Глава 2. Началось

14 августа 1773 года во двор умета (постоялого двора) Степана Максимовича Оболяева въехала кибитка, запряженная парою лошадей. Из кибитки вышел человек. Внешность его обращала на себя внимание: широкие, богатырские плечи, темно-русые волосы, остриженные по-казацки в кружок, черная борода и проницательные карие глаза... На казаке были сермяжный кафтан, верблюжий кушак, холстинная крестьянская рубаха, вышитая шелком, на ногах коты и белые шерстяные чулки.

Хозяин умета вышел встречать приезжего. Он сразу узнал его. Это был его знакомый Емельян Иванович Пугачев.

— Что, Емельян, отпущен из-под караула? — обратился к нему удивленный Оболяев.

— Бог помог мне бежать, так я с Казани ушел.

Емельян Иванович попросил Оболяева разрешить пожить у него несколько дней. Степан подумал, сказал:

— Ну что ж, живи, я много добрых людей скрывал.

— А что, брат, не искали меня здесь? — спросил Пугачев, распрягая лошадей. — Чего нового слышно? Жив ли Пьянов?

— Пьянов схвачен. Проведали, что он подговаривал казаков бежать на Кубань.

Пугачев прожил у Оболяева около полутора месяцев. Все это время он «упражнялся в стрелянии и ловле на степи зверей».

Умет Оболяева находился на бойком месте — на речке Таловой, на перекрестке проезжих дорог. Здесь бывало много яицких казаков и окрестных крестьян. Казаки приезжали главным образом на охоту.

Однажды Пугачев стал свидетелем весьма важного для него разговора, хотя сам не произнес ни слова... В горнице вместе с хозяином обедали несколько казаков. Они рассказывали Оболяеву, как бежали из Яицкого городка.

— После того как казаки расправились с генералом и его командою, — говорил один из присутствующих, — разложена была на все войско сумма денег за пограбленное у генерала и прочих имение, и велено собрать с кого 40, с кого 30, а с которых и по 50 рублей. А как такой суммы заплатить нечем, то войсковая команда строго взыскивает, все забирает. Многие оттого разбежались. Заступиться за нас некому. Сотников наших, которые вступились за войско, били кнутом и отправили в ссылку. А если нас поймают, то и нам, как и сотникам, видно, несдобровать. Мы и прежде уже собирались бежать в Золотую Мечеть, а теперь, как видите, для этого особые причины есть.

Казаки пообедали и уехали. А Пугачев никак не мог забыть об этом разговоре. Он видел, что положение яицких казаков отчаянное, и хорошо понимал, что они теперь пойдут на все.

Слухи о появлении Петра III ходили среди яицких казаков уже давно. Казак Федор Каменщиков (Слудников) по прозвищу «Алтынный глаз» еще задолго до Пугачева разъезжал по Оренбургской губернии и горнозаводским селениям, называя себя «курьером Петра III», которому якобы поручено узнать, «как живет казачество, не притесняется ли начальством, чтобы потом император Петр III рассудил все по правде».

Многие беглые солдаты и крепостные крестьяне выступали под именем Петра III. Так, беглый крепостной крестьянин графа Воронцова (село Спасское Саратовского уезда) Федот Богомолов в начале 1772 года объявил себя императором Петром III и пытался поднять восстание среди солдат в легионной команде в Дубовке, но был арестован и отправлен в Царицын. В период следствия (апрель — июнь) Богомолов с помощью караульных связался с донскими казаками, жителями города и солдатами гарнизона. Готовилось восстание. Жители Царицына, вооруженные «дрекольем и камнями», пытались освободить Богомолова. Восстание было подавлено, а Богомолов жестоко наказан. Ему вырвали ноздри и отправили в Нерчинск на вечную каторгу. По пути туда он умер. Слух о Богомолове быстро распространился по всему Поволжью и Донскому войску.

Поэтому принять на себя имя императора Петра III было нетрудно. Но гораздо труднее было уверить яицких казаков, что перед ними не простой казак с Тихого Дона Емельян Пугачев, а сам император всея Руси — Петр III.

Помогла случайность. Однажды Степан Максимович пригласил Пугачева в баню. Когда Пугачев разделся, Оболяев обратил внимание на какие-то знаки на груди Емельяна Ивановича. Это были следы золотухи, которой Пугачев когда-то болел.

— Что это у тебя такое, Емельян, на груди-то? — спросил суеверный казак.

— А это знаки государские, — ответил тот. — Я сам государь Петр Федорович.

Оболяев был потрясен. Он сразу поверил Пугачеву и стал оказывать ему царские почести.

Пугачев попросил Степана организовать встречу с яицкими казаками.

— Как ты думаешь, Степан, будут ли яицкие казаки согласны принять меня? — спросил Емельян Оболяева.

— А вот ко мне скоро будет казак Закладнов, так я ему скажу, чтоб он прислал ко мне хорошего человека, кого я знаю.

Вскоре Григорий Закладнов приехал на Таловый умет. Степан Максимович под большим секретом рассказал ему, что на умете скрывается Петр III.

— Скажи ты Караваеву, — попросил Оболяев, — чтобы он сюда приехал, мне надобно с ним поговорить.

Закладнов с любопытством оглядел Пугачева, молча сидевшего за столом, и, ничего не говоря, в тот же день уехал на Яик.

Через три дня приехал Денис Караваев — якобы поохотиться на сайгаков.

Степан Оболяев в это время находился во дворе. Они о чем-то поговорили, а потом Караваев зашел в избу, где сидел Пугачев.

— Мне Степан сказывал про тебя, что ты — Петр III.

— Так, подлинно я и есть Петр III. Примут ли меня ваши казаки?

— Я теперь тебе ничего сказать не могу, а поеду домой, поговорю с верными людьми, пускай и они приедут к тебе, так тогда и положим, как делу быть.

— Когда же вы здесь будете? — спросил Пугачев.

— Пожалуй, в среду и будем.

— Хорошо, приезжайте, а я меж тем съезжу в Мечетную. А к среде назад ворочусь, — сказал Емельян Иванович.

Караваев после обеда поехал обратно на Яик, а Пугачев и Оболяев — в иргизские раскольничьи скиты, чтобы найти грамотного человека, который к приезду казаков заготовил бы манифест к Яицкому войску.

По пути Пугачев решил заехать в Мечетную слободу за вещами, телегой и лошадью, оставленными им у Косова в декабре прошлого года.

Косов ничего не вернул Пугачеву из его имущества и донес на него. Пугачев успел скрыться от погони, а Оболяев был схвачен¹.

II

Пугачев вернулся на постоялый двор Оболяева. Только он выпряг лошадь, к нему подошел Караваев.

— Я привез Шигаева, — сказал он Пугачеву, — пойдем к нашей телеге, а то здесь много людей ездят, так еще кто увидит.

Они вышли со двора и направились в степь к маленькой речке Таловой. Тут они нашли Шигаева. Поздоровались.

Емельян Иванович обратил внимание на двух казаков, разъезжающих в степи недалеко от них.

— Что это за люди разъезжают? — спросил настороженно Пугачев.

— Это наши казаки — Чика-Зарубин и Мясников, — поспешил успокоить его Караваев.

Казаки подъехали совсем близко.

— Встань, пожалуй, да пойдем поодаль, — сказал Шигаев Пугачеву, — не хочется, чтоб они тебя видели. Зарубин — человек некрепкий, разболтает, так дела-то мы не сделаем, а хлопот не оберемся.

Пугачев с Шигаевым отошли в сторону.

Чика-Зарубин и Мясников подъехали к Караваеву.

— Что вы здесь делаете? — спросили они.

— А вот стреляем сайгаков.

— Что вы таитесь? Мы знаем, что вы здесь ищете, — сказал Чика-Зарубин, — да ведь и мы того же ищем.

— Ну, уж коли знаете... — И Караваев крикнул: — Максим, подите сюда.

Пугачев и Шигаев подошли. Поздоровались. Караваев сказал Пугачеву:

— Мы присланы от Яицкого войска посмотреть на вас.

— Прежде ваши деды приезжали в Москву и в Питер монархов смотреть, а ныне монарх сам к вам приехал, — сказал Пугачев, стараясь держаться как можно солиднее.

Яицкие казаки выступают в поход

Казаки старались выяснить вопрос о подлинности человека, который называл себя императором Петром III. Пугачев рассказывал им о днях своего царствования, о том, как «изведен» он был дворянами и как в течение двенадцати лет скрывался, чтобы затем объявиться народу.

— На меня вознегодовали государыня и бояре, оттого я и ушел. Вот, детушки, страдаю я двенадцать лет. Был на Дону и в России во многих городах и приметил, что народ везде разорен, терпит много обид, — говорил Пугачев.

Выведенный из терпения длинным рассказом Пугачева, Денис Караваев решился остановить его и довольно настойчиво попросил предъявить «царские знаки».

— Раб ты мой, а повелеваешь мною! — вспылил Пугачев.

Но тем не менее «царские знаки» пришлось показать.

Они ошеломили суеверных казаков. Их, как рассказывал потом Тимофей Мясников, «такой страх обуял, что руки и ноги затряслись».

Показывая шрамы, Пугачев советовал казакам примечать, как царей узнавать.

— Что это там, батюшка, орел, что ли? — спросил Максим Шигаев.

— Не орел, а царский герб, — ответил Пугачев.

Шигаев снова полюбопытствовал:

— Все цари с таким знаком родятся, или это после божьим изволением делается?

— Не ваше дело, други мои, — ответил Пугачев, — простым людям этого ведать не подобает.

После такого ответа казаки уже не осмеливались расспрашивать дальше. Пугачев произвел на них сильное впечатление. Перед ними был человек, много видевший и много переживший. Умный, проницательный взгляд, многочисленные морщины, преждевременно избороздившие лоб, седеющая в тридцать лет борода явились тому красноречивыми свидетелями.

— Где, да где уже я не был и какой нужды не потерпел! — говорил Пугачев. — Был холоден и голоден, в тюрьмах сколько сидел — уже только одному богу вестимо...

Казаки заявили Пугачеву, что они признают его государем Петром Федоровичем, и стали жаловаться на свою тяжелую жизнь, на гонения, учиняемые правительством Екатерины II.

— Слышал я, что многих ваших сотников сослали, а после и со всеми вами то же будет. Когда нет настоящего пастыря, народ всегда пропадает.

Емельян Иванович говорил уверенно, складно, внимательно оглядывая казаков.

Затем на телегу были поставлены медные складные иконы, и казаки, встав на колени, поклялись:

— Обещаем перед богом служить тебе, государь, в верности, до последней капли крови. И хотя все войско Яицкое пропадет, а тебя живого в руки не отдадим.

В ответ на это Пугачев, опустившись на колени, произнес:

— Обещаюсь и я: ежели бог допустит принять царство, буду жаловать Яицкое войско так, как прежние государи: рекою Яиком и всеми притоками, рыбными ловлями и сенными покосами безденежно и беспошлинно. И распространю соль на все четыре стороны — вози, кто куда хочет, безденежно; и оставлю вас при прежних обрядах и буду жаловать так, как и донских казаков, — по 12 рублей жалованья и по двенадцать четвертей хлеба. А вы мне за все это служите верою и правдою...

Выслушав сообщение Караваева о встрече с «государем», рядовые казаки решили: «Принять в войско сего проявившегося государя, хотя бы он подлинный или неподлинный был».

Яицкие казаки, разоренные и измученные, потерявшие все свои исконные права, поверили, что, наконец, явился «настоящий царь-пастырь», который избавит их от чиновников и старшин и вернет им прежние вольности. Всюду по зимовью, хуторам и уметам, как быстрокрылая птица, полетела эта весть.

Ближайшие сподвижники Пугачева потом узнали, что перед ними не император Петр III, а беглый донской казак Емельян Пугачев (он сам им в этом признался), но они безоговорочно поддерживали его, стремясь добиться своих, целей.

— Мы по многим сетованиям и разговорам приметили в нем проворство и способность, вздумали взять его под свою защиту и сделать над собою властелином и восстановителем наших притесненных и почти упадших обрядов и обычаев, — рассказывал потом казак Максим Горшков.

— Пусть это не государь, а донской казак, — сказал однажды Караваев Чике-Зарубину, — но он вместо государя за нас, заступится, а нам все равно, лишь бы быть в добре.

Приняв имя императора Петра III, Пугачев тщательно поддерживал свое «царское звание» на протяжении всего хода восстания. В бывалом донском казаке сочетались качества, необходимые руководителю крестьянской войны: кипучая энергия, смелость, находчивость, умение разобраться в событиях, знание людей и военный опыт. Все это внушало уважение и доверие. Он обладал выдающимися организаторскими способностями, умел вести за собой людей. Народ поверил в Пугачева.

III

Пугачев поселился на хуторе братьев Кожевниковых, в 35 верстах от Яицкого городка. Началась подготовка к восстанию. Сборный пункт повстанцев был назначен на речке Усихе.

Первыми сюда явились казаки Дмитрий Лысов, Копылов, Фофанов и Тимофей Мясников. Затем прибыли Василий Плотников, Иван Почиталин, Чика-Зарубин, татары Аманыч и Барын Мусаев. Почиталин был определен писарем к Пугачеву.

Вскоре местонахождение Пугачева стало известно властям и за ним наряжена была погоня. Повстанцы покинули лагерь на Усихе и переселились на хутор братьев Толкачевых, находившийся в 100 верстах от Яицкого городка. Чика-Зарубин и Тимофей Толкачев уехали по ближайшим зимовьям объявить народу о появлении «Петра III» — Пугачева.

17 сентября 1773 года в хутор Толкачевых прибыло около 60 человек. Пугачев обратился к ним с речью:

— Я ваш государь, и послужите мне верою и правдою, за что я пожалую вас реками, морями и травами, денежным жалованьем, хлебом, свинцом и порохом и всею вольностью. Я знаю, — продолжал он, — что вы все обижены и лишены всех ваших привилегий. Всю вашу вольность истребляют, а я намерен вашу вольность восстановить и дать вам благоденство.

После того как Пугачев кончил говорить, писарь Иван Почиталин прочел собравшимся подготовленный накануне именной указ «императора Петра III» — Пугачева Яицкому войску.

«Во именном моем указе изображено Яицкому войску: как вы, други мои, прежним царям служили до капли своей, до крови, деды и отцы ваши, так и вы послужите за свое отечество мне, великому государю императору Петру Федоровичу. Когда вы устоите за свое отечество, и не истечет ваша слава казачья от ныне и до веку и у детей ваших. Будете мною, великим государем, жалованы: казаки, калмыки и татары. И которые мне, государю императорскому величеству Петру Федоровичу, винные были, и я, государь Петр Федорович, во всех винах прощаю и жалую я вас: рекою с вершины и до устья, и землею, и травами, и денежным жалованьем, и свинцом, и порохом, и хлебным провиантом».

После прочтения указа все присутствующие были приведены к присяге. Перед тем как отпустить собравшихся домой, Пугачев сказал им:

— Теперь, детушки, поезжайте по домам да расскажите, что вы давеча слышали, да и что я здесь... А завтра рано, севши на коня, приезжайте все сюда ко мне.

— Слышали, батюшка, и все исполним, да пошлем рассказать казакам и калмыкам.

Во время беседы с яицким казаком Михаилом Кожевниковым Пугачев заявил:

— Мне не надлежало еще явиться, да не мог я вытерпеть притеснения народного...

На второй день в стане Пугачева было уже 80 вооруженных казаков, татар и калмыков. С этим отрядом Пугачев, окруженный свитой, с семью распущенными знаменами, двинулся в поход на Яицкий городок.

Восемьдесят повстанцев намеревались штурмовать крепость Яик, обороняемую многочисленным гарнизоном, в которой еще вчера они сами несли военную службу. Они поднялись, чтобы защищать свою честь и свободу. Это были люди, убежденные в правоте своего дела, сильные духом.

С этого момента судьба их была решена. Возврата к прошлому быть не могло: либо они победят врага, либо потерпят поражение, и тогда каждого из них ждет кара... Они были готовы на все.

Поднимая восстание, Пугачев знал, что народ пойдет за ним. Еще на хуторе Толкачевых перед выступлением в поход на Яицкий городок казак Михаил Кожевников спросил Пугачева, что он будет делать, если его не поддержат яицкие казаки.

— Если яицкие казаки нас не примут, — сказал Емельян Иванович, — пойдем мимо Яицкого городка и станем пробираться в Русь.

— С кем идти-то, ведь у нас немного людей будет? — возразил Кожевников.

— Нет, я думаю, ко мне многие пристанут, — уверенно сказал Пугачев. — Во всей Руси чернь бедная терпит великие обиды и разорения, для нее-то хочу теперь показаться, и она вся ко мне пристанет.

И Пугачев не ошибся. Трудовой народ России поднялся по его призыву против дворянского государства.

Так начиналась крестьянская война 1773—1775 годов.

Примечания

1. Оболяев за укрывательство Пугачева и за содействие в его предприятиях по приговору Сената был пожизненно сослан на Север, где и умер в начале XIX века.