Предисловие

Трудовые массы русского и украинского казачества сыграли выдающуюся роль в многовековом антифеодальном и национально-освободительном движении народов нашей страны. Незабываемые события этой борьбы — яркие страницы героической летописи нерушимой дружбы и боевого содружества народов России выступавших против гнета правящих классов и самодержавия. В 1773—1775 годах развернулась крупнейшая в истории России Крестьянская война. Эпизоды тех далеких дней, чаяния повстанцев запечатлены в целом ряде источников. Так, например, в многочисленных документах, исходивших от самих участников Крестьянской войны, постоянно подчеркивалось, что война начата во имя ниспровержения ненавистного крепостнического строя. Обращаясь ко всем угнетенным и обездоленным, руководитель Крестьянской войны Емельян Пугачев и другие предводители восставших указывали на стремление помещиков и их правительства расширять и усиливать крепостнический гнет, призывали народ — крестьян, казаков, горожан, работных людей, «инородцев» — решительно и единодушно восстать на борьбу за свою свободу, за уничтожение существующего сословного деления, за установление такого общества, в котором все имели бы равные права перед законом, выступали за создание казацкого строя.

В указе Пугачева (август 1774 года), в котором излагалась программа восставших, говорилось о том, что кровопийцы-дворяне «подвергнули... всию Россию себе в подданство, с наложением великих отягощениев и доведя ее до самой крайней гибели, чрез что как Яицкоя, Донское и Волское войско ожидали своего крайнего разорения и истребления. Что нами обо всем выше прописаном отечески соболезновав... намерены... от их злодейского тиранства свободить и учинить во всей России волность... то б желающые оказать ревность и усердие для истребления вредительных обществу дворян явились бы в Главную нашу армию...»¹.

Представители класса помещиков во главе с Екатериной II пытались утвердить определенный взгляд на Крестьянскую войну, на участие в ней казачества и т. д. Они стремились представить дело так, будто это восстание, потрясшее Россию, не имело глубоких причин, будто оно начато по «наущению» беглого донского казака Пугачева, который сумел «подбить» нескольких недовольных яицких казаков, а потом с их помощью и с помощью других «легковерных» ополчился против «законных» порядков. Такова была официальная, правительственная версия о причинах Крестьянской войны, рассчитанная на «обработку» общественного мнения в России и за границей. Неофициальное же заключение, к которому пришло правительство, было иным. На основании изучения следственных и других материалов Екатерина II и ее окружение пришли к выводу, что подлинным инициатором и застрельщиком Крестьянской войны явился не Пугачев, а яицкие казаки «непослушной» (или народной) партии. Эти казаки уже несколько десятилетий подряд ожесточенно сопротивлялись наступлению крепостничества. После подавления восстания 1772 года на Яике многие из них скрылись в труднодоступных, глухих местностях края и готовили новое выступление. Мысль о том, что Пугачев явился в действительности лишь орудием «непослушных» яицких казаков, подставной фигурой «доброго» царя, служащей целям вовлечения в восстание крестьянства, горожан и вообще всех недовольных, со всей отчетливостью была высказана Екатериной II в ее Записке, составленной в 1775 году. «Когда, — писала в ней императрица, — воспоследовало за таковыя преступления (имеется в виду восстание 1772 года на Яике. — И.Р.) правильное мщение, то зломыслящия (яицкие казаки. — И.Р.) изыскали чудовищу, донскаго беглаго казака Емельяна Пугачева, который быв на все ими затеваем[ом] преклонно, присвояя себя высокое имя покойнаго императора Петра III, с ними, по их воля и наставлению, из которых... и выходить не смел, учинил все те злыя дела, кои без содрогании душевнаго и телеснаго никакой смертной слышать не будет»².

После подавления Крестьянской войны 1773—1775 годов идеологи самодержавия пытались доказать «незаконность» существования казачества, необходимость его уничтожения, возвращения казаков — бывших беглых крепостных — в крепостное ярмо. П. Рычков, например, в своей Летописи от 1775 года утверждал, «что войско Яицкое начало свое имеет от небольшой артели беглых... и что оная разбойничья артель умножилась... из Великороссийских мест беглыми людьми»³. К подобному заключению пришел также генерал А. Ригельман⁴. Наконец, почти то же писал о запорожских казаках в своей «Записке», составленной по заказу правительства в 1775 году, Г.Ф. Миллер. По его словам, запорожцы — это не более, как сборище беглецов «всех языков, всех вер», общественное устройство которых, основанное на выборе должностных лиц, «всякому, на здравом разуме и на истинных правилах основанному Гражданскому обществу противоборствует»⁵.

В XIX веке стали раздаваться голоса в защиту героических вольнолюбивых традиций казачества⁶. Поэт К.Ф. Рылеев, например, в своих пламенных стихах, обращаясь к истории борьбы казачества против угнетения, призывал к уничтожению самодержавного строя и установлению демократической республики. Участием казаков в народных движениях, характером казацких «общин» интересовался также «прикосновенный к заговору декабристов» В.Д. Сухоруков⁷.

В начале 30-х годов XIX века в разгар нового разгула крепостнической реакции появилось сочинение А.С. Пушкина «История Пугачевского бунта». Пушкин раскрыл определенную связь между восстанием 1772 года на Яике и началом Крестьянской войны 1773—1775 годов⁸. В противовес тем, кто объявлял Крестьянскую войну плодом «коварных козней» Пугачева, Пушкин, опираясь на достоверные данные, показал, что дело заключалось вовсе не в Пугачеве, а в недовольстве крепостническим строем среди широких народных масс — крестьянства, казачества, горожан и т. д. Пушкин подчеркивал, что осужденные участники восстания 1772 г., яицкие казаки, перед отправлением их в ссылку говорили прилюдно: «То ли еще будет! Так ли мы тряхнем Москвою!», то есть они высказали предположение о новом, еще более мощном восстании во всей стране. Как отмечается в «Истории Пугачевского бунта», Пугачев, прибыв осенью 1773 года на Яик и встречаясь тут со скрывавшимися участниками восстания 1772 года, предлагал им бежать всем яицким войском на Кубань, «но яицкие заговорщики слишком привязаны были к... родным берегам. Они, вместо побега, положили быть новому мятежу. Самозванчество показалось им надежною пружиною», чтобы привлечь под свои знамена крестьян, среди которых ходили слухи, что царь Петр III свергнут дворянством с престола за то, что хотел дать народу свободу. «Выбор их, — писал Пушкин в «Истории Пугачевского бунта», — пал на Пугачева. Им не трудно было его уговорить. Они немедленно начали собирать себе сообщников».

Реформа 1861 года в России, несмотря на то, что сохранила остатки крепостничества во всех областях жизни, ускорила развитие капитализма в стране, способствовала росту пролетариата — самого передового класса общества. В лице этого революционного класса трудящиеся массы России обрели надежного союзника и руководителя в борьбе за свое социальное и национальное освобождение. Событием величайшего значения явилось распространение в России с 70-х годов XIX века марксизма — подлинно научного мировоззрения, выступление на политической арене В.И. Ленина. Усиление борьбы рабочего класса, поведшего за собой многомиллионные массы крестьянства, вызывало соответствующую реакцию эксплуататорских классов — помещиков и буржуазии. Опасаясь революции, буржуазия искала союза с помещиками и самодержавием, все более склонялась к компромиссу с ними.

В условиях обострения социальных антагонизмов в России и назревания революции интерес к истории казачества, к тому, на чьей стороне оно выступит в грядущих классовых битвах, значительно возрос. В пореформенной историографии казачества все более отчетливо обозначалось четыре основных направления: откровенно-реакционное, либерально-буржуазное, буржуазно-демократическое и противостоявшее им марксистское. К откровенно-реакционному направлению принадлежали прежде всего официальные и полуофициальные «казацкие» историки, такие как М. Хорошихин, Н. Абаза, Н. Краснов, Н. Бородин, А. Тарыкин и другие.

К буржуазно-демократическому направлению относились революционные народники 70-х годов XIX века, отражавшие в своих теориях протест пореформенного крестьянства против гнета помещиков и ставшие на путь непримиримой борьбы с самодержавием. Народники отрицали возможность развития капитализма в России, а значит, не видели в пролетариате основной движущей социальной силы в борьбе за социализм. Зародышем и основой социализма они объявляли крестьянские, в том числе и казацкие общины, и считали эти общины носителями общинно-артельного «коммунистического сознания». Отсюда — огромный интерес народников к казачеству, к его социальной и военной организации, к его участию в крестьянских войнах и т. д. Идеализируя казацкую общину, народники игнорировали острые социальные противоречия между богачами и бедняками в среде казачества. Борясь против угнетателей народа и призывая крестьянство к революции, революционные народники 70-х годов высоко ценили антифеодальные «программы» крестьянских войн XVIII века. В первом номере печатного органа народников — в «Земле и воле» от 25 октября 1878 года говорилось: «Отнятие земель у помещиков и бояр, изгнание, а иногда и поголовное истребление всего начальства, всех представителей государства и учреждение «казачьих кругов», то есть вольных автономных общин с выборными, ответственными и всегда смещаемыми исполнителями народной воли, — такова была всегда неизменная «программа» народных революционеров-социалистов Пугачева, Разина и их сподвижников. Такова же, без сомнения, остается она и теперь для громадного большинства народа. Поэтому принимаем ее и мы, революционеры-народники»⁹.

Однако в своем дальнейшем развитии народничество испытало глубокие изменения и в 90-х годах из революционного превратилось в либеральное. Проповедование народниками теории активных героев и пассивной «толпы», переход их к тактике индивидуального террора, эволюция народничества от революционного к либеральному, которое в 90-х годах совершенно отказалось от борьбы против царизма и выражало интересы кулаков, — все это не могло не отразиться на взглядах народников на казачество, на его роль в антифеодальном движении и т. д. П.Л. Лавров, например, пренебрежительно назвав Крестьянскую войну 1773—1775 годов «великим движением толпы», уверял, что в ней «хаотически смешивались элементы отсталых начал, давно пережитых человечеством эпох истории, доисторические фазисы мысли, животные инстинкты первобытного человечества». Восстание, по его словам, потерпело поражение из-за своей неорганизованности и отсутствия «героев», а также потому, что Пугачев не понимал того, какое могучее движение он возглавил и не обладал организаторским талантом¹⁰. Под заметным влиянием либеральных народников находился Н.Н. Фирсов, который утверждал, что участники Крестьянской войны 1773—1775 годов, в том числе и казаки, не преследовали никаких социально-политических целей, а только «спешили, как и при Разине, насладиться жизнью»¹¹. Так отказ либеральных народников от революционной борьбы с самодержавием, защита ими интересов богатой верхушки села обусловили и стремления этих народников объявить антифеодальные выступления крестьян и казаков реакционными.

С середины 90-х годов XIX века революционное движение в России вступило в новый этап развития, связанный с выходом на политическую арену пролетариата, с его борьбой против самодержавия и капитализма, с дальнейшим утверждением марксистско-ленинского направления в теории и практике этой борьбы.

К. Маркс и Ф. Энгельс проявили огромный интерес к истории антифеодального движения крестьянства в России и других странах, к возникновению антифеодальных государственных образований. Запорожскую Сечь, например, К. Маркс назвал «казацкой республикой». Вместе с тем он подчеркнул, что вольное казачество оказало огромное революционизирующее влияние на закрепощенное крестьянство, а казацкий «республиканский» строй сделался как бы идеалом для крестьянства¹². Анализируя характер Крестьянской войны 1525 года в Германии, Ф. Энгельс подчеркнул, что эта война вместе с Реформацией были направлены против самих основ феодального строя, что главной силой в борьбе с феодализмом были крестьяне и городские плебеи. «Реформация — лютеранская и кальвинистская, — писал Ф. Энгельс, — это буржуазная революция № 1 с крестьянской войной в качестве критического эпизода»¹³.

С 80-х годов учение К. Маркса и Ф. Энгельса стало особенно быстро распространяться в России. Выдающимся пропагандистом марксизма был Г.В. Плеханов. Он подверг суровой критике антимарксистские теории народников, являвшиеся главным идейным препятствием на пути распространения учения научного социализма в России. Однако недооценка Плехановым революционных возможностей крестьянства и дальнейшая эволюция его взглядов в сторону меньшевизма привели к тому, что он трактовал крестьянские войны и революции как архиреакционные движения, угрожавшие человечеству возвращением вспять, ко временам варварства. «Идя за Пугачевым, — утверждал Г.В. Плеханов, — народ стремился свалить с себя гнет помещичьего государства и так или иначе, в той или другой мере вернуться к старым порядкам, существовавшим до того времени, когда это государство окончательно сложилось и окрепло. Он смотрел не вперед, а... назад, в темную глубь прошедших времен»¹⁴.

Эти взгляды Плеханова резко осудил В.И. Ленин. Разоблачая оппортунистическую, меньшевистскую сущность подобных утверждений и связывая их «с доктринерским упрощением, опошлением, извращением буквы марксизма, изменой духу его», В.И. Ленин в 1909 году писал: «Воюя с народничеством, как с неверной доктриной социализма, меньшевики доктринерски просмотрели, прозевали исторически реальное и прогрессивное историческое содержание народничества, как теории массовой мелкобуржуазной борьбы капитализма демократического против капитализма либерально-помещичьего, капитализма «американского» против капитализма «прусского». Отсюда их чудовищная, идиотская, ренегатская идея... что крестьянское движение реакционно...»¹⁵ Эту «идею» меньшевиков Ленин назвал «чудовищным извращением марксизма».

В конце 1907 года, в период борьбы партии за подготовку масс к новой революции В.И. Ленин также высказал мысль о том, что освободительное движение крестьян способствует прогрессу, а не регрессу общественного развития. «У Плеханова, — подчеркивал В.И. Ленин, — все время сквозит смутная «боязнь крестьянской революции»... боязнь того, не может ли она оказаться экономически реакционной, ведущей не к американскому фермерству, а к средневековому закрепощению. На самом деле это экономически невозможно. Доказательство — крестьянская реформа и ход эволюции после нее»¹⁶.

В.И. Ленин указал, что крестьянское демократическое движение играло прогрессивную роль в общественном развитии России, ускоряя ее буржуазное переустройство. Он писал, что «лозунг черного передела или земли и воли, — этот распространеннейший лозунг крестьянской массы, забитой и темной, но страстно ищущей света и счастья, — буржуазен», но «что нет и не может быть другого пути к настоящей свободе пролетариата и крестьянства, как путь буржуазной свободы и буржуазного прогресса»¹⁷. В 1907 году В.И. Ленин, ставя вопрос: «Не означает ли понятие буржуазная революция того, что совершить ее может только буржуазия?», отметил, что «буржуазное — по своему общественно-экономическому содержанию — освободительное движение не является таковым по его движущим силам. Движущими силами его могут быть не буржуазия, а пролетариат и крестьянство... Потому, что пролетариат и крестьянство еще более, чем буржуазия, страдают от остатков крепостничества, еще более нуждаются в свободе и в уничтожении помещичьего гнета»¹⁸.

В революционном движении угнетенных масс народа В.И. Ленин видел могучий фактор, способствующий общественному прогрессу, торжеству великого дела многовековой борьбы народа против гнета и бесправия. На открытии памятника Степану Разину в Москве в 1919 году В.И. Ленин говорил, что Разин и многие другие защитники интересов и прав угнетенных погибли «в борьбе за свободу»¹⁹.

Для раскрытия вопроса об общественных устоях жизни казаков, об особенностях их общины, не исключавшей издавна существовавших социальной дифференциации и противоречий среди казачества, все более обострявшихся по мере втягивания этого сословия в развивающиеся товарные, капиталистические отношения, огромное значение имеют высказывания В.И. Ленина, касающиеся казачества.

В 1893 году В.И. Ленин отмечал, что «в земледельческом и общинном крестьянстве идет процесс... разложения на буржуазию и пролетариат» и что на окраинах России, «почти не знавших крепостного права и в значительной степени заселенных уже при пореформенных, «свободных» порядках, разложение действительно сделало более быстрые шаги, чем в центре»²⁰. То обстоятельство, что в местностях, заселенных в основном уже после отмены крепостного права, в том числе и во многих казачьих областях, «развитие производительных сил и развитие капитализма шло несравненно быстрее, чем в обремененном пережитками крепостничества центре»²¹, не могло не сказаться на усилении расслоения внутри казачества, на выделении из его среды революционно настроенной бедноты, на постепенном преодолении тех сословных предрассудков, косности быта, которые веками насаждал царизм.

Относительно донского казачества В.И. Ленин в сентябре 1917 года писал: «Что касается до казачества, то здесь мы имеем слой населения из богатых, мелких или средних землевладельцев (среднее землевладение около 50 десятин) одной из окраин России, сохранивших особенно много средневековых черт жизни, хозяйства, быта»²². Такую социально-экономическую основу жизни казачества всегда стремилось поддерживать царское самодержавие. После Крестьянской войны 1773—1775 годов царизм особенно активно приступил к реорганизации казачества, к исключению из его среды незажиточных и «ненадежных» элементов, к превращению его в замкнутое и в известной мере привилегированное военное сословие, в орудие своей реакционной политики. В сохранении старых полуфеодальных устоев жизни казачества царское самодержавие было заинтересовано и в период нарастания пролетарского революционного движения.

Однако самодержавию, несмотря на все его старания, не удалось привлечь на свою сторону казачью бедноту. В условиях обострившейся классовой борьбы в казачьих областях все большие массы казачества переходили на сторону революции. «Есть... указания на то, — писал В.И. Ленин в 1917 году, — что большинство бедноты и среднего казачества больше склонно к демократии и лишь офицерство с верхами зажиточного казачества вполне корниловские»²³. В период гражданской войны большая часть казачества выступила против царизма и «своего» офицерства на стороне рабочих и крестьян.

После победы Великой Октябрьской социалистической революции в исторической науке находит все более широкое освещение тема героической борьбы русского и других народов России против крепостничества, большое внимание уделяется вопросам истории крестьянских войн.

Однако следует отметить, что в ряде работ, особенно написанных в первые годы после революции, эти вопросы раскрывались еще под влиянием буржуазной историографии с ненаучных, ошибочных позиций. В 1918 году Н.А. Рожков, например, справедливо отмечая, что крестьянские войны возникали вследствие «несносного положения народных масс», объявлял их, как Г.В. Плеханов и меньшевики, «прямо реакционными». По его мнению, «реакционность этих движений подтверждается тем, что как Болотников, так и Разин, и Пугачев желали возврата назад, к тем временам и порядкам отношений, которые существовали в казачестве раньше, даже возврата к тому положению, в котором находилась Россия в Киевский период»²⁴. Отрицая прогрессивное значение антифеодальных движений крестьянства, Н.А. Рожков и в более поздних своих работах считал, что руководители крестьянских войн стремились «насадить те хозяйственные, социальные и государственные порядки и отношения, которые существовали на заре русской истории». «Повернуть колесо истории назад — совершеннейшая утопия, типичная для крестьян и казаков», — заключал он²⁵. Аналогичную точку зрения высказал в то же время и М.Я. Феноменов, по мнению которого «движение Пугачева было реакционно: оно в случае успеха должно было стереть с лица земли зародыши русского капитализма»²⁶. Именно поэтому, на его взгляд, оно и потерпело неудачу.

Вопросам истории крестьянских войн посвящены многие работы М.Н. Покровского. Вслед за Ф. Энгельсом М. Покровский склонен был рассматривать крестьянские войны как своеобразные, ранние буржуазные революции, но ошибочно связывал их проявление с господством торгового капитала. Характеризуя Крестьянскую войну 1773—1775 годов, М.Н. Покровский писал, что это «была безнадежная по объективным условиям попытка... настоящей буржуазной революции эпохи торгового капитала». Исходя из этого, он считал, что «движение было не казачье, а рабоче-крестьянское» и что руководителями его («главным элементом... движения») являлись тоже не казаки, а «купцы» — Е. Пугачев, И. Белобородов и др.²⁷ Под заметным влиянием взглядов М.Н. Покровского на Крестьянскую войну 1773—1775 годов как на «буржуазную революцию эпохи торгового капитала» были написаны работы Г.Е. Меерсона, С. Пионтковского и др.²⁸ Правда, уже тогда имели место попытки более трезвой оценки «пугачевщины». С. Симонов, например, не разделявший полностью концепцию о господстве «торгового капитала» в России XVIII века, считал, что хотя крестьянская война — это и «вид буржуазной революции, но такой, которая происходит в период, когда капитализм только проходит свои низшие ступени». Предпосылкой восстания он считал не преобладание торгового капитала в экономике страны, а заметный рост общественного разделения труда, внутренней и внешней торговли, товарно-денежного хозяйства, то, что «по всем направлениям шел интенсивный процесс ломки старых и нарастания новых отношений»²⁹. Аналогичное суждение по этому поводу высказал С.И. Тхоржевский. «В наше время, — писал он, — развеявшее последние остатки как дворянской сословной идеологии, так и народнической романтики, историческая наука начинает рассматривать пугачевщину с трезвой точки зрения раскрытия тех реальных интересов, которые могли вызвать это движение. И с этой точки зрения оно оказывается вовсе не «бессмысленным», а имеющим огромный объективный смысл — свержение крепостного права. Последнее же требовалось не для торжества «общинного начала», заложенного будто в духе русского народа, а для развития производительных сил в рамках буржуазного общественного строя». Конкретизируя это положение, он также подчеркивал: «В действительности пугачевщина была буржуазным движением не потому, что ее организовали будто бы торговцы-капиталисты, а потому, что, разрушая крепостной строй и, таким образом, расчищая дорогу капитализму, она раскрыла вместе с тем в рядовом крестьянстве, в среде мелких зависимых хозяйчиков, тяготение к превращению в настоящих независимых хозяев, эксплуатирующих наемный труд. Это было движение буржуазное по своей объективной цели (если можно так выразиться), но глубоко демократическое по социальному составу»³⁰.

Интересные мысли о характере Крестьянской войны 1773—1775 годов и роли казачества в ней высказал в своих работах М.Н. Мартынов. Не соглашаясь с мнением С. Тхоржевского и других, М.Н. Мартынов тем не менее считал, что «пугачевщина боролась против крепостничества за свободное развитие непосредственного производителя», но что она не пошла далее массового крестьянского восстания — «не могла превратиться в революцию». Признавая рост товарно-денежных отношений и так называемой крестьянской буржуазии в стране, М.Н. Мартынов вместе с тем отрицал руководящую роль купечества и торгующего крестьянства в «пугачевщине»; эту роль он отводил низам казачества, мечтавшим о России, в которой будет господствовать свободный мелкий товаропроизводитель³¹.

На то обстоятельство, что Крестьянская война 1773—1775 годов была направлена на уничтожение крепостнического строя, указывала в 30-х годах XX века и М.В. Нечкина. Выделив в восстании три основных этапа, М.В. Нечкина подчеркивала вместе с тем, что мощь и роль движения заключались именно в его разрушительной силе, направленной на ломку крепостнических порядков, а не в созидательной силе, утверждающей определенные новые социальные отношения. Это движение, по ее словам, шло не дальше установления казацкого строя³².

Роль трудового казачества как застрельщика крестьянской войны подчеркнула в своей работе Н. Войтинская. Однако она ошибочно полагала, что авангардом восстания были только крепостные рабочие. Что же касается крестьянства, то даже крестьянству правобережья Волги, которое, как известно, своим участием в восстании подняло Крестьянскую войну 1773—1775 годов на новую, высшую ступень, Н. Войтинская отводила второстепенную роль и считала, что ввиду своей отсталости и неорганизованности крестьянство оказалось неспособным «поддержать поднятое Пугачевым знамя» и быть руководящей силой в борьбе за уничтожение крепостничества во всей стране³³.

К 1932 году несколько изменил взгляды на эту крестьянскую войну М.Н. Покровский. По его мнению, она была всего «неизбежным последствием методов внеэкономического принуждения», а не результатом «капиталистической эксплуатации», как он считал раньше. Он пришел в тот период к выводу, что «пугачевщина» являлась не чем иным, как «типичным восстанием феодальных крестьян», и что только в «очень высоком теоретическом стиле к ней и другим «крестьянским восстаниям» приложим эпитет «буржуазных» (с оттенком «антифеодальных») восстаний»³⁴.

Исследованию истории казачества, роли его участия в антифеодальных движениях посвящены многие работы В.А. Голобуцкого. Само возникновение вольного казачества в XVI веке В.А. Голобуцкий рассматривает в тесной связи с зарождением новых отношений в недрах феодализма, как выражение стремления угнетенных и закрепощенных слоев населения утвердиться в положении свободных производителей. Работы В.А. Голобуцкого содержат большой фактический материал, глубокие научные обобщения и выводы. Они вносят ценный вклад в изучение прошлого казачества³⁵.

Для изучения истории Дона во второй половине XVII—XVIII веков большое значение имеют исследования И.В. Степанова, Е.П. Подъяпольской, М.М. Постниковой-Лосевой, Б.В. Лунина³⁶. Особое место занимает монография А.П. Пронштейна, в которой автор на основе изучения огромного материала проследил не только развитие социально-экономических и политических отношений на Дону в XVII—XVIII веках, но и показал участие донского населения, в первую очередь казачества, в Крестьянской войне под руководством Пугачева и в волнениях 1792—1794 годов³⁷.

Весьма важные вопросы истории яицкого казачества и Крестьянской войны 1773—1775 гг. раскрывает в своих исследованиях А.И. Андрущенко³⁸. Участию яицкого и оренбургского казачества в Крестьянской войне 1773—1775 годов посвящены работы В.А. Спиркова, а участию в ней волжского и донского казачества — работы Л.Д. Рысляева³⁹.

Значительно возросло также внимание к вопросу об участии украинского казачества в Крестьянской войне 1773—1775 годов. Этой теме посвящены работы А.Г. Слюсарского, А.С. Череваня, Т.Н. Муравлевой, В.И. Недосекина⁴⁰. О военном искусстве казачества и народных масс в ходе антифеодальных восстаний подробно пишет в своей книге П.А. Вершигора⁴¹.

Интересную оценку роли масс казачества в Крестьянской войне 1773—1775 годов находим у Н.М. Дружинина. По его мнению, «пугачевское восстание 1773—1775 гг. было выше волнений государственных крестьян 40-х годов XIX в.: свободное казачество помогло крестьянским прослойкам самозванческой армии более точно и ясно формулировать требования феодально-угнетенной массы. Государственные крестьяне оказались не в состоянии подняться до более широкого и правильного лозунга завоевания всей земли и полной воли. В моменты самого широкого разлива движения у крестьянства не было организационного центра, связывающего крупные районы или, по крайней мере, скрепляющего отдельные волости и села...»⁴².

Исключительно ценный вклад в разработку проблемы антифеодальных движений внес В.В. Мавродин. Прежде всего следует отметить монографию В.В. Мавродина «Крестьянская война в России в 1773—1775 годах», том I. В ней дан анализ как историографии вопроса (и отечественной, и зарубежной), так и социально-экономических и политических предпосылок крестьянской войны⁴³. Второй том этого капитального исследования, написанный коллективом авторов под руководством В.В. Мавродина, содержит периодизацию Крестьянской войны 1773—1775 годов, характеристику ее основных движущих сил и анализ первого ее этапа — с сентября 1773 по март 1774 г.⁴⁴ Большой интерес представляют также работы В.В. Мавродина «Основные проблемы Крестьянской войны в России в 1773—1775 годах»⁴⁵ и другие его произведения.

Для выяснения характера и объективных целей Крестьянской войны 1773—1775 годов большое значение имела состоявшаяся в советской прессе дискуссия, в которой принимали участие В.И. Лебедев, В.В. Мавродин, И.З. Кадсон, Н.И. Сергеева, Т.П. Ржаникова, А.А. Зимин, А.А. Преображенский, Е.И. Индова и другие⁴⁶.

* * *

Вопрос об участии казачества, прежде всего яицкого, в Крестьянской войне 1773—1775 годов прослеживается нами в значительной мере на основе архивных источников. Богатейшим хранилищем материалов по указанной теме является Центральный Государственный архив древних актов СССР (ЦГАДА), в особенности такие его фонды, как фонд Государственного архива (ф. ГА), разряд VI (Р. VI); фонд 1100, опись 1 и другие. Для характеристики начального периода Крестьянской войны, то есть для освещения событий, связанных с организацией движения на Яике, особый интерес представляют дела № 505, 506, 512 (ч. I и II) и др. разряда VI, ф. ГА. В них содержатся протоколы допросов почти всех лиц, так или иначе причастных к организации нового восстания — протоколы допроса Пугачева, Д. Пьянова, С. Оболяева, Г. Закладнова, Д. Караваева, В. Плотникова, Я. Почиталина, М. Шигаева, Зарубина-Чики, Т. Мясникова, С. Кожевникова, К. Фофанова и многих других. Показания этих лиц, несмотря на то, что записывались они в явно тенденциозной и противоречивой форме, исключительно ценны. Интересные материалы, относящиеся к начальному периоду восстания, например, рапорты коменданта Яицкого городка подполковника Симанова и другие документы имеются в фонде 1100. Фонды Центрального Государственного военно-исторического архива СССР (ЦГВИА), прежде всего фонд 20 (дела о Пугачеве), ф. 52 (личный фонд Г. Потемкина) и многие другие содержат богатый материал для характеристики участия казачества в Крестьянской войне с сентября 1773 по апрель 1774 г. Широкие сведения о положении на Яике в последний период восстания и после его подавления дают материалы фонда Рукописного отдела Государственной Публичной Библиотеки имени В.И. Ленина (РО ГПБИЛ), материалы фонда 222 (фонд Паниных), фонда В.Г. Короленко, а также материалы Государственного архива Оренбургской области (ГАОО), Рукописного отдела Ленинградского филиала Института истории АН СССР (ЛОИИ) и т. д.

Работа исследователя значительно облегчена наличием целого ряда сборников документов о Крестьянской войне 1773—1775 годов, вышедших за годы Советской власти. Среди них следует отметить сборник документов «Пугачевщина» (т. I, II, III, М.—Л., 1926, 1929, 1931 гг.), подготовленный С.А. Голубцовым; сборник документов «Восстание Емельяна Пугачева» (ОГИЗ, 1935 г.), подготовленный М. Мартыновым; «Собрание документов о Крестьянской войне 1773—1775 годов», подготовленное Р.В. Овчинниковым и Л.Н. Слободских («Исторический архив», 1956, № 4, стр. 127—149); сборник документов «Дон и Нижнее Поволжье в период Крестьянской войны 1773—1775 годов» (Ростов-на-Дону, 1961 г.), составленный Н.И. Мастеровой, Р.В. Овчинниковым, А.П. Пронштейном; сборник документов «Казахско-русские отношения в XVI—XVIII веках» (Алма-Ата, 1961 г.), составленный Ф.Н. Киреевым, А.К. Алейниковым, Г.И. Семенюком; собрание документов о Крестьянской войне 1773—1775 годов, составленное В.А. Спирковым («Вопросы истории», 1963, № 1).

Указанные архивные и печатные материалы позволяют с большей полнотой осветить вопрос об участии казачества в Крестьянской войне 1773—1775 годов, его роль в этом крупнейшем антифеодальном выступлении народных масс нашей страны.

Примечания

1. Пугачевщина. Сб. документов, т. I, М.—Л., 1926, док. 21, стр. 41—42.

2. ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 467, ч, IV, л. 365—370 об. Данная Записка Екатерины II недавно обнаружена известным советским источниковедом Р.В. Овчинниковым. (ЦГАДА — Центральный государственный архив древних актов СССР).

3. Летопись П. Рычкова. В кн.: А С. Пушкин. История Пугачевского бунта, ч. II. СПб., 1834. Сб. документов, стр. 72 (далее — Летопись П. Рычкова).

4. А.И. Ригельман. История или повествование о донских казаках, М., 1846.

5. Историческое сочинение о Малороссии. Г.Ф. Миллера, М., 1846, стр. 39—55.

6. Еще в 1809 г. вышла книга неизвестного автора «Лже-Петр III, или Жизнь и похождения мятежника Емельяна Пугачева». Отрицательно относясь к Пугачеву и называя его извергом, рецензент этой книги подчеркивал тогда же, что ее «неизвестный автор... придает» Пугачеву «нечто героическое, бранит духовенство и правление».

7. См. К.Ф. Рылеев. Стихотворения, Ленинград, 1958; В.Д. Сухоруков. Историческое описание Земли войска Донского, 2-е изд., Новочеркасск, 1903.

8. Подробнее об этом см. в нашей статье «А.С. Пушкин — исследователь истории казачества». «Советская Украина», 1959, № 6.

9. В. Богучарский. Активное народничество 70-х годов, М., 1912, стр. 347.

10. См. П. Лавров. Избранные сочинения на социально-политические темы, т. II, М., 1934, стр. 123—139.

11. Н.Н. Фирсов. Пугачевщина. Опыт социально-психологической характеристики. СПб., 1908, стр. 139—140 и др.

12. См. Архив К. Маркса и Ф. Энгельса, т. VIII, М., 1946, стр. 154.

13. Ф. Энгельс. Крестьянская война в Германии, М., 1952, стр. 163.

14. Г.В. Плеханов. История русской общественной мысли, т. III, «Мир», 1917, стр. 95—96.

15. В.И. Ленин. Соч., т. 16, стр. 102.

16. В.И. Ленин. Соч., т. 13, стр. 301.

17. В.И. Ленин. Соч., т. 9, стр. 92—93.

18. В.И. Ленин. Соч., т. 12, стр. 297—298.

19. См. В.И. Ленин. Соч., т. 29, стр. 304.

20. В.И. Ленин. Соч., т. 1, стр. 96, 95.

21. В.И. Ленин. Соч., т. 13, стр. 217.

22. В.И. Ленин. Соч., т. 26, стр. 15.

23. В.И. Ленин. Соч., т. 26, стр. 15.

24. Н.А. Рожков. Методика преподавания истории и история XIX века, Пг., 1918, стр. 23.

25. Н.А. Рожков. Русская история в сравнительно-историческом освещении, т. 7, Пг., 1923, стр. 77—78.

26. М.Я. Феноменов. Разиновщина и Пугачевщина. М., 1923.

27. М.Н. Покровский. Русская история, т. II, М., 1933, стр. 28. 131 и другие его работы.

28. Г.Е. Меерсон. Ранняя буржуазная революция в России. Пугачевщина. Вестник Коммунистической Академии, 1925, т. XIII; С. Пионтковский. Очерки истории России в XIX—XX веках, М., 1928.

29. С. Симонов. Пугачевщина, Харьков, 1931.

30. С.И. Тхоржевский. Пугачевщина в помещичьей России, М., 1930, стр. 172, 177, 179.

31. См. М.Н. Мартынов. Против буржуазной тенденции в советской исторической науке. «Проблемы марксизма», 1930, № 56; его же. Восстание Емельяна Пугачева. Л., 1935 и др.

32. М.В. Нечкина. Крестьянские революции — разинщина и пугачевщина. М.—Л., 1930.

33. Н. Войтинская. Пугачевщина. М., 1931.

34. М.Н. Покровский. К вопросу о пугачевщине. «Историк-марксист», 1932, № 1—2 (23—24), стр. 75—77.

35. В.А. Голобуцкий. Черноморское казачество, Киев, 1956; его же. Запорожское казачество, К., 1957; его же. Запорожская Сечь в последние времена своего существования (1734—1775), К., 1961; его же. Дипломатическая история освободительной войны украинского народа 1648—1654 годов, К., 1962; его же. О начале «нисходящей» стадии феодальной формации. «Вопросы истории», 1959, № 9.

36. И.В. Степанов. Крестьянская война в России в 1670—1671 годах, Л., 1965; Е.П. Подъяпольская. Восстание Булавина 1707—1709 годов, М., 1962; М.М. Постникова-Лосева. Из истории социально-экономических отношений на Дону в XVIII в. Исторические записки АН СССР, т. 60, М., 1957; Б.В. Лунин. Очерки истории Подонья-Приазовья, кн. I—II, Ростов-на-Дону, 1949—1951.

37. А.П. Пронштейн. Земля Донская в XVIII веке. Ростов-на-Дону, 1961, стр. 376. См. нашу рецензию: «Вопросы истории», 1963, № 5.

38. А.И. Андрущенко. Классовая борьба яицких казаков накануне Крестьянской войны 1773—1775 годов. «История СССР», 1960, № 1; его же. О самозванчестве Е.И. Пугачева и его отношениях с яицкими казаками. «Вопросы социально-экономической истории и источниковедения периода феодализма в России», М., 1961; его же. Первые призывы повстанцев Крестьянской войны 1773—1775 годов.

39. В.А. Спирков. Крестьянская война под предводительством Е.И. Пугачева в Оренбургском крае (диссертация), Л., 1965; Л.Д. Рысляев. Пугачев в Саратове, ВЛУ, 1962, № 8 и другие его работы.

40. А.Г. Слюсарский. Социально-экономическое развитие Слобожанщины, Харьков, 1964; А.С. Черевань. Совместная борьба украинских и русских крестьян против феодального гнета в 60—70-х годах XVIII века. «Вопросы истории», 1953, № 12; Т.Н. Муравлева. Крестьянское движение на Левобережной и Слободской Украине в 70—90-х годах XVIII века (диссертация), Киев, 1953; В.И. Недосекин. Попытка Е.И. Пугачева поднять восстание на Дону, Украине и в Черноземном центре России в июле—сентябре 1774 года. Сборник «Из истории Воронежского края», Воронеж, 1961.

41. П.А. Вершигора. Военное творчество народных масс, М., 1962. См. нашу рецензию: журнал «Советская Украина», 1962, № 9.

42. Н.М. Дружинин. Ответ крестьянства на реформу П.Д. Киселева. Сборник «Из истории общественных движений и международных отношений», М., 1957, стр. 434.

43. В.В. Мавродин. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах, т. I, Л., 1961. См. нашу рецензию в «Вестнике Ленинградского университета», серия ист. яз. и литер., № 8, вып. 2, Л., 1962, стр. 133—136.

44. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах, т. II, Л., 1965.

45. См. «Вопросы истории», 1964, № 8, стр. 60—77.

46. См. В.И. Лебедев. К вопросу о характере крестьянских движений в России в XVII—XVIII веках. «Вопросы истории», 1954, № 6; В.В. Мавродин, И.З. Кадсон, Н.И. Сергеева, Т.П. Ржаникова. Об особенностях крестьянских войн в России. Там же, 1956, № 2; А.А. Зимин, А.А. Преображенский. Изучение в советской исторической науке классовой борьбы периода феодализма в России. Там же, 1957, № 12; В.В. Мавродин. Советская историческая литература о крестьянских войнах в России XVII—XVIII веков. Там же, 1961, № 5.