1
Из губернского центра пришел пакет с большими сургучными печатями. Базаргул, получив его, крепко удивился. Как же, ведь из самого аж Оренбурга. В чем же дело? Сломав сургуч, он вынул письмо: в нем указывалось на необходимость в ближайшее время собрать наказы народа. Удивление старшины возросло еще больше. Прежде от больших начальников приходили только приказы с требованиями да предупреждениями, а это — что за чудо? — официальное обращение. Предназначено же оно башкирам всей волости. Так и сказано, что нужно подготовить наказ от имени волости, что необходимо собрать все предложения и прошения башкир, которые будут представлены правительству. Поручено избрать представителей. К добру ли такое небывалое обращение? Нет ли тут какого подвоха? Или, может быть, чиновники намерены после стольких войн, восстаний и убийств дать хоть немного свободы?
Когда на троне меняются хозяева, пробуждаются и какие-то надежды. Когда-то надеялись на царя Петра Федоровича. Теперь на троне царица Екатерина II. Рассказывают, что она очень умна, добра, высокообразованна. Одним словом, чуть ли не святая душа, даже мухи не обидит. Дескать, она не хочет и слышать о притеснениях и обидах. Печется только о своей великой державе да о свободных подданных. Пусть это маленькое письмо станет добрым предзнаменованием. Дай-то бог!..
Однако времени было мало, и Базаргул поехал в Аргаяш к своему сверстнику Юламану посоветоваться. Приехал, а тот тоже только что получил такое же письмо. Он, беспокойный человек, успел кое-что разузнать у Таймас-тархана. Оказывается, каждый старшина должен собрать представителей своей волости, переговорить с ними и прийти к определенному мнению, потом старшины Исетской провинции, собравшись в Челябинске или в Байгазах, должны выбрать одного депутата из своей среды. Выбранный депутат, объединив все просьбы каждой волости, от имени башкир провинции составит наказ, а затем отвезет его в Москву.
Да, и впрямь чудное дело. Больше необходимости доискиваться не было — старшина, его сверстник, рассказал обо всем, теперь надо возвратиться домой и посоветоваться с миром. Что скажут, что поручат, он честно доведет куда нужно. Его задача такова.
Возвратившись, он призвал подчиненных себе сотников, волостного муллу, несколько авторитетных аксакалов.
Весть быстро разлетелась по волости. В Мякоти, в деревне старшины, собрались не только приглашенные, но и все, кто просто пожелал присутствовать при выработке наказов. Большой гостевой дом Базаргула и даже малый дом были битком набиты людьми. Несмотря на весеннее бездорожье много мужчин приехало сюда из самых дальних деревень. Будто на джиин какой.
Да, заботы волости касаются каждого. Старшина Базаргул вкратце объяснил содержание письма, рассказал о том, что успел разузнать сам.
Собравшиеся сначала некоторое время молчали, затем стали живо сыпать вопросами. Старшина отвечал как знал, как сам себе представлял. Но многих ответы не очень-то удовлетворили. Что ж поделать, ведь многое было непонятным и самому главе волости.
Один аксакал, переживший уже несколько восстаний и побывавший под пытками, высказал сомнение:
— Странно все это, сколько себя помню, всегда башкир обирали до нитки и никто до сих пор не поинтересовался его просьбами и нуждами. Не верится что-то. В свое время мы писали в надежде на сострадание, обращались к большим начальникам с просьбами. И что нашли? Горестной голове — черную палку. Когда невмоготу стало, подняли восстание. И опять чего добились? Свои земли подвергли бедствиям. А сколько мужчин погибло! Опозорили нас, поиздевались над нами — и остались мы с вырезанными носами и оборванными ушами, страшно людям на глаза показаться. Я к тому клоню, что как бы не вышло коварства и от этого царского письма, вызнают наши намерения и...
Все смолкли, установилась тревожная тишина. Теперь Базаргул сам попытался направить беседу в нужное русло:
— Давайте не будем прежде времени брать под подозрение губернскую бумагу. Письмо с печатью, с подписью. Все равно как-то нужно отвечать на него. От нас не требуется никаких жалоб, просто нужно ответить на запрос, высказать наши нужды. Царица, может быть, хочет выслушать просьбы бедняков для того, чтобы издать более справедливые законы. Вон, говорят, царица распорядилась собрать комиссию, которая будет готовить новые законы. Для этого, наверно, и нужны наши слова.
Да мало ли у башкир забот? Возьмем вот земельный вопрос. Почему бы нам не просить более прочного подтверждения в новых законах права владения своими землями, с давних пор закрепленными за нами по грамоте белого царя? Земли вотчинников должны быть закреплены в Российских законах! Тогда кончится и самовольный захват наших земель.
Или же вопросы ясака и налогов, разве не беспокоят они каждого из нас?
Круг оживился. Послышались возгласы одобрения. Вскочил есаул Ишдавлет и начал говорить:
— Старшина Базаргул верно говорит. Попросим подтверждения прав на землю. Напрасно сняли с нас ясак. Уплата ясака пушниной или чем другим была как бы залогом того, что мы сами хозяева своим землям. Упразднение ясака не означает ли упразднения и наших прав на землю? Ведь заводчики говорят именно об этом. Появилась и другая, нехорошая сторона замены ясака налогами. Раньше за определенное количество угодий платили столько-то шкурок норки, соболя и были свободны. Сейчас же за налог покупаем пуд соли по 35 копеек. Это же в три-четыре раза дороже. Надо просить, чтобы упразднили налог на соль и снова позволили платить ясак как раньше.
— Не надо забывать и о выставлении подвод, и о службе на линии, — сказал сотник Хибатулла. — Раньше, когда собирали в поход или призывали на ямскую службу, жалованье платили. А теперь из-за Сибирской линии платить деньги прекратили. Но ведь и там такая же служба. Разоряет нас и то, что туда мы должны являться со своими лошадьми, со своим провиантом, со своей амуницией. Это же несправедливо. Раз справляешь службу, надо платить денежное жалованье и жалованье провиантом, как у Сибирских казаков!
— Надо покончить и с принудительным крещением. Мусульманская религия должна быть наравне с русской, — вставил слово мулла.
— Не вмешивались бы в наши обычаи.
— Убрать заводы с наших земель!
— Не притесняли бы в торговых делах...
После этого шумно прошедшего собрания Базаргул посоветовался наедине с самыми близкими и авторитетными аксакалами, сотниками. Еще оставались некоторые вопросы, которые нужно было хорошенько проверить.
2
Базаргул вырос в зажиточной семье. Отец его был старшиной Мякотинской волости. В те времена у сырлинских башкир угодья были привольными, скота было много. Долины озер Большого и Малого Касли и Кызылташа — удобные кочевья, склоны — удобные для зимовок. Его детство и отрочество прошли в этих привольных местах: резвился в озерной воде, купал коня, загорал, помогал ухаживать за скотом, удил рыбу. Когда немного подрос, увлекся охотой на гусей и уток. Пристрастился обучать ловчих птиц.
Ах, эти благодатные, привольные времена! Теперь осталось только с грустью вспоминать о них.
Многое живет в его душе, напоминая о первых жизненных уроках.
Как-то прошел слух, что неподалеку от Каслей русские нашли железо. Видимо это имело под собой почву, так как вскоре явились приказчики боярина Демидова и начали уговаривать отца Базаргула и аксакалов продать им эти земли.
Базаргулу тогда было лет четырнадцать и он частенько крутился около взрослых, слушая их разговоры. Одни настаивали на том, чтобы землю не продавать, другие считали, что землю все равно отнимут, так уж лучше продать. С этим Демидовым лучше не иметь дел, а коли свяжешься, так потом не горюй. Вон что стало с Билембеевскими и Салжиутскими землями — все себе захватил. Приказчики уж не пожалели ни мануфактуры, ни чая и сахара, чтобы только закрыть рот недовольным. Тюками возили и раздавали, дескать подарок. А скольких споили и одурачили? Только его отец — старик Юнай держался, но и его потом сломили. На все махнул рукой — не было мочи терпеть.
Было это в пору бабьего лета, управляющий, приказчики, понятые и еще бог весть какие люди несколькими подводами приехали в Касли. Собрали народ около березняка, за озером. Вывалили горы товара: чай, сахар, водку и много еще чего. У многих глаза загорелись, начал заплетаться язык. Управляющий через толмача объяснил условия и цену купли-продажи земель. Объяснил, сколько причитается в деньгах, сколько в товарах, в пересчете на сахар и чай. Сказал, что предварительно уже вручил старшине аванс, затем стал раздавать товары.
Несколько аксакалов, не согласных с условиями и ценами, попытались было спорить, шуметь. Но многие, соблазнившись товаром, примолкли и слова аксакалов остались без поддержки.
Старшина Юнай несколько раз повторил заводчикам, что им продается только северная часть Малых Каслей, причем с условием, что за башкирами остается право рыбачить на Каслинских озерах и косить сено на лугах. Управляющий согласился, даже поклялся, что все именно так и записано в купчих документах. Только после этого старшина и аксакалы, немного успокоившись, поставили свои тамги на бумагах. За ними поставили свои корявые подписи и другие.
И пошла гулять губерния — пир в честь продажи земли размахнулся широко. День и ночь окрестности Каслинского озера оглашались гомоном упившихся водкой и медовухой башкир, песнями и наигрышами кураистов.
Был пир — и нету пира — настали будние дни. Весело, покуда пьешь, да затем наступает горькая пора похмелья — башкиры постепенно начали понимать цену своим бесшабашным делам, начали трезветь, охая и тревожась. Быстро кончились осьмушки чая да куски сахара. За осьмушки ушли не только осьминники, но и десятины земли. Не только сотни, тысячи десятин. Вот так, сырлинские башкиры-недопеты, держа в руках серебряные копейки, остались ни с чем, лишившись неоглядных Каслинских долин.
Вскоре выяснилось и то, что в купчую были вписаны не те межи, которые назывались башкирами, а другие, включающие в себя всю территорию каслинских озер. Это было явным обманом, разбоем средь белого дня. Старшина Юнай ходил и в Екатеринбургское горное управление, и к самому Никите Демидову, пытался с глазу на глаз переговорить и с управляющим, и с приказчиками. Но те отрицали все, указывали на поставленные тамги.
Оказалось, что розданные как подарки товары и чай-сахар были внесены в отчеты, а их цены включены в сумму, уплаченную за купленные земли, и были непомерно завышены. Вот так, башкиры не смогли получить и полцены положенного. Вдобавок им запретили косить сено на Каслинских лугах и удить рыбу в озерах. Радостные песни сырлинских башкир о величии их больших как море озер сменились жалобными песнями, наполненными нескончаемой грустью.
Прекрасные долины Касли,
Прекрасны были и луга,
И горы, что тянулись цепью,
И вековечные озера,
И разнотравье и цветы,
Ай, хороши долины Касли!
А дойка кобылиц,
А пастбища в долинах...
И летней теплою порой
Веселые поездки по кочевьям —
Теперь осталось только вспоминать,
Ай, чудные долины Касли!
Пришло такое время нынче,
Подумаешь о нем, душа горит:
Окрестности захвачены чужими,
Заводы окружили нас,
И земли все отобраны обманом.
Ах, милые долины Касли,
Как горько вспоминать о вас!
Так печалились люди, грустя по уплывшим из рук землям.
Это было горьким уроком, глубокой душевной раной.
Ясно помнит Базаргул и то, как летом, через год после продажи каслинских земель, они со старшим братом Кадырбеком пошли на озеро ставить сети. На лодке, выдолбленной из осокоря, добрались до середины озера. Но не успели они и снасти развернуть, как к ним уже подплыли трое на широкой плоскодонке. Однако они с братом, не обращая внимания на их крики и размахивание руками, продолжали свое занятие: один из этих троих потянулся было к снастям, но в тот же момент Базаргул сильно ударил его и он плюхнулся в воду. Тогда сидевший на корме схватил ружье. Грохнул выстрел, пуля с визгом пролетела возле виска Базаргула. Его брат замахнулся веслом, и ружье пошло ко дну.
Упавший в воду подплыл и ухватился за борт плоскодонки. Друзья быстро втащили его в лодку. Безоружные теперь, они, кажется, порядком струхнули, крича, ругаясь, размахивая кулаками, стали спешно грести к противоположному берегу.
Базаргул с братом, видя, что дело принимает нехороший оборот, мигом вытащили свои снасти. Пока брат сворачивал их, Базаргул разделся и под прикрытием лодки нырнул в озеро и поднял со дна упавшее ружье. Тут уже и сами дали тягу. Добравшись до берега, лодку оттащили и спрятали подальше от озера.
На третий день старший из тех троих приехал к отцу с приказчиком. Увидев Базаргула, но не уверенный до конца, что это именно тот, с кем он встретился на озере, стал привязываться, грозить, чтобы нашли и отдали ружье. Базаргул конечно ничего не признавал. Да и Юнай решительно отразил их наскоки, говоря, что его люди не ходят рыбачить на Большое озеро, что этого не может быть. Тем и кончилось.
Между двумя озерами вскоре построили Каслинский завод. Злость за обман и одурачивание несколько улеглась. В этом ведь повинны Никита-заводчик и его управляющие, а рабочие тут ни при чем. Они приехали сюда издалека в поисках лучшей доли, но попали, как говорится, из огня да в полымя. Они так же бедны, как и бедняки из башкир. Потому они живут дружно, делить им нечего, их дети тоже дружат, вместе играют.
В позднюю осень, как только ударят морозы и озера покроются голубым льдом, и заводчане, и башкиры устремляются на озеро. На мелких местах глушат рыбу, на глубоких бурят лунки и удят там. У берега дети играют, катаются на коньках. Вечерами девушки водят хороводы.
Нет-нет, но случается и нехорошее. Изрядно подвыпившие, не знающие куда девать силу заводские парни иногда заявляются на озеро, подходят к башкирским парням, которые удят рыбу, начинают привязываться к ним, мешать. И — пошла драка, кулачный бой.
Хоть и говорится бой, да только эти бои бескровные да беззлобные. Вроде соревнования. В кулачном бою участвуют только те, кто крепок, как железо, кто силен и отважен. К силе и отваге примешивается и задор.
Входящий в силу восемнадцатилетний Базаргул тоже однажды вышел на кулачный бой. Широкогрудый он был. Заводских парней около пятнадцати человек, да и сырлинских около того. У этой кулачной забавы свои интересные приемы: противники, выстроившись в шеренги, сходятся и затем, как бодливые козлы, грудью и плечами таранят друг друга. Это своеобразное зрелище. Побежденные норовят удрать. Но это позор. Но что делать, другого средства нет. Потом дело доходит до потасовки. Так забавы превращаются в драку.
Базаргул и его товарищи вот так же выстроились в шеренгу и пошли навстречу заводчанам. Поступь тяжелая, взоры обращены на того, кто будет тебе противником. Непримиримый, пронизывающий взгляд. Большинство заводских парней одеты в короткие поддевки, башкиры — в старых сборчатых шубах, только у Базаргула был полушубок. Вот ударились друг о друга грудью. Лед блестит как зеркало, скользко, нет упора ногам, трудно теснить противника. Вон уже кое-кто, поскользнувшись, упал на лед.
Раздвинув пошире ноги, Базаргул надежно уперся, теперь его галоши с кожаной подметкой не очень скользили. Легко толкнул он веснушчатого парня плечами и две-три сажени теснил его. Тот же, вместо того, чтобы противиться, применил уловку: резко отпрянул в сторону, Базаргул чуть не упал, и в это время прямо в ухо через лисий малахай двинули кулаком. Немного оглушенный, он присел на лед, согнув одно колено, и в такой позе несколько проскользил по льду. Быстро придя в себя, он обернулся и увидел, что его противник опять идет на него, он резко увернулся и ударил парня огромными кулаками. Веснушчатый плашмя грохнулся на лед. Лежачего не бьют. Отдышавшись, Базаргул окинул взором ледяное поле. Несколько человек, оглушенные, сидят на льду. Несколько пар все еще бьются. Дальние, похоже, удрали. И еще он увидел, как неподалеку от него трое бьют одного. Заводские. Базаргул быстро подбежал к ним, схватил одного за шиворот и резко дернув, ладонью хлестнул его по подбородку, тот отлетел. Второму тоже изрядно досталось от него. Третий не стал ждать, когда доберутся и до него, убежал.
«Когда я бью, удара совсем не слышно, а когда он дубасит меня, стоит сплошной шум». Не от кулачных ли боев родилась эта забавная прибаутка? Во всяком случае, бывали такие кулачные бои в ту пору, когда Базаргул был молодым парнем.
Здесь он и сделал для себя вывод: в схватках, в битвах нужна не столько сила, сколько проворство. Будь ловким, и себя защищай, и друзьям помогай.
Юношеская пора и ссорит, и дружит. С тем веснушчатым противником Яшкой Базаргул потом крепко подружился.
Можно ладить с заводскими, да вот только управляющий не дает покоя. То приказывает срубить деревья, где установлены борти, снять мед, то забирает скот, который пасется близко к заводским владениям, не позволяет рыбачить на озере. Поэтому злы на него. Не забыто его вероломство во время купли-продажи земель.
Страшная мысль бродила в отчаянной голове Базаргула: пристрелить этого злодея. То ружье из озера он держал смазанным и чистым.
Он хорошо знал, что управляющий Костиков регулярно ездит в Екатеринбург: раз в две недели под воскресенье: зимой в кошевке, а летом в легком тарантасе. Чтобы доехать до Екатеринбурга засветло, выезжает утром чуть свет.
Базаргул выбрал болотистое место в узкой просеке темного леса в пятнадцати верстах от завода и решил караулить там. Тайком приехал на место с вечера. Хоть и конец мая, а ночь холодная, замерз. Упорно боролся со сном. Страшновато в непроглядной тьме леса, кажется, вот-вот выскочит что-нибудь этакое. Ночные птицы и звери своими криками заставляют вздрагивать. Но вот понемногу начало светлеть небо, утренний ветерок побежал по кронам деревьев. Да, управляющего все нет. Не было бы напрасным его ожидание. Тишина...
Чу! Кажется, что-то слышится? Топот лошадиных копыт. Со стороны завода. Да, это он. Базаргул в утреннем полумраке присмотрелся к дороге. Прикинул, как удобнее стрелять из укрытия. Еще раз проверил ружье...
Все ближе топот. Кажется, едут шагом. Это хорошо. Удобно будет прицелиться. Лишь бы конь не почуял и не понес.
Вон, кажется они: показался темный силуэт. Лошадь прибавила ходу. Базаргул несколько растерялся. Рука чуть-чуть дрожит... Уже подъезжают. Лишь бы не почуяла лошадка. Пора... А он боится пошевелиться. Вот тарантас поравнялся с ним.
Курок спущен. Грохнул выстрел. В утреннем сумраке блеснул пороховой огонь. Послышался страшный человеческий крик. Лошадь испуганно всхрапнула и понесла во всю силу. Топот копыт скоро утих вдали. Базаргул, все еще не шелохнувшись, стоял под тем же деревом. Что он сделал? Убил или нет?..
Больше здесь оставаться нельзя. Надо бежать обратно. Пока совсем не рассвело, должен быть у брата...
Никто ничего пока не знал о случившемся.
Сердце Базаргула скребло одно: жив или нет управляющий?
Да, кара не настигла его: жив. Вернулся он на завод с тремя стражниками. У нескольких человек провели обыск. Вскоре он приехал и к Базаргулу с отцом. Снова стал допытываться: где ружье? Найдите! Иначе ваши головы сгниют в острогах!
В домах у отца и братьев сделали обыск. Ничего не нашли. Потом управляющий о чем-то долго беседовал с Юнаем. Отец угощал Костикова кумысом, медовухой. К вечеру изрядно накачанный управляющий ушел от них сильно пошатываясь.
Костиков после этого заметно поутих. Что было тому причиной — слова отца, дерзость его сына, или что другое — неизвестно. Базаргул причину искал в своем поступке. Во всяком случае, после этого управляющего словно подменили. Башкиры в открытую стали покашивать сено возле Каслинского озера, нередко пасли там свой скот и гоняли стадо на водопой. Препятствий им больше не чинили.
3
После трехлетнего обучения в Мякотах отец отвез Базаргула в Муслимовское медресе к салжигутским башкирам. Это было знаменитое медресе, заведовал им сам ахун Абдулмурза.
Весной, когда зазеленела первая трава, в Муслим приехал знаменитый Батырша-мулла из Таныпа. Сказывали, что его пригласили как самого справедливого в мирских вопросах судью. Будучи одним из лучших шакирдов медресе, да еще вдобавок и сыном старшины Базаргулу удалось попасть на меджлис, где с большим уважением принимали Батыршу салжигутские башкиры. Вот там впервые и услышал он мудрые речи Батырши-муллы и понял, сколь глубок и обширен ум этого человека. Там впервые до него дошло, что одно дело религиозные каноны и уроки, заученные в медресе, и совершенно другое — обычная жизнь народа, умное ведение дела. Навсегда запали ему в сердце многие мудрые мысли муллы: «Не жалко жизни за жизнь и религию», «Там, где не достает слово, достанет стрела», «Если сами не будете защищать себя и своих ближних, чужие не дадут житья», «Сила — в единении».
И башкиры, и мещеряки, поддакивая Батырше, горячась, грозили каким-то начальникам и заводчикам, что-то шепотом объясняли своему высокому гостю, о чем-то просили.
Да, неспокойные то были времена. Повсюду царил обман, земли башкир под напором заводчиков таяли. Терялись угодья, где можно было бортничать и охотиться, где можно было пасти скот. Окончательно заели налоги. Сильно донимали ямская повинность и линейная служба. К тому же шло постоянное вмешательство в религиозные дела. Терпение подходило к своему пределу.
Стали гулять слухи: где-то башкиры прогнали начальника, приехавшего из губернского центра, где-то требуют обратно свои земли. На тайных сходках вновь заговорили о подготовке к восстанию.
Базаргул и сам не раз был свидетелем многих несправедливостей, слышал гневные слова и угрозы в адрес больших начальников. Были моменты, когда и у него крепко и зло сжимался кулак, и в сердце вскипала горячая и гордая кровь.
Неожиданно Абдулмурза-ахун позвал Базаргула в гости к себе домой. Угощал, похваливая за смышленость и добропорядочность, расспрашивал об отце, о делах на Каслинском заводе, о настроениях людей. Базаргул с болью в душе стал рассказывать о бесчинствах заводчиков, о гневе сырлинцев, которых бессовестно обманули.
— Ты — смышленый парень, старательный шакирд, человек, который сумеет достойно заменить своего отца, — приступил наконец к сути своего разговора ахун. — Я надеюсь, что ты умеешь держать язык за зубами. Наше будущее и надежда — вы, молодежь. Все заботы страны со временем лягут на ваши плечи. Я думаю, ты видишь, что вновь пришли тяжелые времена. У меня есть воззвание к мусульманам Батырши-муллы, написанное им по просьбе уважаемых оренбургских ахунов и мулл. Тебе я верю и потому хочу познакомить с ним тебя. Вот оно, прочитай и подумай.
Воззвание было небольшим, всего пять страниц. Базаргул читал и с каждой строкой в душе его все сильнее разгоралось пламя правды и свободы. «Башкиры, мишари и все истинные мусульмане! Притесняют нас, веру нашу, живот наш. Становятся хозяевами наших земель. Строят заводы. Урезаются наши охотничьи владения, пастбища. Сколько обид и мучений терпим. Избивают нас и убивают. Наложили налог на соль, которую мы свободно получали из озер — божьей сокровищницы.
Негоже нам клонить головы перед русскими начальниками и перед чужими духовными лицами, не дадим топтать нашу совесть, обычаи. Не дадим чужакам строить крепости и заводы на наших землях. Не позволим надеть на шею нам петлю. Защитим завещанные нам дедами и отцами земли и воды. Держитесь вместе, праведные! Коли потребуется, будьте готовы к боям. Точите пики, готовьте стрелы. Тем, у кого есть совесть и сила, необходимо сесть на коней».
Это рука Батырши, это его тюркские слова. Люди, у которых есть душа да конь боевой, останутся ли равнодушными после такого письма?! Ведь на весах — и свобода, и честь, и достоинство.
Это воззвание стало последней искрой, воспламенившей сердце Базаргула: кончились спокойные дни, занятия в медресе были закончены. Он стал жить чувствуя сердцебиение, дыхание родной земли. Насторожившись, он словно чего-то ждал.
То, чего он ждал, вспыхнуло сразу, как сполох посреди черной грозовой тучи из-за гор. Первыми бунтовать начали бурзянские башкиры, они убили наглого заводчика, насиловавшего их женщин, издевавшегося над мужчинами. Слух об этом распространился с молниеносной быстротой. Рассказывали, что в горах истребили целый драгунский полк, где-то разгромлены почтовые станы.
Вот это, наверно, и есть начало войны. А что делать Базаргулу? Он не знал, что предпринять, у кого спросить совета. У них пока все спокойно. Отец, видимо, что-то чувствуя, придерживал сына дома. Но не вытерпел Базаргул: помог скосить сено с каслинских лугов и не дожидаясь, пока его смечут в стога, выпросив разрешение отца, однажды ночью, взяв лучших коней, ускакал в сторону Муслима. Прискакав, он сразу явился к Абдулмурзе-ахуну. Ахун сказал, что от Батырши нет ни слова, что и сам он живет в полном неведении.
Но время долгих ожиданий прошло. На следующий день ахун решил отправить к гайнинцам трех своих шакирдов вместе с Базаргулом: надо порасспросить, попробовать дойти до самого Батырши. Должен же славный муж, который сам призывал к восстанию, руководить им?! Ахун, все объяснив, предупредив парней, что надо быть крайне осторожным, проводил их в дорогу.
На третий день пути добрались до волостного центра Кызылъяра. К вечеру, когда кругом уже стихало, зашли в дом к родственникам ахуна. Мишарский родственник Абдулмурзы, не то заботясь об ахуне, не то желая спасти их, никуда не хотел отпускать шакирдов. Стращал их тем, что в окрестностях Ирехтинской волости очень опасно, что на всех дорогах царские солдаты проверяют каждого, обыскивают и отбирают вещи.
На второй день он отвел их на свое дальнее поле. Видимо решил воспользоваться шакирдами — больше недели держал их там — заставлял косить сено, метать стога.
Наконец, вернулись, а тут, в Кызылъяре, как в муравейнике: на улицах полно людей, лошадей, повозок. Люди бродят группами, шумят, спорят. Вскоре они узнали, что здесь судят старшину.
Напоив лошадей, дали им корм, а сами, наскоро поев, поспешили на базарную площадь. На площади царила суматоха: отовсюду неслись возгласы, проклятья, угрозы... Старшину Абдюка сына Кужагаула крепко взяли в оборот.
— Обжора, он разбогател за счет общества. Надо отобрать у него все его имущество.
— Повесить его!
— Пусть вернет собранные деньги!
— Живьем закопать! Чтоб другим неповадно было!
— Судить вместе с его писарем-мишарем!
Когда они кое-как пробрались в середину, расталкивая плотно стоящих людей, стали свидетелями того, как двое здоровяков буквально волокли старшину, держа его за руки, заломленные за спину. Лицо главы волости было покрыто синяками, одежда изорвана, испачкана. Рот и нос в крови. Противиться им у него уже не было сил. Рядом на земле избитый и весь в крови лежал его писарь. Бедняки, пропуская старшину, выкрикивали проклятия и плевали ему в лицо.
Оказывается, решено было его повесить. Подвели к двум столбам с перекладиной. Аркан с петлей на конце уже был готов. Один из здоровых мужчин — сказали, что это Акбаш-батыр, — конем оттеснив людей, расширил круг. Другой всадник, на вид лет шестидесяти, громко выкрикнул что-то грубым голосом и поднял руку с плетью — шум-гам и суматоха несколько поутихли.
— Гайнинцы, сегодня мы судим злодея старшину, — начал громко говорить он. — Абдюк много выпил крови у народа. Растранжирил деньги общества, собранные обманным путем. Занимался взяточничеством. За счет других освободил своих друзей и родственников от налогов, за них же других посылал на ямскую и линейную службу. Многие хозяйства разорились, обнищали. Его распутству нет предела. Миряне, аксакалы вынесли решение повесить этого подлеца за содеянные им злодеяния. Пусть примет он заслуженную кару. Пусть это станет уроком для других. А его имущество раздать тем, кого он разорил.
Всадником, произнесшим приговор, был аксакал по имени Мустай. Сидя на коне, он вскинул руку, тут же из-под Абдюка выбили опору, и он, даже не дернувшись, тяжело повис на аркане.
Это, надолго запомнившееся ужасное зрелище и впоследствии заставляло часто болеть сердце Базаргула: неужели причиной всех бедствий, страданий и мучений выступают лишь такие продажные старшины, как Абдюк? Ведь совсем о другом говорил Батырша. Если все дело только в старшинах, то не достаточно ли просто заменить их новыми, добросердечными? Разве обязательно надо лишать людей жизни только из-за этого?
В тот день дело не кончилось только приведением в исполнение жестокого приговора. Человек пятнадцать всадников собрали народ в другом конце площади, и аксакал Мустай снова держал речь. Он призвал мужчин, которые могут держать в руках оружие и сидеть на конях, готовиться к войне против таких злодеев как Абдюк и их приспешников. Были посланы гонцы в соседние деревни. Через два дня намечалось выйти в поход.
От мишара, у которого остановились шакирды, узнали, что Мустай с Акбашем послали гонца и к Батырше в Карышево с призывом к нему быстрей прийти сюда со всеми вооруженными людьми. Значит, остается только ждать карышевского мудариса здесь.
1 сентября 1755 года Базаргул с друзьями пришел к площади, где собрались мужчины и джигиты, выступающие в поход. И вновь им пришлось стать свидетелями страшного зрелища. Как только собрался отряд в 15—20 всадников и вооруженных людей, из двух переулков на площадь в облаке пыли вдруг выскочили около полусотни всадников. Их главарь приказал немедленно разойтись всем по домам, а вооружение и другое военное имущество оставить на площади. Начала разгораться ссора. В тот же миг откуда-то вылетел на площадь Акбаш-батыр на коне. Он решительно двинулся к центру, тесня всадников, размахивая саблей и что-то крича главарю. И вдруг камнем грохнулся оземь от стрелы, пущенной в спину. Одновременно еще три-четыре стрелы просвистели рядом и ранили двух всадников. Собравшиеся бросились врассыпную.
Это было первой маленькой битвой, первым кровопролитием. Потом только узнали, что нападавшими были всадники из Бардинской волости, а их предводителем старшина Туктамыш Ишбулатов. Это были сторонники царицы. Они помешали походу, успели пролить кровь. Не оправдалась и последняя надежда: не пришла помощь от Батырши, да и сам он не приехал, не было даже известий от него. Все кончилось.
Более оставаться здесь Базаргулу и его спутникам было нельзя. Ночью с великими предосторожностями они выехали в сторону Карыша. Дорога опасна. То там, то здесь встречаются вооруженные всадники. Но как узнаешь: кто есть кто? Поэтому они старались двигаться только ночью, подальше от больших дорог.
С трудом, но все же добрались до Карышево, однако оказалось, что и здесь народ раскололся на два лагеря. Команда старшины Ярыша ушла в распоряжение Уфимского воеводы. Сам же Батырша убежал вместе с семьей и двенадцатью шакирдами в лес. Одни преследуют его с целью поймать, другие ищут его, чтобы присоединиться к нему и защитить. Хотя пока и нет резни, но смута царит великая.
Через знакомых ахуна в Карышево нашли доверенных людей Батырши. Из оставшихся шакирдов собрали небольшой отряд в двенадцать всадников. Решили, что надо искать Батыршу и присоединиться к нему. Трех шакирдов послали искать в лесу, куда скрылся учитель. Сами решили остаться здесь же, неподалеку, охранять подступы к этому лесу. К ним присоединилась еще одна группа. Несколько раз пришлось даже вступать в стычки. Около леса в пятнадцати верстах ниже Карышева напоролись на конных мишар. Узнав, что они посланы схватить Батыршу, велели им и близко не подходить к лесу. Но их слова, видимо, приняли за шутку желторотых, и всадники с гиком понеслись в сторону леса.
Шакирды скрылись за деревьями. Базаргул, прячась за стволом толстого дерева, прицелился и выстрелил из лука в переднего. Расстояние было довольно большим. Достанет ли стрела?.. Передний сначала как бы наклонился и затем упал на седло. Конь его тут же умерил свой ход, остановился. Вон, задние поравнялись с ним. Один склонился над всадником — наверно хочет вытащить стрелу. Да, точно попал. По телу Базаргула разлилось какое-то теплое чувство удовлетворения.
Еще одна стрела, пущенная кем-то из друзей Базаргула, попала в другого. Этот даже выпал из седла.
Только после этого храбро скакавшие на виду всадники, резко остановились и повернули коней в обратную сторону.
Раздались радостные возгласы шакирдов и одновременно с ними голос Базаргула:
— Убежали! Молодцы, джигиты!
Для Базаргула это стало своеобразным боевым крещением. Конечно, его стрела пока не убила никого. Однако он почувствовал себя воином, способным сражаться. Поверил, что не струсит в трудный час, что рука не дрогнет.
Пришлось повидать многое. Бился на саблях, попадал в страшные передряги. Каким-то чудом остался жив. Пережил и голод, и холод. Страшно исхудавший, обессиленный вернулся он на отчий порог, пройдя тысячи бед...
Эти бурные, кровавые, черные дни нынче не очень хочется вспоминать Базаргулу. Однако многому научили они его. Чего уж там, легко спасся от больших бед. Дай-то бог, теперь пожить спокойнее.
Жизнь шла своим чередом.
Скончался старшина Юнай. Его дела временно перешли к Кадырбеку.
Однако хватит, пожалуй, Базаргулу уже около десятка лет набивать голову всякой чепухой в медресе, мотаться бог весть где. Пора остепениться, зажить своей жизнью на землях дедов и отцов.
Мать заметила, что ее младший сын стал как-то задумчивей, спокойней. На семейном совете решили поскорей оженить его. Невесту присмотрели из катайцев — с верховьев Караидели.
Старший брат, не размышляя долго, поехал и сосватал ему невесту. Муллы быстро дали разрешение, быстро решили и все вопросы с калымом. Соблюдали все обычаи, и как только выпал первый снег, поехали на свадьбу к родне невесты на четырех санях, в возах — подарки, угощенья.
Базаргул с матерью сели в удобные кошевки. За вожжи взялся товарищ жениха. Тронулись...
Пока ехали через знакомые луга, похожие друг на друга поля Базаргул чувствовал себя как-то неуютно, грустно, но когда стали забираться на холмики и перевалы, покрытые лесом, когда показались высокие горы, он заметно повеселел. В горах снег толще, белей, чем в степях. Радует душу и темная зелень сосен, елей. Запах хвои приятно щекочет ноздри. Оказывается, совсем по-другому шумит хвойный лес в горах: Базаргул невольно вслушивался в непривычные его уху шипящие звуки. Все круче становились горы, казалось, что деревья падают на людей. Стало трудней дышать: с двух сторон их будто сжимают скалы. Едва зацепившиеся за скалы лиственницы, деревья с открытыми корневищами встречались все чаще. Показались глубокие ущелья, пропасти. Вниз посмотришь — голова кружится.
Да, не шутка для степных людей забираться так высоко. Кажется, что горы качаются и сани вот-вот поскользнутся и опрокинутся. Даже резвые поначалу кони начали спотыкаться о камни.
Но вот, кажется, вершина перевала. В какой-то миг расширился горизонт, вокруг синеватые горы, дышать стало свободней. Кони идут легко. Они даже не прочь перейти и на галоп. Сами сани подталкивают их вперед. Надо покрепче держать вожжи, как бы не понесли под гору.
Дорога стала положе. Да и лес теперь не такой густой. Впереди послышался лай собак. Вскоре показались постройки. Оказывается, лес вплотную примыкает к деревне. Пока не въедешь в улицу, деревни и не видать.
Дома стоят разрозненно. Крыши у всех лубяные. Да и изгороди поставлены кое-как. Ворота в основном из жердей. Вообще-то дворы просторные, много построек.
Сваты вышли встречать их к околице. Отец невесты поприветствовал всех, взял за поводья переднего коня и направился к своему дому. В это же время девушки и парни — друзья невесты — проворно подбежали к саням и начали сдергивать шапки с приехавших. Началась возня, смех, веселье, беготня.
Вскоре сани въехали во двор. Тесть оказался человеком чуть старше сорока лет, среднего роста, с симпатичным слегка вытянутым лицом. Редковатая борода и усы удачно сочетались со всем его обликом. Старшина катайского рода — Сулейман сын Шугаипов. Говорят, авторитетный аксакал среди своих...
На крыльце показались женщины. Старшая из женщин с миловидным, моложавым лицом — это, кажется, теща, — открыто улыбаясь, направилась к свахе. Рядом с ней сестры невесты, с интересом вглядываются в жениха и в его товарищей. Базаргул поздоровался со всеми.
Пока родственники распрягали коней и давали им корм, Базаргул оглядывал дом и надворные постройки.
Дом из толстых сосновых бревен кажется просторным. Имеется лубяной чулан. Напротив — клети. Впритык к ним — длинноватый сарай из бревен. Со стороны дома лачуга. Около сарая аккуратно сложенные поленницы дров. За дальней изгородью баня, прямо к ней примыкает лес.
Занятие людей, живущих в горах — лес. Зимой валят деревья, готовят срубы, охотятся, мастерят ведра, дуги, занимаются всякими другими делами. Весной и летом сплавляют лес, спускают лыко, выжигают уголь, варят деготь. Занимаются и скотоводством. Большое место в хозяйстве занимает бортевое пчеловодство.
Быт и обычаи тут достаточно своеобразны. Свадьба здесь не только традиция, обряд, но и праздник. В свадьбе участвуют все жители деревни. Каждый из родственников свекра в честь жениха и сватов по очереди устраивают пиры. Сначала же сообща угощаются гостинцами, привезенными женихом. Вот так дней десять вся деревня бурлит и веселится на свадьбе.
Говорят, что если берешь жену из рода катайцев, то уж не обижайся на кого-то. Мать Базаргула сама была из катайского рода, поэтому хорошо знала обычаи, свадебные обряды здешних башкир. Она до мельчайших подробностей рассказала сыну о них, чтобы он случайно не попал впросак, не вызвал насмешек у местных.
Базаргул, кажется, не осрамился. Постарался выполнить все обычаи в лучшем виде. Был щедрым, не оставался в долгу перед сестрами и снохами невесты, которые всячески старались выкачать из него побольше подарков, он же опережал их желания и тем самым вызывал у них и восхищение, и удивление. Вот это да, ловкий жених!
До сих пор помнит он как томился, горя желанием скорее увидеть невесту. И кто придумал такую пытку. Сватать невесту, гулять на свадьбе, и до сих пор даже мельком не увидеть ее. А какие только сомнения в ту пору не бродили в его душе!.. Не окажется ли она уродиной? Достойным ли посчитает его? Старательная ли? Если бы взглянуть на миг, то можно было бы угадать, какова она.
Девушка содержалась в доме близкого родственника. Дом под охраной снох, охраняли пуще глаза, окаянные. Как будто сглазит, если увидит раньше.
Не утерпел Базаргул, улучив момент, задобрил богатыми подарками старшую сноху и попросил показать ему невесту. Хотя она и шутила, что ослепнет тот, кто раньше времени увидит невесту, но согласилась, велела в сумерки быть у родника. Базаргул целый день веселился, угощался, а сам все неотступно думал о нареченной, извелся вконец.
И вот настал долгожданный вечер, и он увидел ее. Невеста пришла к роднику за водой вместе со старшей снохой. Бадигульямал (так звали невесту) одета была очень красиво, лицо прикрыто большим головным платком. Видны были лишь горящие глаза. Как только взглянула она на Базаргула, тот словно чувств лишился. Застыл как истукан. Когда она поднималась с полными ведрами, то лицо уже прикрыла поплотней. Она, словно совершив нечто недозволенное, старалась больше не смотреть на него, поспешила скорей прочь. Базаргул долго глядел как она, изящно изгибая свой тонкий стан, ловко шагает с коромыслом.
Стройная, красивая, с черными горящими глазами — вот какова его нареченная — дай бог, чтобы жить в любви, чтобы любовь их не иссякала никогда.
Однако это мимолетное свидание лишь раззадорило Базаргула. Уже приготовлена изба, где они должны уединиться. А пока дойдешь до этой избы, пока обнимешь долгожданную — на пути жениха столько преград. Как будто это дорога сказочных героев, которые, чтобы дойти до живой воды, преодолевают сотни преград. Или эти сладостные минуты радости всегда даются так нелегко? Может, именно это и увеличивает их драгоценность? Говорят, что только человеку, испытавшему сотни раз мучения, дается право испытать одну радость.
Провожавшей снохе — подарок. Дойдешь до избы, двери закрыты, чтобы впустили — тоже подарок...
Ну, кажется, розданы все подарки, пройдены все преграды. Все приготовив, ушла и старшая сноха. Наконец-то они вдвоем. Невеста сидит стеснительно на краешке нар. В углу — под пологом кровать. А Базаргул все стоит посредине избы, все еще не раздетый. По обычаю, невеста должна подойти и помочь ему раздеться, бережно подготовить мужа к их первой брачной ночи. А она все сидит, стесняется.
— Ну, раздень меня, не бойся, — нетерпеливо сказал Базаргул. Бадигульямал мельком взглянула на него и нерешительно подошла. Ах, какая же красавица его невеста — молнией изогнулись брови. Глаза иссиня-черные. Чуть длинноватое лицо. Толстые косы доходят до поясницы. И телом до чего же хороша...
— Бадигульямал! — Он протянул обе руки. Она робко протянула свои. Руки маленькие, так и утонули в его больших ладонях. — Помоги мне снять одежду.
Она взялась за кушак, плотно перетягивавший шубу на нем, искала хитро спрятанный конец кушака. Одетая в платье девушка рядом с рослым, да еще в шубе, Базаргулом казалась совсем маленькой, тоненькой. Пока она развязывала кушак, он с волнением вдыхал своеобразный аромат, исходящий от ее волос. Шафраном что-ли надушилась?..
И вот кушак снят. Расстегнуты деревянные пуговицы шубы, снята обувь... Не в силах более сдержать себя он прикоснулся к талии невесты. Почувствовал, как горячо ее тело, как оно дрожит. Нежность и страсть захлестнули его... кровать под пологом... жаркие объятия. Блаженный миг. Вечно не забыть ту ночь...
Базаргул еще неделю жил у свекра. Каждодневное посещение бани, казавшееся сперва потехой, затем стало надоедать молодым. Однако объятия жены, ежедневные веселья, угощения смывали с души всю накипь. Словно очистился, посвежел. Базаргул как будто по-иному, по-новому взглянул на мир теперь, став семейным человеком.
По обычаю проводы дочери из родительского дома сопровождаются плачем. Вместо невесты плач исполняют ее снохи.
Ай-хай, болит головушка моя,
Куда ж мне нынче приклонить ее?
Отец решил, чтоб не надоедала,
Отдать меня в далекие края.
Ай-й-й...Четыре молодых березки на вершине
Росли бы, наклоняя ветви вниз.
Ах, если б мать отцу бы подсказала,
Что замуж рано мне еще идти.
Аи-и-и...Степь вокруг, степная даль без края,
Лишь калина в той степи растет.
На прощанье дай благословенье
Мне, что под твоим крылом взросла.
Так печально начинает петь сноха, другие подхватывают. Девушки, как будто плача, шевелят губами. Глаза их увлажняются. Дочери, окруженной в отцовском доме лаской и заботой, предстоит навсегда покинуть родительский кров, родную землю, родственников, уехать к чужим людям, под руку свекрови в далекую степную сторону. Как жизнь ее сложится там? Разве можно не беспокоиться, не вздыхать? Прощается ведь не только с родимой стороной, прощается с молодостью, с девичеством. Как ей не печалиться?
Невесту приняли в Мякотах, соблюдая все обычаи. Вместе с ней приехали сваты, гости на пяти санях. Под ноги невесты подстелили белый войлок. Чтоб язык ее не был злоречив, подали ей масла и меда. Мать Базаргула встретила невесту песней с наставлениями.
Будь невеста, как ястребок...
Что живет на высокой горе.
Пусть сопутствует счастье тебе,
Пусть достаток в хозяйстве царит...
Немного времени прошло после свадьбы, Базаргула, почитая за главу рода, выбрали старшиной вместо отца. Теперь к собственным хозяйственным хлопотам прибавились заботы мирские, заботы целого рода. Базаргул большое внимание уделял занятиям сырлинцев земледелием и скотоводством. По его настоянию были выстроены мельницы. Старался быть справедливым при назначении на линейную и ямскую службу. Не оставался в стороне от дел по имущественным и межевым спорам следил за соблюдением религиозных обрядов. Никогда не пренебрегал мнением общества и аксакалов. За все это, за то, что умело ведет волостные дела, что защищает интересы общества, за хорошее знание русского языка и мудрость полюбили его родичи. Авторитет его рос и вскоре о нем, как о честном, справедливом человеке, заговорили и в соседних волостях.
В народе говорят, что если подашь руку азамату (уважаемому мужу), то авторитет твой станет еще больше. Базаргул укрепил дружеские отношения со многими честными старшинами, с порядочными начальниками, живущими по соседству с его землями.
Хорошо жили они с Бадигульямал: без ссор, крепко любя друг друга. Бадигульямал одного за другим нарожала ему сыновей и дочерей. Росли дети, росло и состояние этого большого семейства. Постепенно Базаргул вошел не только в число начальников, но и аксакалов. К его мнению и словам многие стали прислушиваться с большим вниманием и уважением.
По-разному проходит течение жизни: весеннее бурное половодье сменяется летним умиротворением. Много на этой реке своих порогов, перекатов. Глубокая вода сверху всегда кажется спокойной, но в глубине обязательно прячутся водовороты, и сколько их — кто знает?..
Подобной этому казалась Базаргулу и жизнь людей. Та же глубокая, внешне спокойная, вода с невидимым бурным глубинным течением...
В Байгазах старшины собрались на совет. Из тридцати волостей Исетской провинции прибыли двенадцать старшин, три тархана и ахун. Все они большие начальники, уважаемые аксакалы. Самым старшим среди них был тархан Таймас Шаимов. Он, разменявший седьмой десяток, аксакал, знаменитый батыр. С ним всегда советуются провинциальные начальники, считается и сам оренбургский губернатор. Многие идут к нему со своими заботами, просьбами о помощи. Потомственный тархан крепко держит провинцию в кулаке. И сейчас это он собрал в Байгазах тарханов и старшин, вожжи в его руках.
— Уважаемые тарханы и старшины! — открыл совещание Таймас-тархан. — Вам всем известно, что нам необходимо подготовить наказ по поручению ее величества царицы и ее приближенных. Чтобы составить новые каноны, я думаю, вы приехали сюда предварительно посоветовавшись с людьми своих волостей и придя к единому мнению. Но прежде наказа есть указ: избрать депутата. Кого и как изберем? Он составит общие наказы вотчинников Исетской провинции. Только на первый взгляд дело кажется простым, однако обобщение всего и составление обоснованного документа будет нелегким. В депутаты нужен человек, который грамотен, опытен, хорошо знает заботы и нужды провинции. Это — одно. Второе — нельзя нагромождать всё на плечи одного депутата, мы сами должны подсказать ему самое необходимое. Именно для этого собрались мы здесь. Я договорился с начальниками провинции. Здесь закончим свои дела и отправимся в Челябинск, чтобы избрать назначенного нами человека депутатом. Вот так.
Собравшиеся сидят тихо. Каждый погружен в раздумья. Тархан что, он скажет, «вот так», и все, а как найти суть этого «вот»? Прямо сказать об этом Таймас-тархану тоже нелегко. Промолчать тоже нельзя. Скольких старшин и батыров извел этот проклятый тархан! Лебезя перед губернскими начальниками, сколько раз встал он поперек интересов башкир. В 1735 году, когда народ поднял восстание, Таймас отдал свои земли в долинах Миаса царскому правительству даром, помогал строить Челябинскую крепость. Таким вот образом и надел на шею исетских башкир петлю. Обложил со всех сторон, как волков.
— Ну-ка, не сидите тут с закрытыми ртами. Скажите свое слово, — тархан выжидательно уставился на собравшихся.
Первым откликнулся старшина Большеуктинской волости Кулумбет.
— Для всякого времени — свое действие, по действию и средство. Так говаривали, кажется, наши предки, — мудрено начал Кулумбет. — Мы посоветовались в своей волости. Многие не поверили. Говорили, что этого быть не может. Однако, раз просят, нельзя не ответить. Как говорится, с паршивой овцы хоть шерсти клок, собрали мы просьбы. Все вместе с писарем записали на бумагу. Вот она. Речь в основном о земельных угодьях, о свободе, о вольностях... Ай-хай, не знаю, но они, пожалуй, в клюве у двуглавого орла.
За Кулумбетом зашелестел бумагой с наказами старшина Аргаяшской волости Юламан Кушаев. Юламан — противоположность Кулумбета, скажет уж прямо, без всяких обиняков:
— Не стану ходить вокруг да около, наказ есть наказ — подготовили его и мы. Первое требование — подтверждение в новых законах наших прав на земли, наследованные нами от прадедов. То есть, это главный наказ. Второе — заменить налоги прежним ясаком. Не ставить ограничений на торговлю, не платить пошлин — это третий наказ. На линейной службе платить башкирам жалованье.
Вот главные наказы нашей Аргаяшской волости. Есть и мелкие просьбы — они тоже здесь записаны, не стану говорить о них.
Приятным медоточивым голосом пропел свое ахун Абдулмурза Муслимаев:
— Мусульмане, увлекаясь мирскими заботами, не забывайте и о религии, — сказал он. — Без веры нет жизни. Мы, рабы пророка нашего Мухаммета, должны позаботиться и о загробной жизни. Если будем верны Аллаху, будем блюсти обряды и своевременно приносить подаяния, милостыни, будет благо стране. Чтобы и чужие не причиняли вреда нашей исламской вере. Наш шариат — наши и каноны. Это должно найти воплощение и в новых законах, Необходимо защитить наши мечети. Вера необходима нам, мусульмане! Принудительное крещение обижает наш дух, наши души. Нет греха страшнее этого. Побоимся бога. Кто забудет, те вечно будут гореть в аду, проклятия падут на их род, иссохнут их корни. На страну придет беда. Отчего, думаете, случаются мор, смута, пороки? Слуги Аллаха на земле — цари, пусть они отвратят от себя богопротивные дела. Душами людей овладевают страсти и сомнения, правоверные. Конец может быть самым худшим. — Так завершил свое слово-ахун.
Базаргул Юнаев в своей речи стремился получше обосновать, объяснить то, о чем говорили и другие:
— Уважаемые тарханы и старшины! Многоуважаемый почтенный хазрет! Я защищаю то, что для нас главное: это вопрос о земельных угодьях, которого коснулся старшина Юламан. Вся наша жизнь — в земле. Без нее нет и не может быть жизни. Если у тебя есть земля — ты вотчинник, нет — пустой человек. А ведь наши земли и воды постепенно, где больше, где меньше, уходят из наших рук. Продажу земель превратили теперь в ремесло. К тому же сколько обманываемся при продаже земель. Нас постоянно оставляют в дураках. Надо потребовать возврата земель, взятых у нас обманным путем. Поэтому мы просим; подтвердить в новых законах царицы права на владение своими землями всех башкир-вотчинников Исетской провинции.
Верно говорили, очень важно для нас вернуться к платежу ясака. Ведь это было главным залогом того, что хозяевами земли являемся мы сами. Как бы нам не лишиться и этого. Теперь, слава Аллаху, основательно занялись мы земледелием. Оно много полезней, чем скотоводство. Однако и здесь много препон. Там, где выращивается хлеб, нужны, к примеру, мельницы. Невозможно ведь есть зерно, не перемолов его в муку. А на водяные мельницы устанавливается налог. Даже за ручные мельницы и то платим. Чтобы расширить наши занятия земледелием и укрепить его, надо просить снять налоги на водяные и ручные мельницы.
Земледелец не может жить и без кузниц. Стало быть, не надо их запрещать. Теперь такое время, что жить без торговли невозможно. Но все знают: чтоб выехать в Уфу или Оренбург, надо платить пошлину. Даже за то, чтобы поехать на Сибирские ярмарки, находящиеся рядом. Так давайте выступим за беспошлинную торговлю внутри страны или хотя бы внутри башкирских волостей и провинций. Ясно ведь, что и нам, и стране это принесло бы большие выгоды.
В наказах также обязательно должна быть просьба и о выплате жалованья за линейную службу. Как это так, всем другим жалованье платят, а башкирам — нет? Это нее явная несправедливость.
И еще один вопрос. У каждого старшины есть писари из мишар. Прежде, когда у многих наших старшин не было грамотности, это, может, и было необходимо. Но сейчас все они умеют и читать, и писать. Достаточно грамотных и из башкир. Поэтому надо просить, чтобы отныне назначать писарей из башкир. Это освободит нас от уплаты денег людям, поставленным сверху...
Старшины одобрительно зашумели:
— Хай, молодец, Базаргул. Давно надо было поставить эти вопросы перед начальством.
— Одобряем. Ставим свои тамги.
— Все верно...
Следом взял слово старшина Байгазинской волости Кузямишев:
— По-моему, все сказанное старшиной Базаргулом должно быть внесено в наказы. Сам же я намерен добавить следующее. Знаете, есть указ 1736 года. Там сказано, что люди, участвующие в восстаниях против царя, лишаются своих земель и вод. А как выходит на деле? Участвуют двое-трое, а отбирают земли у всей волости или деревни. За прегрешения одного наказываются и безгрешные. Это же неправильно. И не по Указу. Надо исправить положение. Не по закону это — отвечать за вину одного всем миром. А пришлые мещеряки, тем временем, становятся хозяевами отнятых земель, освобождаются от налогов...
Таймас-тархан, если не принимать в расчет его отдельные реплики, все время сидел тихо и прислушивался. Наконец и он решил внести свои предложения:
— Не забудем, миряне, и о привилегиях и правах тарханов, старшин. Права их должны быть расширены. Есть обычаи страны, законы аксакалов. Не только земельным наделам, но и всей стране необходим крепкий хозяин. Как не равны между собой припущенник и вотчинник, так не равны между собой бедняки и тарханы со старшинами. Это тоже должно найти свое подтверждение в законопроекте. А мы, вотчинники, тарханы, напомним об этом в наказах.
Предупреждаю, старшины: знайте меру, что положено, а что нет. Надо подумать, хорошенько все прикинуть. А то, как сказал ахун-хазрет, не начать бы нам самим говорить неугодные богу слова.
Вот так по-своему сделал тархан обобщение всему сказанному в совете.
— Если все высказались, то, пожалуй, вернемся к вопросу о депутате. Кого назовете? Кому доверить судьбу волости? — вновь прозвучал голос тархана.
Суетливо оглядевшись по сторонам, первым поднялся ахун Абдулмурза:
— Очень ответственная это должность, правоверные, называемая депутатом. Можно сказать, дело всей страны. Достоин этого звания только аксакал, у которого есть и знания, и большой авторитет, к чьему слову прислушиваются большие начальники. Не вижу никого, кто может быть депутатом, кроме Таймас-тархана. Я за него.
— Верно! Лучше Таймаса не найти — одновременно поддержали несколько старшин. Тархан с гордым видом наблюдал за сидящими в кругу. Тут слово взял старшина Юламан:
— Есть доля правды в словах ахуна Абдулмурзы. Таймас-тархан, наверное, самый достойный представитель. Положение его высокое. Имеет звание батыра. Знает, как подступиться к большим начальникам. Рука его тверда.
Однако, по-моему, мало иметь звания и должности, чтобы быть депутатом. Важнее, на мой взгляд, чтобы он равно представлял интересы всех, заботился о нуждах всей страны. Потребуется хорошо знать не только межевые, земельные вопросы, но и царские законы, быть грамотным по-русски. Без этого обосновать наши наказы и убедить других в их необходимости невозможно. Кроме того, ему предстоит много ездить в Оренбург, Челябинск, Москву. В Комиссии, быть может, придется сидеть месяцами, выступать, защищать. Одним словом, работы очень много. Таймас-тархан, конечно, достойный человек. — Старшина Юламан перешел на легкий подхалимаж. — Однако он уже в годах. Седьмой десяток завершает. Ему несомненно будет тяжело. Вдобавок, как я наслышан, избираемый депутатом не должен быть старше шестидесяти лет.
Если принять в расчет это, то самым подходящим человеком для депутатства в нашем кругу я вижу старшину Базаргула. Он не стар. Грамотен. По-русски не только свободно говорит, но и читать, и писать может. Он справедливый, уважаемый старшина среди нас. Равно смотрит на всех. Умеет говорить и обоснованно, и верно. Сегодняшнее его выступление сами слышали. Я просмотрел его наказы, которые написаны от имени волости. Там есть все наши пожелания, о которых мы говорили сегодня. Его наказ и станет основой всех просьб и пожеланий. В общем, я предлагаю в депутаты старшину Базаргула Юнаева.
Старшины Баязит, Муртаза, Гайса тоже высказались за предложение Юламана. И Таймас-тархан, скрепя сердце, вынужден был согласиться с мнением большинства. Выборы Базаргула в Челябинске депутатом в Законодательную комиссию прошли быстро и без сложностей.
| К оглавлению | Следующая страница |