Всю избу наполнял густой заливистый храп. Иногда он резко обрывался, и сразу наступала мертвая тишина. Только тараканы чуть слышно шелестели на столе. Но вдруг за пологом громко, со стоном всхрапывало, слышалась возня, точно кто душил спавшего, а он с усилием освобождался, — и снова мерный густой храп разливался по избе до следующей остановки.
Захару нравился этот храп. Все веселей лежать, когда сон не идет. Верно, он весь его проспал по дороге сюда. А уж как бы хорошо заснуть, не вспоминать ни про что — ни про Степана, ни про этого в проулке, ни про то, что в казаки он до сих пор так и не попросился.
Что-то тихонько задвигалось в головах у Захара. На одной с ним лавке, голова к голове, спал Илья Ульянов. Когда Илья пришел вечером в избу Чики, он был такой хмурый и угрюмый, что Захар так и не решился заговорить с ним.
На Захара Илья и не взглянул, лег на ту же лавку, головой к Захаровой голове, а ногами в другой угол. Сперва он все вздыхал и ворочался, а потом, когда пришел Чика и лег за полог, Илья совсем затих.
«Заснул», — решил Захар.
Вдруг Илья задвигался, Захар на всякий случай крепко зажмурил глаза.
— Ваня, а Ваня, — раздался через минуту тихий голос.
Захар приоткрыл один глаз. Перед кроватью Чики стоял Илья и, отстранив полог, теребил Чику за плечо.
— А? Чего? — просопел Чика. — Ты, Илья? Ай ехать время?
— Не, ночь еще, — прошептал Илья.
— А-а, — с облегчением протянул Чика. — Ну, спи тогда. — Сам он вкусно храпнул.
— Ваня, — не отставал Илья, — да ты послушай, чего я скажу.
— М-м, — промычал Чика.
— Да пробудись ты, — громко проговорил Илья. — Сказать надо. Не поеду я с тобой.
— Чего? — переспросил Чика и грузно зашевелился. — Велено. Спи, дурень. — Он опять тяжело опустился на изголовье и громко захрапел.
— Ваня! — чуть не плача повторял Илья и изо всех сил тряс Чику за плечо.
Захар даже усмехнулся про себя. «Ну и здоров спать», — подумал он.
— Брось, дурень, — сонно бормотал Чика, пытаясь оттолкнуть Илью. — Прилип, чорт.
— Ваня, — повторял Илья. — Не поеду я с тобой. Слышь, домой уйду, на умет, к Ереминой Курице...
Храп оборвался, и на минуту стало тихо.
— Да ты чего, парень, очумел? — раздался с постели сиплый со сна голос, и косматая голова поднялась с изголовья. — Царь-батюшка на завод посылает, а ты...
— Ца-арь, — протянул Илья. — А чего Митрей-то говорил...
Чика быстро сел на кровати и совсем откинул полог. В полутьме он серел огромной копной с косматой верхушкой.
Захар сквозь прищуренные веки со страхом смотрел на него.
— Да ты, впрямь, ума решился, Ильюшка, — заговорил Чика, видимо, сдерживая голос и оглянувшись на Захара.
— Спит, — пробормотал Илья.
— Твое счастье, а то бы...
— Донес бы на меня, что ль? — хмуро спросил Илья.
— А что ж? Самому из-за твоей дурости болтаться?
— А по мне пусть. Все едино, — пробормотал Илья и махнул рукой.
— Да ты чего, Ильюшка? — с удивлением спросил Чика. — Пьяный дурень набрехал, а ты...
— Главное, Степан, — заговорил Илья, проводя рукой по лбу.
— Чего Степан? — не понял Чика. — Он же в честном бою, а не то что Лысов.
— Послушай ты меня, Ваня, — умоляюще заговорил Илья, хватая того за волосатую руку. — Грызет меня вот тут, — он хлопнул себя по груди. — Глаз не сомкнуть. Вот ровно собака рвет.
Чика не прерывал его. Захар лежал, затаив дыханье, стараясь не пропустить ни слова. Давешний страх снова забирался ему под рубашку и стискивал горло.
— Ведь коли правду Митрей-то, — говорил глухо Илья, — за кого Степан-то кровь пролил? А? За вора? За Емельку?..
— Тихо ты! — с испугом прервал его Чика.
— Да спит, сказываю я, — с досадой оттолкнул его Илья. — Ну, невмоготу мне, — прибавил он. — Уйду.
Он безнадежно свесил голову и замолчал. Чика тоже молчал. Только тараканы по-прежнему шуршали на столе. У Захара тоскливо заныло где-то внутри. «Что ж это? — думал он. — Стало быть, брехня все. А как же Аким?»
— Слушай ты, Илья, — заговорил негромко, но твердо Чика. — Жалко мне тебя. Одна мать нас вскормила. Беречь тебя наказывала. Кабы не то... Страшной клятвой я обвязался. Всего-то нас осемь казаков. Ты девятый станешь. Подь, погляди, спит ай нет парень.
Илья послушно подошел к Захару. Кажется, начни он его душить, Захар и то не подал бы голосу. Он весь как закаменел.
— Спит, — сказал, отходя, Илья.
— Ну, целуй образок Ильи-пророка, что на тебя мать надела, что ни одной живой душе слова не проронишь.
Захар приоткрыл один глаз и видел, как Илья вытянул из-за ворота привешенный на гайтане образок и поднес его к губам.
— Глуп ты, Илья, — заговорил Чика. — Чего служился? Ну чего тебе то, царь ли он али не царь?
Илья поднял голову и с удивлением посмотрел на брата. Удивился и Захар. «Чего говорит? Коли не царь, стало быть — вор. Кто ж за ним пойдет?»
— Чего глазы вылупил? Вот и все вы так, — продолжал Чика. — С того и таимся. С того и Лысова вздернули. Кабы разговор пошел, разбежались бы, сволота... Эх! — Он с досадой махнул рукой. — Понятия у вас нет ни на эстолько. — Он поднял свою волосатую руку и ухватил другой рукой за кончик малого пальца.
Захар затаил дыхание и изо всех сил старался разобрать, что такое Чика говорит.
— За что мы бьемся, кровь проливаем? — спросил Чика Илью.
— За царя-батюшку, — неуверенно ответил Илья. — Как его неправедного царства согнали...
— У, дурень! — перебил его Чика. — Тебе-то какая печаль, чи Катерина там сидит, чи Петр?
Илья не сводил с брата широко раскрытых глаз.
— Дак Петр-та Федорыч, — начал нерешительно Илья, — вольности нам посулил, опять же и крестьянам...
— Ну-ну, — одобрительно сказал Чика. — Оно самое. За то мы и пошли, чтоб через то вольность казачьему войску добыть. Ну, и крестьянам тоже волю он посулил. А то бы на кой ляд.
«Ну вот, оно самое, — обрадовался Захар. — Вот и Аким говорил, — новый царь волю даст... Ну, а как не царь?» — вдруг испугался он.
Илья потер себя по лбу. Чего-то он, видимо, не соображал.
— Глуп ты, Ильюшка, — с сомнением сказал Чика, — ну, как я тебе все начисто раскрою? Не понять тебе.
— Скажи, Ваня, — взмолился Илья, придвигаясь ближе к брату. — Христом-богом прошу. Вот свербит меня и свербит. Покою не найду. Сбегу, коли не скажешь.
— Ну, слушай, — заговорил Чика, еще понизив голос так, что Захар едва слышал его слова, даже дышать боялся.
— Гляди, клятву-то помни, — повторил Чика, — не то худо тебе будет.
Илья молча кивнул.
— Ну, знаешь ты, какие нам обиды русские цари чинили? Так и норовили все наши вольности казачьи отобрать.
— Как не знать, — пробормотал Илья. — Ишь, в солдаты нас норовили оборотить!
— Ну то-то. Понимаешь, стало быть. Так всё и шло. Всё хуже да хуже. А уж при нонешней царице, Катерине, всего лише. Уж мы и ходоков в самый царский Сенат посылали и подмазывали ейных любимцев. Ничего не берет. А тут еще слух прошел, что неправедно Катерина-то на престол села, мужа-то своего, Петра Федоровича, прикончить-де велела, стерва.
— Так не прикончили ж его? — спросил нерешительно Илья.
— Да уж там прикончили али нет, никто не видал, — сказал Чика. — Говорили тогда, что за то его бояре извести хотели, что он, Петр-то Федорович, простому народу послабленье хотел сделать.
«Вот и Аким то же говорил», — вспомнилось Захару.
— Ну, а тут толк пошел, — говорил Чика, — будто не помер Петр-то Федорыч. Другого-де заместо его убили, а он спасся. Видели его будто — один тут, другой там.
— Стало быть, не убили его? — спросил Илья.
— Выходит, что жив остался, — подтвердил Чика. — А тем временем у нас, у яицких, такая завируха пошла, что дальше некуда. Старшину нам силой посадили от царицы. Ну, тут все один на одного пошли. Те за старшинскую сторону держатся, другие на них. Горло друг другу рвем. Чай, помнишь и ты?
Илья кивнул.
— А тут как есть Пугачев этот самый...
Захар весь вздрогнул, чуть с лазки не скатился. «Пугачев? Ведь и Лысов Пугачева поминал, — как же так?..»
— Пугачев? — спросил как раз и Илья. — Стало быть, правду Лысов... — Он не договорил. — Не Петр Федорович, выходит?
— Да ты погоди, — перебил его Чика. — Слушай, знай. Пришел он к нам впервой с Дону, у нас его никто не знает. Огонь и воду прошел, надо сказать. Ну и башковитый, видать. А обличьем, сказывают, с Петром Федоровичем сильно схож. Ну, поговорили мы с им, которые. Вольности он нам, само собой, — богом клялся, икону сымал — все, стало быть, обещался воротить. Ну, а нам, сам понимаешь, такой царь — первое дело. Мы, стало быть, тоже ему поклялись живот за него положить.
— Да как же? — заговорил вдруг Илья. — Оно самое... Дак коли не царь он, как он волю-то даст, а? Не послушают его нипочем.
— Э, дурень! — перебил его Чика. — Так царь же он. На Москве на царство посадим. Катеринку в монастырь, а то и вовсе прикончим. Стало быть, царь и будет.
Илья разинул рот. Нет, такое и Захар никак не мог понять. Как же так — не царь, а посадят — станет царь. Чудно!
— Да коли не царь он, — повторил опять Илья с сомнением.
— Как супротивников всех повоюем, на Москву придем... страху-то нагоним. Небось! Кто спрашивать станет, царь там али не царь. На престоле сидеть будет, стало быть — царь.
Илья молчал, а Захару сразу представилось высокое золотое кресло, а на нем — важный, весь в золоте...
— Ты вот чего, Илья, — заговорил опять Чика, помолчав. — Ты про то, что я тебе сказывал, и в голове не держи. Царь-батюшка Петр Федорович — и делу конец. Аль простой казак на такое дело дерзнет? А? Ты то сообрази. Царь! Вестимо, царь! И знаки на грудях царские. Почиталин-то Петра Федоровича еще в те поры видал, как на царстве он сидел. Признал же, враз признал.
Илья смотрел на него, еще шире разинув рот. А у Захара такая в голове каша заварилась, что ничего не разобрать. Когда ж правду-то Чика говорил — раньше или сейчас? Коли знаки царские на грудях, стало быть, царь. Вот и бродяга то же рассказывал. Но все-таки Захару было как-то не по себе.
В эту минуту где-то за окном запел петух. Ему отозвался другой, и по всей слободе загорланили петухи. Захар покосился на окно прижмуренным глазом, но за окном стояла еще черная ночь.
— Не дал ты мне спать, Ильюшка, — проворчал Чика. — Теперь вставать надо, а то государь-батюшка разгневается.
Он длинно и смачно зевнул и спустил с кровати ноги.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |