На территории Нижегородской губернии Пугачев проделал следующий путь. От г. Курмыша через с. Четаево, Медяны, Порецкое, Сутяжное, Явлеи восставшие двинулись к г. Алатырю. 25 июля войско Пугачева, пройдя ряд селений (Стемасы, Зимницы, Чукалы), вышло за пределы Нижегородской губернии. Из почти двухмесячного похода повстанцев по Правобережью пять дней, с 20 по 25 июля 1774 года, Пугачев действовал на территории юго-восточной части Нижегородской губернии.
Е.И. Пугачев и его сподвижники знали, что приволжские губернии — это старинные дворянские гнезда с громадной массой крепостного населения. Повстанческий штаб рассчитывал на поддержку со стороны «черного люда». Насколько подготовленной в этом крае была почва для восстания, писал начальник Секретной комиссии генерал-майор П.С. Потемкин: «...правый берег Волги стократно больше тревожит». Меллин свидетельствовал 24 июля 1774 года, что многие селения опустели, так как «все чуваши здешней стороны, много крестьян... взбунтовались»1. Огромный размах народного протеста отмечал нижегородский губернатор А. Ступишин, причем не в одном-двух, а в своих многочисленных сообщениях в военные и гражданские правительственные ведомства. Эти сообщения, раскрывающие общую обстановку в крае, весьма показательны, поэтому процитируем некоторые из них.
Уже 17 июля, извещая московского главнокомандующего М.Н. Волконского о появлении пугачевских отрядов в Нижегородской губернии, А. Ступишин указывал, что «все почти уездные обыватели, слепо веря злодейским его. разглашениям и обольщениям, некоторые охотно, а другие страха ради так крепко к нему пристают, что о злодейских его движениях не только сами вероятных известиев не дают, но и чрез посланных с великою нуждою доставать сие способ бывает»2.
А через день он опять сообщал в сенат о быстром распространении восстаний в губернии: «...час от часу извести, что дворцовые и помещичьи крестьяне, а паче чуваша вышли ис послушания своих начальников даже от того, что чуваша истребляют священников, грабят церкви, колют образа, делают всякое беззаконие. А крестьяня помещичьи, ловя своих помещиков и помещиц, держут под арестом»3.
О поддержке пугачевцев со стороны местного населения Ступишин писал главнокомандующему карательными войсками Панину: рассеявшись на многочисленные отряды, «помещиковых, дворцовых и экономических крестьян привел (Пугачев. — Авт.) в великое возмущение и неповиновение своим помещикам и начальникам; и, будучи в том, делали ему во всем вспомоществование и безопасное следование, куда ему было надобно» в Курмышском, — Ядринском, Алатырском, частью Нижегородском, Арзамасском уездах.
И в другом рапорте Волконскому от 26 июля с еще большей тревогой губернатор сообщал: «...рассыпавшиеся из злодейской партии ево сообщники человека по два и по три, а не более шести в вереной мне губернии производят свое обыкновенное варварство взбунтовавшимися по их прельщению крестьянами, вешают дворян, прикащиков и тех, кои от бунтующихся показываемы бывают». Он опасается, как бы «сии возмущении не зошли и в Московскую губернию», «не возросло и не родило бы из одного нескольких Пугачевых»4.
В это же время Ступишин доносил генерал-прокурору сената князю А.А. Вяземскому: «Несчастие велико в том, что разсыпанные злодеи, где они касались, все селения возмутили и уже без Пугачева делают разорения, ловят и грабят своих помещиков». Готовясь расправиться с шестерыми пугачевцами, схваченными в Нижегородской губернии, не дожидаясь утверждения меры наказания Секретной комиссией*, Ступишин объяснял это необходимостью устрашить крестьян, которые не повинуются, «но час от часа приходят в замешательство и непослушание».
Местные выступления не прекратились и после того, как войско во главе с Пугачевым вышло за пределы губернии. Выделившиеся из войска и оставленные отряды «так в черни преуспевают, что доходит почти до Нижнего, чернь вся почти преклонна к грабительству, предает смерти и помещиков своих... Не имея легких войск, а от пеших бунтующие удаляются, будучи концы. А оставить Нижнего не можно потому, что здесь бурлаков на судах великое число, на которых внимание иметь должны», — писал Ступишин. Как видим, для властей было очевидным, на чьей стороне симпатии обездоленной части населения Нижнего Новгорода.
И еще одно чрезвычайно важное обстоятельство для характеристики обстановки лета 1774 года в Нижегородском крае.
В третий период крестьянской войны не только действия отряда во главе с Е. Пугачевым, но в не меньшей степени борьба на местах была грозной опасностью для господствующего класса, уже вскоре почувствовавшего ее значение. Арзамасский воевода Сенявин 28 июля 1774 года заявлял в Нижегородскую губернскую канцелярию: «Теперь не столько уже от явных государственных злодеев, как больше от внутренних уездных обывателей (курсив мой. — Авт.) нужно иметь предосторожность»5.
В своем донесении Екатерине II П.И. Панин 3 августа 1774 года сообщал: «...теперь представляется не столько нужды в сильном поражении большой злодейской толпы, нежели в предосторожности от прокрадывания малых подсыльных от злодеев частей к воспламенению отзывающейся и в здешней черни колеблемости, страха и мятежных волнований»6.
Совместная борьба с повстанцами огромной массы нижегородского крестьянства оказалась настолько угрожающей, что Екатерина II, внимательно следившая за всеми событиями ставит этот район в один ряд с Оренбургским и Казанским и определяет их внутреннее состояние как «огнем наполненное»7.
Показательно, что, по нашим подсчетам, не менее 474 селений Нижегородской губернии было охвачено восстаниями. Таким образом, свыше 30% всего населения губернии примкнуло к движению Пугачева. Необходимо оговорить условность этой цифры. В восстаниях далеко не всегда участвовало все население села или деревни. С другой стороны, общая цифра восставших селений (474) включает лишь те из них, о которых сохранились сведения, и потому, очевидно, не является исчерпывающей. Следует также иметь в виду, что восстание — лишь одна из форм крестьянской борьбы.
Размах крестьянского движения в разных уездах губернии был неодинаков: в Алатырской и Арзамасской провинциях он значительно шире, чем в Нижегородской.
В числе восставших более всего помещичьих селений**. На втором месте — селения государственных крестьян, среди которых было много экономических. Дворцовых селений восстало значительно меньше, хотя дворцовых крестьян было больше, чем государственных. Активность последних следует объяснить тем, что в составе государственных крестьян было много представителей нерусских народностей, которые, помимо крепостнического гнета, испытывали национальное угнетение.
Об остроте борьбы в Нижегородском крае говорят и такие официальные данные: повстанческими отрядами и восставшими крестьянами было убито 348 дворян и представителей администрации.
Характер источников по Нижегородской губернии таков, что нет возможности установить точные даты всех выступлений. Но совершенно определенно видно, что высшим периодом крестьянской войны в этом районе является сравнительно короткий отрезок времени: июль — август 1774 года. На эти месяцы падает самое большое количество выступлений. Лето 1774 года характеризуется не только широтой волнений, когда большая часть крестьян различных категорий была вовлечена в борьбу, но и остротой классовых противоречий в этом районе, где помещики и крестьяне непосредственно противостояли друг другу. Показательно — летняя полевая страда не помешала населению активно включиться в движение.
В отдельных случаях нижегородские крестьяне, противясь натиску царских войск, продолжали борьбу за осуществление своих требований и в 1775 году.
Свои особенности имела крестьянская война в отдельных провинциях обширной Нижегородской губернии. «Как умели, как могли», по словам В.И. Ленина, боролись крестьяне в условиях феодально-крепостнической системы. Восстания здесь в массе своей были небольшие по размаху, локальные, стихийные, разрозненные и кратковременные. Но эти, казалось бы «мелкие», выступления составляли тот фон, те звенья в непрерывной цепи событий крестьянской войны, которые были страшны крепостникам массовым своим характером. Поэтому целесообразно проследить развитие событий крестьянской войны по отдельным территориям Нижегородской губернии.
Алатырская провинция. По отзыву (29 июля 1774 года) губернских властей, в этом районе «уездные многие обыватели» поднялись на борьбу. Восстание охватило 165 селений, из которых 123 было помещичьих, 20 государственных (экономических) и 22 дворцовых8.
О направленности классовой борьбы говорят и такие данные: во время восстания в Алатырском уезде было казнено дворян и разных чинов людей 252 человека, что составляло около 63% от общего количества тех, кто за службу и верность правительственному лагерю был осужден восставшим крестьянством в целом по губерниям.
В ходе борьбы крестьяне стремились уничтожить все, что было связано с господством крепостников. Они захватывали и разоряли помещичьи усадьбы. В руках восставших в Алатырском уезде оказалось 97 усадеб и домов, в результате чего дворянство потеряло имущества приблизительно на сумму 174 239 руб.
Многие алатырские помещичьи крестьяне поднялись на борьбу, не дожидаясь прихода повстанческих отрядов, рассылаемых из Большого войска Е.И. Пугачева. Подобные случаи можно указать в отношении 35 сел и деревень, то есть свыше 31% из известных восставших селений. Большая часть восстаний началась в июле 1774 года. Инициатива исходила от «зачинщиков» — нескольких местных крестьян. Но было немало сел, в которых на борьбу поднялось все крестьянство. Так начали действовать крестьяне, принадлежавшие графу И.П. Салтыкову, в селах Порецком, Семеновском, с-це Лобачеве, д. Кудеихе. В с. Тихомировом и д. Бахматовой (имение А.П. Шувалова) также восстали все крестьяне. При этом, объединяясь по месту жительства, они сжигали крепостные конторы, вотчинные учреждения, громили помещичьи дома, арестовывали и казнили дворян и т. д. Таким образом, борьба здесь имела ярко выраженную антикрепостническую направленность.
Портрет Е.И. Пугачева. Неизвестный художник. 1774 год. Симбирск
В ряде селений: Новорождественском (Тургакове), Зимницах, Четвертакове, Молчанове, Мамешеве, Алферьеве, Лобачеве — крестьяне, не ограничиваясь борьбой в пределах села, добровольно уходили в отряды Пугачева.
В с. Семеновском восстание началось до приезда повстанцев Пугачева. С появлением в селе трех казаков борьба крестьян активизировалась. Они поймали и повесили приказчика А. Дроздова, не пожелавшего к ним присоединиться. По указанию крестьян П. Кудесова и А. Колотушкина, к казакам был приведен односельчанин И. Орехов, которого тоже повесили. Стремясь придать большую гласность и законность наказанию трех других крестьян: Ф. Зайцева, Н. Миронова, П. Муромцева, — участники выступления отправили их к повстанцам, находящимся на винокуренном заводе. Из документов нет возможности выяснить, почему вместе с представителями властей к суду и расправе были привлечены эти крестьяне. К этому их могла привести, вероятнее всего, жажда выдвинуться и нажиться за счет притеснений своих односельчан.
В с. Порецком суд над представителями вотчинных властей начался, когда в село приехал повстанческий отряд. Здесь поплатились жизнями приказчики Петр Протопопов и Алексей Головлев, а выборный Петр Базанов был арестован. Причем, по показаниям выборного Ивана Базанова, пугачевцы поставили условие: в случае невыдачи этих лиц, его, Базанова, и «лутчих крестьян» 20 человек повесят, а селение выжгут. Здесь, как и в с. Семеновском, проявилось противопоставление зажиточной части крестьян массе беднейших.
К восстаниям в селах Семеновском и Порецком примкнули крестьяне соседних селений: Тихомирова, Настасова, Кудеихи, Шатиной, Ряпина, Бруновщина, Бахматова, Ключищ, Устимовки. В данном случае мы наблюдаем одновременное выступление ряда селений.
Восставшие стремились установить свои порядки и действовали весьма решительно. Прежде всего своей властью они возвращали народу награбленное помещиками имущество. Конфисковали и раздали нуждавшимся казенную соль, хранившуюся в Порецкой стойке (6073 пуда на 612 руб.). Крестьяне с. Семеновского и д. Кудеихи конфисковали и поделили между собой хлеб, свезенный на Кудеевский винокуренный завод, распределили оставшихся на заводе лошадей. Некоторые крестьяне из этих сел ушли в повстанческие отряды, например, из с. Семеновского — А. Демин, А. Чеулин, Г. Сухоруков, Ф. Трофимов, А. Степанов и другие. Всего в повстанческие отряды ушел 41 крестьянин***. О времени подавления этого выступления, как и большей части других, известий нет. Имеются сведения лишь о том, что была применена военная сила.
Село Медяны армия Пугачева проходила, двигаясь из Курмыша в Алатырь. Но восстание в этом селе началось еще ранее и не прекратилось с уходом повстанцев. Посланцы Пугачева призывали крестьян разыскивать помещиков и расправляться с ними, объявляя, что «они, крестьяне, будут от помещиков своих свободны и никаких с них податей не будет».
Вместе с повстанцами из Большого войска крестьяне разгромили помещичью усадьбу, вместе расправлялись с помещиками и их администрацией. За короткое время пребывания Е. Пугачева в селе было казнено более 50 помещиков и их верных слуг. После ухода отряда восставшими руководили приказчик Степан Васильев, крестьяне Иван Евдокимов, Сафрон Васильев, Василий Никифоров. Активно проявил себя сотский Иван Семенов. Он настаивал отправить помещиков на суд в повстанческий центр. Крестьяне так и поступили: они увезли в Алатырь вернувшуюся в село помещицу А. Брехову, и там она была казнена. А помещиков — братьев Василия и Осипа Терениных — по общему требованию казнили в сеЛе. Крестьяне ясно сознавали, что стать хозяевами своей жизни они смогут, только беспощадно борясь с теми, кто веками угнетал и эксплуатировал их. Лишь эта борьба открывала, по их представлениям, путь к свободе от крепостной зависимости.
Эта мысль объединила крестьян с. Зимниц, которыми владели три помещика — Н. Зимнинский, В. Кошкин и И. Чуфаров. Узнав, что Пугачев двигается к Алатырю, крестьяне этого села приготовились встречать его хлебом и солью. В их числе был приказчик А. Борисов. Активное участие в подготовке встречи принимали старосты Матвей Семенов и Иван Макаров. Некоторые из крестьян уже в это время назвались казаками, тем самым причисляя себя к сторонникам Пугачева. Немалая группа их ушла, как и из многих других селений, в Большое войско.
Восстали также крестьяне с. Стемасы, д. Тихоновки. Когда до этих селений дошли слухи об указе Военной коллегии повстанцев судить местных дворян, а для этого везти их в Алатырь, где находился штаб Пугачева, крестьяне решили передать суду помещика Кошкина, а его имущество поделили между собой.
О том, что происходило в д. Новоселки (Скучиха), принадлежавшей Мертваго, рассказывал на допросе его дворовый Иван Семенов. По его признанию, хотя правительственные указы о Пугачеве он слышал, но вождя восстания, как и многие другие крестьяне, «признавал по народному слуху за государя императора Петра III» В июле их помещик секунд-майор Б.Ф. Мертваго, видя, что в селе оставаться небезопасно, с детьми и женой бежал из деревни и скрылся в лесу. Не зная, какой дорогой продолжать путь, Мертваго решил послать дворового Семенова разведать, нет ли поблизости повстанцев. Отъехав две версты, Семенов повстречал отряд крестьян д. Одоевщины (40 человек) и указал им местонахождение своего помещика. Отряд двинулся, чтобы схватить Мертваго. Семенов присоединился к ним, желая «быть от помещика своего свободным». Мертваго ускользнул, но его жену крестьяне задержали и отвезли в с. Одоевщину. После этого Семенов, получивший от восставших лошадь из имущества своего помещика, вернулся в деревню, но уже не холопом барина, а повстанцем. Через четыре дня в деревне появился Мертваго, надеявшийся, что «бунт» прекратился. Эта самонадеянность, вера в покорность рабов оказалась для него роковой. Крестьяне его связали. Приехавший в Новоселки отряд из 18 крестьян с. Кузьмина принял участие вместе со здешними жителями в казни помещика. Жене и детям его удалось спастись.
Не стала преградой для совместного выступления различная ведомственная принадлежность крестьян с. Монадыш. Тут наряду с помещичьими жили дворцовые крестьяне. 17 августа по пути в это мятежное село команда симбирского батальона капитана Я. Михальчукова, посланная для усмирения, заночевала в с. Дубовки. Неизвестно, как спали солдаты, но местные жители бодрствовали. Дубовские крестьяне «по общему согласию» решили предупредить своих соседей. Они послали в с. Монадыш С. Иванова, который предупредил восставших, что направляющаяся к ним военная команда небольшая по своей численности (50 человек) и с ней можно вступить в бой. Между тем в с. Монадыш этому предшествовали следующие события. Село стало центром, куда стекались восставшие. Собралось здесь из соседних мест до 2 тысяч человек, среди которых было немало чувашских и мордовских крестьян, полных решимости объединенными силами противостоять военным командам.
Наутро, подъехав к селу, команда Михальчукова увидела в поле множество «маршировавших» навстречу людей «наподобие казаков», пеших и конных. Крестьяне первые пошли в атаку. Дважды вступали они в бой. Однако одолеть небольшую, но хорошо вооруженную группу регулярных войск не смогли. Понеся большие потери (100 человек убитых, 47 раненых и захваченных в плен), отряд распался.
В последних числах июля 1774 года через с. Мертовщину (Ахматово) проследовали два повстанческих отряда — первый состоял из 15 казаков, второй — из 30, а с «ними разных жительств в телегах крестьян немалое число» и «новокрещен». При участии крестьян этого разнопоместного села (владельцы С. Смагин, В. Мертваго, С. Языков) повстанцы сожгли один помещичий дом и объявили, чтобы в Саранск привозили всех помещиков. Твердо веря в защиту своих интересов со стороны Е.И. Пугачева, крестьяне предоставляли возможность центру выносить решения о наказании своих притеснителей. С согласия всех восставших крестьян помещица М. Алексеева была отвезена из с. Мертовщина в Саранск, в ставку Пугачева. При поддержке жителей дворцового с. Курмачкасы и д. Тазнеевой крестьяне этого села уже после ухода пугачевцев судили помещиков Пазухиных.
Разгром помещичьего дома крестьяне с. Пиченеек начали, когда в село приехал повстанческий отряд. Господское имущество крестьяне распределили между собой, а помещиков казнили. Примечательно намерение, которым руководствовались крестьяне и их «главные зачинщики» — староста М. Алексеев и приказчик С. Иванов: «быть вольными и не иметь помещиков». Восстание в селе не прекратилось, когда пугачевцы оставили пределы Нижегородской губернии. Из этого села ушли в повстанческие войска 14 крестьян, среди которых были С. Иванов и М. Алексеев.
В с. Курмачкасы помещиков судили на сходе. Крестьяне решили послать за пугачевцами. В село приехали 3 казака, которые отправили задержанных дворян в Саранск в сопровождении нескольких крестьян и сотского Н. Андреева. Волнения в этом селе продолжались с конца июля по 15—20 октября, когда на сходе крестьяне решили прекратить борьбу. Такой же упорный характер проявили жители Козловки, расположенной в 5 верстах от Алатыря. Крестьяне сожгли помещичий дом, расправились с дворянами Павловыми и Шишковским. Козловских крестьян поддержали жители д. Колычевки. Усмирить восставших каратели долго не могли. Панину 21 января 1775 года было послано сообщение, что в с. Козловке крестьяне «и ныне бунтуют».
«Сами собой взбунтовались» — так оценивали власти действия крестьян 6 дворцовых селений из 22, принявших участие в восстании. Это села Чукал, Алтышево, деревни Кученеево, Вичкусово, Селищи, Болдасево.
В д. Вичкусово «новокрещены» — мордовские и чувашские крестьяне — отобрали у пойманного в лесу майора С.И. Пилягина вещи (на 2371 руб.). Часть отнятого имущества переправили Пугачеву в г. Саранск, а оставшееся разделили между собой.
В рядах повстанческой армии находилось немало дворцовых крестьян. Нередко они присоединялись к восставшим помещичьим крестьянам и боролись совместно с ними. Так, дворцовый крестьянин с. Сыресь Алатырского уезда Петр Быков участвовал в разгроме помещичьих домов в с. Стемасы Алатырского уезда, в с. Ащерине Саранского уезда.
Во всех экономических селениях Алатырского уезда борьба протекала без поддержки повстанческих отрядов. В 11 селениях из 20 единодушно восстали все крестьяне.
Жители сел Ичикс, Кладбищ, Кувакина, Сурского Майдана, Тургакова, Дикого Поля, Мишукова, Четвертакова, Миренок, Чуварлея, Явлей, д. Милютиной участвовали в разгроме винокуренных заводов в Ичиксах и Кладбищах и казни привезенных на завод дворян и служащих.
Но активно начатые восстания в экономических селениях вскоре пошли на убыль, постепенно, по отзывам властей, крестьяне «сами по себе усмирились». По-видимому, решающую роль сыграли уход Большого войска и наводнение губернии карательными войсками. Только в с. Установке крестьян усмиряла военная команда9.
В Алатырском уезде восстания часто начинались до прихода повстанцев. Призыв к уничтожению всего, что было связано с помещичьей властью, находил живой отклик у трудового люда здешних мест.
Знамя Пугачевского отряда. Государственный Исторический музей
После их отъезда крестьяне продолжали бунтовать. Картины беспечной, сытой и праздной жизни помещика и нищенское существование крестьян, раздетых и голодных, были живы в памяти тех, кто работал от зари до зари, но не пользовался плодами своего труда. Смерч народного гнева обрушился на бар.
В восставших помещичьих селениях Курмышского уезда действия крестьян носили тот же характер, что и в Алатырском уезде. И здесь на первый план выступает борьба против «злодеев дворян». Дворовые и крестьяне (С. Герасимов, А. Сидоров и другие) д. Ягодной Курмышского уезда «сами, без присутствия больших бунтовщических сонмищ» схватили и повезли своего помещика В.С. Юрлова, «по совету» выборного Е. Абрамова, в г. Курмыш, находившийся в это время в руках повстанцев. Там помещик при участии крестьян был повешен. Так же поступили крестьяне разнопоместного с. Рословки с майором Д.C. Ma ковневым, староста М. Назаров и крестьяне д. Ульяновки — с помещицей Н.С. Ульяновой. Крестьяне деревень Ожгибоковой и Ошерихи отдали повстанцам на суд помещиков Л. Лаптеву и П. Бобоедова. Крепостник А. Крашев был повешен казаками из отряда Яковлева, призванными в село крестьянами. Он обвинялся в том, что от него «бывает со временем в работе и в протчем отягощения».
В Курмышском уезде в борьбу включились 84 селения, из которых 34 были населены помещичьими, а 50 — государственными крестьянами. Такая активность государственных крестьян объясняется тем, что среди них было много чувашей и мордвы, испытывавших, помимо социального, и национальный гнет.
О напряженности борьбы курмышских крестьян говорит и тот факт, что в ходе ее подверглись преследованию 72 представителя привилегированных сословий. Характерно, что среди них было около 40 лиц духовного звания10. Это вполне объяснимо, так как для угнетенных нерусских народов Среднего Поволжья борьба против духовенства, «недурно разыгрывавшего роль помещика и чиновника», была борьбой против верных слуг царизма. Когда Е.И. Пугачев проходил деревнями, населенными нерусскими народностями, то, по словам одного из повстанческих полковников, он получал жалобы крестьян на поборы и притеснения духовных лиц. Среди чувашских крестьян даже ходили слухи о том, что прислан специальный указ «попов ловить».
В с. Хоршеваши, которое находилось в 50 км к западу от Цивильска, в сторону г. Курмыша, восстание началось в то время, когда войско Пугачева находилось под Цивильском. Восстанием руководил Михаил Иванов-Негей. В селении Выла Базар он устроил торжественную встречу Пугачева. Затем около 200 чувашей и мордвы Ядринского и Курмышского уездов собрались идти на Курмыш. Однако прибывшая команда Меллина приостановила их движение.
«Новокрещены» из морды; чувашей, татар целого ряда сел принимали участие в нападении на представителей местных властей и церкви. Государственные крестьяне сел Хоршеваши, Выла Шумшеваши, деревень Кадеева и Ямашева убили цивильской канцелярии секретаря Н. Попова с женой и дворовыми людьми — всего 7 человек — и забрали у них 807 руб., а у канцеляриста И. Чеадаева — 2905 руб. Предшествовал этому выступлению бурный сход. Староста с. Рождественского (Хоршеваши) И. Михайлов-Ванюк уверял крестьян, что Пугачев — «государь», выступивший в защиту народа, и призывал их немедленно действовать так, как он указал: отстранить от власти помещиков и обрести свободу. В с. Шуматове староста Ф. Иванов-Гледер ратовал за выдворение духовенства. Призывы эти нашли отклики среди крестьян соседних сел. Русские крестьяне вместе с чувашскими и мордовскими отдали на казнь прибывшим в село повстанцам попов А. Дмитриева, А. Семенова, дьякона А. Федорова, дьячков П. Иванова и И. Григорьева, пономарей П. Иванова, М. Иванова.
Крестьянин И. Федоров-Изендеев (д. Мочеево) на сходе провозгласил, что во главе восстания стоит государь «Петр III», и требовал истребления церковнослужителей. «Новокрещены» с. Селоусь, деревень Мочеева, Питешева, Пазипова (9 человек), найдя в селе священника и дьякона, передали их на суд повстанцев. В с. Четаеве староста И. Афанасьев, крестьяне Н. Матвеев-Канистор, И. Петров-Алюк, И. Михайлов-Ятман, Ф. Семенов-Илехмет призывали на сходе судить служителей культа. Пойманных попа М. Васильева и дьякона И. Андреева переправили к пугачевцам.
В с. Шуматове и деревнях Кильдишеве, Одашеве, Тенгишеве и Янасале во время восстания повесили 3 священников, 3 дьяконов, 3 дьячков, 4 пономарей и матроса А. Васильева, отказавшихся признать Пугачева.
В выступлениях «Новокрещенов» проявился не только религиозный мотив: шла борьба и против своих богатеев. В с. Пандикове, деревнях Урумове, Кошкильдине восставшие повесили жену попа С. Иванова, волостного сотника И. Ильдерянова, разгромили его дом (имущество было оценено в изрядную сумму — 2328 руб.).
Сохранилось интересное предание о выступлении чувашских крестьян государственного с. Туван. Когда в село прискакал гонец от Пугачева и прочитал манифест, крестьяне вместе со своими соседями поднялись и расправились со священником. Позднее в село прибыли 3 роты солдат для усмирения «бунта». Чуваши решили умереть, но не выдать зачинщиков. На вопрос: «Кто здесь бунтовал и вешал попов и господ?» — последовал ответ: «Знать не знаем! Видно, они сами повесились!»
Селений, в которых трудовой люд из мордвы, чувашей и других национальностей громил дома церковников, раздавая их имущество беднякам, можно назвать еще немало: село Аликово, Алменево, Большие Туваны, Четаево, деревни Милютино, Карачур, Малые Туваны, Танеева, Суры (Тохтомаш) и другие.
О мотивах борьбы с церковью свидетельствуют допросы участников восстаний. Вырвав крест из рук священника, и разбив его, А. Яковлев-Мадинка, крестьянин д. Янисал Курмышского уезда, говорил, что «божество... никакой помощи учинить не может». Он признал, что говорил это, «не желая быть в православной, греческого исповедания вере, а хотя оставаться в прежнем своем суеверии». Таким образом, в борьбе против церкви некоторыми восставшими руководило стремление избавиться и от духовного порабощения.
В самом небольшом в Алатырской провинции Ядринском уезде, как и в Курмышском, население состояло, главным образом, из государственных крестьян, активно принимавших участие в, крестьянской войне (восстали 34 селения). Характерным для Ядринского уезда было то, что, по официальным данным, здесь «с повинными возвратившихся никого не числилось». Сами, без поддержки больших повстанческих отрядов, поднялись государственные крестьяне сел Архангельского (Чемеево), Богородского (Вылы), Вознесенского (Штанашево), Сормы, Тораева, Хочашева, Ядрина, Чемеева, деревень Адашева, Яушева, Ураскильдина.
В 13 селениях (Сормы, Хочашево, Ядрино, Чурашево и другие) заметное место заняла также борьба против церкви и ее служителей.
Очень скудны сведения о борьбе помещичьих крестьян этого уезда. Известно лишь, что среди колодников, содержавшихся в Ядринской канцелярии в связи с восстанием Пугачева, их было немало11.
Арзамасская провинция. В Арзамасской провинции, состоявшей из одного уезда (Арзамасского), только по ведомости числилось 62 восставших селения. Однако эти официальные сведения, собранные в сентябре 1774 года, далеко не полны. В ведомости от октября 1774 года о селах и деревнях, в которых были установлены карателями виселицы, названы 63 селения, среди них 48 помещичьих, 10 дворцовых и 5 экономических. По декабрьской ведомости в Арзамасском уезде значится 60 «бунтующих» селений.
В рапорте капитана Владимирского батальона М.Ф. Белехова от 19 сентября 1774 года перечисляются 108 помещичьих сел и 4 дворцовых, в которых он подавлял крестьянские восстания. Кроме того, о ряде выступлений можно почерпнуть сведения не из сводных ведомостей, а из сообщений, поступавших в канцелярию с мест. Анализ всех этих источников дает основание утверждать, что в 124 селениях (89 помещичьих, 21 государственном, главным образом экономическом, 14 дворцовых) произошли активные выступления крестьян. Эти цифры, видимо, не отражают полной картины, но дают представление о размахе движения в провинции. Большая часть выступлений здесь, как и в Алатырской провинции, относится к июлю—августу 1774 года, когда на этой территории появились отряды из армии Пугачева. Крестьяне разгромили 23 помещичьи усадьбы, казнили несколько помещиков. Многие дворяне бежали из уезда до начала восстаний.
Зачинщиками восстаний чаще всего были помещичьи крестьяне. Акции против помещиков иной раз сочетались с обострением борьбы внутри крестьянского «мира», что придавало течению восстаний сложный, переменчивый характер. Крестьяне с. Черновского вместе со священником Данилой Марковым и дьяконом Семеном Даниловым «с честью» встретили двух посланцев Е. Пугачева, приехавших в село 23 июля 1774 года. Посланцы, сообщив, что за ними идет большой отряд, призывали крестьян «от помещика отложиться», ни в чем его не слушать, говоря при этом, «что они будут государевы». Эти призывы нашли много сторонников. В селе была установлена новая власть по казацкому образцу. Помещичьего служителя Сергея Борисова избрали атаманом, а крестьянина Дмитрия Кудашова — есаулом. Взяв много помещичьих лошадей, повстанцы уехали. На другой день в село приехали 15 повстанцев и расположились в доме помещика. Однако преданные помещику люди вытеснили отряд из села. Предательски вел себя избранный атаманом Сергей Борисов. Это вероломство возмутило односельчан. Казнь, решили они, будет ему справедливым возмездием.
25 июля село Черновское было вновь занято отрядом (50 человек) пугачевцев под предводительством донского казака А. Суходольского. По жалобам крестьян, повстанцы повесили священника Василия Алексеева, приказчика Пар-фена, предателя Сергея Борисова, дворового человека Егора Васильева. Нескольких крестьян за сопротивление, оказанное предыдущему отряду, высекли. Вместо Борисова был назначен другой атаман — дворовый человек помещика Языкова — Степан Сергеев. В документах встречается указание на то, что действия атамана определялись выданным ему «письменным наставлением». По официальным документам Арзамасской канцелярии, «все того села крестьяне оным злодеям... делают вспоможение». Они сожгли помещичьи дома, поделили между собой барский скот. Кроме того, уничтожили бумаги помещичьей канцелярии. Из дальнейшей истории известно, что в октябре 1774 года восстание было подавлено прибывшей в село командой капитана Белехова. Следовательно, более двух месяцев крестьяне управлялись сами, не подчиняясь царской и барской администрации.
24 июля началось восстание крестьян с. Арати (генерал-поручика В.П. Мусина-Пушкина). Крестьяне, узнав, что повстанческие отряды появились в провинции, «собравшись многолюдством», пришли в помещичий дом и отобрали «всякие крепости и господские письма», а приказчика сковали и посадили в судную избу. Но подошедший 31 июля к селу отряд Михельсона расправился с восставшими.
В с. Уварове, как и в Черновском, отразились различные интересы и стремления отдельных групп крестьянского населения. Борьба здесь началась 25 июля. Крестьяне «пришли... в непослушание и делают в том селе по своему своевольству в доме господском розарения», — доносил в Арзамасскую канцелярию земский Федор Черняев, — а их «первые начинщики» и «возмутители» — Петр Лапшин, Игнатий Руднев, Галактион Гаврилов, Василий Жирков, Тимофей Ляпин, Зиновий Колесников, дворовый Степан Порываев, — узнав о приближении повстанцев, «зделались... преклонны к ним». Земского с женой и жену приказчика крестьяне хотели увезти к повстанцам, но те успели скрыться.
Хотя Черняев сообщал в канцелярию об этом восстании еще в июле 1774 года, вплоть до начала следующего года сопротивление крестьян не было подавлено. Черняев смог вернуться сюда лишь в январе 1775 года с наказом от помещицы Леонтьевой расправиться со всеми бунтовщиками крестьянами: «нескольких отшельмовать или казнить», других «от десяти лет, смотря по их винам, наижесточайше наказать плетьми или ботожьем». Исключение было сделано для тех, кто остался верен помещице. Об одном — Михаиле Евстафьеве — известно, что он отговаривал крестьян, «уверяя их, что точно то разбойник и злодей Емелька Пугачев». За верность и спасение жизни капрала А. Ратова с семьей помещица Леонтьева освободила М. Евстафьева на всю жизнь от платежа подушных денег и оброка, детей и живших с ним родственников — от рекрутской повинности, а также обещала не брать их в дворовые. Но щедрые награды отдельным верным холопам не увеличивали число тех, кто хотел бы «защищать» помещичьи интересы, изменяя своим собратьям по классу.
Оружие восставших. Государственный Исторический музей
Довольно крупным и длительным было выступление крестьян с. Большие Печерки, начавшееся в конце июля 1774 года также в связи со слухами о появлении отрядов Е.И. Пугачева в провинции. Оно было поддержано в соседних деревнях Нечаевой и Еделевой. Наиболее активным крестьянским руководителем был Егор Иванов. Свои действия крестьяне начали с устранения от власти земского И. Петрова, бурмистра И. Васильева и старосты Д. Дмитриева, которых они посадили под арест до приезда посланцев Пугачева. Однако бурмистр и земский бежали. Тогда крестьяне арестовали их семьи. Под караулом находилось еще несколько крестьян, пытавшихся отговаривать от выступления.
Интересно, что печерские крестьяне обратились с челобитной в повстанческий штаб. Собравшись на сход при участии священника Сергея Алексеева, они написали Пугачеву жалобу на бурмистра и земского. Называя Пугачева царем, сообщали о требовании Арзамасской канцелярии выставить «уланов» в помощь царским карателям и своем отказе повиноваться этому. Они заверяли Пугачева в своей верности. Сама челобитная не сохранилась, так как крестьяне разорвали ее, когда узнали, что повстанцы, направляясь к Саранску, прошли мимо села. Впоследствии, при расследовании, среди крестьян Больших Печерок были выявлены 9 «ослушников и писателей челобитной» (Егор Иванов, Федор Бычков, Игнат Васильев, Федор Галун, Егор Исаев, Федор Фомин, Гаврила Естифеев, Егор Карпов, Никифор Евдокимов). Хотя священник Сергей Алексеев упорно отрицал свое участие в волнении и написании челобитной, бурмистр Иван Васильев в своем доношении прямо указывал, что крестьяне, «согласясь» со священником, «от повиновения отложились». Позднее графиня Е.И. Головкина настаивала на том, чтобы выслать Алексеева.
С удалением Большого войска от Нижегородской губернии волнение печерских крестьян не прекратилось. 11 сентября 1774 года Головкина писала бурмистру о том, что крестьяне «как противу закону бунтуют, так и моих приказаний ни в чем не слушают, да еще и оставших всех моих крестьян научая приводят в такое и закону противное ослушание и мне неповиновение», и просила вызвать из Арзамаса военную команду.
Об открытой поддержке Пугачева свидетельствуют события в с. Утки (надворного советника А.С. Болтина). Еще до приезда повстанцев в село крестьяне Тимофей Антонов, Степан и Семион Цыпленковы вместе с соседними крестьянами «зделали между собою совет» выступить на стороне «Петра III». Они и осуществили это, когда в село приехали во второй половине июля вначале два повстанца из армии Е. Пугачева, затем отряд в 15 человек во главе с Иваном Ивановым. Все население с. Утки, а также соседних с. Кечасова и деревень Чернухи, Муратовки, Катерининовки торжественно, хлебом и солью встречало отряд. Вместе с крестьянами вышли приказчик Матвей Александров, бурмистр Степан Тихонов, выборный Евсей Лукьянов и священник Алексей Петров, дьячки Герасим Андреев, Павел Иванов, пономарь Василий Родионов. Повстанцы вместе с крестьянами заняли господский дом, раздав нуждающимся имущество помещика.
Восстание продолжалось до сентября 1774 года. С начала сентября началось следствие о волнении крестьян с. Утки и окрестных деревень. Оно проходило под личным наблюдением губернатора А. Ступишина. Видимо, губернатора взволновало то обстоятельство, что крестьяне повели за собой представителей сельской власти.
Жители с. Покровского (вотчины секунд-майора Л.А. Колычева и полковника М. Стремоухова) 25 июля при содействии вступившего в село повстанческого отряда (численностью в 30 человек), отстранили от управления помещичьих ставленников и избрали атаманом пользующегося их уважением и доверием Моисея Плаксина, разгромили барские дома, расправились с приказчиком Петром Андреевым и старостой Иваном Елисеевым.
В конце июля в Арзамасскую канцелярию поступило сообщение о восстании крестьян с. Федотова. Миней Иванов, Николай Рябов, Ларион Абрамов, вернувшись из с. Лопатина, где они работали на строительстве помещичьего дома, договорились между собой своих господ «ни в чем не слушать» и «ни в каком повиновении у них не быть». Узнав об этом, староста Антон Иванов пошел к Алексею Иванову за советом, но поп велел «в том намерении согласным быть» и госпожу А.Г. Кашкарову из села не выпускать. Некоторые из федотовцев показывали впоследствии на допросах, что собирали по 1 коп. с тягла, чтобы послать своих крестьян к Е.И. Пугачеву и просить его направить в село своих людей.
Брались за оружие и шли на ненавистных помещиков и тех, кто им служил, крестьяне многих других селений Арзамасской провинции — Шарапова, Исупова, Путятина, Кременок, Кетрось, Базина, Байкова и т. д. В ходе восстаний крестьяне не только отбирали помещичье имущество, раздавая его нуждавшимся. Они шли дальше, делая попытки раздела земли, являвшейся собственностью изгнанного помещика. В д. Хоненевке крестьяне задержали свою помещицу и передали ее повстанцам. Руководителем выступал староста П. Тихонов. По настоянию крестьян он поделил господские посевы, хлеб и помещичье имущество между жителями деревни. Но недолго крестьяне были хозяевами земли; пришли каратели и восстановили старый порядок.
Документы о целом ряде выступлений скупо говорят лишь о том, что крестьяне были «преклонны» повстанцам. Очень немногое можно узнать о восстаниях в селах Лукьянове, Карауловке, Апраксине, Аре, Воскресенском (Юрьеве), Покровском, Моисеевке, деревнях Курбатове, Малиновке, Малых Кемарах и других. Среди участников выступления в с. Кемары было много дворовых (20 человек). Тот факт, что источники сообщают о дворовых как участниках восстания, свидетельствует о вовлечении в борьбу разных слоев крепостного населения, в том числе и тех, жизнь которых при барских домах рождала более сильную привычку к подчинению господам.
Местное крестьянство возможными средствами стремилось помочь в снабжении Большого повстанческого войска. В этом отношении характерно поведение крестьян с. Кременки. Когда четверо посланцев повстанческого штаба приехали в село и объявили, что необходимо заготовить провиант на 800 человек, крестьяне этого села и соседних деревень тут же начали действовать. Они связали приказчика, пригрозили старосте казнью за попытки к сопротивлению и, отняв ключи от амбаров, забрали продовольствие.
Крестьянские волнения в Арзамасской провинции продолжались и после поражения армии Е.И. Пугачева. Несмотря на усердие, подкрепляемое ружьями, виселицами и плетьми, местные власти не скоро добились спокойствия в провинции. Так, 8 сентября 1774 года канцелярия сообщила, что «чернь бунтовать еще не перестала».
19 сентября в местную канцелярию поступило сообщение от поверенного служителя Степана Семенова о том, что крестьяне с. Смагина Арзамасского уезда, поручика А.П. Остафьева и капитана П.М. Маркова, «пришли в явное неповиновение», «дом господина... (Остафьева. — Авт.), пожитки, деньги, хлеб и скот разделили по себе», а приказчик едва бежал. Для подавления восстания канцелярия направила в село отряд капитана Белехова, который, согласно желанию Остафьева, должен был наказать кнутом всех крестьян старше 40 лет, плетьми — крестьян в возрасте от 15 до 40 лет. 9 октября Белехов наказал 30 человек. Местным властям предписывалось наказанных кнутом (Логина, Трофимова, Сергея Семенова и других) никуда из села не выпускать и «единственно б они прилежали к хлебопашеству и прочим работам».
Крестьянам не хотелось верить в то, что Пугачев пойман и его ждет жестокая расправа. Ходили слухи, что по дороге в Москву он бежал****. Об этом в октябре 1774 года рассказывали ехавшему из нижегородской вотчины Т.М. Разладина дворовому человеку Михайле Васильеву повстречавшиеся на дороге арзамасцы (5 человек).
В октябре 1774 года помещик Булгаков сообщал в своем челобитье в канцелярию, что его д. Должиковой староста Антон Терентьев и крестьяне Иван Григорьев, Родион Григорьев, Федор Кондратьев и другие «чинятца... непослушными и пашни... (на него. — Авт.) не пашут, ни оброку не платят и никакой работы отправлять не хотят».
В декабре крестьяне напали на помещичью усадьбу С.И. Мещеринова в д. Забелине, расположенной в 4 верстах от Арзамаса.
Тщательный надзор был установлен даже за теми селениями, крестьяне которых, по официальным сведениям, не выступали на стороне повстанцев. В с. Свербине старосту Матвея Яковлева и сотского Кирилла Иванова местные власти обязывали под страхом жестокого наказания «за крестьяны смотреть и в домах у каждого крестьянина осматривать денно и ночно» (февраль 1—775 года). Это тем более требовалось с администрации «бунтующих» сел.
В начале 1775 года Нижегородская губернская канцелярия, по сообщению А.В. Суворова, указала провинциальным канцеляриям, чтобы были посланы люди обследовать провинцию и выяснить, все ли «обстоит благополучно», не ведутся ли среди народа нежелательные разговоры. Это было вызвано тем, что «от несмысленной черни, а наипаче в бывшей привязанности самозванца Емельки Пугачева распространяющиеся слухи к поползновению на всякое зло и якобы к новому возмущению от стороны Саратова раздаются». И дальше в этом официальном сообщении передавались слухи о новом самозванце: «Какой-то простой мужик, именуемый ими Заметайка, отваживающийся внушить непросвещенному народу колебания».
Чтобы пресечь «замыслы к дерзким предприимчивостям», привлекались не только военные, но и гражданские власти. Арзамасская канцелярия разослала по разным селениям доверенных лиц, которые еженедельно должны были рапортовать о положении дел.
15 июля 1775 года частный смотритель лейтенант Федор Ладыженский доносил в канцелярию, что крестьяне «послушания не делают и караулов не содержут». Он просил указать ему, как принудить крестьян содержать караул и приводить в канцелярию «подозрительных людей».
В начале ноября 1775 года произошло волнение крестьян в с. Воскресенском (имение И.Е. Исупова). Крестьяне отказались ходить на барщинные работы, платить за взятый из казенного магазина хлеб, грозили побоями выборному Ивану Утенкову, принуждавшему их работать на помещика. Во время усмирения этого выступления крестьяне оказали сопротивление, но все же некоторых удалось арестовать. Остальные были задержаны лишь в 1776 году.
Борьба дворцовых крестьян проходила несколько иначе. С лета 1773 года начались столкновения дворцовых крестьян с «управителем» Арзамасской волости комиссаром Я.В. Алексеевым. Крестьяне подали жалобу арзамасскому воеводе на комиссара, обвиняя его в сборе неуказанных налогов, в самовольной расправе с ними. Из-за злоупотреблений Алексеева (а до него князя Горчакова) крестьяне — и это должны были признать представители власти — «пришли в крайнее разорение и убожество, да и впредь к платежу государственных поборов приходили не в состояние». Крестьяне просили освободить их от суда и расправы Алексеева. Не найдя защиты от его самоуправства у воеводы, который угрожал наказать их кнутом, они обратились к нижегородскому губернатору А. Ступишину. Первую жалобу они подали ему в феврале 1774 года. Ответ не приходил, а Алексеев продолжал «вступаться в суды и расправы». В мае крестьяне вновь обратились к губернатору. Причем не ограничивались подачей жалоб, а оказывали противодействие. По показаниям Я. Алексеева, выборные д. Костянки (Иван Дмитриев), д. Малого Макателема (Тимофей Григорьев), с. Ревезени (Леонтий Иванов), с. Атемасова (Сергей Андреев) ездили по деревням и «между крестьянством возмущения чинили», созывая на сход в с. Великий Враг.
В июне 1774 года для разбора причин этого столкновения, а главное, «для обязания... старост, соцких и всех крестьян с наикрепчайшим подтверждением подписатца, чтоб они между собою никакого возмущения не чинили и неуказных сборов не збирали...», был послан копиист А. Дурнищев. Но успокоить крестьян было нелегко, и в конце июня крестьяне Ревезени, Вычкусова, Великого Врага, Какина, Кельдюшева, Новоселок, Костянки, Крапивки, Нового Иванцова, Уды, Старых Пичингуш, Чиргуш вновь «ослушанием своим подписок не дали». В реестре солдата Ивана Муровина перечисляются 152 крестьянина, которые оказались «ослушны».
Печать Е.И. Пугачева (август 1774 года)
Таким образом, еще до прихода повстанцев крестьяне вели борьбу против дворцовой администрации. Жители дворцовых сел заметно активизировались по мере нарастания крестьянской войны. В сентябре 1774 года арзамасских дворцовых крестьян опять принуждали давать подписки в послушании.
То же происходило в дворцовых селах Маколовской волости. Крестьяне отказывались подчиняться частному смотрителю поручику Сергею Бутурлину и под его распоряжением «исполнения не чинили». 21 июля 1774 года в своем донесении в Арзамасскую канцелярию Бутурлин высказывал опасение получить «от них впредь в непослушании худых следствий». Слухи о том, что Пугачев освобождает крестьян от всех податей, всколыхнули крестьян. Вернувшаяся из с. Ляпня, где находились повстанцы, делегация от дворцовых селений Атингеева, Иванцова, Салдаманова, Шандорова сообщила, что крестьянам «действительно дана будет на шесть лет льгота, когда они будут преклонны... Пугачеву, именуя его царем Петром Федоровичем». Об этом говорил и «рассыльщик при маколовских управительских делах» Матвей Антипов, наказанный впоследствии «за возмущение... всей Макуловской волости крестьян к бунту».
Бежав из с. Мансуровки Алатырского уезда, помещик Ребровский около дворцового с. Новоселки 23 июля подвергся нападению небольшого повстанческого отряда. Помещик со своими людьми успешно отбивался, но приход из Новоселок «всех без остатку» дворцовых крестьян «как мужеска, так и женска полу» резко изменил положение в пользу повстанцев. Когда Ребровский обратился к крестьянам с призывом помочь ему поймать повстанцев, они на него «все... с превеликим дрекольем и с вилами напали и кричали: ты у нас хочешь государевых казаков бить». Крестьяне отобрали у Ребровского оружие и связали, а затем отдали его в повстанческий отряд Суходольского.
Прапорщик Василий Трухин был командирован из Арзамасской провинциальной канцелярии на курмышскую дорогу для борьбы с повстанцами. Для этого он должен был собрать из ближайших сел крестьян с оружием. В дворцовом с. Ревезени крестьяне отказались дать людей. Староста П. Алексеев и сотский С. Федоров потребовали у него сенатского указа, «а инструкции-де воеводской они не слушают и, хотя-де сам воевода к ним приедет, то и ево не послушают». Крестьянам пришлось все же выделить людей, но, когда прапорщик стал их распределять по пикетам, они напали на него и хотели под караулом отвезти к повстанцам. После этого Трухин без команды уже не решался показываться в селе.
Дворцовые крестьяне помогали повстанцам скрываться от преследования (с. Корино), давали им подводы (с. Старые Пичингуши), отказывались нести караулы (с. Кардавили), учреждаемые в предосторожность от повстанцев.
Кроме помещичьих и дворцовых в восстании в Арзамасской провинции участвовали экономические крестьяне 21 селения. В частности, к восстанию примкнули села Лукьяново, Байково, Силино, Мамлеево и другие. Этот факт особенно показателен: за всеми этими селами не числилось оброчных и подушных недоимок.
В январе 1775 года в д. Воробьевке экономические крестьяне учинили расправу над арзамасской помещицей Н.А. Патрикеевой. Вместе с русскими здесь действовали мордовские крестьяне. Около г. Арзамаса они поднялись на борьбу еще до прихода повстанческих отрядов. Посланный на их усмирение отряд полковника Архарова встретил вооруженный отпор12.
Среди восставших селений Нижегородской губернии значилось и село Болдино, то самое Болдино, которое с давних времен принадлежало семье великого русского поэта А.С. Пушкина.
А.С. Пушкин был в Болдине в 1830, 1833 и 1834 годах и провел здесь в общей сложности более пяти месяцев.
Во второй свой приезд в Болдино в 1833 году он писал «Историю Пугачева». С Болдином связано не только завершение этого труда, но и его качало. Пушкин заметил однажды, что посвятил «два года на составление ста шестидесяти осьми страничек»13.
Таким образом, работу над этим трудом он начал в конце 1831 года, то есть вскоре после своей первой поездки в Болдино. Надо думать, прав А. Еремин, когда он связывает социальный и творческий интерес Пушкина к крестьянской войне 1773—1775 годов с его наблюдениями жизни нижегородских крестьян. «Общение Пушкина с нижегородскими крестьянами, думы об их судьбе, ощущение нарастающих среди них настроений протеста — все это усилило и углубило интерес его к крестьянским восстаниям в прошлом и, прежде всего, к восстанию Пугачева»14.
Создавая свой замечательный труд о грозном крестьянском восстании, Пушкин использовал не только архивные материалы. Их он проверял и дополнял «драгоценными и незаменимыми», по его определению, народными преданиями. Видимо, в ходе сбора рассказов, преданий, легенд он пришел к выводу, что «народ живо еще помнит» события крестьянской войны.
В самом труде «История Пугачева» и среди материалов, использованных Пушкиным для его написания, нет упоминаний об участии в восстании болдинских крестьян. Нет и прямых свидетельств о том, что Пушкин слушал рассказы болдинцев о восстании. Имеется лишь сведение о том, что уже в то время, когда «История Пугачева» находилась в печати, Пушкин записал рассказ одного болдинского крестьянина о Пугачеве15. Однако некоторые соображения позволяют предполагать, что он не мог не знать от старожилов о событиях в Болдине и тогда, когда работал над «Историей Пугачева».
Если он предпринял специальную поездку в разные районы восстания и записал рассказы казанских, оренбургских и уральских старожилов, а впоследствии использовал их в работе над «Историей Пугачева», то вполне возможно, он слушал рассказы и болдинских крестьян.
Сохранившиеся записи рассказов нижегородских крестьян свидетельствуют о том, что в пределах Нижегородской губернии Пушкин собирал народные предания.
Рассказы о событиях в Болдине он мог слышать также от своего «дядьки» — Никиты Тимофеевича Козлова, спутника почти всей его жизни, который был родом из Болдина и при жизни отца которого произошли события 1773—1775 годов.
До сих пор исследователи «Истории Пугачева» могли извлечь лишь краткие данные о восстании в с. Болдине в 1774 году. В опубликованных материалах сообщалось, что болдинские крестьяне обвинялись «за преклонность к приехавшим злодеям и за прозьбу тех злодеев, чтоб прикащика повесить», а также то, что они «были усмирены и наказаны плетьми военной командой»16.
Эти известные сведения теперь — благодаря архивным находкам — значительно расширились.
Наиболее интересными и важными среди них являются записи допросов болдинских крестьян. Мы располагаем 14 записями допросов крестьян, привлеченных к следствию после подавления восстания. Кроме них сохранились два донесения — одно от 30 июля 1774 года приказчика Ивана Александрова, другое — от 18 августа того же года служителя Матвея Петрова сына Булатова.
Сведения о выступлении болдинских крестьян вошли в официальные документы обобщающего характера — ведомости, составлявшиеся местными властями Арзамасской провинции по требованию губернских властей. Это черновики ведомости о «бунтующих» арзамасских селениях и черновая ведомость о «колодниках», также хранящиеся в фонде Арзамасской канцелярии.
Итак, что могли бы рассказать Пушкину болдинские крестьяне о событиях в самом имении?
Во времена крестьянской войны Болдино принадлежало деду поэта подполковнику Льву Александровичу Пушкину, о котором впоследствии его внук писал как о человеке с крутым и вспыльчивым характером. Его жестокий нрав испытали на себе не только его родные, но и крепостные.
26 июля в Болдине появились четыре казака из лагеря Пугачева. Повстанцы при поддержке крестьян, по их «согласию» и «по неимению того села от крестьян противу их никакой противности», захватили господский дом, задержали жившего в нем приказчика Ивана Александрова, а его имущество забрали себе. Несколько крестьян, «первых начинщиков», настаивали, чтобы приказчика повесили. Повстанцы увезли его с собой. Затем отряд направился в д. Тимашеву (Кистенево). Болдинские крестьяне, «взбунтуясь», продолжали громить помещичью усадьбу. Они «побрали из господского дому сукны, полотны и холсты, разделили по себе». В черновике ведомости о «бунтующих» селах, составленной Арзамасской провинциальной канцелярией, сказано, что крестьяне «села Болдина все взбунтовались и господский дом сами разграбили».
Печать Военной коллегии Е.И. Пугачева
На следующий день село было занято крупным повстанческим отрядом во главе с полковником донским казаком А. Суходольским. По показаниям болдинского крестьянина Михаила Прокофьева, в отряде было около 100 человек, «из коих казаков было только шесть человек, а протчие все крестьяне» из разных селений. О том, что происходило в селе во время пребывания отряда Суходольского, сведений не сохранилось. Известно лишь, что повстанцы в Болдине призывали крестьян идти в их отряд. Трудно сказать, много ли болдинских крестьян откликнулось на этот призыв. Мы располагаем сведениями лишь об одном крестьянине, добровольно присоединившемся к отряду. Впоследствии, на допросе 20-летний Михаил Прокофьев показывал, что «пристал с таким намерением, чтоб им (повстанцам. — Авт.) по приказу их во всем помогать». Он пробыл в отряде до 3 августа, когда под с. Сучкиным повстанцы Суходольского были разбиты отрядом Михельсона, и Прокофьев в числе 62 пленных был наказан плетьми и возвращен в свое село.
Не сохранилось вполне определенных данных ни о дальнейшем развитии событий в с. Болдине после ухода отряда Суходольского, ни о подавлении карательными силами выступления болдинских крестьян. Из донесения служителя Матвея Булатова от 18 августа 1774 года мы узнаем, что к этому времени движение было подавлено. До начала 1775 года продолжалась расправа, так как не сразу удалось выловить разбежавшихся участников. Тогда же были доставлены в Арзамас «первые зачинщики» — Ефим Тимофеев (40 лет), Гаврила Иванов (25 лет), Илья Иванов (70 лет), Михаил Прокофьев (20 лет). Об остальных сообщалось, что «протчие товарищи их» находятся в бегах.
К 11 сентября была представлена в Арзамасскую провинциальную канцелярию еще группа крестьян: Гаврила Тихонов (45 лет), Михаил Романов (22 года), Иван Иванов (30 лет), а 29 сентября — Лука Васильев (50 лет), Андрей Андронов (60 лет), Егор Иванов сын Тимаков (25 лет), Захар Артомонов (30 лет), Антон Иванов (35 лет). Все привлеченные к следствию были в канцелярии «со увещеванием и с пристрастием под битием плетьми допрашиваны». Не страшась наказания, некоторые из них признавались в своей приверженности к восстанию Е.И. Пугачева, в намерении расправиться с приказчиком.
Дольше всех не возвращался в село Фрол Григорьев. Он появился в Болдине лишь в начале января 1775 года, а до этого прятался несколько недель в лесу, потом, с наступлением морозов, укрывался у новокрещена Сергея Вильдяева в д. Красногорье Алатырского уезда.
В феврале 1775 года в канцелярию был прислан захваченный царскими войсками под Царицыном воевавший в повстанческом отряде кистеневский крестьянин Иван Александров сын Торгашев (29 лет). На допросе он рассказал, что попал к повстанцам, направляясь домой из с. Черновского, где «имел промысел к продаже печеных калачей». От Кистенева (Тимашева) он дошел с повстанцами до Царицына. Хотя И.А. Торгашев и не признавался в добровольном присоединении к повстанцам и указывал на то, что его взяли «усильно», он был наказан кнутом и отправлен в село под крепким караулом в колодках, «дабы... з дороги не мог утечки учинить».
Не препятствовал действиям восставших крестьян в с. Болдине бурмистр Семен Семенов. Он также был привлечен к следствию и наказан плетьми за то, что «объявленных бунтующих крестьян унять не мог», хотя в селе «с лишком тысяча душ, всем им в отлучке быть не можно5*, а потому помянутое недопущение и истребление самых злодеев учинить было можно, токмо сей предосторожности им, бурмистром, не учинено».
Первая группа задержанных крестьян после следствия была наказана в канцелярии кнутом или плетьми. Позднее, когда в Болдине были сооружены виселицы и колеса, наказание производилось в селе. Это место и орудия казни для устрашения крестьян сохранялись до августа 1775 года.
За всеми крестьянами, привлеченными к следствию, сельские власти должны были установить строгий надзор. Кроме того, староста, выборный и все крестьяне обязывались подпиской не отпускать из вотчины этих крестьян и паспортов им не выдавать, чтобы они «прилежали бы к хлебопашеству и протчей крестьянской для пропитания себе работе»17.
Такова была история борьбы болдинских крестьян, пытавшихся свергнуть ярмо крепостнического гнета.
Был ли жив в 30-х годах, когда Пушкин находился в Болдине, кто-либо из 14 крестьян, привлеченных к следствию? На этот вопрос ответить трудно, так как среди опубликованных документов хозяйственного архива А.С. Пушкина по нижегородским владениям отсутствует именной список болдинских крестьян. Но в изданном списке 200 крестьян, принадлежавших лично А.С. Пушкину по с. Кистенево, встречается Прокофьев, имеются Александровы, Григорьевы, Ивановы, Васильевы, Тихоновы18. Это могли быть братья, сыновья, родственники или просто однофамильцы тех «первых начинщиков», о которых шла речь выше. В селе не могла не храниться память о событиях крестьянской войны. От крестьян с. Болдина А.С. Пушкин мог слышать рассказы о том, что берегла народная память, в частности и о тех событиях, которые имели место в их селе в период восстания. Однако в «Истории Пугачева» Пушкин конкретно на них не останавливается. Возможно, эти материалы он предполагал использовать в разделе «Бунт» своей неоконченной повести «История села Горюхина», написанной, по мнению многих литературоведов, под впечатлением наблюдений за жизнью крепостного Болдина.
Хотя история крестьянской войны 1773—1775 годов дана Пушкиным сжато, текст этого замечательного труда невелик, но ему предшествовала огромная работа по исследованию конкретных материалов, в том числе истории отдельных местных восстаний. И это в значительной мере способствовало тому, что в тяжелых условиях николаевского режима 30-х годов А.С. Пушкин сумел нарисовать правдивую картину борьбы крестьян на правобережье Волги в третий период крестьянской войны, когда «вся западная сторона Волги восстала и предалась самозванцу», когда «весь черный народ был за Пугачева».
История крестьянских восстаний, их размах и характер не только в Болдине, но и во многих других арзамасских селах, состояние провинции в целом как одного из районов крестьянской войны подтверждают, насколько верно схвачено и изображено Пушкиным положение края и на каком глубоком исследовании материалов, в том числе местных, должен был основываться поэт, чтобы создать свой исторический труд.
Нижегородская провинция. Об общем положении в Нижегородской губернии, и прежде всего в районе Нижнего Новгорода, А. Ступишин писал 31 июля 1774 года М.Н. Волконскому: Пугачев удаляется к Саранску, «оставя из своей шайки во всех местах, где проходил, бунтовщиков, кои там в черни предуспевают так, что доходят почти до Нижнего: чернь вся почти преклонна к грабительству, предает смерти помещиков своих...»19.
Повстанцы появились в Нижегородском уезде приблизительно 23 июля. Один отряд шел по нижегородской дороге к с. Лысково, другой по алатырской — к с. Мурашкино. В результате был закрыт путь для курьеров, следующих через Нижний в Оренбург. О проникновении каких-либо отрядов в глубь провинции, в Балахнинский и Юрьевецкий уезды, сведений нам не встретилось.
В трех уездах Нижегородской провинции приняли участие в восстании Пугачева крестьяне 67 селений. Но несмотря на меньший по сравнению с другими провинциями размах движения, здесь, в с. Воротынце, произошло одно из крупнейших выступлений нижегородских крестьян. Это было единственное из известных нам в этом районе, в котором вместе с крестьянами боролись работные люди. Принадлежало село А.Н. Головину. Началось восстание 18 июля, когда от приехавших из с. Майданы крестьян П. Назарова, К. Белова и других стало известно о приближении Е. Пугачева. В пользу Пугачева и восстания начали действовать «агитаторы» из местных крестьян. Наиболее активно выступал Василий Чернов. Среди «зачинщиков» восстания был земский Ф. Новоселов. Крестьяне готовились к встрече повстанцев. 19-го числа приехали 6 казаков, объявивших о приближении отрядов, один из которых возглавлял сам Пугачев. 20 июля в селе собрался сход, на котором крестьяне при участии сельских властей единодушно решили, «чтоб от господина их отложась, итти в подданство» к Пугачеву, «почитая ево за государя».
Крестьяне начали свои действия с ареста тех, кто был близок к владельцам и причинял им «обиды»: приказчика с женой, братом и племянником и другими.
22 июля в село приехали крестьяне из с. Семьяны (более 30 человек) и д. Березовки (10 человек) и рассказали, что были в г. Курмыше у Пугачева, и он велел им «приводить всех вотчинных разорителей» в город. Под конвоем крестьян с. Воротынца задержанных увезли, и они в Семьянах, по приказу находящегося там пугачевского полковника Аристова, были повешены. 23 июля в селе, по жалобе работных людей и при участии местных крестьян, повстанческим отрядом был повешен брат управителя И. Тетеева с сыном. Предводитель этого отряда призывал крестьян вступать в отряды и служить Пугачеву, говоря, что жалованья будет по 20 руб. в месяц.
В то же время воротынские крестьяне продолжали действовать в селе. Они заняли помещичий дом, текстильную фабрику, сожгли кожевенный завод, уничтожили вотчинные документы. Помещичье имущество, в том числе полотна, взяли себе. Денег, мануфактурных товаров и вещей было конфисковано на 17 880 руб. Вместе с крестьянами боролись «фабричные». С большим упорством и мужеством держались участники восстания, но у них не хватало оружия, и 26 августа восстание было подавлено. К следствию привлекли 70 крестьян. Расправа была так жестока, что даже самые упорные не устояли. Долго держался Василий Чернов, несмотря на «жестокие мучения», продолжительное время молчал, упорствовал называть Пугачева злодеем, «почитая ево именем государя», но потом, по сообщению властей, «не от угрызения совести, а от нестерпимые мучения» назвал его злодеем. По распоряжению Ступишина он был повешен на берегу р. Оки для устрашения прежде всего бурлаков.
Восстало нижегородское с. Ожгибовка. Узнав об этом, владелец села П.П. Бобоедов, находясь в с. Букалей у помещика И.П. Пазухина, послал своего дворового разведать, что происходит в имении. При входе в Ожгибовку крестьяне его остановили вопросом, не знает ли он, где находится барин. Их волновало, что «за отъездом барина только они одни останутся крепостными (курсив мой. — Авт.), тогда как все окрестные, отведя своих господ к Пугачеву, получили от него свободу, оставя своих господ на виселицах». Дворовый сообщает помещику, что в селе все спокойно. Бобоедов возвращается, крестьяне его задерживают и увозят в г. Курмыш, считая, что только таким путем они добьются свободы от помещичьей власти. Как дворянина его ожидала казнь. Его избавило от смерти лишь то, что повстанческий полковник Г. Васильев (печник соседнего с. Каменка) сказал о нем, как о человеке, не проявлявшем жестокости по отношению к своим крестьянам.
«Бунтовали» экономические крестьяне в селах Спасском, Вершинине, Мигине, деревнях Тубанаевке, Турбанке. В селах Ватрасе, Елховке, деревнях Борисовке и Лешевке крестьяне не подчинялись выборным и отказались от подписки в послушании. В числе участников были и «лутчие» крестьяне.
В Балахнинском уезде в дворцовых деревнях Сукине и Петрове также властями были зафиксированы волнения.
Неспокойно было среди трудовых слоев Нижегородской провинции вплоть до 1775 года. Еще в январе здесь, как и в других уездах губернии, ходил слух, что Пугачев, не доезжая Москвы, бежал, что он жив и скоро придет20. Происходили отдельные столкновения крестьян с представителями властей.
Однако крестьянское движение в уездах Нижегородской провинции не смогло получить широкого развития, несмотря на отдельные крупные выступления. Расположенный близко к центру, а также к Нижнему, этот район находился под более бдительным полицейским надзором, лучше охранялся и обеспечивался военными силами. Повстанческие отряды смогли проникнуть в эту провинцию в небольшом количестве, а без их поддержки крестьянам трудно было преодолеть противостоящие силы и вовлечь в борьбу широкие массы. Возможно, имело значение и то обстоятельство, что население этих северных уездов губернии в меньшей степени волновал повстанческий лозунг о земле, так как оно жило в значительной степени за счет неземледельческих занятий.
Примечания
*. Секретная комиссия была специально создана Екатериной II для расследования дел об участниках восстания.
**. Сюда не включаются 57 селений, о восстаниях в которых сообщала Духовная консистория, не указывая категорию проживающих в них крестьян.
***. Из числа этих добровольцев 17 были с повстанцами недолго, через две недели они вернулись в село.
****. Из записок П.С. Рунича, бывшего членом Секретной комиссии и сопровождавшего Е. Пугачева в Москву, узнаем, что Пугачев под конвоем проезжал через Арзамас, останавливаясь на ночлег 8—9 ноября 1774 г. в селе помещика Колычева (название села не указано).
5*. Семенов оправдывался тем, что не организовал сопротивление повстанцам из-за отсутствия в селе большей части крестьян.
1. Пугачевщина. Т. 3, с. 430; ЦГАДА, Госархив, VI разряд, кн. 504, ч. 4, лл. 49—100; д. 499, л. 4 об.
2. Крестьянская война под предводительством Емельяна Пугачева в Чувашии, с. 202.
3. Пугачевщина. Т. 2, с. 303—305; ЦГАДА, ф. Паниных-Блудовых, д. 174, л. 47—47 об.
4. ЦГВИА, ф. Секретной экспедиции, оп. 47, кн. 1233, л. 410—410 об.
5. ЦГАДА, ф. АПК, оп. 5, д. 65, 1774 г., л. 3.
6. Бумаги гр. П.И. Панина о пугачевском бунте, с. 91.
7. Осьмнадцатый век. Кн. 1. М., 1868, с. 115.
8. В работе К.А. Коткова имеется список 110 сел и деревень Алатырского уезда, принявших участие в Крестьянской войне 1773—1775 гг., но без указания ведомственной принадлежности. Котков К.А. Крестьянское движение на территории Мордовии во второй половине XVIII в. Саранск, 1949, с. 134—138.
9. ЦГАДА, ф. Паниных-Блудовых, д. 183, лл. 358—443; д. 184, лл. 107—120; Д. 185, лл. 243—265; д. 186, лл. 20—78, 373, 380; д. 174, лл. 324—325; д. 199, лл. 91—98; Госархив, VI разряд, кн. 490, ч. 1, л. 145; кн. 511, лл. 10—42, 287, 293, 317; кн. 467, ч. 11, лл. 301—332; д. 467, ч. 13, лл. 34—71; д. 447, лл. 922; Пугачевщина. Т. 2, с. 311—312; Т. 3, с. 386—388, 52—53; Исторический архив. Т. 8, с. 315—319; Документы и материалы по истории Мордовской АССР. Т. 3. Ч. 1. Саранск, 1949, с. 177—178; Крестьянская война под предводительством Емельяна Пугачева в Чувашии. С. 397—404.
10. ЦГАДА, ф. Паниных-Блудовых, д. 183, лл. 446—458; д. 184, лл. 101—106 об.; Госархив, VI разряд, д. 511, лл. 43 об. — 44; Исторический архив. Т. 8, с. 330—332.
11. ЦГАДА, ф. Паниных-Блудовых, д. 185, лл. 255—263; д. 184, лл. 103—105; д. 183, лл. 447—463; д. 511, лл. 44—45; Тхоржевский С.И. Указ. соч., с. 135.
12. ЦГАДА, ф. Паниных-Блудовых, д. 182, л. 9; д. 183, лл. 464—467, 472—493; д. 184, лл. 2—6; д. 185, лл. 246—263; д. 186, лл. 127, 131; Д. 199, лл. 241—242 об., 358—359; ф. АПК, оп. 5, 1774 г., д. 129, 146, 147, 135, 138, 220, 118, 203, 120, 149, 207, 97, 237, 102, 129, 116, 122, 229, 171, 172, 231, 214, 198, 884, 246, 287, 987, 831, 673; оп. 6, 1776 г., д. 74, 664, 621, 80, 671, 93, 992, 994, 997, 999, 1002, 193, 966; Пугачевщина. Т. 3, с. 47, 371—381, 192—193; Исторический архив. Т. 8, с. 307—332; Крестьянская война 1773—1775 гг. в России, с. 149.
13. Пушкин А.С. Полн. собр. соч., т. 9. Ч. 1. Изд. АН СССР, 1950, с. 389.
14. Еремин А.А. Пушкин в Нижегородском крае. Горький, 1951, с. 167.
15. Пушкин А.С. Полн. собр. соч., т. 6, 1934, с. 341—342.
16. Пугачевщина. Т. 3, с. 375, 390; Исторический архив. Т. 8, с. 320.
17. ЦГАДА, ф. АПК, оп. 5, д. 119, 1774 г., лл. 1—23; д. 204, л. 1; д. 120, лл. 9—10, 33; д. 121, лл. 2,21, 40 об, 80; оп. 6, д. 66, 1775 г., лл. 14, 26—26 об.
18. Пушкин. — В кн.: Летописи Гос. лит. музея. Кн. 1. М., 1936, с. 176—179. Списки крестьян, принадлежавших А.С. Пушкину.
19. ЦГАДА, Госархив, VI разряд, кн. 490, ч. 1, л. 145.
20. ЦГАДА, ф. Паниных-Блудовых, д. 183, лл. 359, 364 об.; д. 185, л. 243; Госархив, кн. 490, ч. 1, л. 145; кн. 467, ч. 5, лл. 363—367; д. 511, лл. 34, 313; Исторический архив. Т. 8, с. 314; Пугачевщина. Т. 3, с. 47—48, 311, 370; Т. 2, с. 360—370; Захарова Л.Ф. Борьба помещичьих крестьян..., с. 22—23, 29; Труворов А. Былое из Пугачевщины. — В кн.: Осмнадцатый век. Т. 3. М., 1869, с. 482.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |