Осень пала на землю золотым дождем. Леc оголился. Ветер встряхивал с ветвей последние монеты, катил их по опустевшим полям. Травы полегли, посерели. Дни стали короче, небо от земли отделялось ненадолго. Птицы сбивались в стаи, колоколами звенели. По утрам на землю ложился иней. Только озимь да рябинушка без страха ждали зазимка.
Из-за Урала, из-под Оренбурга, с Яика беглые и странствующие люди несли обнадеживающие вести: встало яицкое войско под знамена нового царя, Петра Федоровича, избавителя, защитника бедноты. Жалует государь народы вольностью, землей, травами, реками, рыбной ловлей, жалованьем добрым.
Слухи эти всколыхнули Поволжье, Приуральский край, поползли к Москве. Разбросанные на бескрайнем российском пространстве шумные белокаменные города, темные и забитые деревни затаились, как лес перед великой грозой.
Для Гаяна с Камаем слухи о бунте на Яике отрадны. Хотя и усилились патрули солдат по дорогам, наряды стражников вокруг завода и помещичьих усадьб, — сдружившиеся беглецы не падали духом. Искали случая пробраться на завод, дать знать о себе Чипчиргану, знакомым крестьянам, угнанным на принудительные работы.
Завод окружен забором, охраняется солдатами. Камаю на заводе все в диковинку: плотина, огромный пруд, грохот и огонь. Завод хорошо видно с возвышенности около деревни Пирогово. Средь леса раскинулся он. Черные задымленные кирпичные дома с высокими трубами, из которых беспрерывно валит дым; горы угля, пней и бревен на обширном дворе, кишащем людьми, — катят тачки с углем, что-то поднимают, что-то бросают.
Рядом с плотиной огромное колесо. Его медленно поворачивает вода речки Оч, направленная по особому каналу. Вода разбивается о колесо, пенится, шумит.
На площадке перед кирпичными корпусами, где среди угольных куч бродят козы и коровы, Гаян увидел коня. Не поверил своим глазам — Падыш! Его верный друг!
Подобрались товарищи поближе, лежат за кустами на желтых листьях, разговаривают. Гаян рассказал Камаю о Падыше.
— Заберем его! — решил Гаян, уже и пальцы поднес ко рту, чтобы свистнуть. Камай помешал.
— Надо выждать. Вон солдат на вышке, сразу поднимет тревогу, не успеем утекнуть.
Почти целый день прокрутились Гаян с Камаем у завода, так и не встретили никого из знакомых. Зато высмотрели многое, приметили лазейки, выведали расположение охранных постов, часы и порядок смены часовых. Решили ночью пробраться в жилые бараки поселка около завода.
Вечером, возвращаясь на ночлег, устроенный неподалеку от завода, за рекой Оч, Гаян и Камай неожиданно столкнулись на лесной тропинке с гуляющей парой. Хотели было отступить в лес, скрыться, их остановил звонкий оклик:
— Гаян!
Камай разинул рот от удивления, когда к его товарищу подбежала ослепительно нарядная господская барышня, протянула руки.
— Луиза! — воскликнул Гаян, увидев приемную дочь управителя. Она нисколько не изменилась с тех пор, как ночевала в лесном шалаше, даже красивее стала. Глаза Луизы сияли, их голубой свет ожег Гаяна; парень застеснялся, сорвал с головы шляпу, поклонился в пояс барышне.
Луиза спохватилась, смирила радость встречи с Гаяном. Закусив белыми зубами алую губу, она одарила парня откровенно влюбленным взглядом, опустила голову, повернулась и, шурша платьем, возвратилась к своему спутнику, взяла его под руку.
Восхищение и ревность смешались в душе Гаяна, он кинулся было к Луизе, не соображая ничего от закипевшей в груди страсти.
— Бежим! — рванул Камай Гаяна в сторону, увидев, как в руках у чиновника, с которым шла Луиза, блеснул пистолет.
— Не смей! — услышали они крик Луизы и кубарем полетели с тропинки вниз по склону.
— Ты с господскими барышнями знаешься! — с укоризной проговорил Камай, когда они отбежали на порядочное расстояние от места неожиданной встречи. — И-эх! Кто она?
Гаян ничего не ответил.
Была уже полночь, но многие рабочие еще находились на заводе. Долго не приходили и Чипчирган с Ивановым. Гаян с Камаем ожидали хозяев в их каморке. Наконец Иванов с Чипчирганом пришли — измученные, черные, голодные.
Нерадостной была встреча закадычных друзей детства — один в бегах, другой на подневольной работе, чуть ли не в тюрьме. Обнялись Гаян с Чипчирганом, постояли молча. О чем говорить, когда все понятно без слов.
— А могли бы и не увидеться, — со вздохом сказал Чипчирган, устало опускаясь на табуретку. Иванов засветил фитилек, занавесил окно зипуном. — Чуть-чуть не попал в каталажку. Три рабочих дня не засчитали, да еще и оштрафовали. Сказал правду в глаза мастеру-обманщику — три недели не отпускали домой, собаки!
Чипчирган очень изменился, сгорбился, потускнел. От прежнего никогда неунывающего парня остались только глаза, да и в них теперь больше злой насмешливости, чем бесшабашной удали и озорства. Другим стал Чипчирган. И речи его стали другими.
Гаян рассказал товарищам все, что слышал в дни бродяжничества под Казанью, — о смуте, о царе. Оказалось, Иванов, хоть и никуда не ходил, сидел на заводе, знал обо всех делах больше, чем Гаян. Он сказал Гаяну почти то же, что когда-то говорил Пугачев:
— Надо объединяться. Поодиночке ничего не добьемся, порубят нас на корню.
Беседовали до рассвета. Иванов спросил, не согласятся ли Гаян с Камаем сходить за Урал, на Яик, чтобы разузнать обо всем как следует. Друзья не задумывались долго. Предложение мастерового, знающего человека, им понравилось, да и у самих у них была такая думка — податься за Урал.
На заводском дворе загорелся фонарь на длинной жерди — сигнал к началу работ. Такой порядок завел недавно управитель Алымов. Раньше по утрам рабочих будил поставленный на то человек. Ходил вдоль бараков и изб, стучал в окна. Управитель быстро это отменил. Теперь мастера проверяли выход на работу по фонарю: опоздал на минуту — получай розги.
Иванов с Чипчирганом заторопились. Уже на ходу договорились о новой встрече завтра.
Беглецы благополучно проскользнули к берегу пруда. Светлело. Над прудом клубился густой туман. Утки и гуси уже принялись за свое дело: плескались, крякали. В лесу было еще темно.
Завод ожил сразу. Конные рабочие двигались по двору в разных направлениях, возили уголь и железо. Через двери и окна каменных зданий вырывались огненные блики горнов, вокруг которых веером рассыпались искры. Рабочий гул усиливался с каждой минутой, растекался окрест. По плотине бесконечной лентой двигались подводы.
Гаян с Камаем взобрались на пригорок неподалеку от заводского забора. Заря уже разгорелась, и весь двор был виден как на ладони. Они не поняли, что за суматоха поднялась на заводском дворе: люди кричали, многие побросали работу. У конторы выстроились солдаты, столпились чиновники. Сам Алымов похаживал взад-вперед, постукивал резиновой дубиной по голенищу сапога. Затевалось что-то недоброе. Солдаты разбирали розги, сложенные тут же, на деревянных щитах.
Из-за конторы на площадку вывели под конвоем трех рабочих. Головы их опущены, руки связаны. Рабочих потащили сквозь строй. Шлач, шлач — неслось после каждого взмаха розог; звуки обрывались на спинах, на плечах несчастных. Они, защищая лица, не поднимали голов. Вот один из них не выдержал, что-то прокричал зло. На него обрушились удары.
Вдруг Гаян узнал в избиваемом Чипчиргана. Вгляделся: да, Чипчирган. А рядом с ним Иванов. За что же их бьют? Помутилось в глазах Гаяна, вскочил он на ноги, сжал кулаки.
— Иванова секут, Чипчиргана!
Он сбросил с головы шляпу, заскрипел зубами и вдруг вырвал с корнем березку, побежал. Камай не успел удержать разгневанного товарища, свирепея, тоже побежал за Гаяном, подобрав на ходу по здоровенному камню в обе руки. «И-эх!..»
Гаян перелез через заводской забор и, дико выкрикивая проклятия, бросился с березой на солдат. Чиновники рассыпались по сторонам. Алымов упал на колени вовремя: комель описал над его головой дугу.
Началась потасовка. С вышек раздались выстрелы. Солдаты и стражники навалились на Гаяна. Чипчирган и Иванов уже лежали на земле.
Гаян отчаянно сопротивлялся, солдаты и надсмотрщики отскакивали от него с воплями, падали от сильных ударов. Но их было много, и они облепили богатыря со всех сторон, словно собаки медведя. Дерево выпало из рук Гаяна, он защищался теперь только кулаками.
— Камай, беги! Беги, говорят! — заорал Гаян, увидев на заводском дворе Камая.
Камай мячиком покатился обратно к забору, перемахнул через него.
Силы оставили Гаяна. Он опустил руки, обмяк. Солдаты повалили его на землю, принялись бить прикладами, пинать. Защищая лицо, он уткнулся в землю. Ни стона, ни слов. Лежал, изредка приподнимая голову, сплевывал сладкую кровь, заполнившую немой рот, тоскливо думал про себя: «Проклятые! Бейте, бейте! Погодите! За все расплатитесь, коли останусь живым. А я останусь — из-под земли поднимусь, из воды выйду. Душить вас надо. Душить, душить...»
Все смешалось в голове Гаяна, он провалился в темноту.
Камай узнал через работных людей, что избитого Гаяна заперли в тюрьме. Туда же загнали и Чипчиргана с Ивановым. Их на день уводили под конвоем на работу, а вечером снова заталкивали в камеры.
Днем Камай отсыпался в подземной норе у пруда, а с вечера выползал на волю, кружил вокруг тюрьмы, высматривая лазейки, прислушиваясь к разговорам.
Ничем нельзя было помочь товарищу. Крепко заперли его в каталажке, надели цепи. Камай отчаивался, но не терял надежды. Однажды он увидел гуляющую по берегу пруда ту самую барышню, с которой как-то встретился на лесной тропке. Как она кинулась тогда к Гаяну, как просветлела, зарделась вся, увидев его! Ее Луизой зовут, кажется. Она родственница самого управителя Алымова. Камай решил рассказать ей о Гаяне, попросить помочь; девушка она, видно, смелая, бродит по лесу одна, разъезжает на коне.
Камай стал выслеживать Луизу, подкарауливал ее на берегу, в лесу. Узнал кое-какие подробности: оказывается, она скоро выходит замуж за того самого чиновника, с которым видели ее в лесу.
Камай выждал момент, остановил Луизу на тропке, поклонился, чтобы не подумала недоброе, сказал:
— Гаяна в тюрьму посадили. Помоги ему. Его скоро убьют. Повесят или нацепят колодки, в Сибирь отправят. Помоги Гаяну! И-эх!
Камай говорил просительно, тихо, а глаза его гневно сверкали. Барышня ничего не ответила, постояла-постояла и пошла.
— Помоги! — злобно, теряя надежду, крикнул во след Камай. — Помоги!.. Не то все спалю. Твоего жениха укокошу! Управителя подкараулю!.. Гаян — хороший! Освободи! Он хороший. Он самый хороший! — повторял Камай, идя за Луизой.
Барышня остановилась, посмотрела на Камая голубыми глазами пронзительно, словно кошка мышонка увидела, дотронулась маленькой белой рукой до плеча парня, проговорила с улыбкой:
— Ты друг ему, — и, вздохнув глубоко, с горечью добавила: — Как мало на земле настоящих друзей! Вот таких, готовых за товарища пойти в огонь и воду.
У Камая радостно заколотилось сердце. Без всяких-яких спросил напрямик:
— Поможешь? И-эх!
Луиза вдруг топнула ножкой, пригрозила пальцем:
— А ты за мной больше не ползай, как тень! Я давно заметила тебя. Смотри, иначе напущу на тебя солдат!
Камай широко заулыбался, закивал головой и попятился, кланяясь низко, благодарно. Оказывается, и среди господ есть люди!
После этого разговора Камай стал осторожнее, но ни днем, ни ночью не спускал глаз с тюрьмы. Только перед рассветом уползал в укрытие поспать, поесть. И вот однажды увидел Луизу за заводом с каким-то солдатом; она что-то передала ему. Камай не распознал что именно — был далеко; у него стало радостно на душе, понял — неспроста барышня якшается с солдатом.
Луиза после долгих колебаний надумала помочь Гаяну бежать. Решилась на это не только потому, что Гаян спас ей жизнь, а больше потому, что крестьянский парень понравился ей, хотя и был неровня. Да и Луизе, девушке начитанной, страстной, склонной к фантазии и авантюристическим выходкам, надоело прозябать в глуши, жить взаперти, тихо и сытно, без встрясок и перемен.
Поэтому она в последнее время стала ездить с отцом по служебным делам, даже на усмирение — Луиза жаждала приключений, начитавшись английских и французских романов; она уже мысленно видела себя героиней какой-нибудь потрясающей истории.
Случай подвернулся, и Луиза не преминула показать себя в деле.
Действовала она весьма неосторожно, до крайности примитивно: подкупила капрала, малого ловкого и расторопного. Тот подговорил верных солдат-товарищей. Все произошло так просто и обыденно, что Луиза даже разочаровалась, когда на следующий день узнала от отца, что бунтовщик Гаян, обнаружив нечеловеческую силу, ночью сорвал цепи, вышиб решетку и сбежал. Как на грех, Луиза, ожидая тревоги после побега, нечаянно заснула и проспала даже выстрелы, шум погони.
Гаяну действительно побег удался без труда: ночью в камеру вошел солдат, отомкнул кандалы, сказал:
— Решетку вырви сам, да не шуми! Цепи захвати с собой.
Гаян даже не поверил, ждал подвоха, выстрела в спину. Все обошлось благополучно. Решетку он вырвал легко — сохранилась в нем сила молодецкая. Вылез из камеры во двор тюрьмы, перебросил цепи через бревенчатый забор, перелез сам, подобрал оковы и побежал по улице. Уже когда миновал улицу и выбежал на окраину, услышал выстрел часового. И тотчас же рядом с ним вырос безмерно счастливый Камай.
— О инмаре1! Гаян, Гаян! Я ждал тебя, караулил, Гаян. Айда теперь! И-эх!
В тюрьме поднялась тревога, зажглись фонари, в казарме забил барабан.
А беглецы были уже далеко в лесу. Теперь их и собаки не догонят. Пускай солдаты бегают по заводу и вокруг него, стреляют из ружей в пустую темноту, освещают факелами глухую ночь. Забравшись в глушь леса, товарищи повалились на сырую землю без сил. Камай, передохнув, снова поднялся, позвал Гаяна:
— Айда! Нельзя отдыхать. Потом отдохнем.
К рассвету беглецы добрались до памятной ели, где отец Гаяна давно еще выдолбил дупло и где получил рану Падыш. Жаль, коня так и не удалось больше увидеть.
Цепи Гаян спрятал в дупле. У старой ели друзья отдохнули малость, напились, перекусили. И едва поднялось тусклое расплывчатое солнце, они были уже на ногах.
Путь был один: за Урал, на Яик, туда, где люди поднялись с оружием в руках. Больше некуда было податься, негде сыскать крова.
С высокой горы в последний раз глянули друзья на запад, поклонились родной сторонке. Не видно отсюда ни деревни, ни завода: далеко они. Камай вздохнул, сказал:
— А Луиза!.. И-эх! Это она помогла бежать. Хорошая барышня! У нее скоро свадьба.
— Свадьба?! — вздрогнул Гаян. — Какая свадьба? За кого выходит?
— За того... самого... колченогого. Помнишь, с ней был? Досталась такая баба проклятому! И-эх!
Точно когтями зацепило Гаяна за сердце; он замычал, замотал головой и, давя боль и тоску, зашагал быстрее.
Примечания
1. О инмаре! — о боже!
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |