Глава пятая

Когда обоз скрылся из вида, в лесу послышался заглушенный шорох и треск ветвей, и из-за деревьев осторожно выбрался рослый чернобородый всадник.

Выехав на дорогу и поглаживая по шее вздрагивавшую лошадь, он оглянулся, — спутника его нигде не было видно. На дороге, среди подсохшей грязи, поблескивала только большая лужа крови.

Покачав головой, всадник взглянул вверх на посеревшее небо, повернул лошадь и поехал, как прежде, под гору. Но поминутно он натягивал повод, оглядывался назад и прислушивался. Все было тихо. Никто за ним не гнался. Всадник нетерпеливо сжимал бока лошади, хлестал ее, но только что она пускалась крупной рысью, он опять круто осаживал ее и прислушивался. Больше ему никто не повстречался.

Вот из-за последних деревьев блеснул громадный пруд, а за прудом в предутреннем сумраке высились почерневшие стены Воскресенского завода.

Всадник придержал коня. Ни один звук не нарушал ночного безмолвия. Как будто там всё было как всегда. А кто там теперь на заводе, свои или чужие, — как узнать? Как бы еще на караул не наткнуться. Лучше объехать кругом пруда и подъехать сзади к управительским воротам.

Прислушиваясь и оглядываясь, он перебрался вброд через Тору за прудом. Вода холодная. Едва заставил лошадь войти. Дрожала вся, фыркала, а когда на другой берег выскочила, так поскакала, что всадник еле в седле усидел. Он пустил ее вкруг заводской стены за угол, к управительским воротам.

Не слезая с лошади, он ручкой хлыста постучал в оконце сторожки.

Нижняя половина окна приподнялась, оттуда высунулась голова с клочковатой седой бороденкой и с пустой ямой на месте правого глаза и сейчас же скрылась.

Всадник сердито застучал опять.

— Вот еще дурень! Отворяй живей, Терентьич, некогда мне.

В окне никто не показывался, но через минуту скрипнули ворота, и одна половинка чуть-чуть приотворилась.

В щель высунулась та же голова и зашептала:

— Храни тебя бог, Илья Дорофеич. Поезжай-ка взад, покуда вовсе не рассвело. Увидают — беда.

— Сволочь пугачевская? — спросил приезжий.

— Слава господу — унесло.

— Пожгли завод?

— Сохранил господь. Порубили многих: управителя, Ковригина, Власова. Марфа Петровна в дыму задохлась.

— А завод? — спросил, не дослушав, приезжий.

— На злодея работать велено.

— Беспалов жив?

— В управителях посажен.

— Где он? Пропусти!

— В управителевом доме. В ихней спальной.

Приезжий соскочил с лошади, быстро сунул повод в руку сторожа, крупными шагами прошел ворота и зашагал к дому.

Он прямо подошел к одному из окон, просунул ручку хлыста в створку ставней и застучал в раму.

Прошло несколько минут. Приезжий нетерпеливо переступал, дергал черный ус, хмурился, стегал себя хлыстом по высокому сапогу и сердито бормотал:

— Трусит криворожий... наверно, разглядел в щель... Переметнулся, сволочь. Погоди, доберется до тебя Яков Борисович.

В птичнике перед крыльцом сонно пропел петух. Приезжий выругался и застучал в ставень кулаком. Но тут на крыльце неслышно приотворилась дверь, высунулась рука в белом рукаве и поманила его. Он, сердито стуча сапогами, взбежал на ступени. Кто-то, не показываясь из-за двери, схватил его за руку и торопливо втащил в щель. Потом дверь бесшумно затворилась.

* * *

Некоторое время все кругом оставалось безмолвным. Потом из глубины заводского двора послышались неровные постукивающие шаги. К управительскому птичнику подошел бродяга, облокотился на забор и сладко зевнул. Птица еще не просыпалась. Он оглянулся на восток — небо позеленело.

«Погожий день будет», — подумал он. Вдруг из-за ворот до него донеслось нетерпеливое лошадиное ржание. Бродяга насторожился. Что такое? Заводские конюшни совсем в другой стороне. Разноглазый, что ли, собрался куда поехать? Так во двор бы к нему лошадь привели. Да и куда ему ехать ни свет ни заря? Или сбежать надумал? Эге, это надо разузнать.

Он прошел вдоль забора и стал напротив крыльца. Между ним и управительским домом был один пустой птичий двор. Там начиналась утренняя возня. С насеста с кудахтаньем слетали куры, перекликались петухи, цыплята тихонько попискивали.

Вдруг дверь на крыльце медленно приотворилась. Бродяга быстро присел за плетень.

Вышел Беспалов — без шапки, кафтан внакидку, — не уезжает, стало быть. Беспалов тревожно оглянулся и махнул рукой. В дверях показался высокий чернобородый человек с ружьем за спиной. Оттолкнул Беспалова и сразу зашагал к воротам. А Беспалов трусцой за ним. Бежит и кругом озирается.

У ворот тот остановился, поглядел сверху на Беспалова и сказал не громко, но так, что у бродяги и то мороз по коже побежал:

— Смотри ж ты! Так и дальше гни, как начал. Недолго теперь. А уж Яков Борисович тебя не забудет... Коли что, — прибавил он, уже стоя в воротах, — можешь башкирцев кликнуть. Они хоть и Передались Емельке, а заводы уже начинают грабить... Про пушки не забудь, что говорил я.

Беспалов только кланялся и прижимал руки к груди.

Приезжий отворил ворота, вышел, и через минуту послышался все ускорявшийся топот.

Только тогда Беспалов распрямил спину, облегченно передохнул и повернулся к дому...

— Цып, цып, цып, цыпеньки! — пропел протяжный смешливый голос.

Беспалов шатнулся, точно его стукнули по лбу, и втянул голову в плечи. Но сейчас же увидел бродягу, узнал и заговорил, хотя голос у него так и обрывался:

— А ты... с птицей всё... любишь, видно... прикармливаешь.

Бродяга молчал, посмеиваясь.

Беспалов перевел дух и заговорил уверенней, поглядывая на бродягу ясным глазом:

— Иди ко мне за птицей ходить, прохожий человек. — Полтора целковых в месяц положу.

— На том спасибо, — пропел бродяга, — а только в батраках жить — хозяином не быть...

Левый глаз Беспалова зорко глянул на него из своей щели.

— Как звать тебя, прохожий человек? — спросил он.

Иваном кличут, — коротко ответил тот.

— Рано ты встаешь, Иван. Ишь, в колокол еще не били. Видно, птицу жалеешь.

— Всякого своя забота свербит, — усмехнулся Иван: — иной птицу жалеет, иной пушки бережет... Тяга, тяга, тяга!.. — запел он, бросая зерна через забор.

Беспалов так побелел, что обе щеки его почти сравнялись.

— Вот что, Иван, прозяб я чего-то, — заговорил он сразу охрипшим голосом. — Согреться бы в пору. Заходи, угощу.

— Вот это дело, — оживился бродяга. — Опохмелиться охота, а поднести нынче некому.

Беспалов отвернул щеколду у калитки, и бродяга быстро заковылял за ним в дом.