«А ведь и хорошо, что не взяли Оренбург, — подумал вдруг Захар. — Вот как меня в казаки определят, тогда уж возьмем. Только бы Степана поскорее повидать. Ои сделает. Вот тогда мы с ним...»
И Захар уж видел, как он с веселым Степаном вихрем летит по снежной поляне и прямо врывается в ворота Оренбурга. «А Степан потом скажет царю, какой Захар храбрый, — думал он. — Небось, они назад от Оренбурга не поворотят. Царь велит ему, Захару, зеленый кафтан дать. У Степана, наверно, зеленый».
Они уже вышли на главную улицу. Мимо них не спеша проезжали казаки, весело болтая и перекликаясь.
Захар с почтением поглядывал на них.
«Ишь, в сраженье сейчас были, стреляли, — думал он, — а едут точно с гулянки».
В эту минуту с ними поравнялось несколько казаков, ехавших шагом плотной кучкой. В середине две лошади шли рядом, бок о бок, мотая головами и вздрагивая. На седлах перед всадниками лежал рослый казак. Ноги в сапогах болтались с одной стороны, с другой — всадник придерживал голову. Но она то и дело выскальзывала из замерзших рук и тяжело опрокидывалась вниз.
Прямо перед Захаром мелькнуло вдруг закинутое навзничь белое, как воск, лицо, свесившиеся светлые волосы без шапки. Густая струя крови медленно стекала из открытого рта по русому усу и тяжелыми длинными каплями падала на снег.
— Степана убиль, собака, — пробормотал рядом с Захаром голос башкирца.
— Одного и убило, на поди, — проговорил с лошади казак.
Захар остановился, не понимая.
Степана? Как же так? Он же только с ним говорил? Давно ли? Степан же его в казаки определить хотел... Нет, нет, не может статься... Верно, другого какого Степана.
— Илья-то убиваться будет, — услышал он вдруг, точно в ответ. — Братан его крестовый. Не видал он, как убили Степана.
Захара точно кто схватил за горло, и у него вырвался какой-то хриплый лай. Он махнул рукой и побежал вперед, чтоб только не видеть этой болтающейся запрокинутой головы.
— Захар! Твой куда, Захар? — Кызметь догнал его и остановил за плечо. — Мы туда, — говорил Кызметь, махнув рукой куда-то в переулок. — Там лошадь. Там обед давать.
Захар смотрел на него мутными глазами. Какая лошадь? Зачем обед? Он к Степану шел... Как смеялся-то. «Мирошка», — говорил... И опять у Захара что-то хрюкнуло в горле.
Но Кызметь ухватил его за рукав и настойчиво тащил куда-то.
Они подошли к небольшой избе, поднялись на крылечко и вошли в низкую дверь.
Сразу их обдало густым запахом жирных щей и горячего хлеба и оглушило веселым говором.
За длинным столом вдоль маленьких слепых окошек сидели человек десять молодых казаков и о чем-то наперебой оживленно переговаривались.
У шестка баба с широкой спиной, загородившей все устье печки, разливала дымящиеся щи из огромного котла в большие деревянные плошки.
Один из сидевших за столом заметил остановившихся на пороге парней и крикнул:
— Это с Воскресенского заводу, что ли? Чего ж долго не шли? Небось, в сраженье не были, так не проголодались. Ну-ну, скидайте тулупы, разопреете. Митревна, дай им ложки.
Казаки потеснились и дали за столом место Захару и Кызметю.
— ...Пра, ей-богу, — продолжал весело молодой большеротый казак. — Ну, чуток не саданула. Ка-ак засвистит, я так на лошадь и лег. Пра, ей-богу.
— Ты хитрый, Федотка, — засмеялся другой. — Вот Степан не уберегся.
Захар положил ложку на стол. Горло у него опять сжало.
— Ну и свистит же она, шельма, братцы, ну чисто шмель, — говорил опять парень. — Я так и обмер. Кабы не лег, быть бы мне без головы. — И большеротый парень весело захохотал. — Пра, ей-богу.
— Это как есть, — подтвердил другой. — А я вот гляжу, — яицкий так в меня и целит, пес.
— Признал, стало быть, товарища, — подхватил со смехом кто-то.
— И как это у них, у чертей, рука поднимается, — заговорил один. — Ведь сам батюшка с нами ноне выезжал. Ну как в его попал бы кто, а?
— Не попадут, — уверенно сказал другой. — Не на то его господь двенадцать годов хранил. Небось, спокаются, как на Москву придет отец наш.
Захар почти не слушал. В ушах у него гудело, и куски мягкого хлеба застревали в горле.
— Ты что лено ешь, паря? — подтолкнул его локтем сосед. — На нас погляди — на жратву мы скоры. Это тебе не с пищали палить на морозе.
Кругом загрохотал радостный хохот. Но Захар тупо посмотрел на соседа и ничего не ответил.
После щей на столе очутилась крутая каша с кусками баранины.
Каша уж совсем не лезла в горло Захару, и он с удивлением глядел, как верхом наполненные ложки исчезали в широко разевающихся ртах. Точно в первый раз видел сн, как люди едят.
Но скоро он и смотреть перестал. Что-то стучало у него в голове: «Степан... Степан... Чего веселятся-то?» — думал он.
Заскрипела дверь. Облако пара ворвалось в жаркую избу. В дверь просунулся казак в тулупе с большой заиндевевшей бородой и застуженным голосом сказал:
— Хлеб да соль. У вас, что ли, с Воскресенского заводу с репортом? Грах Чернышев требовает. На военную калекию.
Сосед Захара опять толкнул его в бок.
— Тебя, паря, стало быть. Иттить надо. А ты, гляди, и не поел, почитай, вовсе.
И он соболезнующе покачал головой.
— Иди, иди, не проклажайся, — проговорил сипло казак с заиндевевшей бородой, — не за тобой одним посылано. Покеда их всех на калекию скличешь! Сам-то не жрамши, — ворчал он, завистливо поглядывая на плошки с кашей.
Захар торопливо напяливал тулуп и ощупывал за пазухой Акимово письмо. Кызметь тоже поднялся следом за ним.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |