Глава шестая

За три дня первый раз вышло солнце, зажгло церковный купол и засверкало в медных обрезках среди мусора на заводской площади. Загорелся и медный колокол, который, зевая, раскачивал конторский сторож.

Управительский работника заплывшим глазом и распухшим носом открывал ставни в господском доме.

Завод зашевелился. Из поселка на площадь лениво потянулись рабочие.

Открылась дверь управительского дома, и на крыльцо вышел Беспалов с бродягой. Они, видимо, оба немного выпили и раскраснелись.

— Так ты, Иван, ужо приходи, — сказал управитель, — курятник почистишь и утку мне к обеду зарежешь.

Работник издали подмигнул Ивану и щелкнул себя по шее.

Бродяга кивнул и пошел к людской, а Беспалов не спеша зашагал к конторе.

Увидев Беспалова, рабочие приободрились. Может, опять праздник даст. Кому охота работать?

Беспалов вошел на крыльцо и сказал:

— Аким Наборщиков, выйди-ка сюда.

Рабочие с удивлением оглядывали Акима, пробиравшегося к конторе.

— Ну, работные люди, — заговорил Беспалов, когда Аким стал с ним рядом. — Попраздновали вы. Целых три дня гуляли. А нонче за работу надо приниматься. Как я теперь государем Петром Федоровичем за управителя поставлен, — он погладил бороду и с важностью оглядел всех, — так я старшим приказчиком ставлю вам Акима Наборщикова. Аким на заводе двадцать лет работает. Вы его знаете. Вам от него обиды не будет. Тихий он, не ругатель и дело знает. Ты, Наборщиков, — повернулся он к Акиму, — теперь сам все дело ведай. Кому что велишь, должен сполнять. А я пойду немцу скажу, чтоб и он тебя слушал.

Беспалов сошел с крыльца и пошел к дому, где жили немцы, недалеко от церкви.

В разных концах площади раздавались приглушенные смешки. Кто-то негромко, но отчетливо проговорил:

— Ишь, дьячок ноне верховодить станет.

— Опохмелиться бы... Головы-то со вчерашнего трещат, — подхватил другой, посмелее.

— Отпустишь, может, при-каз-чик?

Аким оглядел толпу, — со всех сторон на него смотрели насмешливые лица.

Досадно ему стало. Неужто не понимают работные люди, что для них же Петр Федорович восстание сделал.

— Слушайте, ребята! — крикнул он сразу. — Неужто понятия у вас нет? Или больно хорошо вам жилось? За нас же за всех восстание поднял Петр Федорович. Чтобы вольными мы стали. А вы ему пособить не хотите.

— Да мы что? Разве от нас? — послышались отдельные голоса.

— Понятно, от нас, — уверенно отозвался Аким. — С царицыными генералами, с вельможами, что весь народ в кабале держит, воюет новый царь. Знаете вы про то? Ему оружье надобно. Не то разобьют его. И вновь мы холопами станем. Пушки ему надобны. Откуда ж он возьмет, коли мы лить не станем?

— Чего ж не станем? — кричали дружней рабочие. — Мы работать завсегда...

— Ну вот! — радостно крикнул Аким. — Я так и знал, что не выдадим мы Петра Федоровича. А ну-ка, наляжем, ребята! Наделаем Петру Федоровичу пушек, ну, месяц, ну, два поработаем во всю силу. А там ведь на весь век воля! Ладно, что ли?

Аким говорил так от души, что всех рабочих проняло. В ту минуту они забыли, что двадцать лет потешались над Акимом, звали его дьячком. Точно другим человеком он стал, и они готовы были сделать всё, что он скажет.

— Ну, а теперь, — сказал он, — затопляйте-ка печи. Я все мастерские обойду. С мастерами поговорю, за что браться. А только, ребята, на совесть работать надо. Лодырям я мирволить не стану. Так и знайте.

Аким сошел с крыльца. Он был теперь уверен, что рабочие примутся за работу. Только бы не помешало что. Заработает завод. Угля вот не больно много. Ну, да через неделю новый поспеет. Прогорят кучи. Обещали работать мужики. «Я-то вот оплошал, не посмотрел, кто в праздники за кучами доглядывал. Не загасли бы».

Аким подошел к своей мастерской, но тут к нему, задыхаясь, весь в поту, подбежал Захар.

— Дяденька Аким! — крикнул он. — На просеке-то нет никого. Не пришли мужики. Я на деревню побегу.

У Акима сразу холодный пот проступил.

— Беги! — сказал он. — Что есть духу беги! Скажи, чтоб тотчас на просеку шли.

Неужто сбежали? Он поверить не мог. Ведь вчера только говорил он с Нилом. Уверял ведь тот, что и не думают они уходить. Как же с углем-то? Станет ведь завод.

* * *

А Захар бежал стремглав мимо канала, мимо мельниц, через задние ворота, мимо плотины, вдоль пруда, к деревне.

Издали еще видно стало, что неладно там. Как вымерло всё кругом. Бабы белье не колотят, ребят нет, собаки не лают. А главное — дымки над трубами не вьются.

Уж видел Захар, что нет никого, а все не верил, бежал. Добежал до первой избы — ворота настежь, хлев открыт, в избу тоже дверь раскрыта. Ни коровы, ни собаки. Никого.

Он сразу стал, поглядел кругом и вдруг в голос заревел.

— Бросили, черти! Сулили ведь. Куда я теперь?.. Ни в казаки, ни...

Захар ревел все сильнее.

«А может, догоню еще, — подумалось Захару. — Незадолго, видно, ушли, — вишь, кошка».

Из раскрытой избы Нила, мяукая, вышла черная кошка с белыми лапками, Сенькина. Кошка подошла к Захару и потерлась об его колени.

«Догоню», — решил Захар и, оттолкнув кошку, вытер рукавом пот и слезы и, всхлипывая, побежал к лесу на ту дорогу, по которой их когда-то пригнали на завод.

Про Акима Захар и не вспомнил.

На не успевшей просохнуть дороге ясно виднелись свежие колеи от телег и лошадиные следы. Тут, стало быть, недавно ехали. Догнать можно. Станут же где-нибудь отдохнуть, а он, Захар, без отдыху пойдет.

Устал он. Все утро бегом бегал. «Эх, хлебца не захватил, — пожалел он, — есть охота. Ну, ничего, только бы догнать — накормят».

Солнце уже поднялось высоко, а Захар все шел в гору. Ноги у него болели, во рту пересохло. Но искать в лесу ручья не хотелось: времени много уйдет. Несколько раз он останавливался послушать. Тихо было в лесу. Время позднее, октябрь подходил, и птиц-то вовсе не осталось.

Вдруг точно застонал кто-то... или завыл. Зверь какой? Захар подался назад. Нет, тихо. Он сделал опять несколько шагов. Что это? Вся земля изрыта. Красное что-то. Кровь! Убили кого? Разбойные люди...

Захар бросился назад. Опять воет... близко... Захар оглянулся.

— Ай! — крикнул он.

Между веток у дороги сидит кто-то, качается... в крови весь.

У Захара ноги подогнулись — ни бежать, ни подойти.

Маленький... черный... и всё качается.

— За-хар, — вдруг точно дохнул кто-то.

— Заманивает, — Захар перекрестился. — Нет, сидит, не рассыпался. Не боится креста.

— Заа-хар, — повторил опять маленький.

— Да ты кто ж будешь? — пробормотал стуча зубами Захар.

— Кызметь, — донеслось до него.

«Господи! Кызметь! Ведь вот, точно застило. Кызметь и есть. Почтарь башкирский».

Захар перевел дух и подошел ближе.

— Кто тебя? Ой! Ухо-то! Отсекли, почитай... Ай-яй! Как же теперь?

Кызметь смотрел снизу на Захара узкими глазами. Верхний кусочек левого уха был совсем отсечен. Кровь вокруг запеклась уже. Блестящие черные волосы были все в крови.

— Как же быть-то? — повторил Захар. — Встать-то ты можешь?

Он протянул Кызметю руку, тот ухватился за нее, попробовал приподняться и опять не то завыл, не то застонал.

— Ишь ты, — пробормотал Захар. — Не кинуть же тебя в лесу... хоть ты, сказать, нехристь... До кочевья далеко, Вовсе по другой дороге. И как только попал ты сюда? — рассуждал он сам с собой. — Видно, придется взад воротиться... на завод, к Акиму. Оттуда довезут. А как же земляки-то? Не догнать тогда...

Он подумал, поскреб в затылке, поглядел на башкиренка, не сводившего с него испуганных глаз, и сказал:

— Ну, Кызметь, потащу я тебя к Акиму. Вниз-то не тяжело. Залазь ко мне на спину. Так-то полегче.

Кызметь сидел, скрестив под собой ноги. Захар присел перед ним на корточки.

— Руками-то за шею обойми, а там ногами вокруг, вот и ладно будет.

Кызметь послушно обхватил шею Захара тонкими черными руками и, когда тот привстал, поднял ноги, чтоб уцепиться за него, и громко застонал. Уцепился все-таки.

Когда Захар, нагнувшись немного вперед и слегка пошатываясь, зашагал вниз, Кызметь склонился и прижался лбом к его голове.

— Ай неможется? — спросил Захар.

— Хорошо, — тихо пробормотал Кызметь.

Приспособившись так, что Кызметь перестал мотаться из стороны в сторону, Захар зашагал быстрее, хотя колени его немного подгибались.

Долго Захар шел молча. Наконец, когда ему стало полегче дышать, он спросил Кызметя:

— Кто ж это тебя так?

— Твои, — пробормотал Кызметь, — с завода.

Захар сразу стал, даже назад качнулся и чуть не полетел на Кызметя.

— Как с завода? — проговорил он, выравнявшись. — Мужики, стало быть, наши, угольщики?

Башкиренок кивнул.

— Постой, Кызметь.

Захар опять остановился. Но стоять на месте с ношей на спине ему было трудно.

— Не разговориться нам с тобой, Кызметь. Не понять мне. Ну-ка я тебя спущу. Отдохнем маленько, а там вновь.

Захар присел так, что башкиренок мог, опустив руки, сесть на землю.

Потом Захар выпрямил спину, передохнул и тоже сел рядом с башкирцем.

— Заводские мужики, стало быть? — спросил он опять.

Кызметь кивнул.

— С чего ж они это, а? — спросил Захар с удивлением.

— Мой не одна, — с усилием проговорил башкирец.

— Ордой, стало быть, на них напали?

Башкирец замотал головой и простонал. Потом он поднял два пальца.

— Вдвоих, — догадался Захар. — С чего ж это вы?

С большим трудом, наполовину знаками, путая русские слова с башкирскими, охая и хватаясь за голову, Кызметь пытался объяснить Захару, как было дело.

Захар понял одно: было это еще накануне вечером. Кызметь провожал на их завод какого-то с ружьем. Мужики на них напали. Кызметя ранили, а того, верно, убили.

Захар молчал. Стало быть, все одно не догнать ему было земляков. За ночь куда успели уйти-то!

Кызметь совсем из сил выбился, покуда объяснял Захару. Он прислонился к дереву и глаза закрыл.

«Худо ему, видно, — подумал Захар. — Напиться бы дать».

Захар прислушался. Невдалеке будто журчал ручей. Он тихонько встал и вошел в лес. Очень скоро, на его счастье, журчанье послышалось совсем ясно, и он, раздвигая ветви, увидел быстрый прозрачный горный ручеек. Он стал на колени и, припав к студеной воде, жадно напился сам. Потом только он сообразил, что ему не в чем снести воды Кызметю. Он оглянулся. Ничего, чем зачерпнуть. Он развязал пояс, сдернул рубаху, окунул в воду рукав, перекинул рубаху через плечо и, набрав воды в две пригоршни, побежал к дороге.

Кызметь сидел, как раньше, со стоном раскачиваясь.

Захар стал на колени и поднес ему ко рту обе пригоршни, хоть вода почти вся вытекла по дороге. Кызметь зарылся лицом в ладони Захара, стараясь втянуть оставшиеся капли, потом он поднял голову и поглядел на Захара широко раскрытыми раскосыми глазами.

Захар вытер ему лоб и голову мокрым рукавом своей рубахи.

— Твой не ушла? — пробормотал Кызметь.

— Ты что ж думал — кинул я тебя? Эх ты, — сказал Захар, натягивая на себя замокшую рубаху. — Ну, коли оживел, полезай. Домой надо. Помрешь еще так.

Он опять присел на корточки, и башкиренок молча умостился на его спину.

Захар быстро шагал под гору. Торопился. Трудно ему было. Из сил прямо выбился. Хорошо еще, что худой совсем башкиренок и ростом куда меньше Захара.

Вот и опушка. Дорога выходила из лесу недалеко от пруда. Захар хотел было донести Кызметя до берега и напоить, но потом решил дотащить только до пустой деревни, оставить в первой брошенной избе и сбегать за Акимом.

Кызметь все молчал. Захар опустил его на лавку в Прокловой избе, принес в черепке напиться и сказал, что сбегает на завод к Акиму. Кызметь только молча прижал руки к груди.

* * *

На завод уже дошел слух, что мужики сбежали. Аким ходил к Беспалову, но тот не захотел нарядить погоню.

— Царь волю всем дал, — говорил он, качая головой и заводя левый глаз. — Насильно не удержишь, коли не хотят работать. Что будешь делать? Ты уголь-то поберегай, Аким.

Захара Аким встретил сурово:

— Куда запропал? Тоже от работы отлыниваешь? — спросил он, не глядя на него.

Захар не стал говорить, что он хотел было совсем сбежать. Он только путанно рассказал Акиму про Кызметя и просил пособить ему.

Акиму и самому захотелось узнать, какого такого человека провожал к ним на завод Кызметь. Не от царя ли Петра Федоровича?

— Ладно, — сказал Аким. — Возьми Федьку, пускай он Кызметя к нам в избу стащит. Ишь, ты-то на ногах не стоишь. В кровище весь измазался.

Федька был всегда рад бросить работу, и весело побежал за Захаром на деревню.

Когда Федька нес на спине Кызметя из крепостной деревни через задние ворота и по заводу, вдоль канала, ребятишки со всего рабочего поселка сбежались и принялись было дразнить башкиренка. Но Захар так яростно накинулся на них, что они сразу разбежались.

3ахар позвал соседку Мавру, жену Цыгана, помочь им обмыть Кызметя.

Она как взглянула на башкиренка, так и руками замахала.

— Ишь, грабят нехристи, да еще возись с ними.

— Не был он тут вовсе, — сердито сказал Захар. — Не хочешь — не надо. Мало не убили его наши же, деревенские, а ты...

Мавра неохотно подошла, а как увидела, что голова у башкиренка в крови и кусок уха болтается, так сразу и стихла. Принесла воды, полотенце, обмыла Кызметю голову, подушку подложила. Оказалось, что у него еще правая ступня вся распухла, — отдавили в свалке. Оттого он и идти не мог.

Кызметь все время молчал, пока Мавра возилась с ним, даже стонать перестал, а когда она ушла, он закрыл глаза и как будто заснул.

Акиму ничего не удалось толком узнать у Кызметя. Целый вечер он с ним бился. Плохо Кызметь по-русски говорил, да еще голова у него болела. По одному слову выспрашивал Аким. Узнал только, что далеко где-то повстречал он того человека, когда домой ехал. Откуда ехал-то? — Из Берды. — А зачем Кызметь в Берду попал? — Дядя его, Мурзагулов, посылал Кызметя к Кинзе Арасланову. Кинзя у нового царя полковником служит.

Арасланова Аким знал, но не слыхал, что тот перешел к новому царю. Он стал спрашивать Кызметя, что ж там в Берде. Видел ли он нового царя? Много ль там войска? Но Кызметь всё головой мотал и стонал. Сказал только, что Арасланов ответ ему дал и велел назад к дяде в их кочевье отвезти. А как он назад ехал, он того человека с ружьем и повстречал, тот сказал, что сбился с дороги, и просил Кызметя проводить его на Воскресенский завод.

Аким спросил: а сам-то тот человек с ружьем тоже от нового царя? Но Кызметь этого не знал.

Аким спросил еще Кызметя про письмо от Арасланова. Кызметь, верно, потерял его в драке? Но письмо оказалось у Кызметя в поясе, под рубашкой. Он всегда так письма возил.

Кызметь посмотрел на Акима, поднял длинную белую рубаху и достал из пояса сложенный вчетверо листок бумаги с привешенным к нему кожаным треугольником.

— Читай, — сказал он Акиму. — Писчик писал, Арасланов тамга¹ приложил.

Аким вставил новую лучину, разложил перед собой лист и начал читать вслух, хотя Кызметь плохо понимал, а Захар, уставший за день, давно спал на лавке, подложив под голову армяк.

— «Российского государства держателя и великого государя, как бог, також императора Петра Федоровича, по приказанию его от главного полковника Кинзи Арасланова вам, главным полковникам и протчей воинской команде содержателем нижайщи поклон! Клянусь под проклятием вам! Поспешно не имели никаких худых мысл. Право, усердием к милосердному государю, как услуг, тако и милость и изображено имянным указом. А мы у его величества допущены к ручке и получаем жалованье немалое. Из башкирских нацей двадцать три старшины и протчия яитские многое число полки вседневно являютца к нашему государю и видят прекрасное ево лицо и допущаются до ручки; и определено им жалованье.

Во уверение сего главный полковник Кинзя Арасланов руку приложил».

Когда Аким кончил читать, Кызметь тоже спал.

Аким сложил письмо, положил Кызметю под изголовье, встал и перекрестился.

«Ишь какое восстание, — подумал Аким радостно. — двадцать три старшины и много полков. Такое восстание не попустит бог разгромить. За волю ведь. Надо нам живей пушки лить».

Примечания

1. Тамга — кусочек кожи, на котором вырезан знак старшины; его привешивали к письмам, вместо подписи и печати.