Из России тьма солдат
На Яик идут, Пугача возьмут,
Полонят его и всю армию...
Народная песня о Крестьянской войне 1773—1775 гг.
Еще в то время как Пугачев, Овчинников, Толкачев и другие подготавливали второй штурм яицкого кремля, из Берды был послан отряд С. Речкина с несколькими пушками на помощь атаману Илье Арапову, который находился в Сорочинской крепости, на Самарской линии. Действуя энергично, Речкин и Арапов сумели оттеснить бригаду генерал-майора П. Мансурова от Сорочинской, а затем и от Бузулукской крепостей. В связи с этим расстояние между передовыми позициями правительственных войск и Бердой снова увеличилось до 230—230 верст. Но такое положение сохранялось не долго.
Объединившись в конце февраля 1774 г. в Бугульме, корпуса князя П. Голицына и генерал-майора Фреймана в начале марта 1774 года поспешно двинулись к Борской крепости на соединение с бригадой Мансурова. Отсюда все они вместе выступили в поход по Самарской крепостной линии к Оренбургу. В это же время войска под командой подполковника Михельсона возобновили свое наступление на севере — против Чесноковки, другие правительственные войска действовали на западе — в Прикамье, в направлении Красноуфимска, на востоке — в районе Челябинска и на юге (со стороны Астрахани) к Гурьеву. Началось новое наступление правительственных войск против повстанцев по всему фронту.
В конце февраля или в первых числах марта 1774 года в Берде был получен тревожный рапорт С. Речкина о неудачном сражении его отряда с корпусом П. Голицына и об отступлении повстанцев из Бузулукской крепости в Сорочинскую (отсюда до Берды оставалось около 160 верст)1.
С приближением правительственных войск к Берде разногласия в повстанческом лагере еще более обострились. Большинство повстанцев, несмотря на лишения, было исполнено решимости мужественно встретить врага. Перебежчики из Берды, отмечается в Летописи П. Рычкова, 16 марта утверждали в Оренбурге, что хотя повстанцы и их семьи претерпевают жестокий голод, а «пороху и снарядов у них не довольно, приближение войск слыша, намерены сопротивляться до последней своей погибели». Иначе вели себя соглашательские элементы из руководства восстанием во главе с полковником Дмитрием Лысовым. Учитывая переданное через А. Перфильева обещание правительства удовлетворить все претензии казаков, они стали требовать от предводителей Военной коллегии добровольной капитуляции, выдачи властям Пугачева и прекращения военных действий. Но большинство членов Военной коллегии, в том числе М. Шигаев, полагая, что правительственные силы, идущие к Оренбургу, незначительны, надеялись разгромить их и считали капитуляцию преждевременной. Упоминание о борьбе мнений среди умеренных руководителей восстания в этот период есть в Летописи П. Рычкова: 9 марта 1774 года перебежчики из Берды, капрал Добрынин и четыре солдата, говорили, что «между всеми, де, в Берде находящимися злодеями, якобы началось и происходит несогласие»2. Не найдя поддержки своим планам у большинства членов Военной коллегии, Д. Лысов и его единомышленники решили действовать самостоятельно. Атаман Илья Ульянов впоследствии рассказывал, что когда Пугачев, уже после своей вторичной поездки на Яик, возвращался в Берду из Каргалы, куда ездил «со многими другими... все верхами,... Дмитрей Лысов, наехав на самозванца, ударил ево копьем и проколол на нем кафтан, так что и до тела достал»3. О случае этом упоминает и П. Рычков. По его словам, Пугачев с Лысовым возвращались из Каргалы «и тут... Лысов, поотстав, и наскакав, ударил Пугачева копьем в спину, и хотя-де он сшиб его с лошади, но поранить-де не мог, за тем, что он был в панцыре». Таким образом, покушение на Пугачева оказалось неудачным только благодаря случайности. Лысов был арестован и приговорен к смерти. Сначала было решено Лысова и двух или трех его сторонников казнить публично перед всем войском. Сохранился формуляр объявления (от 3 марта 1774 г.) за подписью Пугачева (Петра III), в котором указывалось, что осужденный приговорен к повешению за «несносную высокообладающей особе нашей поносную обиду» и т. д. Руководители Военной коллегии, однако, протестовали против публичной казни, боясь, с одной стороны, что обнаружится их близость к Лысову, а с другой стороны, опасаясь открытого выступления его сторонников, которых, очевидно, было все же немало. М. Шигаев даже «усильно... просил, было, со слезами о помиловании» Лысова, но Пугачев, «не схотя и слушать той прозбы, сказал: «Как де можно его простить? Он мне великой злодей!» В Летописи П. Рычкова отмечается, что так как Лысов «в войске Яицком был... не без знати», то Пугачев его «днем и публично умертвить... не отважился, а ночью якобы и приказал он его удавить». 3 марта ночью Лысов вместе с двумя другими заговорщиками был повешен яицким казаком Никифором Зоркиным, добровольно на это вызвавшимся. Обострение разногласий среди руководителей восстания накануне решающих битв с правительственными войсками было тревожным симптомом.
После казни Лысова Пугачев и А. Овчинников с отрядом пехоты, 500 яицкими казаками, 500 всадниками и десятью пушками выступили навстречу корпусу князя П. Голицына, который направлялся к Сорочинской крепости, охраняемой повстанцами во главе с И. Араповым и С. Речкиным. Так как основные силы корпуса продвигались медленно, имея многочисленную артиллерию и обоз, Голицын послал вперед наиболее маневренный отряд под командой майора Елагина. Этот отряд, сформированный из двух гренадерских рот, роты карабинеров и гусар, двух егерских команд, эскадрона чугуевских казаков и 50 лыжников с четырьмя пушками, быстро двинулся к Сорочинской. Вслед за ним шел полковник Хорват с батальоном гренадер, эскадроном карабинеров, тремя ротами гусар, лыжниками и тремя орудиями, а потом — весь корпус П. Голицына. Утром 6 марта отряд Елагина занял деревню Пронкину, на полпути между Бузулукской и Сорочинской крепостями. В этот же день Пугачев прибыл в Сорочинскую. Получив известие о занятии Елагиным Пронкиной, Пугачев и Овчинников с конницей и четырьмя пушками отправились туда, надеясь разгромить отряд Елагина до подхода основных сил. 7 марта после 37-верстового марша повстанцы с хода атаковали врага, засевшего в деревне. Сначала они оттеснили его и даже захватили две пушки, но затем солдаты Елагина перешли в контратаку. Разгорелся ожесточенный бой, продолжавшийся всю ночь. В этом бою отряд Пугачева потерял около ста человек. Правительственные части также понесли большие потери. Убит был и Елагин. Узнав, однако, о приближении отряда полковника Хорвата, Пугачев и Овчинников вернулись в Сорочинскую. Хотя в ней насчитывалось около 2000 человек, встретить этими силами корпус Голицына было рискованно, так как основную массу повстанцев составляли плохо или совсем невооруженные крестьяне; пушек имелось всего десять, а пороха и свинца почти совсем не было. Пугачев решил отправиться в Берду для подготовки дальнейших боевых действий, а Овчинников, Речкин и Арапов с отрядами остались в Сорочинской с тем, чтобы задержать продвижение корпуса Голицына, а затем отступить через Татищеву к Илецкому городку, который находился между Яицким городком и Бердой. Из Илецкого городка они должны были «тревожить» корпус Голицына, то есть напасть на него с тыла, если он направится к Оренбургу4.
После прибытия Пугачева в Берду и его сообщения о неудачном сражении под Пронкиной руководители Военной коллегии снова отвергли план похода к Уфе, Казани и Москве. Они еще более утвердились в своем намерении отступить с главной повстанческой армией в Яицкий городок, взять там кремль и организовать «оборону» против наступавших правительственных войск. На следующий день, 11 марта, руководители коллегии послали указ гурьевскому атаману Е. Струняшеву о немедленной отправке всего оставшегося в Гурьеве пороха в Яицкий городок. Тогда же по их распоряжению в Яицкий городок из Берды под присмотром казака Кузьмы Фофанова была перевезена значительная часть казны, прежде всего драгоценности. В Яицкий городок также была послана часть продовольствия из запасов, имевшихся в Берде. Отправка всего этого была совершена тайно от повстанцев5.
Царское правительство тем временем принимало срочные меры для локализации восстания и его разгрома. 2 марта генерал Бибиков отправил из Казани на Иргиз поручика Державина с командой солдат и значительной суммой денег для организации разведки против повстанцев и засылки к ним агентов. Обосновавшись в Малыковке, Державин, как сообщал 5 мая князь Ф. Щербатов, «сыскал... людей и отправил их с обстоятельными наставлениями на... Узень, Камыш-Самару, равно и в толпы... к Оренбургу и Яицкому городку»6. 15 марта был объявлен указ Екатерины II, в котором подчеркивалось, что самым суровым наказаниям будут подвергнуты не только участники восстания, но и те, кто станет им даже косвенно содействовать. За поимку Пугачева была обещана награда 10 000 рублей. 25 марта правительство приказало П. Румянцеву немедленно отправить с Дуная к району восстания А.В. Суворова.
Через несколько дней после своего возвращения в Берду Пугачев получил рапорт атамана А. Овчинникова, сообщавшего о своем отступлении с повстанцами к Илецкому городку, о занятии П. Голицыным Сорочинской и о следовании его корпуса к Оренбургу. Чтобы не оказаться в Берде под двойным ударом — корпуса Голицына и оренбургского гарнизона, Пугачев с частью войска выступил навстречу Голицыну к Татищевой, куда были вызваны также отряды А. Овчинникова и И. Арапова из Илецкого городка. Выбор Татищевой как места для сражения определялся и тем, что она находилась всего в 30 верстах от Берды, а это позволяло координировать действия и получить помощь в случае необходимости. К Татищевой с Пугачевым ушло более 3000 казаков, солдат, крестьян, работных людей, башкир, татар, казахов и других повстанцев. Он взял с собой 30 пушек. А. Овчинников и И. Арапов прибыли в Татищеву примерно с 2000 повстанцев и 10 пушками. В Берде, где главным командиром по-прежнему оставался М. Шигаев, осталось около 5000 повстанцев и 40 пушек.
Так как крепость в Татищевой сгорела дотла еще 28 сентября 1773 года, Пугачев, осмотрев полуразрушенные валы, приказал построить на них высокий бруствер из снега и льда. На валу были установлены пушки, а прицелы для них определены самим Пугачевым и отмечены им деревянными колышками7. Ожидая приближения врага, Пугачев потребовал от повстанцев, чтоб «была совершенная в городе тишина и чтоб... всячески скрылись, дабы не видно было никово, и до тех пор к пушкам и каждому к своей должности не приступать, покуда князя Голицына корпус не подойдет на пушечный выстрел ядром». В распоряжении Пугачева в Татищевой имелось свыше 5 тысяч человек и 36 пушек. Однако из этого числа повстанцев военными людьми, в полном смысле слова, были лишь казаки и солдаты, а их насчитывалось всего 2000 человек. Все же остальные не были обучены военному делу, не имели почти никакого оружия. Особенно остро ощущалась нехватка пороха и свинца, поэтому Пугачев и отдал приказ о том, чтобы врага «наждать на себя и не терять напрасно ядер»8.
22 марта в 5 часов утра корпус Голицына выступил из Переволоцкой, откуда до Татищевой оставалось всего 18 верст. Впереди корпуса для разведки шли «подзорные малые партии», а за ними авангард, состоявший из трех эскадронов и 200 лыжников. Командовал этими частями полковник Ю. Бибиков. За авангардом двигались основные силы корпуса — два гренадерских батальона, кавалерия, пехота и артиллерия. Связь между отдельными частями поддерживали «легкие конные партии», а фланги корпуса охранялись отрядами лыжников. По данным Н. Дубровина, в корпусе Голицына было около 6500 солдат и 70 пушек, большое количество пороха, снарядов, продовольствия. Остановившись в 8 верстах от Татищевой, полковник Ю. Бибиков отправил к ней разъезд чугуевских казаков. Высланная Пугачевым навстречу чугуевцам женщина с хлебом-солью уверяла их, что Татищева покинута повстанцами, и они подъехали к главным воротам. Однако, заметив, что тут есть люди и им готовится засада, они круто повернули от ворот и ускакали. Повстанцы погнались за ними и одного казака поймали, тяжело ранив его. Умирая, этот казак сказал, что у Голицына «пехоты тысяч до 5-ти и артиллерии пушек с 70». Узнав о силах противника, Пугачев и Овчинников тотчас отправили гонца в Берду к М. Шигаеву, чтобы он прислал «в подмогу артиллерии» и повстанцев9. Тем временем П. Голицын, уведомленный Ю. Бибиковым о том, что Татищева занята, ускоренным маршем повел к ней войска по Чернореченской дороге. Свернув вблизи Татищевой с дороги в степь, Голицын разделил свои войска на две колонны: командиром левой он назначил генерала Фреймана, правой — генерала Мансурова. Отдельный деташемент во главе с Ю. Бибиковым был отправлен в обход крепости с заданием занять дорогу, ведущую в Илецкий городок, тем самым отрезать повстанцам путь к отступлению и лишить их возможности ударить корпусу во фланг. Подразделения егерей и лыжников заняли окружавшие Татищеву возвышенности «к прикрытию всего марша». Батальону полковника Одоевского Голицын приказал быть в резерве у Фреймана. На двух ближайших к Татищевой горах были установлены артиллерийские батареи. Обе колонны войск спустились затем в лощину перед крепостью и тут развернулись для атаки: первую линию образовала пехота, вторую кавалерия, третью — резервы (см. рис. 4)10.
Когда приготовления к атаке Татищевой были закончены и батареи установлены, П. Голицын начал обстрел Татищевой из всех орудий. Однако повстанцы, «забравшись в крепость», как отмечал Голицын, по-прежнему не показывали «ни малейшего вида в движениях своих». Ожидая помощи из Берды, они старались возможно дольше уклоняться от сражения. Их пушки молчали до тех пор, пока стало очевидным, что артиллерия >врага может разрушить ледяные, стены Татищевой «крепости». Только тогда они открыли, наконец, ответный огонь и то лишь для того, чтобы подавить батареи Голицына. Артиллерийская дуэль не умолкала в течение двух часов. Убедившись в том, что повстанцев «из сего гнезда не можно будет выгнать одною канонадой», Голицын решил штурмовать Татищеву. Основной удар он наметил по правому валу, ибо большая часть повстанцев и их пушек была сосредоточена у другого, «фронтального» вала. Атаку начал гренадерский батальон подполковника Филисова, подчиненный Фрейману. Пугачев, не желая подпустить врага к «укреплениям», выслал навстречу отряд повстанцев с семью пушками. Призывая гренадеров перейти на свою сторону, повстанцы кричали им: «Братцы солдаты, что вы делаете?! Вы идите драться и убивать свою братию христиан, защищающих истиннаго своего государя, императора Петра III, который здесь в крепости сам находится!» Дрогнув, гренадеры повернули назад и расстроили ряды шедших за ними солдат Фреймана. Таким образом, атака была сорвана, и Фрейман поспешно отступил. Голицын, наблюдавший бегство своих солдат, послал Фрейману в помощь пехотный батальон князя Долгорукого, но вскоре убедился, что «и сих отряженных войск будет не довольно» для того, чтобы нанести повстанцам «совершенное поражение». Тогда он отправил в распоряжение Фреймана резерв — пехотные подразделения полковника Аршеневского и капитана Толстого. Одновременно батареи Голицына перевели огонь «на атакуемые места» и вскоре вывели из строя пушки, вывезенные из крепости повстанцами. Так как время уже клонилось к вечеру, Голицын решил возобновить штурм правого вала «крепости», уже значительно поврежденного его артиллерией, еще до наступления ночи. Он приказал генералу Фрейману перейти в решительную контратаку, полковнику Ю. Бибикову с егерями и лыжниками ударить в фланг повстанцам, а коннице генерала Мансурова атаковать главные ворота «крепости» со стороны Переволоцкой. Четыре эскадрона чугуевских казаков и бахмутских гусар должны были занять дорогу, ведущую в Оренбург.
Повстанцы стойко оборонялись, и пехота Голицына долго не могла продвинуться вперед. Наконец коннице Мансурова, поддерживаемой артиллерией, удалось все же прорваться через главные ворота. Часть повстанцев бросилась сюда, чтобы выбить врага. Этим воспользовалась пехота Голицына. Солдаты батальона князя Долгорукого, пехотных подразделений подполковника Аршеневского и капитана Толстова взобрались на вал. Одновременно на противоположной стороне вала части полковника Ю. Бибикова овладели батареей. Битва теперь стала еще ожесточеннее. Повстанцы, сообщал Голицын, «хотя и увидели тут неминуемую свою погибель, но еще да и отчаяннее преж-няго оборонялись». К вечеру 22 марта положение повстанцев, осаждаемых со всех сторон, стало еще более тяжелым.
Пугачев и Овчинников возлагали большие надежды на помощь из Берды, но она все не приходила11. Порох, свинец и снаряды были уже на исходе. Среди части повстанцев наступила растерянность, хотя большинство продолжало стойко сражаться. Командиры повстанцев сошлись на совещание. Они стали уговаривать Пугачева, чтобы он в сопровождении нескольких казаков немедленно уехал в Берду, пока дорога туда еще не занята войсками. При этом предполагалось, что из Берды, в зависимости от обстоятельств, Пугачев сможет либо вернуться с помощью в Татищеву, или следовать с Главным войском к Уфе, на соединение с армией И. Зарубина-Чики. Атаманы условились также, что они попытаются удержаться в Татищевой, а затем прорвутся сквозь вражеское войско в Берду или же в Башкирию, под Уфу12. Пугачев долго не поддавался уговорам покинуть Татищеву, но, наконец, согласился на это, сказав атаманам: «Хорошо, я поеду, но и вы смотрите ж, кали можно будет стоять, так постойте, а кали горячо будут войска приступать, так и вы бегите, чтоб не попасся в руки!» Под покровом темноты Пугачев вместе с И. Почиталиным, В. Коноваловым, Г. Бородиным и Е. Кузнецовым выехали из Татищевой. Солдаты Голицына заметили их и погнались за ними, но поскольку, как рассказывал Пугачев, «у него и его товарищей кони были самые хорошие, то догнать его не могли и отстали, а он прискакал прямо в Берду».
После отъезда Пугачева повстанцы в Татищевой продолжали еще некоторое время стойко обороняться, «докудова все заряды выстрелили». Подготовившись к прорыву из крепости и оставив тут пушки и небольшое прикрытие, Овчинников с повстанцами, по его собственным словам, «пробился прямо сквозь команду Голицына». Дорога к Берде в это время была уже занята войсками Голицына, поэтому Овчинникову пришлось повернуть к Илецкому городку. Но оказалось, что Голицын успел блокировать и эту дорогу частями подполковника Ю. Бибикова. Теперь на помощь ему он спешно отправил конную бригаду генерал-майора Мансурова и егерей. На Илецкой дороге разгорелся ожесточенный бой. Повстанцы мужественно сражались. Но силы были слишком неравны. Особенный урон понесли повстанцы, в первую очередь их пехота, от кавалерии Мансурова, которая «отряжена была по всем дорогам». Повстанцам трудно было противостоять хорошо вооруженным и обученным правительственным войскам. В результате, после отчаянного сопротивления, они потерпели жестокое поражение как в самой Татищевой, так и на Илецкой дороге. «Дерзость и департность (отчаяние. — И.Р.) их была столь велика, — докладывал Голицын о результатах сражения у Татищевой, — что, сверх всякаго чаяния, в одной крепости нашлось убитых злодейских тел 1 315, в преследовании на 15 верст найдено убитых же 850, в лесах и сугробах поколото лыжниками до 350 человек, в плен взято яицких и илецких казаков 290; прочих в плен же взятых число превосходит 3000; пушек получено в добычу с снарядами 36»13. В Илецкий городок А. Овчинников пришел примерно с 300 яицкими казаками и приблизительно с таким же числом работных людей. В сражении под Татищевой повстанцы потеряли около 2 500 человек убитыми и свыше 4 тысяч ранеными и взятыми в плен, а также лишились своей артиллерии (36 пушек). Значительными были потери и в войске Голицына; из офицеров 3 было убито и 19 ранено, а из солдат 132 человека убито и 497 ранено.
Хотя в битве под Татищевой повстанцы понесли большие потери и вынуждены были отступить, им все же удалось на время задержать продвижение врага, нанести ему немалый урон. Вместе с тем поражение у Татищевой явилось уроком для руководителей восстания. Оно наглядно показало пагубность оборонительной тактики, которой в течение шести месяцев придерживались предводители Военной коллегии.
Получив рапорт П. Голицына о сражении под Татищевой, А. Бибиков донес Екатерине II о том, что восстание в основном уже подавлено. Обрадованная императрица произвела А. Бибикова в подполковники гвардии, Мансурова и Фреймана наградила орденами, а Голицыну подарила огромные поместья в Могилевской губернии. Два офицера, доставившие донесение А. Бибикова в Петербург, были повышены в чинах, а всем сражавшимся в этой битве против повстанцев Екатерина II пожаловала «невзачет третное жалованье». Однако, нанося повстанцам поражение на Яике, то есть на окраине страны, крепостники обманывались в своих расчетах на быстрый разгром восстания. Успехи царских войск на Яике обусловили уход Главной армии повстанцев в срединные районы страны, где с появлением Пугачева на борьбу против угнетателей поднимались все новые и новые силы. Поражение повстанцев под Татищевой показало правоту Пугачева, Зарубина-Чики и других радикальных атаманов, которые с самого начала восстания настаивали на походе в центральные районы страны — к Москве и Петербургу.
Примечания
1. ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 506, л. 200—201; д. 505, л. 215.
2. Летопись П. Рычкова, стр. 259.
3. Пугачевщина, Сб. документов, т. II, док. 40, стр. 127.
4. ЦГВИА, ф. 20, оп. 47, д. 7. Рапорт П. Голицына А. Бибикову от 18 марта 1774 г.
5. ЦГАДА, ф. Казанской секретной комиссии, д. 7279, л. 3.
6. ЦГВИА, ф. 20, оп. 47, Д. 4, л. 247.
7. И. Почиталин, например, впоследствии на допросе рассказывал, что Пугачев в Татищевой «приказал зделать для пушек снежной вал и все пушки по оному разставил и разметил дистанцию сколь далеко будут брать... ядрами и дробью и поставил в тех местах колышки... у пушек приставлены для стрельбы были кананеры из солдат... и из яицких казаков, кои Пугачевым выбраны были в ту должность заблаговременно самые проворные люди, а правило показывал стрелять сам Пугачев...» (ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 506, л. 201 об).
8. ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 506, л. 88—89, 201—203; Восстание Емельяна Пугачева. Сб. документов, док. 26, стр. 154—155.
9. Летопись П. Рычкова, стр. 262.
10. Там же, стр. 281—282, 262; Восстание Емельяна Пугачева. Сб. документов, док. 26, стр. 155.
11. Как отмечает П. Рычков, хотя Пугачев «из Берды... требовал в подмогу артиллерии, но оная-де к нему не послана». (Летопись П. Рычкова, стр. 262).
12. Яицкий казак Иван Изюмов впоследствии сообщал, что он и другие повстанцы во главе с А. Овчинниковым вскоре после поражения у Татищевой «ехали деревнями в Башкирю», но тут «уведомились от башкирцев, что Пугачев с толпою своей пошел к Магнитной», тогда и они «последовали к оной» (ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 505, л. 251—252). Действительно, узнав по дороге к Уфе о разгроме Михельсоном армии И. Зарубина-Чики, Пугачев повернул на восток, к Магнитной, чтобы «оторваться» от правительственных войск (подробнее об этом см. ниже). Разумеется, что А. Овчинников не отправился бы после Татищевой именно в Башкирию, если бы он не условился об этом с Пугачевым.
13. Летопись П. Рычкова, стр. 285—286.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |