Вот теперь настала пора поговорить об Указе, который сделал Емельяна по-настоящему знаменитым. Именно благодаря ему слово «пугачевщина» стало нарицательным. И если одни боялись ее повторения, то для других пугачевщина стала манящей звездой. Многие — от Михаила Бакунина до эсеров — мечтали как раз разжечь подобный бунт.
Впрочем, стоит упомянуть один факт, который, возможно, сыграл в появлении этого Указа большую роль.
В августе 1774 года Синод распространил по церквам особое «увещевание». В нем Пугачев был назван орудием дьявола, поправшим веру и закон, последователем антихриста, ниспровергателем алтарей, разорителем церквей. Казанский архиепископ Вениамин Пуцек-Григорович, предал Пугачева церковному проклятию как «нарушителя веры, хулителя и похитителя власти царской».
Емельян вряд ли был глубоко верующим человеком. Да и Церковь в XVIII веке уже не имела той силы, что раньше. Но, возможно, это сыграло свою роль. Дескать, вы со мной так? А вот получайте! И появился знаменитый Указ.
Его Пугачев огласил с крыльца своей «штаб-квартиры» в Саранске при большом стечении народа. Вот его текст. «Объявляется во всенародное известие.
Жалуем сим имянным указом с монаршим и отеческим нашим милосердием всех, находившихся прежде в крестьянстве и в подданстве помещиков, быть верноподданными рабами собственной нашей короне; и награждаем древним крестом и молитвою, головами и бородами, вольностию и свободою и вечно казаками, не требуя рекрутских наборов, подушных и протчих денежных податей, владением землями, лесными, сенокосными угодьями и рыбными ловлями, и соляными озерами без покупки и без оброку; и свобождаем всех от прежде чинимых от злодеев дворян и градцких мздоимцов-судей крестьяном и всему народу налагаемых податей и отягощениев. И желаем вам спасения душ и спокойной в свете жизни, для которой мы вкусили и претерпели от прописанных злодеев-дворян странствие и немалыя бедствии.
А как ныне имя наше властию всевышней десницы в России процветает, того ради повелеваем сим нашим имянным указом: кои прежде были дворяне в своих поместиях и водчинах, — оных противников нашей власти и возмутителей империи и разорителей крестьян, ловить, казнить и вешать, и поступать равным образом так, как они, не имея в себе христианства, чинили с вами, крестьянами.
По истреблении которых противников и злодеев-дворян, всякой может возчувствовать тишину и спокойную жизнь, коя до века продолжатца будет.
Дан июля 31 дня 1774 году.
Божиею Милостию, мы, Петр Третий, император и самодержец Всероссийский и протчая, и протчая, и протчая».
Примечательно, что автором Указа был разорившийся купец Алексей Дубровский (он же Иван Трофимов). Я уже неоднократно говорил о том, кто становится самым радикальным революционером. Правда, вот тут вполне можно предположить и «польское влияние». Напомню, что в рядах пугачевцев имелся родовитый польский шляхтич Антоний Пулавский, который, наплевав на свою шляхетскую гордость, примкнул к повстанцам из-за ненависти к России. А ведь польские паны прекрасно ощутили на собственной шкуре, что представляют из себя восстания, целью которых являлось полное уничтожение дворян. На территории Украины и Белоруссии подобным образом мужички регулярно развлекались. Так что, возможно, пан Пулавский хотел отомстить «москалям» — и ненавязчиво подкинул Трофимову эту идею... Фамилия Дубровский хорошо всем известна благодаря пушкинскому роману. А ведь не зря Александр Сергеевич дал такое имя своему герою, который начал собственную партизанскую войну...
Но в любом случае решение принимал Пугачев. Зачем это ему понадобилось? Давайте вспомним поведение Емельяна по отношению к его противникам. Первоначально он объявлял о том, что отберет у дворян землю и отдаст крестьянам, а дворяне буду «служить за жалование». Но это в теории. На практике Емельян всем офицерам предлагал идти к себе на службу, а чиновникам — присягнуть «законному императору». Если они отказывались, то казнь имела законный вид — они выходили «изменниками». Что касается дворян, то Емельян обычно устраивал нечто вроде судебного разбирательства — выслушивал на них крестьянские жалобы.
Разумеется, это был фарс. Так, Пугачев служил в армии — и прекрасно понимал, что большинство офицеров не пойдут к нему служить никогда. Присяга, знаете ли. А если кто и пойдет — так это еще тот негодяй... Предателям доверять нельзя. А уж к барам у крестьян претензии всегда имелись. Случаев, чтобы крепостные сказали: наш барин живет по справедливости, его обижать не надо, были единицы. Порой солдаты вступались за своих офицеров — но Емельян их обычно не слушал.
Но в народном представлении он поступал по справедливости. Но дальше Пугачев уже пошел вразнос. Я уже не говорю про то, что многочисленные отряды, расплодившиеся после перехода Емельяном Волги, творили полный беспредел. Но теперь этот беспредел объявлялся нормой жизни.
А если поглядеть со стратегической точки зрения?
Если допустить, что Пугачев и в самом деле имел какие-то глобальные цели, то это было последним средством добиться своего. Все остальные он уже испробовал. В принципе, такой Указ позволял ему воевать достаточно долго. Перемещаться по местности не слишком большим отрядом, зачитывать документ — и всюду Пугачев имел бы поддержку, всюду находились бы готовые пойти за него воевать. А за спиной оставался бы пожар. Он в Поволжье и начался.
Но в глобальные политические цели Емельяна как-то не очень верится.
Но может, имел место чисто тактический расчет? Пугачев осознавал, что его игра проиграна. Он хотел уйти. Но взгляните на карту — уйти-то было не так просто. Емельян имел сведения о передвижении правительственных войск и понимал, что его обкладывают. Казаки переняли тактический прием кочевых народов — при отступлении они поджигали степь, чтобы отрезать путь преследователям. Может, Пугачев и собирался устроить пожар, который его прикроет?
Или психологический выверт. Емельян опять же собирался уйти. Но хотел напоследок «хлопнуть дверью».
А теперь давайте рассмотрим этот вопрос с другой стороны.
Данный Указ довольно быстро стал известен представителям властей — его нашли на одном из убитых пугачевцев. Что интересно — о данном документе было категорически запрещено даже упоминать, тем более оглашать вслух. Даже на следствии по делу Пугачева текст не оглашали. Да и вообще — он вверг представителей элиты в состоянии шока. А в чем дело-то?
Вроде бы — что тут нового? Ведь к этому времени Емельян истреблял дворян уже без всяких пародий на суд.
Пугачева в «верхах» предпочитали считать обыкновенным разбойником, пусть и очень удачливым, чья банда разрослась до нетривиальных размеров. Да, он объявил себя царем. Так это был не первый случай. Да, убивал и грабил. Так что взять с разбойника?
«Звоночки» начались, когда выяснилось — Пугачева разбить не получается. Это было уже чем-то необычным. Поучалось — если это и бандит, то какой-то особенный. Но все-таки ситуация была не очень понятна. Мало ли что командиры сообщали? Любой военный любой эпохи знает, что к победным реляциям надо относиться очень осторожно...
А вот после этого указа представители элиты вдруг по-настоящему осознали, какая пропасть разверзлась у их ног.
Екатерина II по другому поводу сказала — «идеи невозможно победить пушками». А ведь в Указе была как раз социальная идея!
Еще раз вспомним концовку документа: «По истреблении которых противников и злодеев-дворян, всякой может возчувствовать тишину и спокойную жизнь, коя до века продолжатца будет».
То есть, дворян надо уничтожать не из мести, а просто потому, что они своим существованием мешают нормально жить. А идеи обретают уже собственную жизнь. Все русское революционное народничество вышло не из каких-то «западных идей», а из этих двух строчек.
И ведь дворяне отнюдь не были наивными, полагавшими, что мужички их шибко любят. Они хорошо знали древнеримский принцип — «имеющий в доме раба, имеет в доме врага». Так что стало страшно. Да, можно разбить Пугачева — а где гарантия, что не появится еще один? Правда, изменить положение вещей было выше дворянских сил. И в итоге доигрались.
О том, насколько власти были напуганы, свидетельствует хотя бы то, что для подавления мятежа был вызван Александр Васильевич Суворов. Государственный совет на полном серьезе обсуждал меры по обороне Москвы. Екатерина написала воззвание к москвичам с призывом не отступаться от присяги.
И это вполне понятно. Московские дворяне жили «по старине», их дома были набиты дворней. И дворовые уже не слишком скрывали, что ждали, когда придет Емельян и наведет порядок...
И в самом деле, начали наводить.
Вот очень любопытный документ — письмо управляющего Афанасия Болотина своему барину, князю Долгорукову, помещику Саранского уезда, владельцу села Царевщины.
«Государю сиятельному князю Михайле Ивановичу. Государыне сиятельной княгине Анне Николаевне.
При сем вашему сиятельству за известие представляю, что прошлого 12 июля город Казань от известного врага и государственного злодея Пугачева претерпел великое разорение. А с 24 июля месяца алатырские, саранские и пензенские дворяне обратились в бегство и чрез вотчину вашего сиятельства, чрез Царевщину, столько ретировалось, что не можно были исчислить. Дворяне валом валили трое суток. На которых смотря и вашего сиятельства приказчик Михайла Марецкий взял только намеренье отпустить свою хозяйку, которую и отпустил.
А 28 числа получили известие, что означенный тиран Пугачев был в Алатыре и многое множество казнил господ. А потом и в Саранск прибыл, и тут господ и приказчиков, купцов, старост, выборных казнил, что и числа нет. И как в Саранске оная штурма производилась, то черный народ во всех жительствах своих господ ловил и возил в Саранск для смертной казни. А вашего сиятельства крестьяне в те дни имели поголовные сходы.
И в то же число, как приказчица Варвара Ивановна Марецкая уехала, ее мужа к нощи крестьяне сковали. Узнав об этом в дороге, приказчица вернулась домой в Царевщину. Она пришла на сход и стояла пред крестьяны на коленях с сыном своим Дмитрием, и оба просили со слезами, чтоб из желез отца и мужа выпустить. Стояли они на коленях и предавались плачу и неутешному рыданию — женщина и отрок, мать и сын. И тут, смотря на них, никто из крестьян не мог удержаться от слез. И тут свирепствующие злодеи из крестьян вашего сиятельства не умилосердались и сказали, что-де "мужу твоему так и должно быть".
А на другой день сам приказчик Марецкий обще со своею хозяюшкой Варварой Ивановной и с Митенькой сошед скованный на сход и говорил крестьянам:
— Помилуйте! За что меня безвинно сковали? В чем я пред вами виноват?
А крестьяне стали навстречь ему доказывать:
— Как же ты не виноват, что ты на барской работе всех крестьян помучил.
А он им ответил:
— Не от меня это, а единственно по строгости его сиятельства законов.
Да притом же они, крестьяне, ему говорили:
— Самолично ты, Марецкий, мирских наших покосов по два года отдавал помещице Жердинской и за каждый год брал с нее по шестьдесят рублей в свою пользу.
На что приказчик Марецкий им сказал:
— Истинно напрасно! Ведь я отдавал покос с вашего же мирского приговора.
Они на то сказали:
— Мы отдавали покосы, убоясь тебя.
Он говорил:
— Чего вам меня бояться? Просили бы господина своего князя.
На что они сказали:
— Господин нас не послушал бы, он делал все по-твоему, что тебе было надобно. А ты нас завсегда бил и плетьми стегал.
И так приказчик продолжал просить крестьян, стоял со всей семьей на коленях, семья плакала, он говорил:
— Ну пусть я виноват во всем и делал где по воле, где по неволе... Простите меня, мои батюшки!
Они сказали:
— Нет тебе прощенья.
С тем он, бедный, от них и пошел в свои покои, и стал со всеми своими домашними прощаться. И сколько тут народу ни было, все стояли в превеликих слезах, кроме тех злодеев, которым надобно было везти его в Саранск.
Итак, пред вечером, схватили его, посадили в кибитку, повезли в Саранск на убиение. Домашние да и знакомые великому плачу предались.
И путем-дорогою, подъезжая к селу Исе, навстречу им злодейской толпы казаки. И говорят:
— Кого везете?
Они сказали:
— Приказчика.
Казаки говорят:
— Каков был?
Мужики сказали:
— Добрых сковавши не возят.
Казаки им говорят:
— Ну, бейте его.
Мужики сказали:
— Нет, помилуйте! Мы его бить не можем: мы так от него настращены, что и мертвого-то станем бояться.
Казаки прочь отъехали. При том случае на степи под селом Исою народу было множество: крестьяне везли всяк своих господ на смертную казнь. А мужики вашего сиятельства, те, которые везли приказчика Марецкого, увидали, что невдалеке, впереди них на дороге убивают помещиков: Авдотью Жердинскую, барина Слепцова с женою, барина Пересекина с женою, Авдотью Шильникову и прочих. Видя сие смертоубийство и слыша вопли, на всю степь испускаемые, мужики вашего сиятельства, их пятеро, очерствев сердцем и господа бога позабыв, стали убивать приказчика Марецкого: один вдоль боку обухом, другой — дубиною, а третий, подскоча, саблей срубил голову.
С тем оные злодеи и приехали ко двору в Царевщину и сказывают приказчице, нечаянной вдовухе Варваре Ивановне с сыном ее Митенькой, что-де муж твой Михайло Юрьич Марецкий приказал долго жить.
— А ты, приказчица, отдай нам деньги, сто двадцать рублев, которые муж твой взял себе с помещицы Жердинской за покосы. А не отдашь, и тебя отвезем.
Которые она и отдала. Да тут же Панька Кожинок взял шесть рублев за свои побои: когда был пойман с соломою вашего сиятельства, с четырьмя возами, за что и сечен кнутьями по приказу Марецкого. Яковом Пряхиным взято десять рублев за побои от того же приказчика Марецкого в бытности в старостах в 1772 году. Васильем Дреминым, по оказавшемуся на нем начетного меду семнадцать рублев — взято им обратно.
Да тут же, по приезде, в ту ночь зачали приказчиковых овец бить и стряпать — ждали своего злодея и тирана Пугачева, называя его батюшкой Петром Федорычем, третьим императором. Причем и попам отдали приказ, чтоб всем собором встретили со святыми иконы.
А 31 числа июля ехал злодейской толпы казак, который признан вотчины полковника Бекетова Пензенского уезду крестьянин, который сослан был господином своим на собственные его, Бекетова, Каинские сибирские железные заводы. Который в того злодейскую толпу и попался. И ехал он побывать к родственникам чрез ваше село Царевщину. Которого встречали с колокольным звоном, с образами, с хлебом и с солью и с вином. И тут оный казак, а имя его Костянтин, который им сказал, что в Пензу идет батюшка наш Петр Федорыч. И тут мужики, стоя, все собравши, большие и малые, прекрестились и от вашего сиятельства отложились. Да не только от вас, но и совсем — от милостивой нашей монархини Екатерины Алексеевны.
А первого числа августа прибыла в вечеру злодейская партия, составленная из дворовых людей сел Исы, Сытинки и Кошкарева и из разной сволочи. И тут господский дом и приказчиков дом весь ограблен. Которые злодеи тем же вечером и уехали.
Второго августа, то есть в субботу, еще прибыла злодейская толпа человек до шести, пограблен табун вашего сиятельства, да не столько теми разбойниками, сколько вашими крестьяны.
А третьего числа, то есть в воскресенье, прибыло еще злодеев человек до ста, которыми достальные стоялые жеребцы, и в погребах вареные конфеты, и в житницах самые тонкие холсты пограблено и поедено все без остатку. И письменные дела сколько разбойниками, вдвое того крестьянами — все подраны. Да тут же с фабрики ткачей, конюхов и человек семьдесят из крестьян набрали и погнали с собой, много пошло и по охоте.
А крестьяне как в житницах, так и в полях хлеб, а на скотных дворах скот, и на пчельнике пчел — все разделили. И фабрика вся разорена фабричными ткачами, а тальки роздано тысяч до шести все по крестьянам.
Сего августа 4 числа Милостию бога в город Пензу четыре эскадрона уланских прибыли, и за злодеем учинена погоня. А его сиятельство князь Голицын, сказывают, своею армиею его встретил, и что бог совершит, не знаемо. Наших два человека охотников убито. Слыша такие тревоги, крестьяне вашего сиятельства называют князя Голицына злодеем. А разделенную вашу рожь хотят с трусости всю посеять на ваши десятины. А в гублении приказчика хотят приносить вашему сиятельству винность и говорят тако: "Наш князь милостив, простит".
Вашего сиятельства всенижайший и покорнейший слуга рабски земской Афанасий Болотин, купец Елатомский. От 6 августа 1774 году».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |