех человек убитыми и двоих ранеными.
Разбив лагерь около дымящейся крепости, самозванец как обычно отпраздновал свою победу. Примерно 500 солдат были «прощены», с них взяли присягу и записали «государевыми казаками». Бывшего депутата Уложенной комиссии Екатерины Тимофея Падурова назначили «полковником» оренбургских казаков. Повстанцы разграбили склады боеприпасов, продовольствия, соли и спиртных напитков. Они забрали с собой пять пушек и два «единорога» (длинноствольная гаубица). Атаман Овчинников привел к Пугачеву пятерых солдат и жену Билова, которые пытались сбежать в Оренбург и самозванец приказал их сразу же повесить.
Другой жертвой в Татищевой был сержант Кальминский. Этот бывший офицер помогал Ивану Почиталину руководить неофициальной «канцелярией» Пугачева. Еще 23 сентября он написал своей матери, что «жив, здоров, благополучен, одет и не только никакой нужды не имею, но и от стола его величества из собственных рук пищу себе довольную получаю, и всегда при нем, великом государе, нахожусь в большой чести». Но когда Пугачев вспомнил о Кальминском на следующий день после захвата Татищевой, его не нашли: яицкие казаки утопили молодого дворянина в реке, не понимая, «как ето, ваше величество, нас-де отбиваете прочь, а дворян стали принимать?» Следовательно, целью казаков являлось уничтожение дворян29.
Взяв Татищеву, повстанцы оказались перед выбором: идти ли на Оренбург, символ царской власти в регионе, или на северо-запад — в Поволжье и центральную Россию, как это сделал в прошлом столетии Степан Разин? До сих пор повстанцы стремились лишь увеличивать число своих сторонников и пополнять запасы огнестрельного оружия и боеприпасов. Вероятно, зачинщики восстания — яицкие казаки — хотели вернуться к Яицкому городку, первоначальной цели их восстания, но стремительный рост их рядов вынуждал их идти на север от одной крепости к другой. Оренбург, крупнейшая и самая мощная из них, был символом угнетения казачества и мог стать базой для подавления восстания. К тому же он находился на государственной границе, и если бы казаки не смогли взять его сразу, то смогли бы бежать через степь в Центральную Азию, Персию, Кавказ, или Турцию.
Напротив, поход в центр России был делом сложным и опасным. Одни только расстояния говорили сами за себя: около 280 миль до Самары на Волге, более 800 миль до Москвы, свыше 1300 миль до Санкт-Петербурга. Преодолеть столь значительное пространство было непросто даже регулярной армии, а что уж говорить о разношерстном войске мятежников. И хотя сейчас во внутренних районах страны солдат было мало — Россия вела войну с Турцией — повстанцы, знакомые с военным делом, знали, что даже небольшие части регулярной армии разгромить им будет трудно. Правда, восставшие могли рассчитать на сочувствие и помощь крепостных крестьян, нерусского населения и городской «черни», но могли ли все эти люди, вооруженные дубинками и топорами, противостоять ружьям и пушкам солдат? Кроме того, наступающая зима осложнила бы проведение военной кампании. И если некоторые казаки, например, Чика или сам Пугачев, может и хотели поднять на бунт всю страну, они все равно не представляли, как это можно было сделать. Ведь даже знаменитый Степан Разин попал в Москву лишь в качестве пленника, подвергся там пыткам и казни.
После захвата повстанцами большинства оренбургских крепостей территория восстания сместилась на север. Недавние мятежные новобранцы, вероятно, также убеждали казаков захватить столицу региона. Численность повстанцев теперь достигала примерно 2500 человек, у них было около 20 пушек и 10 баррелей пороха. Хотя в их рядах насчитывалось около 500 татар и 500 пленных солдат, движущей силой восстания и его вожаками оставались казаки. Свыше 1400 повстанцев были казаками: 500 яицких, 600 оренбургских и 300 илецких30.
«Подобно степным зверям»
Пробыв три дня в Татищевой, пугачевцы 30 сентября вступили в беззащитную Чернореченскую крепость, расположенную менее чем в 20 милях от Оренбурга. Однако Пугачев не стал брать его сразу, а повернул на север, в соседние татарскую Каргалинскую слободу и Сакмарский городок, тем самым как бы постепенно окружая Оренбург. В Каргале и Сакмарске самозванцу оказали царский прием, многие татары и казаки присоединились к нему. И все же предполагая — возможно, зря — сопротивление Оренбурга, Пугачев стал подыскивать себе союзников. В конце сентября он направил два манифеста башкирам в Уральские горы.
Полукочевые башкиры — мусульмане тюркского происхождения — находились под российским протекторатом уже более двух столетий. Они упорно сопротивлялись русской колонизации, поднимая грандиозные восстания — настоящие колониальные войны — в 1646, 1662, 1680, 1705—1711, 1735—1740 и 1755 гг. Русские жестоко подавляли эти волнения с помощью армии. Многочисленные бунты 1735—1740 гг., вызванные основанием Оренбурга, завершились истреблением примерно одной трети башкир. Башкиры жили в Уральских горах, не имели единого лидера и управлялись родовыми старшинами и муллами. Башкиры формировали отдельные армейские полки, а также ежегодно предоставляли 2000 воинов для защиты Оренбургской линии. После восстания 1755 г. им было запрещено переходить Яик: царские чиновники опасались, что башкиры, подстрекаемые турецкими агентами, опять восстанут и объединятся с казахами против русских.
В результате русской колонизации Оренбуржья башкиры вместе с яицкими казаками оказались окружены русскими крепостями, а их земли были скуплены за бесценок или просто захвачены русскими заводовладельцами. У башкир это вызывало недовольство, некоторые из них хотели возврата к прежним порядкам. Не далее как в 1772 г. губернатор Рейнсдорп сообщал о подготовке нового башкирского восстания. Наряду со своими соседями — яицкими казаками, башкиры ждали удобного случая и появления лидера, чтобы подняться на борьбу31.
Пугачев решил воспользоваться этим. В манифестах, переведенных Идоркой и его сыном Балтаем, самозванец в высокопарных фразах давал башкирам соблазнительные обещания. Называя себя «тысячью великой и высокой и государственной владетель над цветущем селении, всем от бога сотворенным людям самодержец, тайным и публичным даже до твари наградитель усердственной и в святости искусной, милостив и милосерд, сожелительное сердце имеющей государь император Петр Федорович, царь российской», он призывал кочевников переходить к нему на службу, наказывать тех, кто сомневался в его истинности, прощал им грехи и одаривал «землями, водами, лесами, рыбными ловлями, жилищами, покосами и с морями, хлебом, верою и законом вашим, посевом, телом, пропитанием, рубашками, жалованьем, свинцом, порохом, и провиантом, словом всем тем, что вы желаете во всю жизнь вашу. И бутте подобными степным зверям»32.
Эти манифесты расходились в многочисленных копиях; воззвания были направлены к калмыкам, татарам и казахам с учетом их особенностей, хотя основной формуляр оставался неизменным: введение, сообщавшее о «возвращении» Петра III, обещало «прощение» прошлых «грехов» (то есть бунтов), остерегая от повиновения действующим властям и призывая простой люд служить «истинному государю»33. Казаки, многие башкиры, калмыки, татары и частично казахи откликнулись на эти призывы. Большинство из 500 башкир, отправленных губернатором Рейнсдорпом защищать Оренбург, перешли на сторону бунтовщиков. Туземное население, присоединившееся к самозванцу, вскоре превратило локальный казачий бунт в восстание, охватившее всю юго-восточную окраину страны.
Бывший каторжник
Хотя повстанцы в своих манифестах апеллировали к местным проблемам, без опытных агитаторов их призывы не достигли бы своей цели. Одним из таких людей был Афанасий Соколов, больше известный как Хлопуша. Сын монастырского крестьянина, он устроился работать извозчиком в Москве, а в пятнадцатилетнем возрасте занялся воровством. Схваченный и битый кнутом, Хлопуша был сослан в недавно образованную Оренбургскую губернию. 15 лет он прожил в Бердской слободе близ Оренбурга, работал на горных заводах, женился, родил сына. Но потом вступил в воровскую шайку, вскоре был арестован, бит кнутом, заклеймен, ему вырвали ноздри и отправили на каторгу в Сибирь. Оттуда он дважды бежал, всякий раз возвращаясь в Оренбург, где его опять ловили и опять били кнутом. В сентябре 1773 г. он томился в оренбургской тюрьме.
Получив 27 сентября ужасную новость о падении Татищевой, губернатор Рейнсдорп на следующий день созвал совет руководителей Оренбурга. На нем были приняты решения перевести из города в более безопасные места пленных поляков, сосланных сюда за сопротивление России в 1772 г., разрушить мосты через Сакмару на северо-западе города, отремонтировать укрепления Оренбурга и расставить пушки, а также создать ополчение из жителей города. 30 сентября губернатор Рейнсдорп обратился с увещеванием к населению, которое читалось во всех церквях в воскресенье. В нем Рейнсдорп утверждал, что Пугачев был «наказан кнутом с поставлением на лице его знаков, но чтоб в том познан не был, для того перед предводительствуемыми им никогда шапки не снимает». Позже самозванец часто упоминал об этом, чтобы разоблачить ложь властей.
Не желая лично вести переговоры с самозванцем из-за опасения перехода на его сторону местных казаков и горожан, губернатор послал к восставшим Хлопушу, дав ему четыре письма: к яицким, илецким и оренбургским казакам, и к самому Пугачеву. В них Рейнсдорп требовал казаков прекратить бунт, разоблачал Пугачева и призывал его сдаться. Хлопуше было также поручено привести самозванца в Оренбург.
Но когда шестидесятилетний каторжник прибыл к повстанцам в Сакмарский городок, его узнал бывший сокамерник Максим Шигаев. Хлопуша рассказал о целях своей миссии и выразил желание служить восставшим. Казаки не поверили ему, но Пугачев послал его агитировать работных людей заводов Южного Урала. Хлопуша успешно справился с заданием и был назначен «полковником» всех уральских заводов.
Будучи окраиной империи, Оренбургская губерния не только защищала Европейскую Россию от набегов кочевников, но и подобно Сибири являлась местом ссылки преступников. Поэтому Хлопуша мог легко поднять каторжников на восстание34.
* * *
Захватив Каргалы и Сакмарский городок, Пугачев 5 октября появился у стен Оренбурга. Он был уверен в своем успехе. Теперь у Пугачева были не только яицкие казаки, но и их илецкие и оренбургские собратья, калмыки и казахи, татары и башкиры, гарнизоны крепостей и солдаты. Не сумев взять Яицк, он захватил семь крупных населенных пунктов и множество форпостов. Пугачев почти не встречал сопротивления, а его манифесты поднимали массы. Повстанческие агитаторы уже добрались до Урала. Самозванец не сомневался в падении Оренбурга, и уже ощущал себя хозяином почти всей юго-восточной окраины страны.
Примечания
1. См. протокол допроса Пугачева в Москве: Восстание Емельяна Пугачева: сборник документов. Л., 1935. С. 91—179; более исправная публикация: Следствие и суд над Е.И. Пугачевым // Вопросы истории. 1966. № 3. С. 124—138; № 4. С. 111—126; № 5. С. 107—121; № 7. С. 91—109; № 9. С. 137149. Далее эти издания будут цитироваться соответственно как «Восстание» и «Следствие».
2. Восстание. С. 91—92; Следствие. № 3. С. 132.
3. Свидетельство жены Пугачева Софьи см.: Пушкин А.С. Полное собрание сочинений. Л., 1938. Т. IX, ч. 1. С. 107—108. Первое издание «Истории Пугачева» — 1834 г.
4. Следствие. № 5. С. 115.
5. Восстание. С. 93—99; Следствие. № 3. С. 133—134.
6. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах: восстание Е.И. Пугачева. Л., 1966. Т. II. С. 75—77.
7. Современный Вольск.
8. Восстание. С. 97—110; Следствие. № 3. С. 134—135.
9. В 1918 г. переименована в г. Пугачев.
10. Современный Волгоград, ранее Сталинград.
11. Дубровин Н.Ф. Указ. соч. Т. I. С. 118—131.
12. О самозванцах см.: Сивков К.В. Самозванчество в России в последней трети XVIII в. // Исторические записки. 1950. Т. XXXI; Чистов К.В. Русские народные социально-утопические легенды XVII—XIX в. М., 1967. Гл. 1, особенно с. 136—147. Также см.: Raeff M. The Domestic Policies of Peter III and His Overthrow // American Historical Review. 1970. Vol. LXXV, no. 5.
13. Восстание. С. 111—114; Следствие. № 3. С. 135.
14. О Пугачеве в Казани см.: Следствие. № 3. С. 136—138; № 5. С. 112—113; Пушкин А.С. Полное собрание сочинений. Л., 1938. Т. IX, ч. 2. С. 723—746.
15. Троицкий С.М. Самозванцы в России XVII—XVIII веков // Вопросы истории. 1969. № 3. С. 141, 143.
16. Луппов П.Н. К истории пугачевского движения в правобережье Камы (архивные материалы) // Записки удмуртского НИИ при СНК УАССР. Ижевск, 1936. Сб. 4. С. 122.
17. Понятие «татарин» у русских, кажется, означало всякого, говорившего по-тюркски, без учета его этнической и языковой принадлежности.
18. Андрущенко А.И. О самозванчестве Е.И. Пугачева и его отношениях с яицкими казаками // Вопросы социально-экономической истории и источниковедения периода феодализма в России: сборник статей к 70-летию А.А. Новосельского. М., 1961. С. 146—150. Ср.: Пугачевщина. М.; Л., 1926. Т. II. С. 128—132.
19. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах: восстание Е.И. Пугачева. Т. II. С. 95—100.
20. Пугачевщина. М.; Л., 1926. Т. I. С. 25.
21. Восстание. С. 133; Дубровин Н.Ф. Указ. соч. Т. II. С. 21—22.
22. Восстание. С. 133—134.
23. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах: восстание Е.И. Пугачева. Т. II. С. 101—109.
24. Пугачевщина. Т. I. С. 26—27.
25. Паллас П.С. Указ. соч. Т. I, ч. 1. С. 356; Рычков П.И. Указ. соч. Т. II. С. 82—83.
26. Пугачевщина. Т. I. С. 25—26.
27. Там же. Т. II. С. 141—142; Восстание. С. 137—138.
28. Бабенчиков М. Портрет Е.И. Пугачева // Литературное наследство. М., 1933. Т. IX—X. С. 499—500.
29. Пугачевщина. М.; Л., 1931. Т. III. С. 207; Следствие. № 4. С. 116.
30. Восстание. С. 141—142.
31. Подробнее о башкирах см.: Donnelly A.S. The Russian Conquest of Bashkiria, 1552—1740. New Haven, 1968 (рус. пер.: Доннелли А. Указ. соч. — Прим. пер.); Чулошников А.П. Восстание 1755 г. в Башкирии. М.; Л., 1940. О тогдашней политике России в отношении ислама см.: Fisher A.W. Enlightened Despotism and Islam under Catherine II // Slavic Review. 1968. Vol. XXVII, no. 4.
32. Пугачевщина. Т. I. С. 29—30.
33. Елеонский С.Ф. Пугачевские указы и манифесты как памятники литературы // Художественный фольклор. М., 1929. Т. IV—V.
34. Допрос пугачевского атамана А. Хлопуши // Красный архив. 1935. № LXVIII; Горелов А.А. Приговор Афанасию Хлопуше 6 марта 1768 г. // Вестник Ленинградского университета. 1965. № 8, вып. 2. С. 160—162.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |