§ 2. Поход к Яицкому городку. Начало Крестьянской войны

Желающие оказать ревность и усердие для истребления вредительных обществу дворян явились бы в Главную нашу армию!

Из указа «Петра III» (Е. Пугачева) от 1774 г.

18 сентября 1773 г. к вечеру отряд повстанцев во главе с Емельяном Пугачевым и Иваном Зарубиным-Чикой подошел к Бударинскому форпосту — небольшому укреплению на правом берегу Яика. Начальник форпоста, есаул Коновалов, вначале решил оказать сопротивление повстанцам. Но, видя настроение своих казаков, согласился сдать форпост без боя. Тут ряды повстанцев пополнились еще 20 казаками. Из Бударинского форпоста Пугачев и Зарубин двинулись поспешно далее вверх по Яику. Из этого форпоста, как рассказал участник похода П. Толкачев, «Пугачев поехал в числе пятидесяти человек,... вооружены были копьями, саблями, а некоторые и ружьями». Но, отметил он, «хотя было тут и больше людей, одна-кож многия... были и неисправны в збруе ратной». Направляясь к Яицкому городку и стремясь увеличить и усилить ряды восставших, Пугачев рассылал повстанцев «во все хутора и на форпосты вверх и вниз Яика», чтоб все казаки «к нему собирались вскорости». Сбором людей по-прежнему руководил Зарубин-Чика. Когда Пугачев прибыл в урочище Золотая Лука, или Кушум (в 40 верстах южнее Яицкого городка), повстанцев с ним было уже до 400 человек. «Послушный» казак Севрюгин, например, донес коменданту И. Симанову, что с Пугачевым в Кушуме «с Кош-Яицкаго, Бударинскаго и Судавскаго форпостов... и с хуторов... не менее как до четырех сот будет». Из Кушума с новым указом Пугачева к Киргиз-Кайсакам был послан казак Уразгильд Аманов. Он, однако, был взят в плен старшиной Акутиным и отправлен к коменданту Симанову в Яицкий городок. Тут Аманов показал, что «при урочище Кушуме... имеется собранных с хуторов и с форпостов, начав снизу от Мергеневскаго форпоста, казаков до пяти сот человек, при которых знамен пятнатцать...» Когда разведчики донесли Пугачеву о том, что Аманов схвачен старшиной Акутиным, «за которым, де, они гнались, но догнать не могли», то сразу же был составлен новый указ от Пугачева киргиз-кайсацкому хану и его тогда вручили посланцу хана Забир-мулле. Переночевав в Кушуме, повстанцы на рассвете 19 сентября двинулись далее, к Яицкому городку. «С Кушемы, — как вспоминал впоследствии казак Кочуров, — на разсвете выехали и ехали через Кош-Яицкой и Чиганской форпосты, мимо многих хуторов, из которых люди, во многом числе стекаясь, приставали». В это время к повстанцам присоединился и Тимофей Мясников. Состав повстанцев был пестрый. Среди них, как отмечал казак Идорка, встречались «калмыки, татаря и русския». По свидетельству Т. Мясникова, повстанческая рать состояла из «казаков, мужиков и казачьих малолетков». У Сластьиных Зимовий повстанцы захватили разведчика из Яицкого городка — «послушного» казака Скворкина. Подводя его к Пугачеву, казаки Я. Давилин и Дубовов попросили: «Надежда-государь, прикажи сего злодея повесить! Отец ево нам делал великия обиды, да и он, даром што молот, но так же, как и отец, нас смертельно обижал!» Другие подхватили: «Подлинно, батюшка, плут, прикажи его повесить — таковской!» Поняв, что казнью Скворкина повстанцы стремятся дать наглядный урок «послушным», Пугачев решил: «Ну, кали он такой худой человек, так повесить его!» Приговор был тотчас исполнен. Вскоре повстанцы задержали сержанта А. Николаева, посланного комендантом И. Симановым по форпостам объявить ордер, в котором извещалось о том, что появившийся лжегосударь — «беглый донской казак Емельян Пугачов» и обещалось вознаграждение за его поимку. Желая проверить, какое это произведет впечатление на повстанцев, Пугачев велел И. Почиталину огласить ордер, насмешливо заявив при этом: «Што, Пугачева ловить? Пугачов сам идет в город!» Сержант Николаев, умевший грамоте, был определен в помощники к Почиталину¹.

Вечером 19 сентября повстанцы приблизились к Яицкому городку. По словам Зарубина-Чики, повстанцев теперь уже насчитывалось «до четырехсот человек». Вооружены они были по-разному: некоторые с «ружьями, а иные с копьями и сайдаками», но, по свидетельству казака М. Шигаева, «пушки у них тогда ни одной не был[о]». Комендант же Яицкого городка Симанов имел в своем распоряжении в городке 1050 солдат, сотню оренбургских и около 2000 яицких казаков, а также 18 крупнокалиберных орудий, 110 пудов пороха, значительное количество свинца, ядер и других боеприпасов, 589 лошадей и т. п. Руководители восстания понимали, что взятие Яицкого городка — дело почти безнадежное и поэтому не намеревались задерживаться тут. Но, несмотря на неравенство сил, они все же решили попытаться овладеть городком, надеясь на поддержку «непослушных» казаков, а также солдат. Когда разведчики донесли, что у моста через Чаган И. Симанов расположил около 3000 человек и немалую часть артиллерии под командой майора Наумова, то Пугачев, как он сам говорил, «сего великаго числа не очень же устрашился, более думая и то, что есть в том числе» и его «согласники». Действительно, казаки поз командой старшины И. Акутина, которые охраняли мост, заявили, что не хотят делать «на супротивных нападение» и «напрасно кровь проливать». Помощник Наумова — капитан А. Крылов² попытался воздействовать на казаков Акутина, призывая их к тому, чтобы они «противу стоящих пред ними врагов... всего отечества храбро себя ополчили». Но казаки не повиновались и требовали, чтобы к Пугачеву были посланы их представители «на переговорку». Напрасно Крылов пытался их убеждать, что, мол, «с разбойниками в переговорку вступить и тем время тратить не должно», они «начали... свое возмущение далее распространять». Как раз в это время к старшине Акутину подскакал повстанец, казак П. Быков, и, вручив ему запечатанную грамоту, во всеуслышание сказал: «Вот, де, вам указ от государя, прочтите всему миру!» Этот указ, написанный Почиталиным по указанию Зарубина и других, уведомлял казаков о появлении «истинного царя» — Петра III и призывал их, «чтоб они жизнь ево спасли и отвезли ево в Петербург». Руководители восстания, таким образом, откровенно заявляли казакам, что не намерены задерживаться на Яике, а стремятся к столице страны, чтобы овладеть ею. Казаки, как рассказал Крылов, тотчас окружили Быкова и сопровождавших его двух повстанцев «со всех сторон с великою жадностью, чтобы их выслушивать». Крылов выхватил указ из рук оторопевшего Акутина, спрятал его в карман и приказал задержать посланцев. Но казаки угрожающе надвинулись на Крылова так, что он бежать «принужден был ис толпы их»³. Воспользовавшись этой суматохой, часть казаков из команды старшины Акутина (около ста человек) перебежала к повстанцам. Среди них находились и «умеренные» руководители «непослушных»: Яков Почиталин, Андрей Овчинников, Дмитрий Лысов, Кузьма Фофанов, — которые так и не сумели организовать массовое выступление казаков в городке.

Получив таким образом значительное подкрепление, Пугачев развернул весь свой отряд цепью, «чтоб показать Яицкому городку», что у него «силы много». С развевающимися знаменами отряд стал быстро спускаться по крутому косогору в урочище Горох, прямо на команду Крылова и Акутина. Зная настроения казаков, Крылов приказал, чтобы каждый, кто желает «против злодеев бунтовщиков храбро стоять... отделился на левую... регулярного фронта сторону». Но оказалось, что «из великово числа... яицких казаков не более таковых на левую фронта сторону отделилось как человек до двадцати». Остальные «начали... регулярных з разных сторон окружать». Поэтому Крылов, преследуемый Пугачевым и обеспокоенный, по его собственным словом, мыслью как бы «оставшие в городе» и находящиеся с ним казаки не «учинили какова злодейскова умысла», вынужден был быстро ретироваться к мосту, спешить на соединение с майором Наумовым. Объединение Крылова с Наумовым изменило обстановку. Руководители повстанцев решили напрасно не рисковать, отойти, а на другой день вновь показаться у городка. «На пушки, де, — заявил Пугачев своему окружению, — не сунисьси з голыми руками! У нас, де, их нету, чем, де, людей терять, так пойдем теперь, авось-либо они подумают, а мы завтра подъедем». Между тем, Наумов и Крылов, разгадав намерение повстанцев переправиться вброд через Чаган, отправили за ними старшину Андрея Витошнова с тремя сотнями казаков. Заметив за собой погоню, повстанцы, которых было теперь уже «сот до семи», круто повернули назад и окружили команду А. Витошнова. В команде, под влиянием агитации Максима Шигаева, вспыхнуло замешательство: «непослушные» казаки тотчас «перевязали старших и лутчих казаков», в том числе своего командира Витошнова, и перешли к повстанцам. «Сие, — отмечал Пугачев, — хотя и в виду города было, однакож секурсу (помощи. — И.Р.) связанным не дано было». После этого повстанцы уже беспрепятственно переправились через реку и расположились ночевать в балке Крутицкая Лука. Комендант Симанов не решился их атаковать⁴.

С переходом 19 сентября на сторону повстанцев «стариков», «умеренных» предводителей «непослушного» казачества — Якова Почиталина, Дмитрия Лысова, Андрея Овчинникова, Максима Шигаева и др., «молодые», или «радикальные», элементы из руководства восстанием, его застрельщики и организаторы — Иван Зарубин-Чика, Тимофей Мясников и другие — стали быстро терять свою прежнюю роль, хотя еще продолжали оставаться при Пугачеве. «Итак, — рассказывал впоследствии о событиях этого дня и о переправе через Чаган Яков Почиталин, — севши на лошадь, ехал с протчими подле самозванца, около котораго также всегда вертелись Лысов... Чика, Коновалов, Овчинников, Фофанов, Мясников... и протчие, кои... ни пяди от него не отъезжали». Стремительный рост влияния «умеренных» в руководстве восстанием определялся тем, что за 18 и 19 сентября количество повстанцев значительно пополнилось «умеренными», колеблющимися элементами из среды «непослушных» — хозяевами хуторов и т. д. Последние, примкнув к восстанию, по-прежнему стремились лишь к защите своих сословных прав, восстановлению своего привилегированного положения. Возросшую роль «умеренных» продемонстрировал круг, созванный на рассвете 20 сентября в Крутицкой Луке для обсуждения вопроса о дальнейших действиях и об участии связанных накануне «послушных» старшин и казаков команды А. Витошнова. По предложению Д. Лысова и А. Овчинникова было решено повесить одиннадцать человек самых «великих злодеев», в том числе сотника Якова Витошнова, Лариона Коновалова, казаков Оружейникова, Подъячева и других. Перед исполнением приговора Пугачев обратился, было, к Д. Лысову и А. Овчинникову со словами: «Не погрешите и безвинных людей не погубите!», но те, не дослушав его, полушутя ответили: «Мы, де, ваше величество, знаем!» Все 11 человек были казнены. Старшина же Андрей Витошнов, по заступничеству «умеренных», был прощен и даже оставлен ими в окружении Пугачева.

Из Крутицкой Луки повстанцы вновь направились к Яицкому городку, но были встречены огнем крепостной артиллерии. Простояв на месте около часа и не желая подвергать опасности своих людей, Пугачев сказал им: «Что, други мои, вас терять напрасно? Пойдем туда, где нас примут!» Пугачев, Зарубин-Чика, Мясников и другие радикально настроенные предводители восстания считали, что с наибольшей готовностью «царя» примет крепостное крестьянство центра страны и именно туда намеревались они следовать от Яика. При этом они надеялись воспользоваться благоприятной обстановкой — почти полным отсутствием в государстве правительственных войск, находившихся на турецком фронте. Пугачев с Зарубиным и другими радикально настроенными предводителями, как сказано выше, еще в период подготовки восстания условились идти из-под Яицкого городка к Волге, а оттуда, подняв крестьян, угнетенные народы Поволжья, волжских, донских и прочих казаков, далее на запад — к Москве и Петербургу. На то обстоятельство, что радикальные элементы отнюдь не намеревались ограничиться одним Яиком, а стремились превратить восстание в крестьянскую войну, свергнуть крепостнические порядки во всей стране, указывал уже комендант Симанов в своем рапорте Рейнсдорпу от 28 сентября 1773 г. Тут он подчеркнул, что казаки (имелись в виду И. Зарубин, Т. Мясников и др.) Пугачева «два месяца... от всех посылаемых мною поисков укрывали... с места на место переваживая и... условясь в целом государстве возмущение учинить... более года скрытно... предприятие свое содержали»⁵.

Однако умеренные руководители непослушных казаков совсем не разделяли эти замыслы. Судьба крепостного крестьянства их вовсе не интересовала, отдаляться от Яика они тоже не намеревались. Примкнув к восстанию, эти умеренные элементы казачества надеялись, что царское правительство, не желая расширения антифеодального движения, вынуждено будет уступить казакам и удовлетворить их сословные требования. Основную свою задачу «умеренные» усматривали в очищении всего Яика от правительственной администрации и гарнизонов, в утверждении тут своей власти. Они предлагали повести казаков не на запад, не к Волге, а, наоборот, на восток, вверх по Яику, к Илецкому городку, а затем к Оренбургу, который находился в 300 с лишним верстах от Яицкого городка. Мнение «умеренных», которых поддерживал также помилованный вследствие их заступничества «послушный» старшина Андрей Витошнов, взяло верх. «Простоя на том месте с час, — вспоминал Пугачев об отходе от Яицкого городка, — и видя, что к городку под пушки подойтить не можно, то по совету Андрея Овчинникова, Дмитрия Лысова, Шигаева, Витошнова, не слезая с лошадей, поворотили... прочь от городка и пошли вверх по Яику». Эти же казаки тогда сказали: «Пойдем, де, ваше величество, полем до Илецкой станицы!» О походе на Оренбург, как видим, «умеренные» пока остерегались говорить. Итак, вместо того, чтобы от Яицкого городка идти прямо на запад, к Волге, как предлагали Пугачев, Зарубин и другие «радикалы» еще во время подготовки восстания, повстанцы повернули на северо-восток, к Илецкому городку.

Комендант Симанов не решился преследовать повстанцев. «Из Яицкого ж городка, — говорил Пугачев, — в то время за мною погони не было, хотя я сего и много опасался, для того, что людей было весьма мало». Сам Симанов отметил, что он вынужден был отказаться от преследования повстанцев, опасаясь оставшихся в городке «непослушных» казаков. «Но поиску, — сообщил он 20 сентября Рейнсдорпу, — за ним (Пугачевым. — И.Р.) теперь... воинскими командами чинить за неудобное признано, а принуждено толко... себя защищать, чтоб от оставших здесь мятежниковской стороны казаков, коих составляет немалое количество, чего-либо неполезного не произошло»⁶. При этом Симанов отмечал, что из одного Яицкого городка, не считая форпостов, к повстанцам перешло «казаков четыреста шестьдесят два человека». Симанов настоятельно просил Рейнсдорпа «повелеть как для учинения поиску над помянутым самозванцем, так и для прекращения внутреннего между бывшими с мятежной стороны (Яицким) войском по возмущению того злодея настроения команды... сюда приумножить... до пятисот человек»⁷. Рейнсдорп, со своей стороны, требовал от Симанова немедленного разгрома восстания и в ордере от 21 сентября высказывал недовольство тем, что оно, «к крайнему удивлению... при Яицком войске распространяется». Одновременно он послал Симанову «увещевательный лист»; оглашение последнего на Яике должно было снова убеждать казаков, что объявился у них не царь Петр III, который «всему свету известно... волею божею в Санкт-Петербурге скончался», а «беглой из Казани ис под караула донской казак Емельян Пугачев, которой... старается поколебать и ввергнуть паки в бездну погибели»⁸. В своем ответном рапорте Симанов сообщал губернатору, что «увещевательный лист» был прочтен казакам на круге, но что только «согласные» проявили «явное к... самозванцу отвращение... но протчие казаки расходились молча, с видом якобы некоторого уныния или задумчивости»⁹. Не полагаясь на силу «увещеваний», Симанов немедленно приступил к строительству в центре городка новых укреплений. «Симанов, — сообщает очевидец П. Живетин, — опасаясь от непослушной стороны бунта, тотчас и зачал делать земляную крепость, а зделав, укрепил пушками и назвал кремлем»¹⁰.

* * *

Организаторами и застрельщиками нового восстания на Яике, положившего начало Крестьянской войне, явились «молодые», то есть радикально настроенные «непослушные» яицкие казаки, которые не склонили головы и после подавления царизмом яицкого восстания 1772 г. «И хотя, — говорил представитель радикально настроенного казачества Т. Мясников, — по бывшим у нас на Яике происшествиям (имеется в виду восстание 1772 г. — И.Р.) принуждены мы остаться... как может быть думают, в спокойном духе, однако же искра злобы за такую несправедливость всегда у нас крылась до тех пор, пока изобрели удобный к тому случай и время». На органическую связь и преемственность между двумя восстаниями на Яике (1772 и 1773 годов) указывалось в официальных донесениях Рейнсдорпа. «На сих днях, — уведомлял он 28 сентября сибирского губернатора, — произошло здесь толь предосудительное заключение и больше нежели прошлой (1772 года. — И.Р.) яицкой мятеж, однак из того же источника зла начало свое воспринявшее». Как ни значительна была роль Пугачева, вождя нового восстания, для многих современников было ясно, что с самого начала он зависел от яицких казаков. Екатерина II, изучив следственные материалы о Крестьянской войне и причинах ее, писала: «Когда воспоследовало за таковыя преступления (имеется в виду восстание 1772 г. — И.Р.) правильное мщение, то зломыслящия изыскали... донскаго беглаго казака Емельяна Пугачева, который быв на все ими затеваем[ом] преклонно, присвоил себя высокое имя покойнаго императора Петра III, с ними, по их воля и наставлению, из которых сей изверг и выходить не смел, учинил все те... дела...». Организации нового выступления на Яике способствовало отчасти и то, что власть самодержавия тут была все же слабее, чем в других частях страны, а это позволяло накапливать силы для восстания. В своем рапорте от 5 декабря 1774 г. Екатерине II князь М. Волконский, опираясь на заключения следственных комиссий, писал, что если бы Пугачев «не попал на помянутых... бунтующих душ яицких казаков, тоб ни коим образом... такого зла ни в каком империи... (другом месте. — И.Р.) произвести не мог»¹¹.

Примечания

1. ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 506, л. 270, 487; ф. 1100, оп. 1, д. 2, л. 44—45; ф. ГА, Р. VI, д. 506, л. 270, 277, 110, 134, 135; д. 505, л. 485; Восстание Емельяна Пугачева. Сб. документов, док. 26, стр. 132—134.

2. Отец баснописца И.А. Крылова (1769—1844 гг.).

3. ЦГАДА, Ф. ГА, Р. VI, д. 506, л. 321, 330, 81, 392—415; ф. 1100, оп. 1, д. 2, л. 26—27, 232; ЦГВИА, ф. 20. оп. 47, д. 4, л. 175—177.

4. ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 506, л. 232—233, 82, 331; ф. 1100, оп. 1, д. 2, л. 28—29.

5. ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 506, л. 233, 400—410; ф. 1100, оп. 1, д. 2, л. 308.

6. ЦГАДА, ф. 1100, оп. 1, д. 2, л. 202—202 об.

7. Там же, л. 202, 302.

8. Там же, л. 51—52.

9. Там же, л. 64.

10. Там же, ф. 349, д. 7325, л. 4—5 об.

11. ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 421, л. 1—2; ф. 1100, оп. 1, д. 2, л. 259; ф. ГА, Р. VI, д. 467, ч. IV, л. 365—370; д. 512, ч. II, л. 443.