Е.И. Индова, А.А. Преображенский, Ю.А. Тихонов. Лозунги и требования участников крестьянских войн в России XVII—XVIII вв.

Проблема крестьянских войн в России и их исторического значения давно привлекает советских исследователей. Само понятие «крестьянская война» применительно к восстаниям, возглавленным И.И. Болотниковым, С.Т. Разиным, К.А. Булавиным и Е.И. Пугачевым, появилось на страницах научных трудов в середине 20-х годов нашего века. В дальнейшем оно прочно заняло свое место в исторической литературе, вытеснив другие, частью восходящие к дореволюционной историографии («Разинщина», «Пугачевщина» и т. п.) или чрезмерно модернизированные («крестьянская революция»).

Последующее изучение крестьянских войн выразилось в том, что были созданы обобщающие монографические работы И.И. Смирнова о восстании И.И. Болотникова, И.В. Степанова — о движении С.Т. Разина, Е.П. Подъяпольской — о восстании К.А. Булавина, коллектива авторов и, в первую очередь, В.В. Мавродина — о Крестьянской войне под предводительством Е.И. Пугачева (трехтомник). Продвижение в конкретно-историческом изучении крестьянских войн сочеталось с интенсивной работой по теоретическим проблемам, которая нашла отражение в ряде дискуссий. Ключевое место здесь принадлежало обсуждению вопросов о характере и движущих силах, идеологии, исторической роли, наконец, хронологии крестьянских войн. Этапное значение имела дискуссия 1933 г., проведенная в Ленинграде, материалы которой, к сожалению, не были опубликованы. Но даже краткий отчет о ней, напечатанный в первой книге «Исторического сборника» (1934 г.), дает известное представление о важности подвергнутых обсуждению тем. Среди них едва ли не ведущей была тема социально-экономической направленности крестьянских войн. Она и по сей день остается главной проблемой при оценках их места и роли. Одни исследователи полагали, что крестьяне вели борьбу за путь самостоятельных мелких производителей. Другие считали такой подход недостаточным и выдвигали тезис о влиянии на крестьянскую борьбу развивающихся в стране товарно-денежных отношений. В соответствии с такой постановкой вопроса выходило, что крестьянство выступало за путь мелких товаропроизводителей. Одной из причин разногласий была слабая изученность проблем формирования единого всероссийского рынка и генезиса капиталистических отношений. Хотя со второй половины 30-х годов выполнялась большая и плодотворная работа в этих областях, споры не только не прекратились, а в последнее время еще более оживились.

В подавляющем большинстве исследований крестьянские войны как новая форма классовой борьбы трудящихся в условиях единого централизованного, с XVIII в. абсолютистского государства связываются с определенным периодом развития феодальной общественно-экономической формации — с ее поздней стадией, включающей и начальные фазы генезиса капитализма. Столь широких по масштабам народных движений история России до XVII в. не знала. Тот факт, что крестьянские войны хронологически совпадают с утверждением крепостного права в стране, признается всеми историками. Но одни из них видят причину только в этом, откуда следует вывод, что цели борьбы — антикрепостнические, но еще отнюдь не антифеодальные. Другие считают возможным говорить о более сложном и радикальном характере классового антагонизма в ходе крестьянских войн.

Классовая борьба в позднефеодальный период истории России достигла высокого накала. В общей цепи событий антифеодальной борьбы крестьянские войны занимают важное место. По мере размежевания классовых сил в стране наблюдалась эволюция лозунгов и требований народных движений. Изменения в социально-экономической структуре страны постепенно приводили крестьянство к осознанию несправедливости общественного устройства. Появлялись и крепли идеи освобождения от подчинения и поборов, свободы хозяйственной деятельности. В годы крестьянских войн народные массы начинали выражать протест не только против нарастающей феодальной эксплуатации, но и против крепостничества в целом, ибо повстанцам противостояли не отдельные феодалы, а класс феодалов во главе с царем и царским аппаратом власти.

С течением времени крестьянские требования все более четко оформлялись в соответствии с направлением общественного развития. Абсолютистская монархия и господствующий класс дворянства изощрялись в проведении крепостнической политики. В свою очередь угнетенное крестьянство явственнее осознавало цели борьбы и совершенствовало ее формы и методы. Стихийный характер крестьянских движений во многом сказывался на их результативности. Разобщенная крестьянская масса, принадлежащая к различным социальным группам, не была готова к последовательному проведению программных антифеодальных требований, к осуществлению социального переворота, к установлению нового общественного устройства. Крестьянство не могло избавиться от царистских иллюзий. Крестьянские войны не привели к уничтожению крепостничества, однако они сыграли огромную историческую роль. Народные движения способствовали формированию классового самосознания крестьян. Они углубили кризисные явления феодально-крепостнического режима, привели к известному его смягчению. Борьба крестьян оказала влияние на развитие революционной мысли и освободительного движения в России, она содействовала росту антикрепостнической идеологии.

* * *

Народные движения на протяжении XVII—XVIII вв. становились все более угрожающими для феодалов и абсолютистского государства не только потому, что явственнее определялось классовое размежевание борющихся сил¹, но и в связи с тем, что в ходе классовых битв постепенно эволюционировала идеология восставших народных масс, настойчивее выдвигались антикрепостнические требования.

Лозунги первой Крестьянской войны начала XVII в. приняли царистскую форму. Армия И.И. Болотникова двигалась к столице с намерением свергнуть боярского царя Василия Шуйского и посадить на престол законного «царя Дмитрия». В донесении английского резидента весной 1607 г. говорится, что осаждающие Москву «мятежники написали в город письмо, требуя по имени разных бояр и лучших горожан, чтобы их выдали как главных виновников в убийстве прежнего государя»². Жители городов и сел приводились «ко кресту... царю Дмитрию», а народы Поволжья — «к шерти» (по словам грамоты патриарха Гермогена, «велят целовати крест мертвому злодею и прелестнику Ростриге, а сказывают его проклятаго жива»)³.

Классовая направленность действий армии Болотникова выявляется с полной определенностью, хотя самих листовок, написанных повстанцами, не сохранилось, изучение приходится вести по документам правительственного лагеря. Из грамоты патриарха Гермогена осенью 1606 г. известно, что болотниковцы «пишут к Москве проклятые свои листы, и велят боярским холопем побивати своих бояр и жены их, и вотчины и поместья им сулят, и шпыням и безъимянником вором велят гостей и всех торговых людей побивати и животы их грабити, и призывают их воров к себе и хотят им давати боярство, и воеводство, и окольничество, и дьячество»⁴. Призыв к истреблению правящей группы господствующего класса (бояр, окольничих, воевод и дьяков) вполне очевиден. Английское донесение передает этот призыв в следующих словах: болотниковцы «писали письма к рабам в город, чтобы те взялись за оружие против своих господ и завладели их имениями и добром». В царской грамоте, отправленной в декабре 1606 г. в Пермь, указывается, что повстанцы «дворян и детей боярских, и гостей и торговых всяких посадцких людей побивали» и в Москве хотели «лутчих людей побить»⁵. Патриаршая грамота (июнь 1607 г.) говорит о том, что восставшие казаки и крестьяне «бояр и дворян и детей боярских и всяких служивых людей беспрестанно побивают»⁶. Таким образом, цель движения заключалась в свержении незаконного царя и истреблении всех служилых и богатых посадских людей, хранивших ему верность.

Не совсем понятны, на первый взгляд, обещания предоставить чины бояр, воевод, окольничих и дьяков тем, кто перейдет в ряды осаждающих Москву в конце 1606 г. Версия о фальсификации или искажении содержания «листов», по мнению И.И. Смирнова, отпадает, ибо донесение английского агента во многом тождественно грамоте Гермогена. Высказанное в литературе положение о стремлении повстанцев влиться в состав господствующего класса, заняв место прежних знатных людей, на наш взгляд, не имеет основания, ибо, как показывают другие источники⁷, речь шла об истреблении всех служилых людей, оставшихся на стороне Василия Шуйского. Можно предположить, что «листы» обещали тем, кто возглавит выступление в осажденной Москве, то руководящее положение, которое занимали боярские и думные чины.

Противопоставление царя боярам проявлялось среди казачества уже в годы первой Крестьянской войны. На Тереке казаки говорили: «Государь де нас хотел пожаловати, да лихи де бояре, переводят де жалованье бояря, да не дадут жалованья». Наиболее активные из казаков стали «тайно приговаривати, чтоб итить на Волгу, громить судов торговых». Отряд под предводительством «царевича Петра» (Илейки Муромца) пошел к Астрахани. Далее нарастание антифеодальной борьбы привело казаков в стан Болотникова⁸.

Царистская форма лозунгов восставших крестьян, самозванчество приводили к тому, что повстанцы при организации управления копировали внешние формы учреждений феодальной монархии, с которой они же вели борьбу. Эта ограниченность оборачивалась против антифеодального движения. Правительство Василия Шуйского в своей контрпропаганде опиралось на тот факт, что «царевич Дмитрий Иванович Углецкой убит на Углече, а мощи его святые богом соблюдены на Москве в Архангиле всем людям на уверение»⁹. Учреждения старого типа не способствовали подъему борьбы против феодального аппарата власти. Самозванчество вносило в ряды повстанцев дух соперничества и борьбы между отдельными руководителями (так, в 1608 г. объявились «многие царевичи Московского государства», выдававшие себя за сыновей Ивана Грозного — Ивана Ивановича и Федора Ивановича)¹⁰.

За формами борьбы, направленными на восстановление «законного» и «справедливого» монарха, скрывались цели восставших крестьян. Однако истинный характер событий начала XVII в. был ясен многим активным участникам Крестьянской войны. Защитники крепостнических порядков считали, что «всему злу вор и завотчик и всех злых дел начальник Ивашко Болотников»¹¹.

Донское и запорожское казачество, сыгравшее активную роль в развертывании первой Крестьянской войны, наложило свой отпечаток на идеологические и организационные формы движения в целом. Это происходило и по той причине, что казачьи отряды превосходили крестьян в военной выучке и сплоченности; кроме того, на казачьих землях как бы на практике осуществлялись крестьянские мечты о жизни без крепостнических порядков¹².

Высказано мнение, что в первой Крестьянской войне казачество сыграло выдающуюся роль (подобно городу и городскому плебсу в западноевропейских странах) в качестве инициатора, идеолога и организатора; что основные лозунги Крестьянской войны (включая восстание Болотникова) и методы их достижения являются продуктом «развития политического сознания казачества, внесенного в массы поднявшегося на открытую борьбу угнетенного народа»¹³.

Значение казачьих окраин и казачьего войска в антифеодальной борьбе бесспорно велико. Необходимо, однако, учитывать, с одной стороны, различия в сословном положении казаков и крестьян, а с другой — общность их интересов в борьбе против дворянства и аппарата царской монархии. Именно поэтому в основных лозунгах повстанцев мы не видим специфически казачьих требований. Что касается казачьих форм самоуправления, то они почти неотличимы формально от устройства крестьянских общин.

Положение казака — «вольного человека» — было привлекательным для крепостного крестьянина. Не случайно поэтому на последнем этапе первой Крестьянской войны свой протест против закрепощения крестьяне центральных уездов стали выражать в виде требования зачислить их в казаки. Царское правительство умело использовало такие настроения для раскола повстанцев¹⁴. Источники сохранили некоторые сведения о попытках восставших организовать систему власти, управления и связи между отдельными районами Крестьянской войны начала XVII в. Так, известно об эпизодической связи войск, ведущих бои в Поволжье, с Путивлем и Коломной. Отряды, осаждавшие Нижний Новгород, имели руководящий центр в Арзамасе¹⁵.

В канун и в годы Смоленской войны с Речью Посполитой (1632—1634) заметно обилие следственных дел по политическим обвинениям. Это свидетельствовало о том, что назревала новая крестьянская война. Ожидая воли от царя, крестьяне связывали борьбу против крепостников с вопросом о законности царя и династии Романовых¹⁶. В глазах крестьян «законный» царь представлялся их защитником от закрепостительных устремлений землевладельцев. Отсюда проистекали и участившиеся случаи самозванчества. Появление самозванцев, таким образом, можно рассматривать как оборотную сторону царистской идеологии. Как и в последние годы первой Крестьянской войны во время похода М.Б. Шеина к Смоленску и осады города, крестьяне и холопы стремились выйти из крепостной неволи путем вступления в ряды казаков или в солдатские полки¹⁷.

В городских восстаниях 1648, 1650, 1662 гг. по сравнению с событиями начала XVII в. наивный монархизм принял иную форму. Восставшие обращались к царю с обвинениями бояр, дворян и гостей «в измене». Нечто подобное прослеживается и во время Крестьянской войны 1670—1671 гг.

Социальный характер требований восставших в движении под предводительством С.Т. Разина выступает более ярко, чем в Крестьянской войне начала XVII в., хотя все в той же царистской форме. Однако здесь он приобретает другое конкретное содержание. Еще накануне похода к Царицыну Разин, собрав казачий круг, призвал «с Волги итти в Русь против государевых неприятелей и изменников, чтоб им из Московского государства вывесть изменников бояр и думных людей и в городех воевод и приказных людей». Доказывая «вражду» боярства к царскому роду, Разин напоминал о смерти царицы Марии Ильиничны в 1669 г., наследника престола царевича Алексея и его брата Симеона в 1670 г. Однако такой монархизм не исключал антифеодальной сущности идеологии повстанцев. Продолжая речь, Разин говорил: «И им бы де всем постоять и изменников из Московского государства вывесть и чорным людем дать свободу»¹⁸. В одной из первых «прелестных грамот» содержится призыв «государю послужить, да и великому войску, да и Степану Тимофеевичю...»¹⁹ В Царицыне казаки считали, что московские стрельцы были посланы против них боярами «без ево, государева, ведома и дали им своей казны по 5 рублев, да их же поили вином, чтоб они за них [бояр] стояли»²⁰. В письме атамана Леска Черкашенина, адресованном жителям Харькова, донские казаки писали: «И мы, великое войско Донское, стали за дом Пресвятыя богородицы и за ево, великого государя, и за всю чернь»²¹.

Таким образом, руководители московской и городовой администрации осуждаются в измене царю, ибо их действия лишили свободной жизни черных людей, т. е. основную массу населения страны, обязанную нести тягло.

Воюя против карательной армии, посланной Алексеем Михайловичем, разинцы объявляли крестьянам и горожанам, что их войско возглавляет царевич Алексей Алексеевич. Примкнувшие к восстанию отныне присягали царевичу, который якобы по указу своего отца идет на Москву «побить» бояр, дворян и торговых людей «за измену»²². Этим как бы подчеркивалось, что царь является пленником окружающих его бояр и не может справедливо управлять, пока не будут уничтожены изменники.

Даже на заключительном этапе Крестьянской войны, в разгар боев под Тамбовом в январе 1671 г., повстанцы заявили солдатам, присланным уговаривать их отойти от восстания, «что великому государю в винах своих добить челом они ради ж, только опасаютца бояр и розграбления». Весной того же года непокорившиеся карателям люди говорили, что скоро подойдет новое казачье войско и двинется «к Москве к великому государю поклонитца, а боярам де они не поклонятца»²³. Как видно, на всем протяжении движения личность царя оставалась для восставших неприкосновенна. Мнение о том, что разинцы хотели посадить на трон его сына, полагая, что царь заодно с боярским окружением, на наш взгляд, не имеет основания. Известной модернизацией является и утверждение, что Разин лишь отдавал дань традициям и идеям «наивного монархизма».

Царистская форма движения поднимала крепостных крестьян на борьбу против крепостного угнетения, а не только против своих господ. Как бы придавая движению форму законности, этот лозунг был привлекательным и для служилых людей по прибору. Разумеется, указанные моменты не могут перечеркнуть ограниченность царистской идеологии, оборачивавшейся против самих повстанцев. Правительство в своих грамотах подчеркивало, что царь Алексей Михайлович милостив ко всем, кто сохраняет ему верность. Разин с единомышленниками объявлялись царскими изменниками; о царевиче же Разин «лжет и затевает на соблазн незнающим людям».

Классовая направленность замыслов участников Крестьянской войны проявляется более отчетливо, чем в начале XVII в. Правда, в начальный период движения часть казаков считала выступление Разина продолжением его «разбойного» похода 1667—1669 гг.²⁴ Возможно, в этом их укрепляла некоторая непоследовательность планов предводителя, говорившего, «чтоб им итить в Астрахань всем грабить купчин и торговых людей: не дороги де им бояря, дороги де им купчин и торговых людей животы»²⁵. Однако возобладали антифеодальные настроения большинства казаков, и действиями под Царицыном и Астраханью разинцы бросили вызов царскому правительству, объявив своими врагами бояр, городских воевод, торговых людей («хозяевей») и их приказчиков. В «памятях», разосланных из-под Симбирска, Разин призывал «черных людей» истреблять дворян и детей боярских, воевод и подьячих²⁶. В донесениях царских властей постоянно указывается, что в Поволжье восставшие расправляются с воеводами и приказными людьми, с помещиками и вотчинниками («а выжгли де тот город Алатор и воеводу и дворян порубили бун[товщики], мордва и черемиса и чюваша, и воры, их жа, помещиков, люди и крестьяне»; «крестьяне помещиков своих побивают и домы их грабят»), а при отсутствии господ доставалось их «прикащикам». Имеются сведения о разграблении наряду с дворянскими усадьбами домов татарских феодалов — мурз²⁷. По показаниям очевидцев, «воровские козаки по уездам рубят помещиков и вотчиников, за которыми крестьяне, а чорных де людей, крестьян и боярских людей, и Козаков, и иных чинов служилых людей никово не рубят и не грабят»²⁸. Как видно, заявление Разина «чорным людям дать свободу» неукоснительно претворялось в жизнь его сподвижниками. Лозунг расправы с классовым врагом приобретает ясное звучание²⁹.

Одним из отзвуков Крестьянской войны 1670—1671 гг. явились события в Кунгурском уезде летом 1671 г. Среди населения разнесся слух о том, что поступил «государев указ», по которому якобы разрешалось перебить начальных и служилых людей. Крестьяне подступили к Кунгуру и Воздвиженской пустыни, где укрылись власти и служилые люди расквартированного в уезде полка М. Баракова. Характерно, что на дворянина И. Поливкина, присланного по царскому распоряжению для расследования злоупотреблений М. Баракова и его людей, население смотрело как на «оберегателя», надеясь, что этот посланец из Москвы справедливо разберется в сути дела³⁰.

В лозунгах Крестьянской войны 1670—1671 гг. определенное место заняли вопросы религии. Повстанцы распространяли слухи, что в их войске находится патриарх Никон. Разинцы пытались использовать противоречия между прежним главой русской православной церкви и правительством, заявляя о намерении восстановить бывшего патриарха. Выставляя в неприглядном свете события в столице, казаки говорили, что уход Никона является одной из причин выступления Разина³¹. Известно, что Разин посылал своих людей к Никону, однако последний отказался примкнуть к восставшим³². Участие во второй Крестьянской войне некоторых представителей низшего сельского и городского духовенства можно объяснить близостью последних к народным массам, а также оппозиционностью в отношении церковно-реформаторской деятельности высших церковных иерархов и царской власти.

В конце движения некоторые участники Крестьянской войны пришли к полному отрицанию религиозных моментов в своих требованиях. В значительной мере это было обусловлено специфическими чертами Соловецкого восстания, начавшегося с церковных распрей. Восставшие открыто отказались и от «старой», и от «новой» веры и в 1673 г. заставили монахов прекратить моление за государя³³.

Как и в начале XVII в., в среде повстанцев проявляется стремление распространить формы казачьего самоуправления в Поволжье и других районах (введение круга, выборы городовых и крестьянских старшин, атаманов, полковников, есаулов и сотников). В Козьмодемьянске «в воевоцкое место» были выбраны посадский человек, ямской охотник и стрелец, которые вместе с донскими казаками стали во главе города³⁴. Местный воевода И. Мещеринов позже вспоминал, что «они, кузмодемянцы ...были в тое пору в воровских казаках больши четырехсот человек»³⁵. В Ветлужской волости Галицкого уезда на мирских сходах крестьяне отстраняли старост, назначенных феодалами или их приказчиками, и выбирали старшин³⁶. Такое устройство власти было более целесообразно в обстановке военных действий, однако и оно не могло обеспечить мобилизацию всех сил в условиях гражданской войны, ибо организация донских казаков, сложившаяся в борьбе с кочевниками, оставляла много места стихийности и разобщенности.

Разин пытался преодолеть стихийность восстания. Наряду с движением основных сил повстанцев вверх по Волге казачьи отряды с Дона вышли на территорию Слободской Украины, к Тамбову, пытались пробиться к Воронежу. Это не позволило полкам Г.Г. Ромодановского и Я.Т. Хитрово соединиться с основными карательными войсками в Арзамасе, возглавлявшимися Ю.А. Долгоруким. Из-под Симбирска направлялись отряды, «загонщики» и лазутчики поднимать крестьян против помещиков. Рассылались воззвания («памяти») с призывом «служилых людей, имая, всех рубить». Из каждой деревни в стан к Разину должны были явиться по два человека «к сказке», видимо, для получения указаний. Было отдано распоряжение о доставке к Симбирску «добрых ло-шедей»³⁷. Имеется известие об изготовлении в Симбирске бердышей для повстанцев³⁸. Велась переписка между главными силами и отрядами, наступавшими на Арзамас, где стоял штаб карателей³⁹. Отдельные отряды сносились между собой⁴⁰. Жители Козьмодемьянска, Ядринска, Курмыша и Цивильска пытались наладить совместные действия⁴¹. Известны намерения некоторых повстанческих руководителей распространить действия на районы черносошного крестьянства — Прикамье и Сибирь⁴². О попытках ввести в ряды восставших элементы военного строя косвенно свидетельствует наличие у них в значительном количестве знамен, барабанов и литавр.

В своей борьбе против повстанцев царское правительство большое внимание уделяло противодействию лозунгам Крестьянской войны, всячески извращая характер и цели народного движения. Рассылавшиеся по стране царские грамоты ставили целью дискредитировать руководителей и участников восстания, изобразить их в самом невыгодном свете. Эти грамоты повелевалось доводить до сведения всего населения. Таким образом, борьба велась не только оружием, но и в сфере идеологии. Отлучение Разина от церкви и предание его имени анафеме должно было, по мысли правящих кругов, воздействовать на умы «православных» и удержать народ от «бунта».

Память о Крестьянской войне 1670—1671 гг. жила в народе. Имя Разина вспомнили участники восстания 1682 г. в южных уездах страны. Одного из предводителей восстания крестьян Забайкалья в 1692 г. многозначительно называли «Стенькой Разиным»⁴³. Когда в 1695 г. осажденный в «малом» остроге Красноярска воевода М. Башковский стал уговаривать восставших, «чтоб они ото всякие шатости перестали и не были б таковы, как преж сего воровал Стенька Разин», в ответ «непристойно» говорил служилый человек И. Ендауров: «Степан де Тимофеевич Разин пришел на князей и на бояр, и на таких же воров, будто каков и он, Мирон»⁴⁴. В 1697 г. властям Разрядного приказа поступил донос на «воров и изменников» (среди них был монастырский крестьянин из Пошехонского уезда), которых обвиняли в том, что в молитвенных книгах «написан у них... Стенка Разин целым имянем и с вичом»⁴⁵.

С достаточной выпуклостью программные требования трудящихся в ходе классовой борьбы первой четверти XVIII в. предстают во время восстания под предводительством К.А. Булавина. Восставшие призывали бить князей и бояр, «сажать в воду» или арестовывать и переправлять в повстанческое войско дворян; разорять помещиков, вотчинников, панов, арендаторов; расправляться с воеводами, начальными людьми, старшинами, подьячими, «неправедными» судьями, «обидчиками», «злыми супостатами» и т. п.⁴⁶ В этом плане самыми замечательными документами являются «прелестные письма» К.А. Булавина (март 1708 г.) и Н. Голого (не позднее июля 1708 г.)⁴⁷.

Изложенные на бумаге намерения вполне подтверждаются и разговорами в стане булавинцев. Известно, что при встрече К.А. Булавина и С. Драного шла речь о путях дальнейшей борьбы: «Одни говорили итить побить рандырей, а другие говорили, что итить в Русь побить бояр»⁴⁸. В мартовском «прелестном письме» 1708 г. от К.А. Булавина прямо сказано: «А от нас вы всякие посацкие и торговые люди и всякие черные люди обиды никакой ни в чем не опосайтесь и не сумневайтесь отнюдь»⁴⁹.

Характерно, что специфически казачьи требования об охране автономии Войска Донского («чтобы старое поле не потерять») не являлись сколько-нибудь определяющими в лозунгах повстанцев. Они явственнее в обращениях к запорожским казакам. Обращение К.А. Булавина, отправленное из Запорожья, составлено в нарочито былинно-песенном, завлекательном духе: «Хто похочет с ним погулять по чисту полю, красно походить, сладко попить да поесть, на добрых конех поездить». Эта гипербола, равно как и зазывание в войско наряду с «вольными людьми», «атаманами молодцами» также «дородных охотников», «воров и разбойников», должна восприниматься с учетом эпохи и социальной среды — казачества, которому «разбойный элемент» был никогда не чужд. Однако его не следует преувеличивать. Агитационное назначение этих призывов достаточно очевидно⁵⁰. Нельзя забывать и принципиальной разницы в трактовке понятия «вор», существовавшей между царским судом и представителями народных масс. Центральное место среди лозунгов восставших занимали призывы более широкого социального звучания, объединявшие разнородные элементы в единый антифеодальный лагерь. Прокламации повстанцев адресовались прежде всего «черным людям», «голытьбе непокрытой»⁵¹. Для привлечения на Дон как можно больше людей булавинцы призывали казаков, чтобы те «пришлых с Руси беглецов принимали со всяким прилежанием»⁵². Предвидя долгую и тяжелую борьбу с врагами, восставшие убеждали казаков и крестьян на некоторое время воздержаться от обработки своих пашен и быть готовыми к походу⁵³.

От этого времени сохранилось свидетельство чрезвычайно интересного внушения булавинцев дворцовым крестьянам в селах по р. Битюгу, чтобы они «на великого государя хлеба не сеяли, а пахали б на себя»⁵⁴. Здесь можно усмотреть намек на ликвидацию дворцового землевладения с передачей земельного фонда крестьянам. Одно из требований булавинцев — освобождение всех заключенных из царских тюрем.

Обращают на себя внимание попытки повстанцев привлечь на свою сторону нерусские народы Поволжья и Предкавказья⁵⁵.

Движение направлялось также против казацкой старшины: восставшие казнят наиболее ненавистных из них, а других обвиняют в злоупотреблениях и отстраняют от власти. Чувствуется в «прелестных письмах» и мотив искоренения «лучших людей», разорения «богатых домов». Это можно наблюдать и в других выступлениях начала XVIII в.

Религиозный момент играл известную роль в идеологии участников Булавинского восстания. Значительную часть повстанцев составляли раскольники, которые придавали и всему движению соответствующую идеологическую окраску. Она, правда, выглядит чересчур общей и мало чем разнится от предшествующих деклараций движения под предводительством Разина. Так, булавинцы ратовали, чтобы «постоять за дом пресвятые богородицы и за провославную християнскою веру и за Святыя апостольския церкви», против попыток «отвратить» от этой веры и обратить население «в еллинскую веру». В одном из повстанческих документов царя обвиняли в том, что он «нашу веру християнскую в московском царстве перевел»⁵⁶. Однако самостоятельного значения религиозная струя в идеологии повстанцев не имела. Она подчас прямым образом связывалась с социальной направленностью движения. В воззвании атамана Н. Голого, адресованном в русские города, села и деревни, говорилось: «А мы стали за старую веру и за дом пресвятые богородицы и за вас, за всю чернь, и чтоб нам не впасть в ельнинскую веру»⁵⁷. Это воззвание очень созвучно соответствующим призывам разинцев, почти дословно их повторяя⁵⁸. Создается впечатление, что в армии Булавина и его сподвижников доля раскольников была выше, чем в движении Разина. Достаточно сослаться на многочисленную группу медведицких раскольников и наличие старообрядцев в рядах войск атамана Некрасова.

Известной особенностью в программе булавинцев явились те требования, которые сопряжены с противодействием нововведениям Петра I. В различных районах страны среди народа ходили «непристойные речи» про царя. Если Петр I «долго не изведетца, и он де выест мирской и корень», — говорили в одном месте. А в другом шла молва, что «разорили де нас указы, с естими бы де указами ево бы, государя, повесил»⁵⁹. Но было бы неверно рассматривать эти заявления лишь как отсталые, реакционные лозунги, отстаивающие «старину» от веяний «европеизации». Народ сопротивлялся новшествам не только потому и, может быть, не столько потому, что не хотел никаких перемен, а по иным, более глубоким причинам. Они заключались в том, что «европеизация» осуществлялась варварскими методами, о которых говорил В.И. Ленин, а также влекла за собой резкое ухудшение положения трудящихся масс. Вот почему во время восстания Булавина и других движений петровского времени раздаются призывы, направленные против «прибыльщиков» и «немцев»⁶⁰.

Народ знал, какой ценой достигались преобразования. Незадолго до окончания Северной войны, когда победный исход ее был давно предрешен, помещичий крестьянин Ф. Артемьев заявил, как бы резюмируя итоги петровского царствования: «Стали де подати тяжелы. Государь завоевал многие городы, а крестьянам льготы нет»⁶¹.

В отличие от Крестьянской войны 1670—1671 гг., не говоря уже о начале XVII в., Булавинское восстание не содержало даже элементов самозванства, представляя в этом смысле исключение. И все же вряд ли приходится отрицать воздействие на подъем народных движений широко распространенных в то время слухов о Петре I. А слухи эти были самыми разнообразными. Говорили, например, что настоящий царь попал в плен, что царская дочь была в детстве подменена немецким мальчиком, который вырос и занял престол, и т. п.⁶² И вместе с тем наблюдалась известная непоследовательность действий повстанцев, связанная с монархическими упованиями крестьянско-казацких масс. Неоднократные обращения (их известно не менее 15) к Петру I, «полководцам», воеводам, «добрым начальникам» преследовали цель открыть центральным властям глаза на бедственное положение народа и заручиться их поддержкой. Высказывалась мысль о желании восставших «всеусердно... служить по прежнему» царю. Царистские иллюзии временами придавали пассивный характер и некоторым актам противодействия правительству. Например, восставшие писали, что в случае отказа царя отозвать двигавшиеся на Дон войска «мы войском реку Дон и со всеми запольными реками тебе... уступим и на иную реку пойдем»⁶³. Эту сторону народных движений учитывало правительство, в своей контрпропаганде оно охотно пользовалось угрозами царского гнева или обещаниями царской милости. Не случайно был распущен слух, что против Булавина выступит армия во главе с самим царем. Целям дискредитации руководителей движения служила версия о «самоубийстве» Булавина, несостоятельность которой сейчас можно считать доказанной в работах Е.П. Подъяпольской⁶⁴.

Но логика классовой борьбы диктовала свои законы, и нередко надежда на «государя» сменялась резкой и открытой оппозицией. В одном из писем булавинцев звучит угроза: «И буде посланные полки будут наши казачьи городки разорять, и мы вам будем противитца всеми реками...»⁶⁵. В мае 1708 г. Булавин, разуверившись в своих надеждах на справедливость государя, «учинил в Черкасском заповедь под смертной казнью, чтоб никто про именование великого государя не вспоминал; а буде кто станет говорить, чтоб принесть великому государю повинную, и тех людей похваляетца казнить смертью»⁶⁶. Тогда же в отписке Була вина к кубанским казакам прямо говорилось, что «много руские люди бегут к нам на Дон, денно и нощно, з женами и з детьми от изгоны царя нашего и от неправедных судей»⁶⁷.

Примечательной стороной многих народных движений была мифическая надежда, что можно найти счастье в неизведанных краях (легенды о Беловодье, «далеких землях» и «городе Игната»)⁶⁸. К ним нередко устремлялись помыслы повстанцев. Как мы видели, мысль уйти «на иную реку» существовала у булавинцев. Среди части восставших, находившихся летом 1708 г. в Царицыне, при обсуждении на круге вопроса о том, куда двигаться дальше, высказывалось и даже с оружием в руках отстаивалось мнение об уходе «на море»⁶⁹. Во время волнений яицких казаков в 1722 г., вызванных появлением карательных отрядов для сыска беглых, возникла мысль, «учиня... бунт, бежать бы им на низ на море и искать для жития способного места»⁷⁰. Приписных крестьян Урала привлекали верховья р. Сакмары, куда они уходили большими группами, покидая заводы⁷¹. В Сибири происходило интересное явление — бегство в труднодоступные горные места Алтая, где возникали не зависимые от властей и не досягаемые для них самоуправляющиеся поселения так называемых алтайских «каменщиков»⁷².

В идейной борьбе восставших народных масс как и в предыдущее время немаловажное значение имела агитация против царских властей и феодалов. Эту роль небезуспешно выполняли специальные представители повстанческих отрядов, призывавшие к восстанию население еще не охваченных движением районов, и прокламации («прелестные письма»), распространявшиеся в различных местностях. Во время восстания Булавина «прелестные письма» получили широкое хождение, особенно в южных уездах страны и на Дону. Между командирами восставших поддерживалась оживленная связь через посыльных и «грамотками». Саратовские и камышинские жители писали Булавину «советные» письма, выражая солидарность с восставшими⁷³. Действенность агитации сказывалась далеко за пределами района движения. В Нижнем Новгороде появилась «крамольная» надпись на стене местного Кремля, вызвавшая переполох властей⁷⁴. Вести об Астраханском восстании находили сочувственный отклик у крестьян центральной полосы⁷⁵. В Терском городке прочитанные астраханскими делегатами письма произвели сильное впечатление и содействовали приобщению жителей к восстанию. Астраханские повстанцы посылали также своих эмиссаров к донским казакам, чтобы договориться о совместном выступлении. Посланцы были снабжены заверенным городской печатью письмом, подписанным большой группой астраханцев⁷⁶. Вот почему царское правительство и его власти уделяли большое внимание контрпропаганде, рассылая в охваченные движением районы многочисленные указы и с угрозами, и с посулами. При этом требовалось как можно более широкое оглашение этих документов⁷⁷.

Примером того, сколь огромное значение придавал тогда царизм борьбе в идеологической сфере, служит направленный по церковной линии указ Духовного приказа от 19 марта 1708 г., согласно которому в целях политического сыска дозволялось нарушать тайну исповеди⁷⁸.

Верность целям борьбы нередко находила отражение в письменных актах — мирских приговорах. Известные еще от XVII в. «одиначные», «заодиначные» записи, которые возникали в ходе открытых выступлений мелкого служилого люда, черносошных крестьян и посадских людей, имели важное значение и в начале XVIII в. В 1705 г. крестьяне Невьянской, Белослудской, Арамашевской, Ирбитской, Пышминской и других слобод, приписанных к уральским заводам, собравшись «на Невьянские и Белослудские станы и меж собою усоветовали, что никакой завоцкой работы им не работать, и завод весь остановить... И написали они, крестьяне, меж собою приговоры послободно, что друг друга в сем бунтовстве не выдавать и стоять заодно»⁷⁹. Массовое движение дворцовых крестьян Важских волостей конца 30 — начала 40-х годов XVIII в. привело к составлению мирского «приговор-ного письма» с жалобой на администрацию, несмотря на строжайшее запрещение всяких «сборищ»⁸⁰.

И в начале XVIII в. распространенной формой организации власти после свержения царских воевод и приказчиков было казацкое самоуправление. Оно устанавливалось не только в собственно казачьих местностях, участвовавших в движении под предводительством Булавина, но также и в крестьянских селах, деревнях и на посадах. Как и во времена Разина, появление повстанческого отряда служило сигналом к местному восстанию. После устранения царской и вотчинной администрации крестьяне созывали круг, на котором выбирали атаманов и есаулов. Источники свидетельствуют о том, что эта «казацкая обыкность» не была чужда крестьянам и другим слоям трудящихся, о ней знали и ее принимали. Помимо отрядов Булавина, создавались большие повстанческие силы в районах, непосредственно не вовлеченных в это движение. Крестьянский атаман Г. Старченко на Волге наводил ужас на помещиков и воевод. Его походы в районы Костромы — Нижнего Новгорода (включая Ветлужские станы) продолжались и после подавления Булавинского восстания⁸¹. Таким образом, по социальной направленности движения, по его призывам и требованиям, а также по организационным формам борьбы восстание 1707—1709 гг. можно поставить в ряд крестьянских войн.

На протяжении XVIII в. в отличие от прошлых лет основные антикрепостнические лозунги крестьянского движения получают большую четкость и определенность. Составить полное представление о требованиях участников Крестьянской войны 1773—1775 гг. невозможно без привлечения данных о предшествующих крестьянских восстаниях и других формах классового протеста.

К середине XVIII в. уже ясно выражается недовольство различными видами и формами эксплуатации, а нередко и крепостничеством в целом. Это нашло свое отчетливое выражение в борьбе как крестьян, так и работных людей. Так, в Хатунской дворцовой волости в течение ряда лет крестьяне «чинят мятеж и упрямятся платить оброк», а в некоторых селениях Можайского уезда работать на барщине⁸². Не случайно, что крепостное население выдвигает одно общее требование — уменьшить повинности и платежи. Именно в это время перед всеми владельцами, начиная от титулованных и кончая мелкопоместными, острее, чем ранее, встает вопрос о повышении доходности имений. Помещичьи хозяйства, втягивающиеся в рыночные отношения, все более начинают строиться на принципе выгодности, что неизбежно вело к росту эксплуатации крестьян.

В 1729 г. крестьяне пяти сел шацкой вотчины Л. Нарышкина жаловались, что по сравнению с концом XVII в. оброк у них вырос в 16 раз, а барщина — втрое. У дворцовых крестьян вместо оброка 1 руб. 20 коп. — 1 руб. 50 коп. повсеместно устанавливается оброк 2 руб. — 2 руб. 50 коп., а к барщинной норме в три рабочих дня прибавляются еще и натуральные повинности.

В тесной связи с выступлениями против усиления эксплуатации стояла другая волна народных восстаний. Крестьяне требовали перевода из разряда владельческих в разряд дворцовых или чаще государственных. На протяжении десятков лет они отказывались считать себя собственностью владельцев⁸³.

Упорную и длительную борьбу вели заводские крестьяне, купленные по указу 1721 г. и «вечноотданные» по указу 1736 г. (волнения в дер. Маскиной, купленной В. Миляковым к заводу в Краснослободском уезде; выступления во владениях А. Демидова, А. Шувалова, Осокиных и др.). Наряду с общими требованиями не считать их крепостными, что было ответом на непомерную эксплуатацию владельцами, работные люди мануфактур и заводов в 1740—1750 гг. выдвигали требования профессионального характера — установление рабочих норм, расценок, прекращение произвольного взимания штрафов. Активность выступлений работных людей на мануфактурах вызывала опасения владельцев и нередко приводила к удовлетворению некоторых их требований⁸⁴.

Наряду с локальными выступлениями в повседневной борьбе крепостных в XVIII в. было много случаев массовых объединенных протестов. Примером такого выступления может служить восстание 1743 г., начавшееся в нижегородской Терюшевской волости, населенной в основном мордовскими крестьянами. Вначале крестьяне выступали против религиозных притеснений. Вскоре к ним присоединились крестьяне соседних уездов и волостей, выдвинувшие более широкие требования — против повинностей и администрации. Через несколько недель количество недовольных исчислялось тысячами. Монастырских крестьян и «иноверцев» поддержали крестьяне дворцовых и помещичьих селений Арзамасского и Ардатовского уездов. Волнение перекинулось в уезды Воронежской губернии — Керенский и Верхнеломовский. Восставших поддержало крестьянство Казанской губернии. Открытые выступления начались в Царевококшайском и Цивильском уездах. Объединяющим лозунгом этого большого восстания была борьба против всякого угнетения: «Побить вас (администрацию и помещиков. — Авт.) всех до смерти». К восставшим примкнули беглые работные люди и бурлаки с волжских судов. Правительству удалось подавить движение только через два года, перекрыв дороги нарядами войск от Твери до Астрахани по Волге и по Оке от Калуги до Нижнего Новгорода, а также в местах, где произошли волнения⁸⁵.

Длительное сопротивление крестьян с. Ильинского Обоянского уезда, начатое в 1751 г. в связи с передачей их от князя Репнина заводчику Н. Демидову, слилось с восстанием приписных демидовских крестьян в Калужском уезде. В результате крестьяне с. Ильинского были переданы в дворцовое ведомство. Крестьяне шацкого Новоспасского монастыря вели борьбу за исключение их из духовного ведомства (с 1744 по 1758 г.). Восставшие в течение многих лет сами выбирали старост. Им не раз приходилось иметь столкновения с воинскими командами. Против крестьян применяли даже артиллерию. Стойкость и упорство восставших во многом объясняются умелыми действиями их руководителя Михаила Мирзина. К движению Новоспасских крестьян сочувственно относились жители соседних владений. Жен и детей восставших укрывали жители Новодевичьего и Строгонова монастырей⁸⁶.

Все чаще и чаще крестьянство предъявляло свои права на землю. Крестьяне Успенского Трифонова монастыря и архиерейского дома Вятской провинции в 1749 г. отказались платить оброк и выполнять повинности, а архиерейские заявили, что луга и рыбные ловли являются их собственностью. Точно так же поступили в 1758 г. крестьяне, приписанные к Муромскому собору⁸⁷.

В XVIII в. обычно в ходе каждого отдельного восстания выдвигались руководители, и повстанцы вырабатывали свои требования, в которых нетрудно усмотреть, как относилось крестьянство к земле и феодалам. При всем разнообразии этих требований их издавна объединяла мысль о том, что крепостное население является экономической силой.⁸⁸ Именно поэтому крестьяне никогда не забывали указы правительства 1750-х годов владельцам с совками не доводить крепостных до крайнего разорения⁸⁹.

В многочисленных крестьянских требованиях середины XVIII в. крепостное право расценивалось тягостным и крайне незаконным. Это в значительной мере было связано с развитием в стране товарно-денежных отношений. Не только помещичье, но и крестьянское хозяйство втягивалось в эту сферу. В отношении купечества правительство время от времени делало некоторые уступки и поощрения (отмена таможенных внутренних пошлин 1754 г., организация купеческого банка и др.). Зажиточная верхушка крестьянства также активно выступала на городских рынках. Что касается хозяйственной инициативы крепостных, то она была крайне скована существующими порядками. Достаточно указать на то, что с 1700 по 1756 г. правительством было издано более десятка указов, запрещающих и ограничивающих крестьянскую торговлю⁹⁰.

Стремление крестьян к расширению хозяйственной инициативы обостряло их борьбу с феодалами. Особенно ненавистной становилась такая форма феодальной ренты, как барщина. Развивающиеся капиталистические отношения как бы раскрывали перед крестьянами цену свободы. Никогда еще за весь период своего существования крепостничество с его тяжелыми путами не было так тягостно крестьянству. Развитие новых явлений в экономике во многом определяло дальнейший характер классовой борьбы и ее размах. Классовые бои с крепостничеством расчищали дорогу этим новым явлениям.

Довольно смело действовали крестьяне при организации подачи жалоб и прошений. Тысячи жителей, населяющих десятки и сотни деревень, выступали в таких случаях сообща, подписывались под антикрепостническими требованиями. Так, жалоба крестьян Савво-Сторожевского монастыря в 1760 г. была подана от 159 селений с населением более 4 тыс. душ мужского пола. Обычно написанию жалоб предшествовали мирские сходы с избранием представителей. Выборным «мир» вручал «мирской приговор» или «верющее письмо», где удостоверялась передача народных полномочий выборным. Эти документы давали право крестьянским ходокам обращаться в различные учреждения, а также и к царю⁹¹.

Особая массовость и организованность в подаче жалоб отмечалась у дворцовых и монастырских крестьян. Помещичьим крестьянам было запрещено жаловаться, и это сковывало их действия; жалобы от них поступали реже.

Прошения крестьян определенным образом влияли на политику правительства. Не случайно в 1758 г. правительством Елизаветы Петровны была организована Комиссия по разбору крестьянских жалоб. Поток жалоб от монастырских крестьян и волнения, несомненно, подействовали на решение о секуляризации. Постепенно в народе все громче осуждались действия дворян и политика правительства. Многие жаловались на взяточничество, продажность судов и администрации⁹². В сознании крестьянства продолжала жить надежда на справедливость монарха. В связи с этим вспоминали даже Петра I, сравнивая с ним Анну Ивановну и осуждая ее. Немало документов о подобных настроениях хранится в фондах Тайной канцелярии и Тайных розыскных дел конторе.

В восстаниях крестьянства на протяжении всего XVIII в. стали обычными такие действия, как замена вотчинной и монастырской администраций крестьянскими выборными. В 1739 г. крестьяне орловской вотчины графа П.А. Салтыкова изгнали вотчинную администрацию, поделили между собой хлеб и скот, избрали своих старост. Подобные действия имели место во владениях графа Головкина в селе Никольском Костромской провинции в 1744 г., а также спустя пять лет во владениях графини Чернышевой в Белгородской провинции. В селах Бабинец и Радогоще около 3 тыс. восставших крестьян изгнали управителя, разделили его имущество и по своему усмотрению выбрали сотских и старост⁹³. Крестьяне псковских деревень графини А. Бестужевой, требуя признать их государственными, в 1743 г. отказались повиноваться. Они избрали из своей среды управляющего, старосту и целовальника. Имущество «добросовестных» крестьян, а частично и земли были розданы беднякам. Зажиточная часть крестьян не только не принимала участия в восстании, но и активно выступала в поддержку карателей⁹⁴. Не поддержала зажиточная верхушка длительную борьбу крестьян (1751—1758 гг.) Пафнутьево-Боровского монастыря. Вначале богатеи оставались нейтральными, а затем приняли сторону монастырской администрации⁹⁵.

Правительство и отдельные представители господствующего класса сознавали, в каком состоянии находятся крепостные. Крестьянство своей классовой борьбой само поставило вопрос о себе. Екатерина II не без опасения признавала, что крепостные крестьяне в России в 1760-х годах были на грани всеобщего бунта⁹⁶. Некоторые представители дворянства (Я. Сиверс, И.П. Елагин, Д.А. Голицын, П.И. Панин, С.В. Гагарин и др.) признавали невыгодность крепостного права⁹⁷. Но во всех подобных проектах и предложениях не было и намека на разрешение вопроса в духе крестьянских требований. Крестьянством интересовались потому, что оно было главным фактором в приспособлении крепостнического владельческого хозяйства к новым условиям. В этом плане крестьянским вопросом занималось и Вольное экономическое общество, усиленно содействовавшее дворянскому предпринимательству. В основном же политический курс правительства во второй половине XVIII в. характеризовался дальнейшим укреплением дворянской диктатуры над крепостными и работными людьми не только центра России, но и ее окраин, что не замедлило сказаться на усилении классовых противоречий.

И все же абсолютистское правительство той поры было вынуждено осуществить мероприятия, которые хотя бы временно сглаживали классовые противоречия. Большие надежды в этом плане возлагались на работу Уложенной комиссии, созванной в 1767 г. для пересмотра законов⁹⁸. Решением правительства в комиссию дозволено было представить свои соображения дворянству, горожанам, духовенству, «служилым людям старых служб», представителям от крестьянства черносошного и ясачного, а также однодворцам. Другие группы крестьян — помещичьи, дворцовые, посессионные и экономические — права участвовать в работе комиссии не получили. Возросшее сознание крестьянства позволило оценить эту акцию по-своему. Начались протесты. Так, в дворцовых деревнях Белгородской губернии выступления на этой почве происходили в течение всего времени работы комиссии, иногда они выливались в вооруженные столкновения. Руководил движением крестьянин Осип Москаленко, который в 1773 г. присоединился к повстанцам Е.И. Пугачева⁹⁹.

Среди тех категорий крестьян, которые получили право представить наказы в комиссию, требования вырабатывались самым серьезным образом. Крестьянство выступило в комиссии со своей весьма определенной программой, которая как бы подводила итог борьбе за предшествующее время и одновременно намечала и направление будущих требований. Содержание крестьянских наказов опровергает мнения, будто бы борьба угнетенных протекала в форме «бессмысленных бунтов», а их требования сводились к заботам «о мелких нуждах»¹⁰⁰. В требованиях крестьян поднимались многие вопросы, связанные как с местными особенностями, так и с различиями в положении отдельных групп. Но в основном все требования шли в едином русле. На первом месте стояли антикрепостнические вопросы. Выборный от хоперских казаков Алейников прямо сказал, что будет «предосуждение всем господам депутатам и всему нашему государству перед другими европейскими странами, когда по окончании сей высокословной комиссии узаконено будет покупать и продавать крестьян, как скотину»¹⁰¹. Выразительность этой речи усилится, если учесть, что народные депутаты не имели возможности ни написать, ни говорить всего, что думали. Однако антикрепостнические заявления делались ими смело и единодушно. Наказы требовали отмены тяжелых дорожной и подводной повинностей, а также снижения повышенного, доходившего в это время до 60 коп., оброка с души, отмены уплаты подушных за нетрудоспособных и умерших, упразднения всяких дополнительных повинностей¹⁰².

Депутаты от самых различных мест (центра и окраин) просили оградить их от помещиков и купцов, посягающих на крестьянские земли¹⁰³. Однодворцы Одоевского уезда жаловались, что у них в течение первой половины XVIII в. помещики присвоили половину всей пахотной земли и лугов. Борьба за землю между помещиками и крестьянами, по признанию депутатов, обострилась до открытых вооруженных столкновений¹⁰⁴. Депутаты отмечали, что крестьянство страдает от малоземелья, несправедливого распределения угодий и особенно лесов, которых в пользовании крестьян бедственно мало¹⁰⁵. Единодушным было требование установить вместо суда формального «суд словесный, действенный и справедливый». У крестьян к судам были особые претензии, ибо за первую половину XVIII в. «отсужено» в пользу помещиков около 30% крестьянских земель¹⁰⁶.

Среди антикрепостнических различаются требования, связанные с развитием новых капиталистических отношений. В первую очередь сюда следует отнести требование переделов (не уравнительного характера) и свободной продажи земли среди своих же крестьян. Это желание свободно распоряжаться землей свидетельствовало о том, что общинный принцип уравнительного землепользования уже не устраивал крестьянство и особенно зажиточную его часть¹⁰⁷. Представителями черносошной деревни был поставлен вопрос об отмене «пожилого» за держание беглецов, хотя бы за тех, которые имели «подложные паспорта». Дело заключалось в том, что зажиточные крестьяне черносошных селений пользовались наемной рабочей силой за счет беглых. Этот факт имел место и в других районах. Так, возражая против требования крестьян, дворянин Мясоедов сообщал, что только по сыску беглых в 1742—1743 гг. им было обнаружено живущих в Саратове и в уезде, на судах и в хуторах до 5 тыс. человек¹⁰⁸.

Четко и решительно были выражены стремления крестьян предоставить им свободу торговли и занятия промыслами. Они не походили на робкие просьбы петровской поры «о дозволении торга, хотя бы временного». Наказы свидетельствовали о том, что во многих районах страны было довольно широко организовано крестьянское производство на сбыт, а деревенская верхушка уже тесно связана с рынком¹⁰⁹. По общему признанию купечества, крестьянская торговля и без того была фактом, угрожающим купцам и горожанам.

Таким образом, наказы свидетельствуют о том, что крестьянство, протестуя против крепостнических порядков, просило правительство об удовлетворении буржуазных требований — свободы землепользования, отхода, найма рабочих, свободной торговли и промыслов. Причем материалы показывают, что внутри деревни, особенно черносошной, шла борьба хозяйственных интересов и большинство требований формулировалось в угоду деревенским верхам.

Крестьянами нерусских народов был поставлен в комиссии вопрос о прекращении религиозных преследований и насильственного обращения в христианство, а также о возврате привилегий (свободы винокурения и торговли) крестьянам окраин.

Парадоксальным было уже то, что все эти требования крестьян должна была разбирать и решать комиссия, состоявшая в основном из дворян и купцов. Обсуждение наказов показало, какие огромные социальные противоречия лежали между крестьянством и дворянами¹¹⁰. Требования крестьян были заслушаны, но удовлетворить их означало для правительства потерять опору в лице дворянства. В концентрированном виде антикрепостнические чаяния и требования крестьянства нашли отражение в период Крестьянской войны 1773—1775 гг.

Крестьянская война началась под предводительством Е.И. Пугачева, назвавшего себя именем царя Петра III. Если первые самозванцы осмеливались только действовать от имени царей или выступали их посланцами, то самозванцы последней трети XVIII в. выдавали себя непосредственно за царей. Появление за период с 1764 по 1772 г. нескольких самозванцев свидетельствовало о крайне напряженной обстановке в стране¹¹¹. Самозванство возможно, когда недовольство масс готово проявиться в решительных действиях. Поэтому появление Пугачева в роли Петра III отнюдь не было случайностью. Ближайшие его сподвижники (Чика-Зарубин, Пьянов и др.) знали, что Пугачев не император, а донской казак. Зарубин говорил: «В том нужды нет: хоша де ты и донской козак, только де мы уже за государя тебя принели, так тому де и быть»¹¹². Следовательно, самозванство было намеренно использовано инициаторами движения¹¹³. В момент, когда восстанию грозила опасность, Пугачев переименовал своих сподвижников в генералов и графов. Войско во главе с «законным» царем и генералами на том этапе борьбы привлекало массы, рождало у них веру в победу.

Программа восставших отличалась развернутой критикой крепостничества. В ней было отражено предельное обострение классовых противоречий. Крестьяне и работные люди боролись за те требования, которые уже были сформулированы в наказах Уложенной комиссии. То, что в комиссию представлялось в виде жалоб и просьб, теперь стало лозунгами. В этом плане не лишен интереса и тот факт, что депутаты от крестьян, участвовавшие в работе Уложенной комиссии, непосредственно принимали участие в восстании. Одним из ближайших сподвижников Е.И. Пугачева, разделившим его печальную участь, был Тимофей Подуров, депутат от оренбургского казачества. Имена таких депутатов, как Гаврил Давыдов, Базаргул Юкаев, Абдул Жалил, Васюта Максютов и Василий Горский, получили также известность среди повстанцев.

Манифесты и указы Пугачева позволяют судить не только вообще об идеологии восставших, они показывают, что руководители движения считались с требованиями отдельных социальных групп и народов¹¹⁴. В первом манифесте от 17 сентября 1773 г., обращенном к Яицкому войску, а также к калмыкам и татарам, Пугачев жалует их «землею и травами». Учитывая экономическое и стратегическое значение р. Яика для яицкого казачества, он передает ее «с вершин и до устья» казакам. Удовлетворяются и другие требования, которые выдвигало казачество: уплата денежного жалованья и хлебного провианта, а также снабжение свинцом и порохом¹¹⁵. В обращении к хану Абулхаиру, «киргискому войску содержателю», Пугачев называет его «приятелем и братом» своим; казахский народ жалуется «землею, водою и травами, и ружьями и провиянтом, реками, солью и хлебом, и свинцом»¹¹⁶. В конце сентября 1773 г. в послании «башкирским областям» наряду с жалованием землями, водами, лесами, рыбными ловлями, покосами, соляными озерами, хлебом, жилищем, свинцом, порохом и провиантом дано было обещание освободить башкир от национально-религиозного угнетения. Пугачев возвращал башкирам их «веру и законы» и гарантировал, что эти свободные порядки будут установлены на «всю жизнь». «И бутте подобными степным зверям»¹¹⁷, — так рисовалась даруемая народу свобода.

В указе от 11 октября 1773 г. коменданту Красногорской крепости Пугачев обещал жаловать «крестом и бородою» самарских казаков и «всякого звания людей»¹¹⁸. Это обещание свободы культа старообрядцам явилось не случайным в обращении к жителям Поволжья, так как в этих местах было сосредоточено большое количество старообрядцев, испытывавших притеснения со стороны официальной церкви и администрации.

По мере развертывания событий все более определенно вырисовывался классовый смысл требований восставших¹¹⁹. Так, в указе от 1 декабря 1773 г. наряду с обещаниями земли, угодий и «волности», провозглашалась антидворянская направленность движения. Если «помещики и вотчинники» не признают «сие мое воздаваемое милосердие», смотреть на них как на «сущих преступников закона... лишать их всей жизни, т. е. казнить смертию, а домы и все их имение брать себе в награждение». И далее пояснялось, что все богатства помещиков — «крестьянского кошта»¹²⁰. В середине декабря 1773 г. Пугачев широко объявлял о милостях и пожалованиях народу, а также распорядился, чтобы были отпущены «в сем месяце» люди, «содержащиеся в тюрьмах и в боярских руках». В сравнении, например, с восстанием под предводительством К.А. Булавина лозунг всеобщей амнистии дополнился освобождением тех, кто был «в боярских руках».

Из январского указа 1774 г., посланного от полковника пугачевской армии Ивана Грязнова в Челябинск, мы узнаем, что о классовых целях восстания хорошо знали сподвижники Пугачева, действующие на местах. «Во изнурение приведена Россия, — говорилось в этом указе, — от кого ж — вам самим то небезызвестно: дворянство обладает крестьянами..., но оне не только за работника, но хуже почитали полян (псов?) своих...» О работных людях говорилось, что «конпанейщики» их «работою утрудили, что и в ссылках тово никогда не бывало...»¹²¹.

Таким образом, уже к началу 1774 г. классовая программа движения была четко сформулирована в повстанческих документах. Трудовые массы выступали против угнетения, осуществляемого дворянами и заводчиками. Это не было с такой определенностью осознано участниками крестьянских войн XVII в. и движений начала XVIII в.¹²²

Однако программа восстания совершенствовалась в ходе событий. Исследователями выявлено, что Пугачевым было разослано не менее 46 манифестов к народу. Содержание их со всей определенностью раскрывало классовый характер войны¹²³. Ярким образцом антикрепостнических требований следует считать манифесты Пугачева, изданные в июле 1774 г.

Манифесты обещали удовлетворить все давнишние требования крестьянства. Примечательно, что многие из них были сформулированы уже в наказах «подлого люда» в Комиссию 1767 г. Так, в манифесте от 31 июля 1774 г. говорилось: «Жалуем сим имянным указом... всех, находившихся прежде в крестьянстве и в подданстве помещиков, быть верноподданными рабами собственной нашей короне». В отличие от предшествующих он был обращен ко всем крестьянам. Жалуем «волностию и свободою и вечно казаками», — обещал манифест, осуществляя вековые чаяния угнетенных; «Жалуем сим имянным указом... не требуя рекрутских наборов, подушных и протчих денежных податей». Манифест решительно заявлял, что крестьянам передается владение «землями, лесными, сенокосными угодиями и рыбными ловлями, и соляными озерами без покупки и без аброку»; он обещал крестьянам и всему народу справедливый суд и освобождение от тягот, причиненных «мздоимцами-судьями»¹²⁴.

Таким образом, анализируя этот документ, мы видим, что многие его положения были сформулированы уже задолго до восстания. Депутаты от народа просили Уложенную комиссию об удовлетворении насущных требований трудового люда.

Манифест 31 июля призывал истреблять «злодеев-дворян», утверждая, что только после этого «всякой может возчувствовать тишину и спокойную жизнь»¹²⁵.

Если в предыдущих крестьянских войнах призывы восставших особое внимание обращали на борьбу с «неправедными судьями», наиболее жестокими администраторами и царскими «боярами», то теперь выдвигается всеобъемлющая задача — упразднение класса дворян как такового.

Программа Пугачева предполагала создание казачьего государства¹²⁶. Повстанцы именовали себя казаками, равными перед всеми и даже перед царем. На занятых территориях Пугачев предоставлял населению «землю и волю». Изгонялись помещики, заводовладельцы и администрация, хозяевами становились крестьяне и работный люд восставших заводов. Отменялись всякие повинности в пользу помещиков и государства помещиков. На заводах и в деревнях после победы восстания народ выбирал свою администрацию — атаманов и старост. В районе восстания на пермских заводах, в поволжских и прикамских крестьянских селениях были избраны и действовали земские избы с выборными от народа лицами (старостами, сотниками, пятидесятниками и писарями)¹²⁷. На них опирались руководители восстания, осуществляя административные и хозяйственные меры.

У Пугачева была сравнительно стройная военная организация. «Большое войско» делилось на полки со специальным штатом командиров по чинам (за отличие выдавались награды). Для постоянного пополнения армии практиковалось проведение наборов людей (по норме один человек с четырех дворов). С первых дней восстания при Пугачеве была образована группа по делопроизводству; манифесты, указы писались в стане Пугачева и рассылались по городам, селениям, заводам, крепостям. Постоянная письменная связь поддерживалась с атаманами, нередко действовавшими отдельно от «Главной армии». Через месяц после начала войны был уже создан административный и делопроизводственный аппарат, который в ноябре 1773 г. был оформлен в Военную коллегию. Помимо Военной коллегии при Пугачеве, канцелярии были и при атаманах крупных повстанческих отрядов — Иване Белобородове, Иване Чике-Зарубине, Илье Арапове, Иване Грязнове, Салавате Юлаеве, Василии Торнове и у атаманов при заводах и крепостях. Велось делопроизводство и в повстанческих учреждениях, организуемых на занятых восставшими территориях. Документы оформлялись в стиле официальных бумаг XVIII в. Пугачев и атаманы не придерживались в указах и манифестах форм народных челобитий и просьб. Документы от Военной коллегии и повстанческих атаманов скреплялись печатями¹²⁸. Военная коллегия являлась высшим органом восстания. Не говоря уже о ее чисто военном значении, она обеспечивала армию продовольствием, боеприпасами, использовала хлебные и провиантские магазины для снабжения продовольствием населения. Соль нередко раздавалась бесплатно. Казенная монополия на нее была отменена¹²⁹. Из прочих экономических мероприятий коллегии интерес представляет деятельность по сбору доходов от продажи соли. Эти деньги шли на уплату жалованья рабочим и на расчеты за продовольствие с крестьянством.

Пугачев и его сподвижники заботились об авторитете своей власти. Во всякой обстановке они стремились поддержать дисциплину и порядок. Об этом свидетельствуют распоряжения не заниматься грабежом, «не чинить никаких притеснений», не пьянствовать¹³⁰. Для поддержания порядка на занятых территориях были введены паспорта, а также система отпусков по специальным билетам. Для связи существовала почта¹³¹.

* * *

В советской исторической литературе выявлены основные черты и особенности крестьянских войн в России. Крестьянские войны происходили в обстановке формирования в стране буржуазных, национальных связей, оформления крепостного права, складывания и развития абсолютистского государства, причем государства многонационального. Только учитывая конкретную действительность России XVII—XVIII вв., можно понять эволюцию требований участников крестьянских войн.

Повстанцы и их руководители имели двух врагов — крепостничество и абсолютизм. Давящая сила крепнущего аппарата власти, действующего в интересах господствующего класса, со временем все яснее осознавалась народными массами. Ее чувствовали и казаки, и приборные люди, и крестьяне, и жители посадов. Поэтому протесты против боярской и воеводской администрации во всех выступлениях XVII в. звучат вполне отчетливо. Но уже с конца XVII в. и особенно в XVIII в. весьма определенно замечаются антикрепостнические требования крестьянства. Они в призывах к свободе — «воле», к физическому истреблению помещиков, к пересмотру вопроса о земельной собственности, отмене крепостного права и т. д. Политическая линия царизма на обособление дворянства от остальных слоев населения вела к объединению угнетенного народа в крестьянских войнах. Эта же политика объясняет воздействие городских восстаний на требования крестьянских масс. В то же время сословная разнородность повстанцев неминуемо усиливала неопределенность и некоторую противоречивость требований. Царское правительство стремилось сыграть на сословных противоречиях. И все-таки события крестьянских войн показали в целом общность коренных интересов широких народных масс.

Несмотря на присущую лозунгам крестьянских войн ограниченность, неразвитость, идейную слабость, нечеткость позитивных целей, все же их участники выдвигали наиболее жгучие вопросы общественного переустройства. Крестьянская община и казачий круг казались крестьянам наиболее справедливым социальным организмом. Это уживалось с утопическим представлением о совместимости демократического самоуправления с монархическими формами государственного устройства. Крестьянско-казацкие представления о будущем общественном и государственном устройстве были туманны и противоречивы. Принципы равенства и выборности властей сочетались с верховной властью царя. В последней Крестьянской войне заметно отражение абсолютистских образцов при создании повстанческих учреждений, копирование форм царской администрации. Однако было бы ошибочным полагать, что повстанческие учреждения являлись простым сколком с органов царской власти. Сходство было чисто формальным.

Народ облекал свой протест в царистскую форму. Проявление монархических иллюзий имело место и в Крестьянской войне 1773—1775 гг., когда ее предводитель под именем императора Петра III был открыто противопоставлен дворянской императрице. Бытующее в литературе положение, что во время народных движений XVII—XVIII вв. повстанцы стремились заменить «плохого» царя «хорошим», нуждается в существенном уточнении. В противовес дворянству, считавшему своим правом свергать с трона неугодных властителей, крестьяне и горожане выступали за «законного» монарха, понимая под ним царя, пресекающего произвол изменников-крепостников. Наивно-монархические иллюзии питались не только патриархально-натуральным укладом сельской жизни, но и монархическим устройством абсолютистского государства, которое обладало известной самостоятельностью в проведении своей политики.

Сила крепостнического, абсолютистского режима аккумулировала внимание народных масс в основном на антикрепостнических требованиях, на лозунгах упразднения аппарата власти царского самодержавия. Если участники крестьянских войн XVII — начала XVIII в. выступали прежде всего против представителей правящего слоя — дворянства в центре и на местах, то в последней Крестьянской войне на первое место выдвигаются лозунги против крепостного права и дворянства как класса землевладельцев в целом.

Особенностью крестьянских войн в России можно считать инициативную роль казачества на начальных этапах движения. Не случайно в ходе восстаний в требованиях повстанцев чисто казачьи интересы не занимают большого места. В итоге преобладают крестьянские требования.

В борьбе за свободу важное значение приобрело требование восставших о всеобщей амнистии, в том числе и заключенным по политическим обвинениям.

Религиозные моменты в крестьянских требованиях звучали довольно глухо, что было связано с изменением экономического и политического положения церкви в XVII—XVIII вв. Однако и лагерь крепостников, и лагерь повстанцев стремились по-своему использовать идеологическую силу религии. Повстанцы проявляли большую веротерпимость. Здесь немалую роль сыграли воззвания руководителей восставших (особенно в 1773—1774 гг.) к нерусским народам о свободе вероисповедания. В основном идейная борьба развертывалась по таким направлениям, где религиозная оболочка оказывалась излишней.

Изучение требований участников крестьянских войн в России с несомненностью свидетельствует о том, что вооруженная борьба сочеталась с идейной борьбой против угнетателей. Последняя достигала высокого накала, особенно в годы Крестьянской войны 1773—1775 гг. В свою очередь резкое противоборство господствующей феодальной идеологии и идейных представлений трудящихся масс времен крестьянских войн являлось концентрированным выражением повседневной классовой борьбы между эксплуататорами и эксплуатируемыми изучаемой эпохи.

Все содержание и формы классового сопротивления трудящихся масс указывают на то, что борьба в конечном счете была направлена против феодальной системы в целом, и тем самым способствовала приближению более прогрессивного буржуазного общественного устройства страны.

Примечания

1. Е.И. Индова, А.А. Преображенский, Ю.А. Тихонов. Народные движения в России XVII—XVIII вв. и абсолютизм. — «Абсолютизм в России (XVII—XVIII вв.)». Сборник статей. М., 1964, стр. 79—80.

2. «Восстание И. Болотникова». Документы и материалы. М., 1959, стр. 181.

3. Там же, стр. 193, 198.

4. Там же, стр. 197.

5. «Восстание И. Болотникова», стр. 181, 205.

6. Там же, стр. 216.

7. По словам очевидца событий начала XVII в. дьяка И. Тимофеева, «чернь» решила «погубить начальников и избранных лучших мужей... а их имения захватить себе» («Временник Ивана Тимофеева». М.—Л., 1951, стр. 303).

8. «Восстание И. Болотникова», стр. 225—226. Действия этого отряда весьма напоминают события кануна и начала Крестьянской войны под предводительством С.Т. Разина.

9. «Восстание И. Болотникова», стр. 195.

10. Там же, стр. 229—230.

11. В.И. Корецкий. Новое о крестьянском закрепощении и восстании И.И. Болотникова. — «Вопросы истории», 1971, № 5, стр. 136, 148.

12. В.Д. Назаров. О некоторых особенностях Крестьянской войны начала XVII в. в России. — «Феодальная Россия во всемирно-историческом процессе». Сборник статей. М., 1972, стр. 122.

13. Там же, стр. 120—124. Автор считает более правильным говорить не об идеологии крестьян и казаков, а скорее об их обыденном сознании.

14. В.А. Фигаровский. Крестьянское восстание 1614—1615 гг. — «Исторические записки», т. 73, стр. 208—213.

15. И.И. Смирнов. Восстание Болотникова 1606—1607. М., 1951, стр. 362. 507; В.И. Корецкий. К истории восстания И.И. Болотникова. — «Исторический архив», 1956, № 2, стр. 126—131.

16. Л.В. Черепнин. «Смута» и историография XVII в. — «Исторические записки», т. 14, стр. 103—104.

17. Б.Ф. Поршнев. Социально-политическая обстановка в России во время Смоленской войны. — «История СССР», 1957, № 5, стр. 121 и др.

18. «Крестьянская война под предводительством Степана Разина», т. I. М., 1954, стр. 235.

19. Там же, т. II, ч. 1. М., 1957, стр. 65; см. также стр. 91, 252.

20. Там же, стр. 51.

21. Там же, т. II, ч. 2. М., 1959, стр. 74.

22. Там же, ч. 1, стр. 75, 101, 109, 145, 149, 203, 246, 341; ч. 2. стр. 186; т. III. М., 1962, стр. 86. 109.

23. Там же, т. III, стр. 7, 79.

24. А.Г. Маньков. Круги в разинском войске и вопрос о путях и цели его движения. — «Крестьянство и классовая борьба в феодальной России». Сборник статей. Л., 1967, стр. 266.

25. «Крестьянская война под предводительством Степана Разина», т. I, стр. 237; см. также, стр. 253, 255.

26. Там же, т. I, стр. 188, 212, 248; т. II, ч. 1, стр. 31, 44, 62, 187, 214.

27. Там же, т. II, ч. 1, стр. 61, 69, 71—72, 77, 83, 104, 111, 153, 187—188; 249—250, 267, 286, 290, 409, 469, 509, 542; т. III, стр. 30, 174.

28. Там же, т. II, ч. 1, стр. 109.

29. В.И. Буганов. Степан Тимофеевич Разин. — «История СССР», 1971, № 2, стр. 68.

30. А.А. Преображенский. Очерки колонизации Западного Урала в XVII — начале XVIII в. М., 1956, стр. 250—251.

31. «Крестьянская война под предводительством Степана Разина», т. II, ч. 1, стр. 31, 44.

32. Там же, т. III, стр. 355—359.

33. А.И. Рогов. Народные массы и религиозные движения в России второй половины XVII в. — «Вопросы истории», 1973, № 4, стр. 37—39.

34. «Крестьянская война под предводительством Степана Разина», т. I, стр. 181; Т. II, ч. 1, стр. 74, 94, 116, 129, 130, 149, 139, 166, 187, 188, 249, 264—265, 268, 272, 307, 310, 314, 316, 333, 358, 375—376, 423, 428, 463, 515—518, 528; ч. 2, стр. 36; т. III, стр. 7, 17—19, 55, 174; Е.В. Чистякова. Степан Тимофеевич Разин. — «Вопросы истории», 1971, № 8, стр. 139, 141.

35. М.И. Семевский. Исторические и юридические акты XVII и XVIII столетий. — «Чтения ОИДР», 1869, кн. 4, отдел V, смесь, стр. 23—24.

36. А.И. Копанев. Находка библиографа (Неизвестные материалы о Крестьянской войне под предводительством Степана Разина). — «Труды Библиотеки АН СССР и Фундаментальной библиотеки общественных наук АН СССР», т. VI. М.—Л., 1962, стр. 210—216.

37. «Крестьянская война под предводительством Степана Разина», т. II, ч. 1, стр. 61, 62, 69.

38. Там же, стр. 69.

39. Там же, стр. 162—163.

40. Там же, стр. 201—202.

41. Там же, стр. 249—250.

42. А.А. Преображенский. Урал и Западная Сибирь в конце XVI — начале XVIII в. М., 1972, стр. 328—330.

43. В.А. Александров. Народные восстания в Восточной Сибири во второй половине XVII в. — «Исторические записки», т. 59, стр. 281.

44. С.В. Бахрушин. Научные труды, т. IV. М., 1959, стр. 178.

45. «Крестьянство и националы в революционном движении. Разинщина». Сб. документов. М.—Л., 1931, № 180, стр. 305.

46. Е.П. Подъяпольская. Восстание Булавина. 1707—1709. М., 1962, стр. 107.

47. «Булавинское восстание (1707—1708 гг.)». М., 1935, стр. 450—451, 466—467.

48. Е.П. Подъяпольская. Новое о восстании К. Булавина. — «Исторический архив», 1960, № 6, стр. 135.

49. «Булавинское восстание (1707—1708 гг.)», стр. 451.

50. Там же, стр. 450.

51. Е.П. Подъяпольская. Восстание Булавина, стр. 46—47.

52. Там же, стр. 137.

53. Там же, стр. 137; «Булавинское восстание (1707—1708 гг.»), стр. 196.

54. «Булавинское восстание (1707—1708 гг.)», стр. 183.

55. Там же, стр. 431—433, 460—461 и др.

56. Там же, стр. 437, 464.

57. Е.П. Подъяпольская. Восстание Булавина, стр. 112.

58. Там же, стр. 113.

59. «Очерки истории СССР. Период феодализма. XVIII в. Первая четверть». М., 1934, стр. 277.

60. «Булавинское восстание (1707—1708 гг.)», стр. 451 и др.

61. Н.Б. Голикова. Политические процессы при Петре I. М., 1957, стр. 173.

62. «Очерки истории СССР. Период феодализма. XVIII в. Первая четверть», стр. 277—278.

63. Е.П. Подъяпольская. Восстание Булавина, стр. 108.

64. Там же, стр. 172—178.

65. Там же, стр. 109.

66. Там же, стр. 110.

67. «Булавинское восстание (1707—1708 гг.)», стр. 464.

68. К.В. Чистов. Русские народные социально-утопические легенды XVII—XIX вв. М., 1967, стр. 237—304.

69. Е.П. Подъяпольская. Новые материалы о восстании на Дону и в Центральной России в 1707—1709 гг. — «Материалы по истории СССР», т. V. М., 1937, стр. 326.

70. В.И. Лебедев. Неизвестные волнения при Петре I (1722—1724 гг.). — «История СССР», 1961, № 1, стр. 161—162.

71. Н.И. Павленко. Развитие металлургической промышленности России в первой половине XVIII в. М., 1953, стр. 503—504.

72. Н.В. Алексеенко. Алтайские каменщики (История возникновения русских поселений в Восточном Казахстане. Очерк). — «Родные просторы», 1962, № 2, стр. 97—106; он же. Русская крестьянская колонизация рудного Алтая в XVIII—XIX вв. — «Сибирь периода феодализма», вып. 2. Новосибирск, 1965, стр. 141—153.

73. Е.П. Подъяпольская. Восстание Булавина, стр. 23—33.

74. Там же, стр. 113.

75. «Очерки истории СССР. Период феодализма. XVIII в. Первая четверть», стр. 274—279.

76. Н.Б. Голикова. Указ. соч., стр. 224—233 и сл.

77. В.И. Лебедев. О подавлении народного восстания 1707—1708 гг. — «Исторический архив», 1933, № 4, стр. 187; «Материалы по истории СССР», т. V, стр. 521—322.

78. В.А. Петров. К вопросу о роли духовенства в борьбе с антифеодальными восстаниями. — «Исторический архив», 1933, № 4, стр. 196—200.

79. А.А. Преображенский. Классовая борьба уральских крестьян и мастеровых людей в начале XVIII в. — «Исторические записки», т. 58, стр. 260.

80. Е.И. Индова. Из истории классовой борьбы важских дворцовых крестьян в середине XVIII в. — «Вопросы социально-экономической истории и источниковедения периода феодализма в России». Сборник статей. М., 1961, стр. 135.

81. Е.П. Подъяпольская. Восстание Булавина, стр. 96.

82. ЦГАДА, ф. Дворцовые учреждения (далее — ДО), оп. 303, д. 51931/92, л. 1, оп. 2, д. 32668, 32708, 32765.

83. П.К. Алефиренко. Крестьянское движение и крестьянский вопрос в России в 30—30-х годах XVIII в. М., 1938, стр. 144; ЦГАДА, ф. ДО, оп. 3, д. 32207, л. 3; оп. 10, д. 30768, лл. 32—42.

84. «Очерки истории СССР. Период феодализма XVIII в. Вторая четверть». М., 1937, стр. 219—233.

85. ЦГАДА, ф. ДО, оп. 10, д. 30575, лл. 1—10; «Документы и материалы по истории Мордовской АССР», т. III, ч. 2. Саранск, 1952, стр. 494—498.

86. В.И. Семевский. Крестьяне в царствование имп. Екатерины II, т. II. СПб., 1901, стр. 227—232; А.Г. Захаркина. Восстание мордвы Терюшевской волости Нижегородского уезда в 1743—1745 годах. — «Записки Мордовского НИИЯЛИ», № 15. Саранск, 1952, стр. 155—170.

87. П.К. Алефиренко. Указ. соч., стр. 201, 202, 206.

88. А.В. Черепнин. Образование Русского централизованного государства в XIV—XV вв. М., 1960, стр. 264—275.

89. ЦГАДА, Госархив, Разряд VI, д. 180, лл. 9—60.

90. ПСЗ, т. IV, № 1775; т. VI, № 3708; т. VII, № 4312; т. VIII, № 6043; т. XI, № 8757; т. XIII, № 10042; т. XIV, № 10543 и т. д.

91. ЦГАДА, ф. Сенат, кн. 7696, лл. 41—43, 280—301.

92. И.Г. Рознер. Яицкое казачество накануне Крестьянской войны 1773—1773 гг. — «Вопросы истории», 1958, № 10; А.И. Андрущенко. Классовая борьба яицких казаков накануне Крестьянской войны 1773—1775 гг. — «История СССР», 1960, № 1, стр. 143—159.

93. С.М. Соловьев. История России с древнейших времен, кн. XI, т. 21. М., 1963, стр. 255; кн. XII, т. 23. М., 1964, стр. 18—19.

94. К.В. Сивков. Из истории крестьянских восстаний в XVIII в. — «Известия Тверского педагогического института», вып. 2, 1926, стр. 77—90.

95. П.К. Алефиренко. Указ. соч., стр. 205.

96. «Осмнадцатый век», кн. III. М., 1898, стр. 389—391.

97. В.И. Семевский. Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX в., т. I. СПб., 1888, стр. 22—37, 160—181.

98. М.Т. Белявский. Крестьянский вопрос в России накануне восстания Е.И. Пугачева (Формирование антикрепостнической мысли). М., 1965.

99. ЦГАДА, ф. ДО, оп. 12, д. 3/584, лл. 1—128.

100. «Сборник PMO», т. 4, стр. XIX.

101. В.Н. Бочкарев. Вопросы политики в русском парламенте XVIII в. Тверь, 1923, стр. 37.

102. «Сборник РИО», т. 4, стр. 104; Н.Л. Рубинштейн. Крестьянское движение в России во второй половине XVIII в. — «Вопросы истории», 1936, № 11, стр. 41—42.

103. В.Н. Бочкарев. Земельные нужды русской деревни по крестьянским наказам в Екатерининскую законодательную комиссию 1767 г. — «Сборник статей, посвященный В.О. Ключевскому». М., 1909.

104. «Сборник РИО», т. 113 стр. 17—21.

105. А.А. Кондрашенков. Крестьяне Зауралья по наказам в Комиссию 1767 г. — «Ученые записки Курганского педагогического института», вып. V, 1963.

106. «Сборник РИО», т. 4, стр. 101—122; т. 113, стр. 13—52, 104—105, 421.

107. Там же, т. 4, стр. 90—92.

108. «Сборник РИО», т. 4, стр. 117.

109. Л.В. Гентшке. Классовые противоречия в Законодательной комиссии 1767 г. — «Труды Среднеазиатского университета», кн. 7. Ташкент, 1954, стр. 117—118.

110. М.Т. Белявский. Указ. соч., стр. 92.

111. К.В. Сивков. Самозванчество в России в последней трети XVIII в. — «Исторические записки», т. 31, стр. 87—132.

112. «Пугачевщина», т. II. М.—Л., 1929, стр. 131.

113. Б.Ф. Поршнев. Социальная психология и история. М., 1966.

114. А.И. Андрущенко. Первые призывы повстанцев Крестьянской войны 1773—1775 гг. (К вопросу об идеологии восстания). — «Проблемы общественно-политической истории России и славянских стран». Сборник статей к 70-летию академика М.Н. Тихомирова. М., 1963, стр. 336—338.

115. «Пугачевщина», т. I. М.—Л., 1926, стр. 25.

116. Там же, стр. 26.

117. «Пугачевщина», т. I, стр. 28.

118. Там же, стр. 32.

119. В.В. Мавродин. Крестьянская война в России в 1773—1773 гг., т. I. Л., 1961, стр. 1—23.

120. «Пугачевщина», т. I, стр. 36.

121. Там же, стр. 74.

122. А.И. Андрущенко. Крестьянская война 1773—1775 гг. М., 1969, стр. 31.

123. Е.И. Индова, М.Д. Курмачева, Р.В. Овчинников. Проблемы Крестьянской войны 1773—1775 гг. в свете новых документов (рукопись).

124. «Пугачевщина», т. I, стр. 40—41; Н.Л. Рубинштейн. Указ. соч., стр. 41—42.

125. «Пугачевщина», т. I, стр. 40—41.

126. А.П. Пронштейн. Земля Донская в XVIII в. Ростов-на-Дону, 1961.

127. Д.Ш. Сот. Крестьянская война 1773—1774 гг. в районе Пермских заводов. Автореф. канд. дисс., 1954, стр. 12.

128. Р.В. Овчинников. Обзор печатей на документах Е.И. Пугачева, его Военной коллегии и атаманов. — «Вопросы социально-экономической истории и источниковедения периода феодализма в России». Сборник статей. М., 1961, стр. 328—335; он же. Документы штаба Е.И. Пугачева, повстанческих властей и учреждений. — «Советские архивы», 1973, № 4, стр. 67—75.

129. «Крестьянская война в России 1773—1775 гг.», т. II, стр. 444—465.

130. «Пугачевщина», т. I, стр. 77—83.

131. Там же, стр. 101, 202.