§ 3. Продолжение осады Оренбурга

Дух восстания распространился до Москвы... туда именно следовало спешить Пугачеву — он бы взял город без сопротивления..., но он этого не сделал...

Записки польского неизвестного автора — современника «пугачевщины».

В то время как правительственные войска продвигались к основным центрам восстания, главная повстанческая армия оставалась на своих прежних позициях под Оренбургом и соседней Яицкой крепостной линии. Продовольственное положение в армии быстро ухудшалось, по мере истощения местных запасов. Повстанцы испытывали также острый недостаток в оружии, одежде, фураже и прочем. Перебежчики на допросе в Оренбурге 13 февраля 1774 г. заявили, что в Берде «в пропитании... многие... чувствуют нужду и терпят недостаток,... запаснаго ничего нет, а что откуда привезут, тем и питаются...»¹. Голод мог оказать пагубное влияние на повстанцев, часть из них могла покинуть Берду. Чтобы воспрепятствовать этому, Военная коллегия оказалась вынужденной заняться распределением продовольствия, ввести нормативные цены на хлеб². С той же целью была организована раздача повстанцам в Берде жалованья. Военная коллегия учредила специальную должность комиссара по продовольствию, назначив на нее сначала Афанасия Чучкова, затем Якова Почиталина. Денежное жалование выдавалось через атаманов и не регулярно, «а тогда, как привезут откуда деньги», причем служащие в коннице получали по шесть, а в пехоте по пять рублей.

Руководители Военной коллегии (М. Шигаев и другие) принимали энергичные меры, чтобы поставить на службу осаде Оренбурга ресурсы всей территории, охваченной восстанием. Они стремились всемерно увеличить численность повстанцев в Берде, обеспечить их всем необходимым. С этой целью из Берды постоянно посылались отряды по крепостям Самарской и Верхнеяицкой линий, на заводы Прикамья и Урала, под Уфу, Челябинск и в другие места. Отправлений на заводы атаман А. Хлопуша, например, вернулся оттуда в Берду «с заводскими крестьянами, коих было множество,... и привез оттуда множество пушек, пороху и денег...»³. В середине февраля 1774 г. М. Шигаев отправил А. Хлопушу к Илецкой Защите «забрать тамо хлеб, ибо по известиям... уповал быть тамо хлеба Множество». Крепость сдалась почти без сопротивления в результате того, что казаки и ссыльные, которые работали тут в соляных копях, перешли на сторону повстанцев. Хлопуша освободил всех заключенных, набрал добровольцев «в армию к государю Петру Федоровичу». Тем ссыльным, которые «не имели на себя и рубах», Хлопуша велел «сколько ни было в магазинах хлеба и разные амуничные вещи раздать». Командиром Илецкой Защиты он, по настоянию жителей, назначил капитана Ядринцева, поскольку все уверяли, что «он человек доброй». Затем, захватив с собой 120 казаков, 70 солдат, а также три пушки, 20 пудов пороха, 280 рублей из казны соляных копей и часть хлеба, Хлопуша двинулся в обратный путь, в Берду. Надеясь, что он везет много продовольствия, навстречу ему выступил сам М. Шигаев с казаками «для того, чтоб его с командою не захватили оренбургские выласкою». Однако запасы продовольствия и прочего, найденные повстанцами в Илецкой Защите, оказались небольшими.

Стремлением обеспечить повстанческую армию в Берде всем необходимым была в значительной мере продиктована и посылка И. Зарубина-Чики к Уфе, И. Арапова — к Самарской крепостной линии, И. Грязнова — к Челябинску. В примечаниях к сборнику документов «Пугачевщина», на наш взгляд, совершенно правильно отмечено: «Челябинск был главным городом плодородной Исетской провинции... Не объясняется ли усиленная деятельность пугачевцев под Челябинском в первый период Пугачевщины отчасти именно «продовольственным» значением этого района, особенно в условиях недорода 1773 года?»⁴.

При этом, требуя доставки в Берду оружия, боеприпасов, продовольствия и фуража, руководители Военной коллегии часто не сообразовывались с реальными возможностями на местах, с интересами развития восстания тут. Особенно наглядно это проявилось в отношении Воскресенского и других уральских заводов, снабжавших армию Пугачева артиллериею, оружием и боеприпасами. На Воскресенском заводе было освоено производство крупных орудий — мортир, метавших бомбы весом до 7 пудов, тут изготавливались пушки калибром от 2 до 5 вершков и т. д. Однако, не обеспечивая завод необходимым сырьем, Военная коллегия стала предъявлять ему заведомо невыполнимые требования. Так, ее указом от 1 марта управляющему заводом яицкому казаку Я. Антипову предписывалось: «Определяется вам для необходимой общественной надобности пушечных ядер тысещи с полторы или болея... с крайним поспешением... чрез ямские и деревенских жителей с переменою подводам сюда (в Берду. — И.Р.) представить»⁵. Характеризуя положение на Воскресенском заводе, А.В. Пруссак в своем исследовании отмечает, что с марта 1774 года «Военная Коллегия начала предъявлять заводу непосильные требования. Запасы сырья на заводе быстро истощались, подвоз же нового не был налажен»⁶. Не считаясь с продовольственными трудностями, которые испытывало население этого завода, руководители Военной коллегии 10 марта послали управляющему Я. Антипову следующее распоряжение: «По указу Его Императорского Величества (кстати сказать, Пугачева в это время не было в Берде. — И.Р.), а по определению... Военной Коллегии, повелевается вам: находящийся как в магазейнах казенной хлеб, також и выданной заимообразно из того магазеина тутошним жителям правиант, весь собрав без остатку, и сюда... в самоскорейшем времени представить. Да в Осиновой деревни состоящий в магазеинах весь без остатку правиант с обывателей, которые без всякаго повеления ис того магазеина самовольно разобрали, собрав же, и немедленно представить сюда обще с предписанным правиантом»⁷. Такая политика умеренных руководителей Военной коллегии, как справедливо отмечается в примечаниях к сборнику документов «Пугачевщина», «вряд ли... содействовала в конечном счете укреплению симпатий заводского населения к Пугачевщине»⁸. Все атаманы повстанческих отрядов, в том числе и Зарубин-Чика, руководивший восстанием в Башкирии, выполняя требования Военной коллегии, отправляли в Берду вооружение и продовольствие, хотя сами испытывали в них недостаток. И. Почиталин, например, отмечал, что И. Зарубин «присылал из-под Уфы... денег и всякого... имения множество, чем... часто всю толпу Пугачева снабжал»⁹.

В результате всех этих и других мер в распоряжении Военной коллегии в Берде скопились к началу марта значительные запасы вооружения, продовольствия, денег. П. Рычков, например, сообщает, что после занятия Берды оренбургский гарнизон нашел тут «несколько провианта», «разного сорта... по своей моде налитых с пятьдесят артиллерийских орудий с припасами» и «семнадцать бочек медною монетою»¹⁰.

Осажденные в Оренбурге находились в чрезвычайно тяжелых условиях. После неудачной вылазки из города 13 января 1774 года губернатор Рейнсдорп, как отмечает П. Рычков, новой «выласки делать уже нашелся не в состоянии... по причине оскудения здешняго немалолюдного общества и страдания в пропитании». Оренбургские власти особенно беспокоило то, что из-за голода в городе обострятся противоречия, усилится недовольство городских низов. Так, еще 24 января губернатор Рейнсдорп сообщал генералу Деколонгу, что запасы продовольствия в Оренбурге уже на исходе «и ежели онаго ни откуда чрез четыре недели получено не будет, то весьма опасно, дабы здешнее немалолюдное общество, по причине голода, не пришло в колебание, а от того и высочайшим ея императорского величества интересам не приключилось бы безвозвратного вреда». Среди оренбургского населения возрастало число людей, готовых перейти на сторону повстанцев. Многие казаки — оренбургские и яицкие, а также солдаты пытались перебежать в Берду. В ночь на 2 марта четверо казаков из команды Бородина были задержаны в то время, как они считали расставленные по городскому валу орудия, чтобы передать сведения об этом повстанцам. Встревоженный положением в Оренбурге, губернатор Рейнсдорп писал генералу Станиславскому, что опасается оренбургских «воинских служителей и граждан,... дабы от них худых внутренних следствий и... вреда не произошло»¹¹.

Хотя руководители Военной коллегии в Берде несомненно знали о тяжелом положении в Оренбурге и о настроениях его населения, тем не менее они не воспользовались этими обстоятельствами и совершенно отказались от «генеральных» штурмов города. Об этом красноречиво свидетельствуют такие записи в Летописи П. Рычкова: «1-го, 2-го и 3-го числа февраля как днем, так и ночью (под Оренбургом. — И.Р.) было спокойно»; «С 7-го по 22-е число (февраля. — И.Р.) было спокойно»; «С 22 по 27 число было спокойно»; «С 7-го по 23 марта было спокойно» и т. д. Действия повстанцев ограничивались тут небольшими стычками с оренбургским гарнизоном. 4 февраля, например, сообщает П. Рычков, повстанцы «в немалом количестве показались близ города», но «в разсуждении того, что они таковыми подъездами делали только один обман,... из города высылки не было»; 22 февраля они также «подъезжали в близость города», однако тут же вынуждены были «с уроном от учиненных с городской стены пушечных выстрелов, возвратиться»; 27 февраля повстанцы вновь «в немалой партии подбегали к городу, но... пушечными с вала выстрелами отражены и возвратились... С городовой стены выпалено в них из пушек с ядрами 1, да с картечами 1 заряд; а 28-го и 29-го было спокойно»¹².

Прекратив, в сущности, генеральные штурмы Оренбурга, руководители Военной коллегии стремились утвердить всех во мнении, что город скоро вынужден будет капитулировать из-за голода. Веря этому, повстанцы не раз говорили осажденным: «Когда у вас не станет хлеба, то все вы наши будете!» 7 февраля, подъехав к Оренбургу, несколько яицких казаков кричали: «Долго ли... вам в городе помирать голодом мы, де, хотя взять его и не можем, но скоро голод принудит вас к сдаче». Посылка «агитаторов» к городу с целью уговорить осажденных сдаться практиковалась довольно часто¹³. Основные свои надежды руководители Военной коллегии возлагали на усиление блокады Оренбурга. Однако полностью изолировать город им все же не удалось. Почти ежедневно из города выходили «партиями» за сеном и хворостом, на рыбную ловлю. В Оренбург из разных мест доставляли даже целые обозы с продовольствием. 3 января «пред утром», например, было привезено из Илецкой Защиты несколько четвертей ржаного хлеба и овса, а в феврале «на 8-е число в ночи» из Илецкой Защиты вернулся посланный туда сержант Туленков, который привез «из тамошних... магазейнов провианта около 90 четвертей... да... рыбы 16 пуд». Зачастую в Оренбург прибывали также курьеры из Казани и других мест¹⁴.

Несмотря на то, что в начале 1774 года в Берде были тысячи повстанцев, многочисленная артиллерия, в том числе орудия новых образцов¹⁵, руководители Военной коллегии отказались от активных действий под Оренбургом. Возможно, это было связано с тем, что они хотели предпринять генеральный штурм города уже после взятия яицкого ретраншемента. Немалое значение, однако, имело и то, что главными военачальниками в Берде были теперь полковники Дмитрий Лысов и Федор Чумаков (начальник артиллерии), вынашивавшие предательские планы по отношению к восстанию, искавшие соглашения с правительством. Затянувшаяся осада Оренбурга, агитация сторонников правительства, голод и лишения, слухи о приближении правительственных войск отрицательно сказывались на боеспособности повстанцев в Берде, углубляли существовавшие тут социальные и иные противоречия. Руководители Военной коллегии, например, являясь сами представителями верхов казачества, зачастую откровенно презрительно относились к основной массе повстанцев, состоявшей из крестьян, работных людей, башкир, татар и т. д.¹⁶ Они даже резко выделялись всем своим бытом: в то время как большинство повстанцев и их семьи терпели неимоверные лишения, предводители Военной коллегии жили в довольстве¹⁷, отправляли себе домой возы с продовольствием и другим. Нередки были случаи, когда начальники избивали своих подчиненных. По словам самого Пугачева, «казаки многие на... Лысова в побоях безвинно приносили жалобу»¹⁸. При назначении на атаманские должности предводители Военной коллегии, как правило, отдавали предпочтение имущим элементам. Так, например, при вступлении в повстанческое войско Илецкий казак Рыбников был произведен в чин сотника, а его работник Н. Смирнов не получил никакого чина, был рядовым казаком. В период восстания противоречия между различными слоями повстанцев не только сохранились, но и обострились. Голодающая беднота нередко посягала на имущество зажиточных лиц, примкнувших к восстанию. Писарь чесноковского штаба А. Еремкин 15 января 1774 года в своем письме атаману В. Торнову жаловался, что его «домишка... и скот разграблен, да и работники... все разбежались», и просил «разграбленное» собрать и изыскать виновных¹⁹.

Руководители Военной коллегии приняли целый ряд мер, направленных на защиту частной собственности, имущества зажиточных элементов. Например указ от 25 января 1774 года за подписью Ивана Творогова гласил: «Есть ли ж... кто верноподданным... чинит какое грабительства... таковы, яко преслушники его величества повеления, без наказания оставлены не будут»²⁰. Получив рапорт атамана Разноличникова из Нижне-Озерной о том, что повстанцы «из армии, мимо крепостей едущия, некоторый делают ему, Разнолишникову, и протчим обиды и раззорения», И. Творогов издал указ для «исполнения в каждой крепости», в котором отмечалось: «Естли и впред будут таковыя преступники законам, к аки я причинят обиды и разорения. то таковых, тотчас поимав,... присылать за караулом в... Военную Коллегию... с которыми поступлено (будет. — И.Р.) по законам»²¹. Предводители Военной коллегии запретили принимать в повстанческое войско должников, не вернувших своего долга заимодавцам. В посланном Илье Арапову указе от 18 декабря за подписью И. Творогова же значилось, что если «сыскиваться будут... в команду охотники... то таковых принимать», однако «тех, которые, забрав... под работу деньги», бежали, «не уваживать на то»²². К работным людям, которые были самыми последовательными борцами против крепостничества, руководители Военной коллегии относились с нескрываемым подозрением и даже с враждебностью. Характерно, что А. Овчинников, например, будучи в Гурьеве, не зачислил в свой отряд бурлаков, составлявших тут значительную часть жителей, и не взял их с собой в Яицкий городок. Только тогда, когда правительственные войска уже стали непосредственно угрожать Яику, было решено включить в повстанческое войско бурлаков, установив над ними строжайший надзор. В ордере Н. Каргина атаману Е. Струняшеву от 4 февраля сказано: «А которые при вашем Гурьеве городке состоят ватажные бурлаки... отправить оных до Кулагиной ж крепости... и иметь от оных всякое опасение и предосторожность, чтоб присматривать над оными»²³.

Среди повстанцев в Берде нарастало недовольство оборонительной тактикой и вообще всей политикой руководителей Военной коллегии, откровенно защищавших интересы имущих слоев населения. Часть повстанцев даже выражала намерение расходиться весной по домам. Чтобы успокоить повстанцев, предводители Военной коллегии распространяли слухи, что они собираются в ближайшее время уходить из-под Оренбурга в центральные области страны, только, мол, не прямо, а через Яицкий городок. В действительности же они предполагали, в случае неудачи в боях с правительственными войсками, отступить на Яик и тут «обороняться». Об этих планах П. Рычков 13 февраля 1774 г. сообщает следующее: «Намерение-де их, как слышно, состоит более в том, чтобы еще одиножды и со всеми уже силами сделать приступ к городу, и ежели сие последнее их покушение не удастся им, то всем расходится им врознь; но большая-де часть намерена пробираться через Киргизскую степь к реке Яику, а тут, перешед реку ниже Яицкаго городка, итти бы им за Волгу, для овладения тамошними местами»²⁴.

Таким было в общих чертах положение в Берде к концу февраля — началу марта, то есть к моменту возвращения сюда из Яицкого городка Пугачева, А. Овчинникова и И. Почиталина с 500 яицкими казаками. Известие о женитьбе Пугачева не могло не повлиять на настроения части повстанцев, хотевших верить, что Пугачев — это Петр III — идеал подлинно «народного царя». Уступкой Пугачева яицким старшинам были недовольны и некоторые атаманы. Т. Мясников, например, утверждал, что после женитьбы Пугачева «все старики о сем задумались, да и все войско тем были недовольны, что на сие поступил, и тогда навела на некоторых сия его женитьба сумнение... Итак, с самого сего времени пропала у них охота ревностно... служить и у всех так как руки опустились»²⁵. Каким бы субъективным ни было это суждение, оно тем не менее верно отражает реакцию части повстанцев.

Примечания

1. Летопись П. Рычкова, стр. 241.

2. Как сообщает П. Рычков, около 30 декабря 1773 года в Берде «ржаной муки, привозимой из уезда,... свыше 25 копеек пуд продавать было не велено» (Летопись П. Рычкова, стр. 220).

3. ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 506, л. 196 об.

4. Пугачевщина. Сб. документов, т. II, стр. 442.

5. ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 508, ч. II, л. 162.

6. А.В. Пруссак. Заводы, работавшие на Пугачева, «Исторические записки АН СССР», т. 8, 1940, стр. 195—196.

7. ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 508, ч. II, л. 164.

8. Пугачевщина. Сб. документов, т. I, примечание 29, стр. 232.

9. ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 506, л. 196—197.

10. Летопись П. Рычкова, стр. 251, 267.

11. Там же, стр. 224, 229, 232—234, 256.

12. Летопись П. Рычкова, стр. 233—238, 244, 251.

13. Там же, стр. 226, 238—239.

14. Там же, стр. 233, 245—246, 209—210, 237, 211.

15. По словам полковника Т. Падурова, например, в Берде имелось «пушек, единорогов и мартир... до ста, в том числе и секретных три пушки, привезенныя также с каких-то заводов», причем «бомбы были чрезвычайной величины» (ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 506, л. 505—507).

16. Крепостной помещика Л. Нарышкина А. Зверев, который продолжительное время находился в повстанческом лагере в Берде, впоследствии, на допросе, рассказал, может не без известного преувеличения, что все тут от руководства восстанием, «кроме яицких, удалены и в страхе находятца. Напротив того яицкие (имеются в виду старшины. — И.Р.) дерзновенны и вольны... по малым прицепкам бьют, а в случае и колют, — старается каждой им угодить, чтоб не прогневать. И так не только чернь, но и хороших людей... содержали в презрении» (Пугачевщина. Сб. документов, т. II, док. 70, стр. 208—209).

17. Сохранился, например, такой приказ: «Государственной Военной Коллегии для присутствующих немедленно приказать к завтрашному дни приуготовить из самонаилутчей муки калачей пуд, да провесной копченой ветчины с пуд же». (ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 512, ч. II, л. 39).

18. Восстание Емельяна Пугачева. Сб. документов, док. 26, стр. 152.

19. ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, Д. 421, л. 3—3 об.

20. Там же, ф. ГА, Р. VI, д. 420, л. 3.

21. ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 420, л. 5.

22. Там же, д. 512, ч. II, л. 9.

23. Там же, ф. Казанской секретной комиссии, д. 7279, л. 5—7 об.

24. Летопись П. Рычкова, стр. 241.

25. ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 506, л. 199—200, 115.