Историография
Многоплановость проблемы, связанной с возникновением и развитием городов России в целом и в частности городов XVIII в., предопределила довольно обширную историографию. Накопленный к настоящему времени большой объем литературы по данной тематике, несомненно, должен стать предметом специального изучения и анализа. В предлагаемом обзоре остановимся на некоторых наиболее близких данной теме исследования трудах, важных с точки зрения содержащихся в них наблюдений и выводов.
О том, как развивалась научная разработка многовековой истории городов, дает представление целый ряд историографических работ, написанных в разные годы. Среди такого рода материалов выделим опубликованное в 1960-х годах очерки Ю.Р. Клокмана, посвященные историографии русского города XVIII в., дворянско-буржуазной, а также советской1. Он подробно осветил труды таких крупных исследователей истории русских городов, как А. Корсак, И.И. Дитятин, А.А. Кизеветтер, П.Н. Милюков2 и др. И хотя далеко не со всеми упреками, высказанными Ю.Р. Клокманом в их адрес, можно согласиться, в целом он был прав, когда писал, что в буржуазной историографии широкое распространение получили «нигилистические взгляды, преувеличивающие отсталость городов, отрицающие самую возможность их развития в рамках существовавшего тогда законодательства, обременительности повинностей и служб посадских людей»3. Действительно, изучая главным образом юридические формы городской жизни, уставы магистратов, организацию посадской общины, многие авторы указывали на искусственное насаждение городов в России, отсутствие реальных условий для их хозяйственного развития, на общее оскудение городов России XVIII в. и бесперспективность городских реформ. Так, по мнению Дитятина, «общественной жизни в настоящем смысле этого слова в наших городах не существовало до самого конца XVIII в.»4. В предисловии к публикации городских наказов в Уложенную комиссию 1767 г. В. Сергеевич писал, что в этих документах нередки указания, свидетельствующие о «полном безразличии города и деревни»5.
Советская историография развивалась под влиянием осознания необходимости изучать город прежде всего как социально-экономическое образование, позволяющее вскрыть его значение в историческом развитии страны6. Именно область социально-экономических отношений на многие годы стала приоритетным направлением научных поисков.
Много усилий разработке социально-экономических аспектов становления и развития городов в позднефеодальный период отдали П.Г. Рындзюнский и Ю.Р. Клокман. В опубликованной в 1958 г. фундаментальной монографии П.Г. Рындзюнского «Городское гражданство дореформенной России»7 изложен ряд важных и денных наблюдений, касающихся основных этапов развития городов в России. Он отмечал, что значение торгового купечества с развитием промышленности и товарности сельского хозяйства постепенно начинает падать, однако и на рубеже XVIII и XIX вв. оно сохраняет еще господствующее положение в большинстве городов России.
Заслуживают внимания высказанные в книге мысли о предпосылках городообразования. Их следует искать не только в развитии промышленной деятельности, но и в создании и развитии специфического уклада общественной жизни. И еще одно весьма интересное обстоятельство, отмеченное в книге. Ее автор считает, что несмотря на все ограничения, существовавшие в условиях феодально-крепостнических отношений, «юридически и фактически имущественные права граждан были значительно более крепкими, чем крестьян, в особенности крестьян помещичьих», что находило отражение в неприкосновенности движимого и недвижимого имущества горожан. Этим, по мнению П.Г. Рындзюнского, объяснялось стремление крестьян обосноваться в городе, добившись приписки в городское сословие8.
Критикуя ошибочность утверждений буржуазной историографии об искусственности насаждения городов, их преимущественно административном значении, П.Г. Рындзюнский в одной из статей показывает, что при некотором числе необоснованных преобразований сельских поселений в города и отсталости русских городов значительная часть их обнаружила явные экономические сдвиги9.
П.Г. Рындзюнский отметил одну из важнейших сторон взаимоотношений города и деревни: «В степени их противопоставленности можно видеть своеобразный измеритель успехов капиталистического развития страны в целом»10.
Проблемы социально-экономической истории русского города обстоятельно исследованы в монографиях Ю.Р. Клокмана11. Он показал, как постепенно на протяжении XVIII в. город — военно-административный пункт уступал место городу нового типа — хозяйственному центру, связывая эту эволюцию с развитием производительных сил и производственных отношений, с достигнутым уровнем общественного разделения труда. Ю.Р. Клокман отмечал, что история русских городов имела и общие закономерности с историей городов Западной Европы, и специфические особенности. В целом же он сделал вывод о больших сдвигах в экономике городов второй половины XVIII в., постепенном превращении феодального города в капиталистический.
Большое значение для выявления региональных особенностей возникновения и роста городов, их роли в экономической жизни страны имеют работы Е.И. Дружининой, К.Н. Сербиной, Л.Е. Иофе, С.И. Архангельского, Ф.Я. Полянского, М.М. Громыко и др.12
Интерес к истории города ЛУШ в. с годами не ослабевал, и об этом свидетельствуют ценные исследования, дающие богатый материал о разных сторонах процесса городообразования (А.И. Аксенов, Я.Е. Водарский, Н.Б. Голикова, В.М. Кабузан, М.Г. Рабинович и др.)13. Немалое значение для углубленной разработки истории города, кроме того, имеет довольно большая серия книг, посвященная истории отдельных городов России, а также статей, опубликованных в центральных и местных изданиях.
В работах последних лет одновременно с задачей совершенствования методики работы над источниками ставятся и частично освещаются проблемы, которые выходят за пределы традиционных и, несомненно, определяют новые подходы к разработке истории городов Российского государства. К числу таких проблем относятся: эволюция русского средневекового города, взаимоотношения и взаимовлияние города и деревни, процессы глубинных связей крестьянина с городом, положение горожанина в связи с относительной свободой личности и др.14 Иными словами, город начинает изучаться в широком контексте того времени, и этот путь открывает обнадеживающие перспективы разработки его истории. Своевременно высказано мнение о назревшей необходимости комплексного подхода к теме «город и деревня», сопоставительного исследования «по всем показателям жизнедеятельности общества (экологическому, демографическому, производственному, торговому, социальному, культурно-бытовому, нравственно-психологическому)». Изучение исторических тенденций градообразовательного процесса во всем его многообразии, — пишет А.А. Преображенский, — остается важной и перспективной задачей, имеющей выход на проблемы современности»15.
В тесной связи и с учетом итогов разработки социально-экономической истории велось изучение классовой борьбы в России, в том числе городских восстаний XVII—XVIII вв.
Обращаясь к освещению в исторической литературе городских восстаний кануна крестьянской войны 1773—1775 гг., следует выделить события в Брянске 1745—1757 гг., а также чумной бунт в Москве в 1771 г., вызвавшие наибольший интерес исследователей16. Эти движения рассматриваются как отражение социальных противоречий в городе. П.Г. Рындзюнский, оценивая события в Брянске и других городах (например, в Орле, Серпухове), отмечал, что «порой крестьяне в своей антифеодальной борьбе могли опереться на город, найти там существенную помощь и что, в свою очередь, в городе имелись такие группы населения, которые легко примыкали к выступлению, направленному против крепостников и полицейских сил дворянского правительства»17.
Ю.Р. Клокман, исходя из того, что участвовавшие в волнениях крестьяне по характеру промысловой и торговой деятельности «по существу мало чем отличались от горожан Брянска», оценивал это движение как имеющее «ярко выраженный городской характер»18.
Разные социальные группы называются среди активных участников чумного бунта 1771 г. П.К. Алефиренко на основе анализа социального положения арестованных «бунтовщиков» (крестьян, фабричных, купцов, ремесленников и др.) на первое место среди участников ставила дворовых людей. Ей принадлежит вывод об антифеодальном характере этого восстания, в котором приняли участие различные слои городского населения.
В.Н. Бернадский, считая бунт наиболее крупным антифеодальным выступлением городских низов, видел в фабричных крестьянах «наиболее легко воспламеняющуюся социальную группу»19. В.Н. Бернадский предпринял попытку дать общую характеристику классовой борьбы в городах в третьей четверти XVIII в. По. его мнению, как исходя из фактов замедленных темпов развития городов в XVIII в. не следует принижать роль города в социально-экономической жизни страны, так из факта отсутствия крупных городских восстаний XVIII в. не следует делать вывод об отсутствии в городе классовых противоречий или затухании классовой борьбы. Последнее подтверждается, считал он, разнообразными формами повседневной борьбы в городах.
Он выделил следующие четыре линии борьбы: 1. Весь посад — против феодалов. 2. Низы посада — против его верхов. 3. Владельцы безуказных мастерских — против привилегированных мануфактуристов. 4. Работные люди — против владельцев промышленных предприятий. В реальной действительности эти социальные противоречия, отмечал В.Н. Бернадский, сплетались в «запутанный клубок».
С точки зрения В.Н. Бернадского, в истории русского города XVIII в. гораздо более важное место, чем борьба посада с феодалами (например, г. Тихвин), занимала «все усложнявшаяся борьба внутри посада». Однако в условиях господства феодальной собственности и крепостнических порядков борьба против зарождавшейся буржуазии (верхушки купечества, промышленников) не выступала как главная линия в классовой борьбе третьей четверти XVIII в. При слабом еще развитии капиталистических отношений борьба внутри посада в большинстве городов заключалась преимущественно в борьбе между разными слоями купечества и объективно она велась за распределение торговой прибыли. Эти мысли В.Н. Бернадский подтверждал примерами событий в Сызрани, Архангельске, Ярославле, Пензе, Орле.
Исследователь отмечал косность политического сознания купцов XVIII в. Оно было озабочено в первую очередь расширением своих сословных прав и не ставило вопроса о ликвидации сословий. В то же время в выступлениях против дворянских привилегий В.Н. Бернадский усматривал «нарастание противоречий между растущим классом купечества и феодалами»20.
В.Н. Бернадский писал, что решение в ходе реформ Петра I основной задачи, за которую боролся в XVII в.* нарождавшийся класс купечества, сказалось и на классовой борьбе в городе XVIII в. Буйственное массовое выступление — чумной бунт 1771 г. в Москве ни по размаху движения, ни по социально-политическому значению не может быть поставлен рядом с московскими восстаниями XVII в. — 1648, 1662, 1682 гг.21 Городское восстание 1771 г. в Москве не может, по его мнению, быть прологом крестьянской войны 1773—1775 гг. (как считал Н.Н. Фирсов). В 60—70-х годах более значительные движения народных масс происходили в деревне (волнения приписных крестьян на Урале, крестьянские движения в Поволжье, восстания башкир, яицких казаков). И они являлись прелюдией восстания Е.И. Пугачева22.
Многие из изложенных выше взглядов разделял и В.В. Мавродин. Сопоставляя XVII и XVIII вв. по линии городских восстаний, он указывал, что с последним крупным городским восстанием — Астраханским восстанием 1705—1706 гг. ушел в прошлое «бунташный» XVII век с его соляным и медным бунтами.
Следует отметить, — писал В.В. Мавродин, — что в восстании 1771 г. собственно горожане, посадские приняли не столь активное участие, как дворовые, «фабричные», крестьяне, пришедшие в город на заработки или занимавшиеся ремеслом, и в этом отношении оно отличается от городских мятежей «бунташною» XVII века. Это и понятно, столбовая дорога антифеодальной борьбы народных масс пролегала не по улицам и площадям городов, а по деревенским проселочным дорогам и огромным заводским дворам».
В отличие от Западной Европы в России классовая борьба нарождавшегося предпролетариата происходила не столько в городах, сколько вне городов, в сельской местности, где и возникали крупные промышленные предприятия. В.В. Мавродин заключает, что «собственно городских восстаний в России в 50-х — начале 70-х годов XVIII в. было мало»23.
Значительное расширение базы источников исследования отличает статьи М.Ф. Прохорова, А.В. Ковальчука, В.В. Леонидова. Это позволило авторам убедительно аргументировать свои выводы относительно характера движущих сил и значения Московского восстания 1771 г. Оно, как подчеркивает М.Ф. Прохоров, занимало одно из ведущих мест среди классовых выступлений трудящихся России накануне крестьянской войны 1773—1775 гг.24 Восстание 1771 г. носило, указывается в его статье, «ярко выраженный характер городского антифеодального восстания. Действия восставших были направлены против произвола и беззакония, насилия и бюрократизма как церковных, так и гражданских властей»25.
Представив данные о социальном составе участников восстания в виде таблицы, М.Ф. Прохоров отмечает особую активность дворовых людей. Не менее активное участие приняли работные люди (хотя они и не преобладали численно, всего 3—4%, среди арестованных)**, крестьяне, пришедшие в Москву на заработки, представители низшего духовенства, раскольники, военнослужащие и солдаты, ремесленники, низшие канцелярские служители. В сентябрьских событиях 1771 г., указывает М.Ф. Прохоров, «деятельное участие» приняло также мелкое купечество, смелыми и отважными действиями которых восхищался очевидец событий, известный просветитель Ф.В. Каржавин26. В целом отмечается, что в городских восстаниях происходила «некоторая консолидация совместных действий городского и сельского населения, крестьян и работных людей, солдат и дворовых, посадских и служилых, православных и раскольников в борьбе против антинародной политики властей»27.
Интересные мысли высказывает автор по вопросу о различиях и сходстве восстания 1771 г. и московских городских восстаний XVII в. «Московское восстание 1771 г. протекало, — пишет автор, — в новой исторической обстановке, когда наметилось развитие капиталистических отношений в стране. Это не могло не сказаться на движущих силах сентябрьских событий. Ведущая роль в «чумном бунте» принадлежала дворовым, работным людям, а участие посадских людей и солдат было не таким решающим, как в предшествующих выступлениях. Отличались московские восстания XVII—XVIII вв. и по своему размаху, длительности, результатам, деятельности участников». Сходство состояло в их антифеодальном характере: основные действия борющихся были направлены против правящих кругов. Сентябрьское восстание 1771 г. рассматривается как последнее выступление в цепи московских городских восстаний XVII—XVIII вв.
Нельзя не согласиться с мнением М.Ф. Прохорова, что при объяснении подобного явления следует учитывать наметившиеся усиление самодержавно-полицейского аппарата, а также углубление социальной дифференциации среди городского населения, не дававшее возможности «сплотиться для единых действий»28.
Оценку характера борьбы в городах находим в одной из статей М.Я. Волкова, поставившего большую и важную тему — формирование городской буржуазии в России XVII—XVIII вв. Он указывал на связь торгово-ростовщической и торгово-промышленной буржуазии с феодально-крепостнической системой, которая давала городской буржуазии возможность увеличивать свои капиталы (подряды, откупа).
Серьезное недовольство, отмечал автор, проявила городская верхушка в 60—70-х годах XVIII в. в связи с политикой правительства в отношении крестьянских промыслов и торговли. М.Я. Волков видит в борьбе городской буржуазии в 20—80-х годах борьбу за сохранение своих сословных прав и этим объясняет падение ее роли в антифеодальной борьбе. В антифеодальной борьбе за ликвидацию чрезмерных тягот, произвола воевод и других представителей администрации, предоставление горожанам автономии в решении местных городских дел, за консолидацию всех горожан, имевших собственную торговлю и промыслы, в одно сословие наиболее активное участие принимали беднейшие слои посадскою населения29.
Роль городов в антифеодальной борьбе резко снизилась, делает вывод М.Я. Волков, указывая на отсутствие городских восстаний в 20—80-е годы XVIII в. Лишь 70-е годы отмечены волнениями в Москве и участием горожан ряда окраинных городов в восстании под предводительством Е.И. Пугачева. В рассматриваемое время городская буржуазия и все купеческое сословие не ставили даже вопроса о проведении систематических приписок в торгово-промышленное сословие всех лиц, живших в городах и занимавшихся торговлей и промышленностью, т. е. было забыто, по словам М.Я. Волкова, одно из важнейших требований первого этапа, относящегося к 20-м годам XVIII в.30 Созданием гильдейского купечества завершилось, с точки зрения автора, формирование верноподданнической городской буржуазии в России, с 70—80-х годов окончательно ставшей одним из столпов самодержавия.
Наконец, перед тем как перейти к трудам, специально посвященным участию городского населения в восстании Е.И. Пугачева, остановимся на работе, в которой освещается одно из крупнейших движений начала XVIII в., тем более что оно нередко причисляется историками к крестьянским войнам. Автор исследования о восстании под предводительством К. Булавина Е.П. Подъяпольская подчеркивает понимание восставшими важности привлечения на свою сторону городских жителей, о чем свидетельствуют «прелестные письма» в русские города, села и деревни. Города, которые являлись средоточием административной и военной силы правительства, восставшие стремились превратить в оплот повстанческой защиты и повстанческих порядков. Е.П. Подъяпольская отмечала, что в Булавинском восстании помимо крестьян активное участие приняла городская беднота, мелкий посадский люд31.
Вопросы, связанные с характером участия городского населения в крестьянской войне 1773—1775 гг., были поставлены уже на начальных этапах развития советской исторической науки32. Многие концепции тех лет были ошибочными и не подтвердились в ходе дальнейшей исследовательской работы. Но попытки связать вопросы участия городских сословий с оценкой характера восстания под предводительством Е.И. Пугачева были справедливыми.
М.Н. Покровский в статье «Новые данные о пугачевщине» указывал, что казаки «вовсе не были главным элементом... движения». Он придавал большое значение участию в крестьянской войне 1773—1775 гг. провинциального купечества (как и крепостной интеллигенции), обращая внимание на то, что Пугачев и Белобородов были купцами33. Говоря о принадлежности Пугачева к купечеству, Покровский имел в виду рассказы Пугачева Пьянову о торговых операциях в сотни тысяч рублей, которые якобы он совершил.
Кроме того, это был период, когда Покровский оценивал восстание под предводительством Е.И. Пугачева как «зачаток» буржуазной революции, «настоящей» буржуазной революции эпохи торгового капитала34. В предисловии к первому тому сборника документов «Пугачевщина» он отказался от термина «революция» в отношении крестьянской войны 1773—1775 гг. и рассматривал ее как в основном крестьянское движение35.
Однако здесь же он допускал модернизацию, когда писал, что «совместная борьба уральских горнорабочих... и крестьян напоминает нам о той политической смычке пролетариата и крестьянства, которая в тех же местах в 1919 г. помогла нам отбить и разбить Колчака»36. Эта оценка восстания как «рабоче-крестьянского» была повторена Покровским в 1927 г.37 Однако в 1932 г., полемизируя с Г.Е. Меерсоном, подхватившим его же тезис о восстании Пугачева как буржуазной революции, Покровский рассматривал восстание как выступление «феодальных крестьян». Он отмечал, что говорил ранее о восстании как о «буржуазной революции эпохи торгового капитала», имея в виду усиление феодальной эксплуатации крестьян, которое было обусловлено развитием торговли. Крестьянское восстание ставит целью ликвидировать дворянское и насадить крестьянское землевладение, а последнее рождает буржуазию38.
Г.Е. Меерсон вслед за высказанным в свое время мнением Покровского рассматривал восстание, возглавленное Пугачевым, как буржуазную революцию в России. Он объявлял гегемоном движения носителей торгового капитала, которые не хотели чем-либо жертвовать в пользу крестьян39.
У С. Пионтковского находим указание, что восстание Е.И. Пугачева (до его оценке, «властителя дум крепостных людей») отличало от предшествующих восстаний большая организованность, более ярко выраженная идея «буржуазной демократии», более сложная идеология, усиление «буржуазных элементов»40. Близки к вышеизложенным оценкам крестьянской воины были С. Симонов, А.А. Савич41. С.Г. Томсинский подчеркивал, что наиболее активными участниками этого восстания была богатая часть населения (крестьян, купцов и др.). Он ссылается на такие примеры: Пугачев — атаман Терского войска, Падуров — депутат Уложенной комиссии, Салават Юлаев — крупный землевладелец, Алексей Дубровский — мценский купец. В работе отмечается участие купечества, недовольного конкуренцией торгующего дворянства. Позже Томсинский пришел к пониманию восстания как крестьянской войны; он указывал при этом на слабость буржуазных элементов в социально-экономических процессах, происходивших в тот период в России. Но исходя из того, что крестьяне тяготели к свободной торговле, Томинский отмечал, что буржуазные элементы в восстании играли заметную роль. В работе 1931 г. он высказал более четкую точку зрения, утверждая, что именно крестьянские массы были движущей силой восстания42.
Работы Н.Н. Фирсова также отразили модернизацию, свойственную исторической мысли того периода. Обратим внимание на следующий вывод этого исследователя. Он считал, что крестьяне боролись за «социальные, а не политические интересы», т. е. против крепостничества, но не против самодержавия. Активность населения, по его мнению, вытекала из уровня жизни***, поэтому некоторая часть населения не только не приняла участия в восстании, а даже выступала против пугачевцев, например в случае с Ирбитской слободой, жители которой были сравнительно обеспечены43.
В дальнейшем в историографии утверждаются более взвешенные оценки характера и движущих сил восстания под предводительством Е.И. Пугачева. М.Н. Мартынов, много работавший над публикацией источников восстания, не считал возможным признать руководящее значение купечества и торгующего крестьянства. Борьбу крестьян он оценивал как борьбу против крепостного права, «за свободное развитие непосредственного производителя»44.
Интересуясь не только основными участниками восстания, но и представителями других сословий, примкнувшими к восстанию, С.И. Тхоржевский попытался дать объяснение подобным фактам, свидетельствующим о довольно сложном социальном составе его участников. По его мнению, дворян привели в их ряды жажда мести, авантюризм, сельское духовенство — близость к народу, ненависть к помещикам, иногда инстинкт самосохранения. Что касается поведения купцов, встречавших Пугачева с почестями, то ими, как правило, руководил также инстинкт самосохранения (за исключением некоторых представителей мелкого купечества, таких, как Дубцев, Евсевьев, Семенов).
Тхоржевский указывал, что в крестьянской воине стирались сословные, национальные и религиозные различия. В восстании участвовала только часть купечества, которая «отбилась от того занятия, которое полагалось их сословию, и стояла на самом низу социальной лестницы». Торговцев-купцов и торгующих крестьян он считал не столько участниками, сколько жертвами восстания. Оценивая крестьянскую войну как «буржуазное движение», Тхоржевский указывал, что данная оценка не вытекает из того, что его организовали торговцы-капиталисты, оно рассматривается в таком качестве в силу того, что ликвидация крепостничества расчищала путь к капитализму и обнаруживала тяготение зависимых крестьян к превращению в независимых, использующих наемный труд45.
По своей объективной направленности восстание Пугачева, считает он, было буржуазным движением, ибо победа обеспечивала «развитие буржуазного способа производства»46. Это движение «буржуазное по своей объективной цели (если можно так выразиться), но глубоко демократическое по социальному составу». Оно всколыхнуло преимущественно земледельческие массы и было аграрным47.
Из работ раннего периода советской историографии обращает на себя внимаше статья Е.Н. Кушевой обстоятельностью исследования социально-экономической истории Саратова и попыткой найти в ней объяснение событий, развернувшихся в городе в период пугачевского движения. Касаясь участия горожан, Е.Н. Кушева отмечает, что отношение различных слоев саратовского купечества к Пугачеву не было однородным, поэтому вряд ли правомерно обычное толкование эпизода с посылкой саратовским купечеством к Пугачеву парламентером «лучшего купца», при полной безнадежности отстоять город и недоразумениях между властями, как выражение их «единодушного сочувствия Пугачеву»48.
В своей книге, посвященной просветителю С.Е. Десницкому, С.А. Покровский, исходя из материалов Уложенной комиссии, в частности городских наказов, высказывает некоторые общие суждения, касающиеся в целом самосознания нарождавшейся буржуазии, процесса формирования ее политической идеологии. Так, оценивая стремление купечества получить право на использование труда крепостных крестьян, он подчеркивал, что это стремление противоречило классу, основывавшему свою экономическую деятельность на принципе вольнонаемного труда, а потому «враждебному феодальному общественному строю с господством крепостных отношений». Слабая и неорганизованная, нарождавшаяся буржуазия России в лице купечества уповала на милость монархов, добиваясь от властей поддержки. Активность работных людей во время восстания Пугачева «насмерть перепугала купечество», оно стало еще более «откровенно раболепствовать перед самодержавием». Иными словами, Покровский считал возможным ставить вопрос только о влиянии крестьянской войны 1773—1775 гг. на самосознание купеческого сословия, причем в сторону усугубления его консервативных проявлений49.
Среди большого количества трудов, посвященных крестьянской войне под предводительством Е.И. Пугачева, тема участия работных людей занимает значительное место50. Но это — один из аспектов проблем, относящихся к участию горожан, так как только некоторая часть работных людей в специфических условиях развития мануфактурной промышленности России принадлежала к горожанам, они далеко не исчерпывали состава населения городов. Когда же исследователи обращались к событиям в городах в период этого крупнейшего народного движения, то освещали отдельные факты или борьбу повстанцев за тот или иной город51.
Событиям в Ирбитской слободе во время крестьянской войны посвятил свою статью А.И. Андрущенко, вложивший немало усилий в разработку восстания в целом. Однако общее заключение автора, касающееся позиции зажиточной верхушки торгового населения Ирбитской слободы как якобы характерной для городского торгового населения Сибири, нуждается в подкреплении конкретным материалом. А.И. Андрущенко считает, что купечество таких сибирских городов, как Тобольск, Тюмень, Ялуторовск, Краснослободск, Туринск, Верхотурье, вокруг которых бушевала крестьянская война, служило «надежным оплотом царских карательных сил. Купцы и цеховые снабжали карателей людьми, оружием, продовольствием» и др.52
Связь «с большой торговлей», наверное, имела значение, но вряд ли полностью исключала возможность принятия новой власти. Позицию сибирского купечества А.И. Андрущенко противопоставляет позиции сельских «лучших» людей, «прожиточных» крестьян, мало связанных с большой торговлей и с властями. Последние, по его мнению, терпели наравне с крестьянской массой феодальный гнет абсолютистского государства, произвол и бесчинства чиновников как гражданских, так и военных, поэтому вместе с крестьянами участвовали в антифеодальной борьбе, нередко в качестве застрельщиков и вожаков. Наверное, в данном случае не стоит игнорировать и тот факт, что на купечество тоже ощутимо давил груз господствовавших в стране феодальных отношений. Зажиточные крестьяне тоже торговали, и это не мешало их участию в восстании.
Небольшой специальный раздел об участии в восстании Пугачева дворян, офицеров и купцов имеется в коллективном трехтомном труде, посвященном этому движению. Автор этого раздела С.А. Филатов отмечает, что степень участия купеческого сословия на каждом из этапов крестьянской войны была разной. Если на первом и втором этапах купцов в армии Пугачева были единицы, то на третьем этапе «картина резко изменилась»: они не только встречали Пугачева, но и шли в повстанческую армию. Он высказывает предположение о причинах такого поведения купечества, и их нельзя не признать в той или иной мере обоснованными. Основной причиной, по которой купцы городов Южного Урала и Западной Сибири не поддержали восстание, было, по его мнению, «более предпочтительное экономо-географическое положение купечества этих городов, расположенных в промышленно развитом для того времени Уральском районе». К этому Филатов прибавляет то, что, удаленные от центра, они меньше испытывали конкуренцию в своих промыслах со стороны дворянства и торгующего крестьянства. И третье — повстанцы не старались при осаде Оренбурга, Уфы, Кунгура, Челябинска привлечь купечество на свою сторону, не обращались к ним в своих воззваниях.
В худшем положении находились, пишет автор, купцы правобережья Волги, «промышлявшие в основном или сельскохозяйственными товарами (хлеб, скот), или товарами, произведенными из сельскохозяйственного сырья (кожи, мыло, сало, москательные товары и т. д.), так как район этот был в основном земледельческим. К тому же особенно прибыльная в этом районе статья доходов — винокурение — была с 1755 г. в руках дворян. Это влияло на торговлю хлебом». Кроме указанных причин учитывается влияние процесса дифференциации внутри посадской общины, выделение верхушки «капиталистых» купцов, эксплуатировавших городскую посадскую бедноту. В лагерь повстанцев, указывает автор, переходили в основном обедневшие купцы, которые не владели капиталом и даже не вели мелочной торговли, нередко занимаясь ремеслами и работой по найму. Что касается более зажиточных слоев купечества, то «страх за свою жизнь и за капитал» заставлял отдельных представителей переходить на сторону восставших53.
В итоге, заключает автор, участие купцов, как и дворян и офицеров, было эпизодическим, случайным, что не совсем согласуется с отмеченной им самим активностью поволжского купечества.
Обращаясь к историографии последних лет54, следует выделить наметившиеся новые подходы к разработке истории народного протеста. В этом плане привлекают внимание работы И.В. Побережникова, И.Ф. Прохорова как по конкретному материалу, так и по отношению к поставленной проблеме — взаимосвязи города и деревни в сфере классовой борьбы55.
Присоединившись к господствующему в историографии мнению о консерватизме русской буржуазии, проявившемся уже в период становления этого класса, а также к оценке выступлений российского предпролетариата, практически не отличавшихся в XVIII в. от крестьянских, И.В. Побережников отмечает, что движения городского населения нередко сопровождались выступлениями окрестных крестьян, а наиболее крупные крестьянские восстания, в первую очередь крестьянские войны, вовлекали и жителей городов. Он стремится выяснить, сказалось ли воздействие города с новой общественной силой, сословием горожан, на идеологии крестьянского протеста. Приводимые им новые материалы о крестьянских волнениях в довольно обширном регионе Западной Сибири показывают не только участие, но и известное влияние представителей городских сословий в ходе того или иного выступления крестьян второй половины XVIII в.
Во время крестьянской воины 1773—1775 гг. сибирские города в большинстве своем не поддержали Пугачева, и автор объясняет этот факт тем, что богатое купечество испугалось стихии «исступленной черни». Сказалась, отмечает автор, и «хитроумная социальная политика сибирской администрации», меры по укреплению городов и усилению гарнизонов.
И все же эти меры не воспрепятствовали тому, что заводские люди — русский предпролетариат, «типичное население промышленных городов и поселков», помогали «Петру III» — Пугачеву. Не только крестьяне, но и жители многих городов Западной Сибири распространяли слухи в пользу Пугачева, внушали, например, ехавшим через Верхотурье разным людям, в том числе купцам «противности» присяге е. и. в.56
«Идеологическое» соприкосновение (контакты) города и деревни, по словам автора, со временем увеличивались, и этому содействовали укреплявшиеся связи деревни и города, отход крестьян в города. Но качественные изменения во взаимоотношениях города и деревни происходили позже, на разночинном этапе освободительного движения.
Автор прав, относя к числу важных задач выявление в идеологии классового протеста крестьян того, что принадлежало только горожанам, и того, что принадлежало крестьянству57.
Если И.В. Побережников в своих выводах и наблюдениях основывался на документальных материалах по Западной Сибири, то М.Ф. Прохоров использовал материалы о разных формах борьбы крестьянства главным образом в Европейской России. События, которые он освещает, хронологически относятся ко времени, предшествовавшему восстанию под предводительством Е.И. Пугачева. Большое значение при изучении проблемы влияния городских низов и разночинцев на антифеодальную борьбу И.Ф. Прохоров видит не только в выяснении связей между городским и сельским населением, но и в выявлении особенностей классовой борьбы, в том числе крестьянской войны 1773—1775 гг., истоков освободительного движения, становления разночинной интеллигенции и т. д.
В работе показаны разные формы помощи городских жителей в ходе борьбы крепостного крестьянства России середины XVIII в.: составление челобитных и их подача в правительственные учреждения, распространение слухов о крестьянской воле, ходатайство в качестве поверенных крестьянских дел в разных судебных инстанциях, непосредственное участие в выступлениях крепостных крестьян и т. д.
Эти действия «добровольных помощников» из среды разночинцев и посадских людей позволяют автору сделать вывод об «определенном воздействии на мировоззрение крестьян и ход их борьбы». Чаще всего, пишет И.Ф. Прохоров, «упорный и решительный характер носили те волнения, во время которых крестьяне поддерживали тесный контакт с городскими жителями»58, причем разными по социальной принадлежности, в том числе купеческого сословия (например, елецкий купец Федор Назаров, выступавший в качестве крестьянского поверенного).
В целом же, как считает автор, можно говорить лишь о «первых шагах представителей формирующейся разночинной интеллигенции в общественном движении народных масс, о намечавшихся тенденциях социальной близости между трудовыми слоями городского и сельского населения России в их борьбе против феодально-крепостнических порядков»59. В выводах о «намечавшихся тенденциях» автор слишком осторожен, даже учитывая приведенный им в статье материал.
Обобщая изложенное, следует отметить, что если городские восстания XVI—XVII вв. изучались довольно интенсивно, и историография располагает рядом крупных исследований, то волнения в городах следующего столетия, в том числе периода восстания Е.И. Пугачева, имеют довольно скромную историческую литературу, в которой остается немало пробелов. Такое положение, не отражающее их значения как формы классовой борьбы и «немаловажного резерва широких народных движений»60, в некоторой степени объясняется исторической спецификой жизни городов XVIII в., сравнительно небогатой крупными социальными конфликтами.
Остается недостаточно изученной проблема влияния крестьянской войны 1773—1775 гг. на последующее развитие России. Хотя в общей форме эта проблема ставится в большей части исследований, посвященных восстанию Е.И. Пугачева, однако применительно к истории городов она разработана слабо. Это следствие недооценки важности изучения роли городского населения в крестьянской войне 1773—1775 гг.
Источники
Разработка проблем, поставленных в монографии, ведется на основе материалов ЦГАДА и ЦГВИА СССР. В ЦГАДА исследованы следующие фонды: Уголовные дела по государственным преступлениям (VI разряд Госархива), Преображенский приказ, Тайная канцелярия и Тайная экспедиция (VII разряд Госархива), Оренбургская губернская канцелярия (ф. 1100), Тайная экспедиция, Казанская и Оренбургская секретные комиссии (ф. 349), Архив Паниных (ф. 1274), Арзамасская провинциальная канцелярия (ф. 419). Из ЦГВИА привлечены разнообразные материалы фонда Секретной экспедиции Военной коллегии (ф. 20).
Основной категорией используемых источников являются указы и манифесты повстанцев, записи допросов в следственных делах, которые возбуждались властями, местными и центральными, над участниками крестьянской войны. Власти, опасаясь скопления в тюрьмах участников восстания, в том числе «законных» городских граждан, в ряде случаев детальный расследованием вины каждого не занимались, напротив, спешили скорее закончить допросы. Отсюда дефекты следственных дел и их незавершенность.
Кроме того, необходимо учитывать, что в ряде случаев участники восстания, чтобы избежать суровою наказания, рисовали искаженную картину своего участия, объясняя его во многих случаях принуждением со стороны представителей армии Пугачева, скрывали факты и отказывались от признания вины. Тем не менее записи допросов и следственные дела дают материал о событиях в городах, основных участниках, в том числе из купечества, их биографические данные. Эти документы являются ценным источником для изучения сознания горожан. Более реальные факты выявляются в тех случаях, когда сохранились протоколы допросов на разных инстанциях следствия того или иного участника, в связи с этим представляется возможность их сопоставлять и анализировать.
Обращаясь к конкретным следственным делам, укажем прежде всего наиболее крупные из них. «Дело о ржевском купце Астафы Долгополове, являвшемся к Пугачеву с ложным известием будто бы послан к нему от великого князя Павла Петровича с подарками» (на 166 местах), начато 2 октября в Ржевской провинциальной канцелярии и закончено 12 ноября 1774 г. в Москве в Тайной экспедиции. Оно содержит аналогичные другим следственным делам документы: скрепленные рукой самого подследственного протоколы допросов, переписку должностных лиц и др. В дело вошли протоколы допросов Долгополова (подлинники и копии) от 2 октября 1774 г., 11 октября, 12 ноября и дополнения к ним61, а также запись допросов в Тайной экспедиции А.Н. Перфильева и Канзафара Усаева62.
Большой интерес представляет «Дело о ложном извете на казанского архиепископа Вениамина от беглого капрала Ильи Аристова, дьякона Алексея Ионина, семинариста Степана Львова и купца Александра Огородникова» (на 174 л.), так как дает материал для исследования восстания в г. Казани. В нем находим подлинник донесения казанского губернского магистрата от 12 июня 1774 г. в Казанскую секретную комиссию, в котором подробно изложены факты, свидетельствующие об участии купца Александра Огородникова в восстании под предводительством Е.И. Пугачева. Донесение подписано президентом Александром Чекмаревым. В деле имеется запись допроса Огородникова, произведенного после вторичного ареста. Здесь же собственноручное объяснение семинариста С.Ф. Львова63.
Дело о саранском купце Матвее Иванове, числившемся приверженцем раскольников, состоит из копии донесения П.С. Потемкину от дворцового крестьянина Алексея Протопопова от 3 ноября 1774 г., черновиков записей допросов и очных ставок Матвея Иванова, И. Попова, А. Протопопова64.
Использовано большое следственное «Дело о присланных Пензенской провинциальной канцелярией инвалидной команды майоре Гавриле Герасимове, секретаре Тихоне Андрееве, майоре Андрее Салманове, прапорщике Илье Григорьеве, прапорщиках Елизаре Сулдяшеве, бургомистре Борисе Елизарове и о содержащемся в Казане купце Андрее Кознове»65. Оно отличается тем, что соединяет целый ряд записей допросов арестованных участников взаимопроверенных, так как освещают одно событие — восстание в Пензе.
Дело «О раскольнике Горбунове с товарищи» (на 241 л.) включает записи допросов в Казанской следственной, а затем в Тайной экспедиции многих причастных лиц из числа жителей г. Саратова, а также копии некоторых писем подследственных, переписку М.Н. Волконского, А.А. Вяземского, П.С. Потемкина и ряда представителей местных властей66.
К важным источникам по изучению крестьянской войны 1773—1775 гг. следует отнести сохранившиеся в архивных фондах так называемые ведомости, содержащие сводную картину по разным вопросам и составлявшиеся воеводскими канцеляристами в качестве справки (за те или иные периоды). Среди них привлекают внимание прежде всего «ведомости о колодниках...», «экстракты учиненным из дел...», дошедшие до нас в черновиках, копиях, подлинниках, например «Экстракт учиненным из дел, произведенных в Казанской секретной комиссии, о содержанных во оной колодниках с показанием учиненного об них решения». В такого рода источниках указываются имена арестованных участников восстания, их возраст, содержание обвинения, социальное происхождение и др. Но они сообщаются в конспективной форме, иногда без указания социальной принадлежности подследственного, хронологии событий. Эти особенности, а также их неполная сохранность затрудняют получение сводных данных по интересующим исследователя вопросам. Использование их в комплексе с другими источниками дает более ощутимые результаты.
В работе привлечена также такая официальная документация, как рапорты, донесения, сообщения, ордера. Несмотря на тенденциозность этих документов, из них можно извлечь конкретные факты по истории восстаний в городах в период крестьянской войны 1773—1775 гг., об отношении властей и мерах подавления народного протеста.
В монографии использованы также опубликованные источники.
Значительная часть важнейших источников по истории восстания под предводительством Е.И. Пугачева включена в такие издания, как «Пугачевщина» (М.; Л., 1926—1931. Т. 1—3), «Дон и Нижнее Поволжье в период крестьянской войны 1773—1775 гг.» (Ростов-н/Д., 1961), «Крестьянская война под предводительством Емельяна Пугачева в Чувашии» (Чебоксары, 1971), «Крестьянская война 1773—1775 гг. в России: Документы из собрания Гос. ист. музея» (М., 1973), «Документы ставки Е.И. Пугачева, повстанческих властей и учреждений 1773—1774 гг.» (М., 1973) и др. Весьма ценной стороной этих публикаций является то, что в них помещено большое число документов, исходивших из лагеря восставших.
Из опубликованных материалов привлечены наказы депутатов в «Комиссию об уложении» 1767 г., материалы обсуждения городских наказов, изданные в нескольких томах «Сборника Русского исторического общества» (Т. 8, 93, 107, 134 и др.). Наказы являются важным источником, содержащим концентрированную информацию о жизни русских городов кануна крестьянской войны 1773—1775 г., об условиях развития торговли и промыслов и др. Городские наказы раскрывают основные требования, с которыми в тот период выступали горожане, прежде всего купечество. Поскольку каждый город представил наказ, то это дает возможность исследовать не только содержание требований горожан, но и их региональные особенности. Наказы — это один из источников для изучения идеологии формировавшейся городской буржуазии.
Анализ этих документов ведется с привлечением материалов обсуждения городских наказов в общем собрании. «Мнения», «предложения» депутатов сохранились и опубликованы в «Сборнике Русского исторического общества» в подлинниках и в изложении «Дневных записок Большого собрания». «Мнения», «предложения» депутатов о положении купеческого сословия были разными по содержанию. Депутаты давали краткую или развернутую информацию по затрагиваемым вопросам. Первые, заявляя себя сторонниками определенных законов, ограничивались констатацией некоторых положительных или отрицательных сторон жизни сословия, интересы которого защищали. Другие, аргументируя свои позиции, делали экскурсы в историческое прошлое с целью доказать заслуги купечества, подробно раскрывали настоящую его деятельность, указывали на последствия предлагаемых нововведений для отдельных сословий и экономики России в целом.
Примечания
*. В XVII в. посадские люди выдвигали такие общесословные требования, как упорядочение налогов и форм их разверстки, уничтожение частного землевладения в городах. Они добивались монополии на внутренних рынках и ограждения их от проникновения и использования представителями иностранного капитала, а также новой протекционистской политики таможенных сборов. Посадские люди боролись против воеводско-дьяческих поборов и злоупотреблений, за развитие местного самоуправления под эгидой центральной власти. См.:Дубровский А.М., Чистякова Е.В. Советская историография социальных движений в Москве ХУ1-XVII вв. // Русский город. М., 1984. Вып. 7. С. 107.
**. Данный вывод показывает, что высказанное в свое время замечание В.В. Мавродина в адрес П.К. Алефиренко, что большая численность тех или иных участников — не бесспорный показатель их большей активности, было не лишено оснований. См.: Крестьянская война в России в 1773—1775 годах: Восстание Пугачева. Л., 1961. Т. 1. С. 459.
***. С.И. Тхоржевский, напротив, считал, что восстание началось не там, где население было наиболее угнетено, а там, где оно было менее «связано правительственной системой» и где имело возможность организоваться для выступления. См.: Тхоржевский С.И. Социальный состав пугачевщины // Труд в России. 1925. Кн. 1.
1. Клокман Ю.Р. Очерки социально-экономической истории городов Северо-Запада России в середине XVIII в. М., 1960; Он же. Историография русских городов второй половины XVII—XVIII в. // Города феодальной России. М., 1966; Он же. Социально-экономическая история русского города: Вторая половина XVIII века. М., 1967.
2. Корсак А. О формах промышленности вообще и о значении домашнего производства в Западной Европе и России. М., 1861; Дитятин И.И. Устройство и управление городов России. СПб., 1875. Т. 1: Города России в XVIII столетии; Кизеветтер А.А. Посадская община в России XVIII ст. М., 1903; Милюков П. Очерки по истории русской культуры. СПб., 1909. Ч. 1.
3. Клокман Ю.Р. Социально-экономическая история русского города. С. 7.
4. Дитятин И.И. Указ. соч. Т. 1. С. 415, 416.
5. Сб. РИО. СПб., 1900. Т. 107. С. VI—VII.
6. История Москвы. М., 1953. Т. 2; Очерки истории Ленинграда. М.; Л., 1955. Т. 1; Очерки истории СССР: Период феодализма: Россия во второй половине XVIII в. М., 1956.
7. Рындзюнский П.Г. Городское гражданство дореформенной России. М., 1958: Он же. Основные факторы городообразования в России второй половины XVIII в. // Русский город. М., 1976. Вып. 1.
8. Рындзюнский П.Г. Городское гражданство... С. 26, 46.
9. Рындзюнский П.Г. Новые города России конца XVIII в. // Проблемы общественно-политической истории России и славянских стран. М., 1963. С. 359.
10. Рындзюнский П.Г. Изучение городов России первой половины XIX в. // Города феодальной России. С. 69.
11. Клокман Ю.Р. Социально-экономическая история русского города. С. 207—323.
12. Архангельский С.И. Очерки по истории промышленного пролетариата Нижнего Новгорода и Нижегородской области XVIII—XIX вв. Горький, 1950; Сербина К.Н. Очерки из социально-экономической истории русского города: Тихвинский посад в XVI—XVIII вв. М.: Л., 1951; Иофа Л.Е. Города Урала. М., 1951, ч. 1; Феодальный период; Дружинина Е.И. Северное Причерноморье в 1775—1800 гг. М., 1959; Полянский Ф.Я. Городское ремесло и мануфактура в России XVIII в. М., 1960; Громыко М.М. Западная Сибирь в XVIII в. Новосибирск, 1965; и др.
13. Водарский Я.Е. Население России в конце XVII — начале XVIII века: (численность, сословно-классовый состав, размещение). М., 1977; Кабузан В.М. Население России XVIII — начала XIX в.: Рукопись (М.; Ин-т ист. СССР АН СССР); Водарский Я.Е., Кабузан В.М. Города России во второй половине XVIII — середине XIX в.: (К вопросу о типологии) // Феодализм в России: Тез. докл. и сообщ.: Юбил. чтения, посвящ. 80-летию со дня рождения акад. Л.В. Черепнина. М., 1985; Водарский Я.Е. Русский город в эпоху феодализма: (К пробл. городообразования) // Феодализм в России: Сб. ст. и воспоминании, посвящ. памяти акад. Л.В. Черепнина. М., 1987; Голикова Н.Б. Очерки по истории городов России конца XVII — начала XVIII В. М., 1982; Рабинович М.Г. Очерки этнографии русского феодального города: Горожане, их общественный и домашний быт. М., 1978; Он же. Очерки материальной культуры русского феодального города. М., 1988; Аксенов А.И. Генеалогия московского купечества XVIII в.: Из истории формирования русской буржуазии. М., 1988.
14. Русский город. М., 1976—1986. Вып. 1—8; Генезис и развитие капиталистических отношений на Урале. Свердловск, 1980; Историческая география России XVIII в. м., 1981. Ч. 1: Города, промышленность, торговля; Сибирские города ХУЛ — начала XX в. Новосибирск, 1981; Резун Д.Я. Очерки изучения сибирского города конца ХУ1 — первой половины XVIII в. Новосибирск, 1982; Развитие промышленности и рабочего класса горнозаводского Урала: Промышленность в досоветский период. Свердловск, 1982; Промышленность Сибири в феодальную эпоху (XVI — середина XIX в.). Новосибирск, 1982; Емельянов Н.Ф. Город Томск в феодальную эпоху. Томск, 1984; Промышленность и торговля в России XVII—XVIII вв. М., 1983; Город и деревня Сибири в досоветский период: Бахрушинские чтения, 1984. Новосибирск, 1984; Проблемы социально-экономической истории феодальной России. М., 1984; Торговля, промышленность и город в России XVII — начала XIX в. М., 1987.
15. Преображенский А.А. Город, деревня и государственная власть в России в XVII—XVIII вв. // Деревня и город Урала в эпоху феодализма: Проблемы взаимодействия. Свердловск, 1986. С. 5, 13.
16. Алефиренко П.К. Чумной бунт в Москве 1771 г. // Вопр. истории. 1947. № 4; Она же. Классовая борьба, политическая жизнь и общественная мысль Москвы // История Москвы. М., 1953. Т. 2; Бернадский В.Н. Классовая борьба в русском городе в третьей четверти XVIII в. // Учен. зап. Ленингр. пед. ин-та им. А.И. Герцена. Л., 1957. Вып. 131; Он же. Очерки истории классовой борьбы и общественно-политической мысли России в третьей четверти XVIII в. // Там же. Л., 1962. Вып. 229; Рындзюнский П.Г. Города // Очерки истории СССР: Период феодализма: Россия во второй четверти XVIII в. М., 1957; Кафенгауз Б.Б. Город и городская реформа 1785 г. // Там же; Клокман Ю.Р. Социально-экономическая история русскою города; Крестьянская война в России в 1773—1775 годах: Восстание Пугачева. Л., 1961. Т. 1.
17. Очерки истории СССР: Период феодализма: Россия во второй четверти XVIII в. С. 197.
18. Клокман Ю.Р. Социально-экономическая история русского города. С. 64.
19. Алефиренко П.К. Чумной бунт в Москве 1771 г.; Бернадский В.Н. Классовая борьба...
20. Бернадский В.Н. Очерки истории классовой борьбы и общественно-политической мысли России в третьей четверти XVIII в. С. 32, 77—78.
21. Бернадский В.Н. Классовая борьба... С. 242.
22. Там же. С. 266.
23. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. С. 461, 453.
24. О времени крестьянской воины М.Ф. Прохорову принадлежит статья «Отголоски восстания Е.И. Пугачева в Москве» (Русский город. М., 1976).
25. Прохоров М.Ф. Московское восстание в сентябре 1771 г. // Русский город. М., 1979. Вып. 2. С. 134: Ковальчук А.В. Мануфактурные рабочие Москвы 1771 г. // Торговля, промышленность и город в России XVII — начала XIX в. С. 133—155; Леонидов В.В. Московское восстание 1771 г. в свидетельствах современников // Исследования по источниковедению истории СССР дооктябрьского периода. М., 1987. С. 182—197.
26. Долгова С.Р. Записки очевидца о чумном бунте в Москве в 1771 г. // Сов. арх. 1976. № 6.
27. Прохоров М.Ф. Московское восстание... С. 140.
28. Там же. С. 139, 140.
29. Волков М.Я. Формирование городской буржуазии в России XVII—XVIII вв. // Города феодальной России. С. 186, 187.
30. Там же. С. 197, 198.
31. Подъяпольская Е.П. Об участии городских низов в Булавинском восстании // Города феодальной России. С. 371.
32. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Т. 1. Раздел «Историография Крестьянской войны 1773—1775 годов в России». С. 129—181.
33. Покровский М.Л. Новые данные о пугачевщине // Вестн. Ком. акад. 1925. Кн. 12. С. 227—229.
34. Там же. С. 229, 235.
35. Пугачевщина. М.; Л., 1926. Т. 1. С. 4.
36. Там же. С. 13.
37. Покровский М.Н. Неправда об историках-марксистах // Историк-марксист. 1927. № 3. С. 219.
38. Покровский М.Н. К вопросу о пугачевщине // Там же. 1932. № 1/2 (23/24). С. 75—77.
39. Меерсон Г.Е. Ранняя буржуазная революция в России: Пугачевщина // Вестн. Ком. акад. 1925. Кн. 13; Он же. К историко-социологическому спору о пугачевщине // Учен. зап. пед. фак. Сарат. ун-та. Саратов. 1929. Т. 7, вып. 3. Отд. отт.
40. Пионтковский С. Историография крестьянских войн в России // Историк-марксист. 1933. № 6.
41. Симонов С. Пугачевщина. Харьков. 1931: Савич А.А. Очерки истории крестьянских волнений на Урале в XVIII—XX вв. М., 1931.
42. Томсинский С.Г. Роль рабочих в пугачевском восстании // Красная новь. 1925. № 2. С. 180, 181; Он же. О характере пугачевщины // Историк-марксист. 1927. № 6; Пугачевщина. М.; Л., 1931. Т. 3. С. III—VIII.
43. Фирсов Н.Н. Разин и разинщина. Пугачев и пугачевщина. Казань, 1930; Он же. Чтения по истории Сибири. М., 1921. Вып. 2. С. 53.
44. Мартынов М.Н. Пугачевское движение на заводах Прикамского края // Крепостная Россия. Л., 1930. С. 179; Он же. Против буржуазной тенденции в советской исторической науке: (По поводу книги О.И. Тхоржевского «Пугачевщина в помещичьей России») // Пробл. марксизма. 1930. № 56.
45. Тхоржевский С.И. Пугачевщина в помещичьей России: Восстание на правой стороне Волги в июне—октябре 1774 года. М., 1930. С. 144, 150, 177; Он же. Социальный состав пугачевщины // Труд в России. 1925. Кн. 1. С. 177.
46. Тхоржевский С.И. Крестьянство и пугачевщина: К вопросу о социальном содержании пугачевщины // Зап. науч. о-ва марксистов. 1928. № 4. С. 73.
47. Тхоржевский С.И. Пугачевщина в помещичьей России. С. 179.
48. Кушева Е.Н. Саратов в третьей четверти XVIII века. Саратов, 1928. С. 56.
49. Покровский С.А. Политические и правовые взгляды С.Е. Десницкого. М., 1955. С. 21, 22.
50. Мартынов М.Н. Пугачевское движение на заводах Южного Урала // Зап. науч. о-ва марксистов. 1928. № 1/2; Он же. Пугачевское движение на заводах Прикамского края; Он же. Саткинский завод во время восстания Емельяна Пугачева // Ист. зап. М., 1956, Т. 58; Сергеева Н.И. Крестьяне и работные люди заводов Южного Урала в Крестьянской войне 1773—1775 гг.: Дис. ... канд. ист. наук. Л., 1953; Сот Д.Ш. Крестьянская война 1773—1775 гг. в районе Пермских заводов: Дис. ... канд. ист. наук. Л., 1954; Александров А.И. Участие народных масс Южного Урала в Крестьянской войне под руководством Е.И. Пугачева. Челябинск, 1957; Ушаков И. Ф Работные люди Белорецкого завода в Крестьянской войне 1773—1775 гг. // История СССР. 1960. № 6; История рабочего класса СССР: Рабочий класс России от зарождения до начала XIX в. М., 1983; и др.
51. Акимова Т.М., Ардабацкая А.М. Очерки истории Саратова (XVII и XVIII вв.). Саратов, 1940; Зевакин М. Пугачев в Саранске // Лит. Мордовия. 1952. № 6 (10); Рысляев Л.Д. Пугачев в Саратове // Вестн. ЛГУ. Сер. истории, яз. и лит. 1962. № 8, вып. 2; Он же. Восстановление содержания саратовского указа Пугачева и датировка двух его указов к донским казакам // Учен. зап. Псков. пед. ин-та им. С.И. Кирова. 1964, № 21; Курмачева М.Д. Города Среднего Поволжья в восстании под предводительством Е.И. Пугачева // Города феодальной России; и др.
52. Андрущенко А.И. Ирбитская торговая слобода и пугачевское восстание // Города феодальной России. С. 477, 478; Он же. Крестьянская война 1773—1775 гг. на Яике, в Приуралье, на Урале и в Сибири. М., 1969. С. 230, 231.
53. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах: Восстание Пугачева. Л., 1970. Т. 3. С. 343—347.
54. Овчинников Р.В. Шнифесты и указы Е.И. Пугачева: Источниковед. исслед. М., 1980; Гвоздикова И.М. Салават Юлаев: Исслед. документ. источников. Уфа, 1982; Пронштейн А.П., Мининков Н.А. Крестьянские войны в России XVII—XVIII веков и донское казачество. Ростов н/Д., 1983; и др.
55. Для более раннего периода эта проблема ставится в статье В.М. Соловьева «К вопросу об участии городского населения в Крестьянской воине под предводительством С.Т. Разина» (История СССР. 1982. № 2).
56. Побережников И.В. Влияние города на идеологию классовою протеста крестьян Западной Сибири в XVIII в. // Город и деревня Сибири в досоветский период. С. 60.
57. Там же. С. 64.
58. Прохоров М.Ф. Влияние городских низов и разночинцев на классовую борьбу крестьян России в середине XVIII в. // Русский город. М., 1986. Вып. 8. С. 133, 134.
59. Там же. С. 154.
60. Буганов В.И. О характере и исторической роли городских восстаний в России XVII в. // Феодализм в России. С. 280.
61. ЦГАДА. Ф. 6. Д. 425. Л. 56—143, 149—165 об.
62. Там же. Л. 30—50.
63. Там же. Д. 468. Л. 69—75, 117—120 об.
64. Там же. Ф. 349. Оп. 1, ч. 2. Д. 7287. 1774 г. Л. 1—8.
65. Там же. Ф. 6. Д. 453. Л. 1—93.
66. ЦГАДА. Ф. 7. Д. 2428.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |