Крестьянская война под предводительством Степана Тимофеевича Разина с особенным упорством разгорелась в Нижегородском крае и близлежащих уездах — территории, охваченной брожением против господствующей церкви и крепостнического государства. Толчком послужила организация генеральных сысков беглых крестьян в конце 50-х — 60-х годах в центральных уездах страны и Среднем Поволжье, что явилось проявлением внутренней политики самодержавия после Соборного уложения 1649 г., завершившего юридическое оформление крепостного права. Не случайно, конечно, это правительственное мероприятие совпало с реализацией никоновской обрядовой реформы, проводимой церковниками под руководством царя Алексея Михайловича в период межпатриаршества. Православная церковь выступала идеологической опорой самодержавия, освящая своим авторитетом все важнейшие его политические акты.
В исторической науке до сих пор мало разработан вопрос (отчасти, конечно, из-за недостатка источников) об идеологических формах выражения социального протеста угнетенного класса в феодальном обществе XVII в. в России, когда ясно обозначился переход от средневековья к новому времени. Этот вопрос заслуживает внимания, ибо сознание людей той эпохи было религиозным (мы имеем в виду широкий смысл этого слова, а не ту или иную конкретную религиозную форму), да исторически и не могло быть иначе.
Несколько сохранившихся «прелестных» грамот Разина не раскрывают отношение восставших к церкви и церковникам. Более того, неясен вопрос, каким образом в сознании закрепощенных крестьян, при господстве религиозных убеждений, пробуждалась жгучая ненависти и отчаянная решимость, толкавшие их в стан восставших. Излагаемые ниже материалы приоткрывают внутренний мир простых людей накануне восстания.
В Центральном государственном архиве древних актов нами просмотрены столбцы сыскных дел о «церковных мятежниках» ряда центральных уездов страны второй половины 60-х — начала 70-х годов XVII в.1 Причиной политического сыска «богомерских людей», «лжепустынников», «церковных развратников и мятежников» (такими наименованиями пестрят официальные документы), предпринятого Приказом тайных дел, было массовое уклонение от официальной церкви и в связи с этим участившиеся побеги крестьян в леса. У истоков небольших рек, у лесных озер и даже на болотах создавались скиты и пустыни, притягивавшие к себе все новых беглецов, спасавшихся от крепостной неволи и административно-полицейских порядков. Толчком для организации сыска обычно служили изветы местных попов, служителей монастырей и других лиц. Из дошедших до нас материалов особый интерес представляют документы сыска, производимого в декабре 1665 г. — январе 1666 г. во Владимирском уезде Ярополченской дворцовой волости, куда была послана из Москвы стрелецкая команда (свыше 200 стрельцов) во главе с полковником и головою Аврамом Лопухиным2.
«Посылка» наиболее надежных столичных стрельцов, снятых с охраны государева двора, была чрезвычайной и срочной. Поводом для ее отправки послужило убийство попа из Вязниковской слободы города Ярополча Василия Федорова на обратном пути из Москвы, куда он отвез в апреле 1665 г. извет на вязниковских пустынников3. Лопухин уже не в первый раз отправлялся с подобными поручениями в эти края. Три года назад он со стрельцами вылавливал из лесов пустынников, в том числе старца Капитона, и кельи их жег за рекой Клязьмой4. Отписки Лопухина в Приказ тайных дел5, датируемые концом декабря 1665 — началом января 1666 г., непосредственным живым языком (тогда еще не сложился бюрократический язык казенных бумаг) описывают день за днем все развернувшиеся в районе Вязников военно-карательные действия стрельцов.
27 декабря Лопухин с сотниками и стрельцами совершает первый налет на пустыни, расположенные у лесных озер Юхра и Кшара. Его сопровождают бывший Свияжский архимандрит, строитель Благовещенского монастыря в Вязниках Антоний и путный ключник Ярополченской приказной избы Андрей Пекин; в обязанности последнего как представителя местной царской администрации входил сыск беглых крепостных. В своей отписке голова извещает: «А я, холоп твой, по лесам и по болотам [с сотники и со] стрельцами ездил и из деревень мужиков проводников беру и мужики, государь, ведая те кельи не [ска]жут про них, и я, холоп твой, бью, а что выбью, то и укажут»6.
Вокруг озера Юхра стрельцами были взяты «из лесов из розных келей старцы Леонид да Вавила, да 16 стариц, 3 девки, 13 человек бельцов, — всех 34 человека»7. На берегу озера Кшара стоял огороженный двор, внутри его срублены хоромы и кельи, а под ними наружу прорыты «выходы», «лазы» и «нори». Пустынники заперлись во дворе «с оружьем, с луки и с рогатинами». «А как я, холоп твой, к ним приехал, и я им сказывал, что я прислан от тебя, великого государя, и стрельцом велел сказывать, чтоб они кельи отперли»8; те отказались выполнить требование.
Тогда стрелецкий голова перешел к решительным действиям: расставил охрану около подземных выходов, приказал стрельцам «забор ломать» и «из хором двери высекать». Лопухин умалчивает о том, кто первый пустил в ход оружие, но это и не так уж важно. Даже из тенденциозных односторонних донесений его можно отчетливо представить картину «сражения», разыгравшегося между штурмовавшими двор стрельцами и осажденными в нем пустынниками. «И те, государь, люди из ызб рогатинами и из луков стреляли и застрелили моево приказу пятидесятника Федьку Яковлева под левую титьку. А стрелы, государь, их и железца у стрел их дело воровское, а не мастерское»9. Из-за ветхости документа неизвестно, какой исход имела эта схватка — не захотевшие попасть в руки стрелецкого головы пустынники сами ли сгорели или их кельи подожгли стрельцы. На обрывке листа едва можно разобрать отдельные фразы донесения Лопухина: «под лазы жечь», «все у них пожгли». Вполне вероятно, что не сами пустынники, а разъяренные стрельцы спалили хоромы вместе с их обитателями. Голова оправдывается перед царем в своих действиях и поведении стрельцов ссылкой на то, что пустынники «застрелили стрельца Федьку».
Трудно с достоверностью сказать, кто жил на озере Кшара, какого там придерживались «учения» и сколько человек погибло в огне. Пустынник Леонид показал: «А [жили] в той пустыне мирские [..5—6..] человек з 10 и больши, а хто [..4—5..], и он их не зна[ет], потому что он учением с ними не сходится. А ведает де про них подлинно старец Вавило [молодой]»10. Последний оказался в числе пойманных стрельцами, но на допросе безмолвствовал. «И того ж числа тот чернец Вавило, — пишет Лопухин, — пытан и клещами жжон и с пытки говорил, что на озере Кшаре он был, а больши того (зачеркнуто «и товарыщев никово») ничево не говорил»11. Среди членов этой пустыни были, вероятно, и сторонники самых крайних, может быть, даже изуверских взглядов.
В отписке Илариона12 содержатся данные, наводящие на это предположение: «А на Кшаре озере, которые черньцы живут, и они учат ныне [до] стоит во антихристово пришествие комуждо известиев гладом и от их прелести многия мужеска [полу] и женска, и девическа гладом себя заморили»13.
Всех пустынножителей разместили по избам в Вязниках под охраной стрельцов. В отписке от 29 декабря Лопухин характеризует поведение арестованных: «А имян себе не скажут и откуды они пришли, и святых икон не целуют, и к бывшему к архимариту Свияжскому Антонию к благословлению не идут, и не ядят ничево. Нам де на что попы, — то говорят Леонид и Вавила. А все, государь, приняли учение от Леонида и от Вавилы»14. В отписке Лопухина от 4 января указывается уже 55 человек, пойманных в лесах под Вязниками и в «иных» местах15. Как бы подводя итоги этим военно-карательным мероприятиям, голова пишет: «А жег, государь, я пустынь келей с тритцеть в лесах злых за болоты [..3—4], много, государь, келей до меня розбежались и Антония дьякона не сыщем. А весть де, государь, пустынникам в лесах до меня [была], холопа твоего, недели за две, и хто им [утрачена строка] не ска[зали]»16.
Беспомощность стрелецкого головы чувствуется в последующих донесениях царю, когда он описывает поведение арестованных и свои попытки развязать с помощью насилия им язык: «Многие, государь, не едят дней по семи и о[сьми и] больши, лежат голодом, безмолствуют за караулом... а иконам божиим не покланяютца. Пытал и клещами жег, и на пытке, государь, [без]молствуют, не говорят ничево и имян себе не скажут. А иконы, которые взяты у [ни]х ис пустынь и кресты, которые на них медные и деревяные, тем молятца. А которые, государь, стоят иконы в избах у крестьян, а они в тех избах сидят за караулом и тем иконам не покл[аняютца]»17. Демонстративная враждебность поведения по отношению к нему лично как исполнителю «государева дела», а также архимандриту Антонию как представителю духовной власти и освящаемых ею символам и обрядам казалась непонятной стрелецкому голове, царю он пишет с недоумением: «...и в пустынех [де], где иманы и в кельях образы и свечи, и ладон, и книги всякие есть, а говорят старцы Леонид и Вавила [..6—7..] мы де християне, а молиться в [церква]х избегали, молилися в кельях»18.
В начале января 1666 г. правительство посылает в Вязники особую комиссию из наиболее доверенных царю лиц: боярина князя И.С. Прозоровского, дьяка Приказа тайных дел Федора Михайлова, и Артамона Матвеева для проведения следствия19. И.С. Прозоровскому, наделенному чрезвычайными полномочиями действовать от имени царя по Соборному уложению, были вручены отписка архиепископа Илариона и наказные «статьи», руководствоваться которыми он обязан был в проведении следствия над арестованными и в соответствии с поставленными в них пунктами посылать отписки в Москву. Из документов следственного дела сохранились Расспросные речи пустынников, отписки Прозоровского в Приказ тайных дел, царские указные грамоты и другие документы.
Вместе с тем охота стрельцов за «лжепустынниками» не прекратилась: 8 января привезены в Вязники из нижегородских лесов 8 человек, 12 января поставлены на съезжем дворе к расспросу еще 20 человек из чернеевских лесов20. В Нижегородском же уезде Скоробогатовской волости в лесу стрельцы встретили неожиданный отпор. В одной из келей засело в осаду несколько пустынников («человек с шесть» — с трудом можно прочитать почти истлевший текст). «И как де они, Данило и Июда (сотники. — В.Р.), с стрелцами, к той келье пришли и хотели их взять, и они де в той келье заперлись, и их не пустили, и тое келью изнутри зажгли сами и згорели»21. Всего было выловлено 88 человек, причем мы не учитываем погибших и сгоревших в схватке со стрельцами. В разоренных пустынях реквизировано, судя по сохранившейся описи, свыше 20 печатных и рукописных книг (в том числе Ефрем Сирин, Иоанн Златоуст, Житие Сергия Радонежского, «Псалтырь печатная киевъская» и ряд других), около 20 икон, три колокола, часы келейные, кадило медное, вериги и т. д.22
Памятников прошлого, раскрывающих духовный мир «мужиков», «жонок» и «девок» (так называют официальные документы представителей эксплуатируемого класса), составлявших огромное большинство народа, немного. Поэтому Расспросные речи пустынников23 вызывают наибольший интерес. Имеющиеся в нашем распоряжении документы позволяют произвести самое общее предварительное исчисление: 37 человек были мужского пола, примерно столько же женского, об остальных 14 человеках ничего неизвестно. Сохранилось 65 писцовых записей допросов ответчиков24 (34 мужчины, 27 женщин, 4 подростка) — это люди самого разного возраста, но преобладали, по-видимому, молодые и «средовеки». 33 человека (13 чернецов и 20 черниц25) показали, что приняли постриг до прихода в пустыни. 5 женщин из этого числа оказались «больны» и, таким образом, умолчали о своем происхождении. Вот несколько лаконичных записей писца. «Черница, сказалась Евгениею зовут. Постриглась девкою. А какова отца дочь и в лесу сколь давно и для чево пришла, про то ничево не сказала. От голоду чють жива и святым и [конам не по]кланяетца»26. Старица Варвара пришла в пустынь с дочерью, обе «святым иконам не покланяютцэ и от голоду чють живы». Мать упорно молчала на допросах, дочь же «сказалась — Оринкою зовут. А какова отца дочь и в леса сколь давно пришла, того не упомнит»27. «Старица Каптелина больна, не го[ворит] ничего»28. Эта пустынница, по-видимому, была фанатично настроенной противницей официальной церкви, занималась также пропагандой своих убеждений. 20 февраля 1666 г. в Ярополч в съезжую избу вязниковец Лучка (фамилия утрачена) привел трех пустынниц. Они «сказались» приказчику Суботке Чаадаеву Александрою, Анисьею и Пелагеею. «А жили де они в пустыне в лесах, сошед из Веденского Девича монастыря... а в пустыню де их свела старица Каптелина (вышеупомянутая. — В.Р.) в прошлых во 172-м и во 173-м годех и привела де их в готовую келью»29. Страх быть схваченными стрельцами в их сознании подавлял все другие чувства. Когда Лопухин «приезжал для пустынников... и велел де в пустынях кельи жечь, и они де увидяв огни, ушли и жили де в лесах», — сообщает в своей отписке в Приказ тайных дел Суботка Чаадаев30.
Из 26 монашествующих, давших показания, 5 человек — выходцы из посадов, 1 — в прошлом пономарская жена, 3 — из государевых крестьян Ярополченской дворцовой волости, остальные 17 человек — бывшие крепостные крестьяне крупных вотчин центральных уездов страны: Нижегородского, Суздальского, Шуйского и Муромского. В числе их владельцев названы окольничий Б.И. Пушкин, боярин И.Д. Милославский, князь И.А. Голицын, князь Я.К. Черкасский, княгиня О.В. Пожарская и др., Троице-Сергиев и Спасо-Евфимьев монастыри.
Учитывая всю шаблонность расспросных речей, произнесенных допрашиваемыми в ответ на поставленные заранее вопросы31 под угрозой телесного наказания, обращаешь прежде всего внимание на присущую почти всем осужденным общность религиозных, правовых и нравственных представлений, проявляющуюся в их поведении за караулом и показаниях, обусловленную, думается, тем, что все они по разным субъективным причинам в известной мере обособились от привычной жизни феодального общества в результате обострившихся в нем классовых противоречий.
За каждым ответом робко проглядывает человеческая личность со своей индивидуальной судьбой и социальным характером, а также наивными убеждениями, сложившимися на основе житейского опыта и чтения христианской литературы.
Обратимся к показаниям тех пустынников, которые происхождением и образом жизни связаны с посадом. Чернец Ефрем — вязниковец, «посадцкой ремесленой человек». Постригся «в болезни своей в Егорьевском монастыре, что под Вязниками за рекою Клязмою, а сколь давно постригся, тово он не упомнит»32. Из его ответа на вопрос, для чего пришел жить в лес, можно заключить, что он был человеком грамотным, находясь сначала в монастыре, а затем в пустыни, не прерывал связей с «миром», по-своему реагировал на все импульсы духовной и церковно-политической жизни в обществе: «И ис того монастыря пошол в пустыню Христа ради, для того что в мире учинился раскол християн — иные де служат по старым книгам, а иные де по новым. Да и крестное де знамение ныне не против прежнего. А кормился он, живучи в пустыне [той] — рукоделия делал сапожное и приход[я] в Вязники, продавал, и на те деньги покупал себе хлеб»33. В расспросных речах пустынников редко встречаются сведения об их трудовой деятельности, поэтому показания Ефрема на этот счет особенно ценны. Старица Евдокия, дочь Вязниковского посадского человека, постриглась 10 лет назад в Введенском монастыре в Вязниках. «А как отца звали и в пустыню сколь давно и для чего сошла, и про то ничево не сказала», — заключает ее «речь» писец. К вышеизложенному ответчица добавила, что «пошла в пустыню к [..4—5..] своему старцу Ефрему [для] душевного спасенья»34.
Чернец Иона, пойманный стрельцами в нижегородских лесах, был посадским человеком Василя-города. Вместе со своими товарищами чернецами Антонием, Аврамием и Савватием, крепостными крестьянами вотчины боярина И.Д. Милославского Нижегородского уезда Белогородской волости, пострижен 14 лет назад35. Писец записал их коллективный ответ на вопрос о причине «отпадения» от официальной церкви: «А у отцов де они духовных не бывали и пречистых животворящих тайн не причащались года по два и по три, и больши, для тово что стало им сумнительно, что в церкьвах почали петь по новым книгам и в службах де все переменено»36.
Старицы Фекла и Марья, взятые вместе с ними, показали, что родом они из Василя-города «посатских мужей жены». Постриглись в моровое поветрие в том же городе в Архангельском монастыре и жили в нем «по нынешней год» (т. е. 1665). Марья не дала ответа, «для чево в пустыню пришла [жить]», Фекла сказала: «Для душевного спасенья вышла в пустыню к сыну своему старцу Аврамию нынешним летом. А келья де построена была до ее приходу, а хто строил, того она не ведает. А после де того к ней же, Фекле, пр[ишла] из Архангильского ж монастыря старица Мария, которая привезена ныне с нею вместе, [и] жили де они в одной келье. А кормил [их сын] ее, Феклин, старец Аврамей»37. В их числе находился белец Петрушка Андреев, крепостной крестьянин вотчины боярина И.Д. Милославского села Катуни. В пустынь пришел два года назад «[иску]ситца может ли терпеть монастыръское»38.
Следственную комиссию интересовал вопрос, кто строил в лесах пустынникам кельи. Именно таким путем можно было установить существовавшие в действительности связи между пустынниками и местными жителями. Факт взаимодействия лесных пустыней с окрестным населением отрицать не приходится. «А кельи им строили, — показал чернец Савватий, — тутошние уездные люди»39.
Женскую половину в пустыни под Вязниками возглавляла старица Анна. В расспросных речах она показала, что «в мире была пономарская жена» из села Богоявленского Шуйского уезда вотчины князей Г.Г. и Ф.Г. Ромодановских. Постриглась тому 23 года и 7 лет назад сошла в пустынь к старцу Селивестру40. Анна по старшинству, характеру и убеждениям, воспринятым от ее духовного отца Селивестра, выделяется на фоне других пустынниц. Вместе с ней к расспросу поставлены старицы Антонида, Вера, Голендуха, бывшие крепостные крестьянки князя Я.К. Черкасского Суздальского уезда: «А сказали де они ей, Анне, что у них монастырь разорили. А тот де монастырь стр[оили] они собою. А церкви де у них в том м[..4..] не было. И они де приходили к церкве в мужеской Покровской монастырь к старцу Евфимию. И за то де у них то монастырьское строенье разорено»41. Сами женщины подтвердили «речь» за них старицы Анны, добавив: «А монастырь де разор[или] по приказу боярина князь Якова Куденетовича, тому ныне шестой год, для того что построен был от мужского монастыря менши полуверсты»42.
С этой группой пустынниц поставлена к расспросу старица Улея. «Сказалась Ярополченские волости крестьянская дочь. Тому де седьмой год постриглась она в Вязники в Веденском де монастыре девкою и под началом была у старицы Еупраксии Нащокины»43. Особый интерес представляют Расспросные речи этой пустынницы-крестьянки, приоткрывающие нам образ мыслей и психологию простых людей той эпохи с их стихийным протестом против насилия над их совестью и в то же самое время наивной приверженностью к авторитетам и царистскими иллюзиями. «И Веденского де монастыря игуменья Марфа бывала на Москве вверху почасту и у благовещенского протопопа Стефана, — показала ответчица. — И говорил им, что будет пременение о кресте и в службе разнь. И учила их, стариц, — вы де того всего не слушайте и к церквам ходить и причащатца не велела. (А отец де духовной той игуменье был Благовещинского монастыря, что в Вязниках, игумен Моисей и те слова он, Моисей, от той игуменьи слыхал. — Фраза зачеркнута). А как де та игуменья умерла и она де, Улея, помня ее, игуменьи, приказ ис того монастыря вышла жить в пустыню и пришла к старице Анне»44.
Из Ярополченской дворцовой волости оказались два брата — Никита и Никифор. Старший был пострижен 60 лет (а младший 30 лет) назад в Борисоглебском монастыре под Вязниками. Свой уход из монастыря в лес он объяснил на допросе так: «И тому де ныне лет с пять, приходили в тот монастырь разбойники и ево, старца, жгли и от тово де он был болен. К церкве божии ходить не почал и братья де почали на нево роптать, что он в церковь не ходит, и от тово де ропту сошол он в пустыню з братом своим с чернцом Никифором»45. Из расспросных речей Никифора узнаем: «А у отца де духовного он не бывал и пречистых и животворящих христовых тайн не причащался с тех мест, как из Борисоглебсково монастыря в пустыню пришол. А для чево, и о том ответу не дал», — заключает его допрос писец46. В показаниях этих местных пустынников содержатся сведения о том, что они не прерывали связей с родственниками. «А келью де поставил им, — сказал Никита, — брата ево Никифоров сын Ярополченские ж волости деревни Якушихи крестьянин Куземка и еству им приносил он [же], Куземка»47.
Чернец Варнава, «в мире» крепостной крестьянин Василий вотчины окольничего Б.И. Пушкина Суздальского уезда села Вязовского, постригся «от болезни де» в Никольском монастыре «и жил в том монастыре года с три». В лес под Вязники пришел 10 лет назад к старцу Селивестру, по его словам, «тружатца». Сам построил келью и жил «особо», не прекращая трудовой деятельности: «[Вспо]могателей де ему в том келейном строенье никово не было. А живучи де в пустыне кормился своею работою — лапти плел и продавал, и хлеб покупал»48. Все пустынники заявляли, что они не знали и ничего не слыхали о Капитоне. Варнава в этом плане представляет исключение. «А про Капитона де старца он слыхал, что в тех пустынях он жил и прикован был на чепи и умер давно. А сам он, Варнава, ево, Капитона, не видал»49.
С озера Юхра стрельцами был взят чернец Ияков с сыном малым Степкой. «Сказался Суздальского уезду бывал села Назарьева Степанов крестьянин Поликарпова, и тому де лет з десять постригся он в Суздальском же уезде в Золотниковской пустыне»50. Биография этого пустынника — образец жизненного пути беспокойного и неудовлетворенного жизнью беглого крепостного. Через пять лет после пострижения он покидает Золотниковскую пустынь с малолетним сыном и идет к пустыннику Прохору51. Прожив у него два года, он пошел в лес под Вязники, где основал пустынь, поставив себе келью. Через два года «ис той кельи перешол к старцу Леониду и жили с ним, Леонидом, да с сыном своим Стенкою вместе»52. На вопрос, для чего жить пришел в лес, ответил: «А из монастыря [..3—5..] пошол он по пустыням, для того что во многих церквах учинен раскол, почали [петь] по новым книгам»53.
Обычно в документах встречаются одинокие пустынники, о семьях которых нам ничего неизвестно, либо овдовевшие женщины с дочерьми и в редких случаях отцы с сыновьями. В данном случае перед нами пример того, что вся крестьянская семья снялась с места: отец уходит с сыном, а мать — с дочерью. И все-таки члены распавшегося семейства крепостных продолжали держаться друг друга, судя по тому, что все они оказались к моменту их поимки в вязниковских лесах. «174-го году генваря в 14 день вышли из лесов две старицы в Везниковской уезд к Борисоглебскому [монастырю] Степки-пустынника мать старица Марфа да [его ж] Степкина родная сестра старица Марина, и Борисаглебского монастыря старец Серап[ион] того числа взял их и привез в Вязники к Авраму Лопухину»54.
На допросе относительно своего крестьянского положения показания Марфы расходятся с «речами» ее бывшего мужа чернеца Иякова. Косвенно это является свидетельством того, на мой взгляд, что главной причиной распада семьи и ухода из крестьянства было стремление любым путем избавиться от крепостной неволи. «Старица Марфа сказалась Суздальского уезду вотчины Спаса Еуфимьева монастыря деревни [название утрачено] крестьянская жена. А постриг де ее [Золотниковс]кой пустони игумен Никан. А старица Марина сказала, пострижена де она девкою, а постриг де меня Борисоглебского монастыря игумен Моисей. Побежали де мы ис келей в лес, как имали пустынник[ов] из лесов. А жили де мы только две нас [всего]. А бродили де мы по лесу ден с шесть, зажгли колоду и у ней грелись, и от стужи пришли к Борисоглебскому монастырю»55. Судьба матери и дочери служит как бы зеркалом, отражающим всю жестокость тогдашних крепостнических порядков. Их страх быть пойманными стрельцами сильнее страха умереть от стужи или от голода в лесу. Через 6 дней скитания по лесу в январские морозы они не выдержали и подошли к монастырю с надеждой получить помощь, и монахи выдали их властям.
Чернец Андреян возглавлял пустынь в чернеевских лесах. Он был крепостным стольника В.Я. Голохвастова Нижегородского уезда Климовского «починку». Неизвестно (край листа оборван), когда оставил крестьянство и пришел в чернеевские леса, где жил в то время черный поп Исай. «И тот де Исайя ево, Андреяна, и постриг, и жил с ним в одной келье»56. После смерти Исайи «поставил он, Андреян, собою келью и жил с племянником своим... с Ылюшкою. И с тех [де] мест и по се число жили они в тех лесах. А у отца де духовного он, Андреян, не бывал и пречистых и животворящих христовых таин не причащался тому [..5—6..], потому что де отец ево духовной умер»57. В ответах бросается в глаза характерная психологическая особенность — умалчивание о своих убеждениях, об истинных причинах ухода в лес, а также о связях с другими единомышленниками. Нам думается, это объясняется тем, что допрашиваемые сознавали, что перед ними враждебно настроенные представители власти. Когда Андреяна спросили, в каких отношениях он был с Леонидом, последовал ответ: «А чернец де Леонид приезжал к ним, Андреяну с товарыщи, в пустыню, в старую свою келью, а ничему де он, Леонид, их не учивал, а Капитона де старца он, Андреян, не знает»58.
К расспросу был поставлен и Андреянов племянник. «Мужик, сказался Илюшкою зовут Гаврилов, стольника Василья Яковлева сына Голохвастова вотчины Нижегородцкого уезду Пурецкие волости крестьянин. Пришол де он в чернеевские леса тому з год и жил у дяди своево старца Андреяна в келье, и делал лотки. А опричь де того за ним никакова дела не было»59. Вместе с Андреяном жил еще белец Ивашко, беглый крепостной княгини О.В. Пожарской Нижегородского уезда Пурецкой волости. По его показаниям пришел он в чернеевские леса полтора года назад «для душевного спасенья и жил у него, Андреяна, в келье»60.
Из чернеевских же лесов взят чернец Пахом, бывший крепостной И.А. Вельяминова Нижегородского уезда села Вершилова. Четыре года назад оставил он крестьянство и постригся в Нижегородском уезде в Городецкой волости. Три года как вышел в пустынь и построил себе келью. «Чернец Пахомей свобожен, — сказано в документах следствия, — потому что подал скаску за рукою отца своево [духовного], что он к церкве божии ходил и животворящих христовых т[аин] причащался»61. Это единственный случай, когда за поручительством духовного отца пустынник остался без наказания.
Четыре человека, по нашим сведениям, сами на себя надели «черное платье». Все они, за исключением Вавилы молодого, происхождение которого осталось неизвестным, были беглыми крепостными крестьянами Чернец Ефрем «сказался» крестьянином вотчины Троице-Сергиева монастыря Муромского уезда села Доброго. Два года назад он вышел в чернеевские леса и поставил себе келью. «А чернец де Леонид к нему не прихаживал, и Капитона старца он не знает. А постояв немного [..5—6..] сказал, что черное платье надел [на себя] и имя себе переменил сам. А зовут [его] Емелькою Анофриев сын»62. Пустынники, как правило, не отрицали своего «отпадения» от официальной церкви, конечно, в понятиях той эпохи, а не с рационалистической точки зрения нового времени. Емелька, не отличаясь твердостью убеждений, заявил о своей лояльности: «И к церкве божии ходил в село Его[рьевское], и отец де духовной у него есть»63. Однако поп из села Егорьевского не представил за него поручительства.
Характерна для той эпохи фигура беглого крепостного, взятого стрельцами из чернеевских лесов. «Чернец, а на нем вериги. Имяни себе не [сказал] и ничего не говорит, и святым иконам не покланяется»64. На помощь следствию пришел разоблаченный чернец Ефрем, теперь называемый просто Емелькой. «А Емелка про не[го] сказал, что зовут ево Матюшко. Пришол де он в чернеевские леса тому года с три. А чей крестьянин и откуды пришол, того он не ведает. А слышел он, Емелка, от него, Матюшки, что он черное платье и вериги положил на себя сам»65. Если кто-либо говорил про другого товарища на допросе, что случалось, правда, весьма редко, то, как правило, не указывал, откуда и чей он беглый. Так сквозь ограниченность религиозного сознания выступает их классовая солидарность.
28 человек жили в лесу не пострижены: это бельцы, или «мужики» — 17, «девки» — 7, «малые» — 4. Из этого числа упорствовали на всех допросах: «девка безмолственная», «детина молод», «мужик, которой у себе ноги отзнобил, по лесом ходя», — всего пять человек «имян себе не сказали и святым иконам не покланяютца и от голоду чють живы», — сообщается в документах66. «Белец Гришка, — читаем далее выразительную запись писца, — только одно слово молвил: я де небесного царя сын. — А болши тово ничево не говорил»67. Этот Гришка назван в числе семи человек, крестьянское происхождение которых не вызывало сомнений у властей: «Сказали себе имяна, а чье крестьяня и сколь давно и для чево в пустыню пришли, про то ничево не говорили п[отому] что болны и ни[чево] не едят»68. Можно привести еще несколько характерных записей: «Мужик, сказался Л[аркою] зовут. [А какого] уезду и села, и чей крестьянин, [и сколь] давно и для чево в леса пришол, и [про то ничего] не говорил, что з голоду болен»69.
Драматична судьба крепостного, вероятно, овдовевшего, жившего в пустыни с дочерью и малолетним сыном. Всех их выдала, если можно так выразиться, дочь. «Девка, сказалась Оленкою зовут, крестьянская [дочь] вотчины околничево князь Семеновы [..4—5..] Романовича Пожарского вдовы княгини Овдотьи Васильевны Пурецкие волости. А в леса пришла [она] с отцом своим Зиновейком да з братом с малым Емельком нынешним летом и жили и по се число в одной келье». К ее показаниям писец добавил: «А отец ее Зиновейко и брат Емелька ничево не говорят и святым иконам не покланяютца, от голоду чють живы»70. Сохранилась сухая протокольная запись показания Сеньки Ларионова, назвавшего себя крестьянином вотчины князя И.А. Голицына Нижегородского уезда села Парскова. «А в лес де он пришол тому лет з десять и жил собою [в келье], а для чево в лес сошол [..6—7..] и у отца духовного бывал ли..., и причащался ли, про то ответу ничево не дал»71.
В числе бельцов с озера Юхра, давших о себе показания, находилось два посадских человека. Один из них, «белец Якушко, сказался вязниковец, посацкой человек, кузнец». Причину своего ухода в лес он объяснил на допросе так: «В нынешнем де году выбрали ево миром в соцкие. А ему де та служба не в мочь. И он де, Якушка, бил челом прикащику, и прикащик де ему указу никакова не учинил. И он де оттого пошол в пустыню»72. В показаниях Якушки проглядывает стихийное недовольство, правда, в пассивной форме, бездушными административными порядками в посадской общине, целиком зависимыми от произвола царского управителя или приказчика. Вряд ли нужда, скорее всего причины иного порядка понудили его «отпасть» от официальной церкви. Факты свидетельствуют о его тесной связи с «миром». В первый же день своего пребывания в Вязниках стрельцы поймали в лесу сына Якушки вязниковца Федьку Яковлева, возвращавшегося из пустыни «с книгою». В расспросе «и с пытки» Федька не сознался, кто заранее известил его о приезде стрельцов из Москвы. «Евангелие толковое», показал он, ему вручил старец Леонид для передачи крестьянину деревни Пострекаловы73.
Другой пустынник — Тимошка Чернополец, личность незаурядная по своему волевому характеру и фанатичным убеждениям противника господствующей церкви. Ответы его на вопросные пункты записаны кратко: «Сказался вязниковец посадцкой человек, кузнец. В пустыню де пошол он от тово, что в мире учинился в церквах книжной раскол. А сошол де он в пустыню тому года с три и жил в келье один. А болши тово ничего не сказал, з голоду одва жив»74. В лес он ушел по внутренней убежденности, несмотря на то, что жена неоднократно делала попытки вернуть его домой. «И он, Тимошка, — показал его родственник вязниковец Еремка Змеев, — нас не послушал, не обратился»75. Именно о нем, Тимошке, писал в своем извете старец Серапион спустя полгода после следствия: «Приеждял на Вязники Аврам Никитич Лопухин тех ради богомерских пустынников, ...да в то же время, государь, был пойман мужик Тимошка Чернополец Вязниковския слободы, и тот Тимошка повинился и клялся, что ему впредь тово не творити; и Аврам Никитич тому поверил, велел ему жить по-прежнему на посаде; а ныне тот Тимошка горшее и прежнева творит — ходит он по городам, и по селам, и по деревням, а на Вязники на время приходит, а людей он от веры христианския вельми отвращает»76.
Вышеприведенные расспросы «церковных мятежников» непосредственно перекликаются с «пыточными речами» казаков, участников раскольнического движения на Дону. Для примера приведем показания одного из руководителей этого движения, данные им в Посольском приказе 13 сентября 1687 г. «А вор Куземка Косой в разспросе сказал: родом де он города Ельца, посадский человек, кузнец... и с Ельца сошел он, Куземка, с женою своею на Дон, тому лет с двадцать; а сшел он с Ельца для того, что учало быть в Российском царствии и в городех в вере и в крестном знамении, и в божественной службе, и в пении рознь... Да и опроче де его, Куземки, по Медведице живут таких же, каков и он, множество..., что они новоисправленным книгам не верят, и крестятся по старому, и попов у них, и отцов духовных, и церквей нет, молятся в часовнях»77.
После следствия чернецы и черницы были разосланы под охраной стрельцов по монастырям во Владимир и Суздаль. Царская грамота от 15 января наказывает Прозоровскому: прежде, чем посылать пустынников, «велеть посмотрить, как в тех монастырех мудръствуют, ...как соборная церковь [..6..] держит или по тем лживцам последствуют, и буде в которых монастырех тем лживцам чаят исправления, и в тех монастырех тем присыльным людем велеть жить». Рекомендуется «их держать в цепи скованых... и за монастырь их не выпускать, [чтобы] никуды не розбежались»78. Надзор за теми, кто оставался в вязниковских монастырях, поручался строителю Благовещенского монастыря Антонию, принимавшему активное участие в поимке пустынножителей. «Дать ему, строителю, — указывает царская грамота, — ...Аврамова приказу Лопухина [стрельцов] сколько пригож»79.
Пять «мужиков», а именно Емелька Анофриев, Ивашко, Зиновейко, Илюшка Гаврилов, Сенька Ларионов были «биты кнутом», остальные «мужики ж биты батоги». Затем все лица, не имеющие пострига, отданы путному ключнику Андрею Пекину, «а велено их [всех] отослать к помещиком и вотчи[ни]ком и отдать с росписками»80.
Таким образом оказывается, что большинство пойманных пустынников — это беглые крепостные (из 40 человек, давших показания о своем происхождении, только 8 человек были выходцами из посадов, 3 человека — из государевых крестьян и 1 — из низшего духовенства). В большинстве случаев «упорство» ответчиков (25 человек умолчали о своем происхождении) проявлялось именно в том, что они не хотели говорить, чьих помещиков и вотчинников они крепостные. На этом основании можно утверждать, что одной из главных причин их многодневной голодовки за караулом и молчания на следствии было стремление избежать телесного наказания (кнута и пытки) и водворения в прежнее подневольное состояние.
Всех этих крепостных и посадских людей объединяло чувство протеста против господствующей церкви и освящаемых ею крепостнических правовых порядков. Судя по расспросным речам, побеги в леса стали массовым явлением с конца 50-х — начала 60-х годов в связи с государственной организацией сыска беглых и насильственной реализацией обрядовой реформы Никона.
Наши документы не позволяют судить, в какой мере материальное положение служило причиной зарождения недовольства у этих людей.
Стихийный социальный протест, преимущественно в пассивной форме, против насилия над личностью и совестью выступает по документам следственного дела в Вязниках, несмотря на всю их тенденциозность и классовую враждебность к осужденным. Выражен он в свойственных эпохе формах, сопровождается повышенной религиозностью и приверженностью к аскетизму и традиционным, веками считавшимися «спасительными» обрядам и символам. Раскол церкви преломляется в сознании, не освободившемся еще от средневековых иллюзий, как раскол «мира», или общества, на две противоположные части, между которыми невозможен какой-либо компромисс.
Если формы идеологии были архаичны, то поведение «церковных мятежников» (воззрения и поведение простых людей той эпохи слиты) отличалось от традиционного средневекового пустынножительства. Ярко выступает стремление держать связь с «миром», пропагандировать по городам и селениям свое «учение» и, таким образом, привлекать в свой лагерь все новых единомышленников.
В дошедших до нас правительственных документах той эпохи постоянно проводится аналогия (как по преемственности состава, так и по целенаправленности) между Крестьянской войной, Соловецким восстанием и раскольническим движением на Дону. Так, в извете донского казака Ивана Гречанина (1688 г.) прямо говорится: «Смиряйте их (т. е. восставших казаков-раскольников. — В.Р.)..., потому что те воры, которые были с Стенкою, они суть большая часть, которые делают нынешние мятежи»81.
Участие некоторых групп старообрядцев и сектантов в последующих массовых народных движениях, возглавляемых К.А. Булавиным и Е.И. Пугачевым, свидетельствует о связи между религиозным протестом и борьбой против «мирских» угнетателей.
Примечания
1. В 1912 г. Я.Л. Барсков опубликовал группу документов о раскольниках, относящихся к Приказу тайных дел. В «Примечаниях» к текстам он приводит несколько «весьма ветхих отрывков» из Государственного архива (Разряд XXVII, д. 258), оставшихся от погибших, по его мнению, сыскных дел о вязниковских пустынниках и вологодских «капитонах» (Я.Л. Барсков. Памятники первых лет русского старообрядчества. СПб., 1912, стр. 330—335). Предпринятые нами поиски позволяют сказать, что значительная часть документов сохранилась.
2. РИБ, т. 21, стб. 1141—1142.
3. Извет его опубликован (Я.Л. Барсков. Указ. соч., прим., стр. 329).
4. До последнего времени не было известно о местопребывании Капитона в конце 50-х — начале 60-х годов и дате его смерти. Сведения о нем имеются в отписке А. Лопухина в Приказ тайных дел, но текст в данном месте сильно поврежден, приведем здесь его: «А старец де Копитон, ка [...утрачено 4—5 букв] холоп твой, имал в прошлом во 170-м году из лесу пустынн[иков] и кельи жег за Клязьмою, а Ко[питон] де под теми кельями [...утрачена строка]» (ЦГАДА, Госархив, Разряд XXVII, д. 258, ч. VI, л. 29). В квадратных скобках мы дописываем буквы и слова, если возможно восстановить по аналогии с другим текстом, цифрой же с точками в квадратных скобках указываем приблизительное количество утраченных букв.
5. Текст документов поврежден, так что трудно сказать, сколько всего было отписок (2 или 3). Листы, недавно оклеенные бумагой с оборотной стороны, не сохранили рукоприкладства Лопухина. Подлинность отписок удостоверяется тем, что на лл. 19 об., 23 об., 27 об., 28 об. имеется титул царя; на лл. 23 об. и 27 об. частично сохранились пометы приказных.
6. ЦГАДА, Госархив, Разряд XXVII, д. 238, ч. VI, л. 32.
7. Там же, л. 23.
8. Там же, л. 31.
9. Там же.
10. Там же, ч. V, л. 51. В документах упоминаются два лица — Вавила с озера Юхра и Вавило молодой.
11. Там же, л. 52.
12. Рязанский архиепископ Иларион подал царю отписку на вязниковских пустынников в конце декабря 1665 г. Собственноручно им составлена по извету старцев Макарьева Желтоводского монастыря, с которым он был связан. Отписка находится среди документов Приказа тайных дел (ЦГАДА, Госархив, Разряд XXVII, д. 258, ч. VI, лл. 35—38). Текст документа в очень плохой сохранности; частично опубликован (Я.Л. Барсков. Указ. соч., прим., стр. 333).
13. ЦГАДА, Госархив, Разряд XXVII, д. 258, ч. VI, л. 36.
14. Там же, л. 29.
15. Там же, ч. IV, л. 106.
16. ЦГАДА, Госархив, Разряд XXVII, д. 258, ч. VI, л. 32. Сообщения Лопухина о том, что много пустынников разбежалось, достоверны. Судя по отписке Илариона, только в вязниковских лесах (на озерах Юхра и Кшара) обитало до 200 человек.
17. Там же, ч. IV, л. 107.
18. Там же, ч. VI, л. 23.
19. РИБ, т. 21, стб. 1143.
20. Это, вероятно, чернораменские, или керженские, леса на Нижегородчине.
21. ЦГАДА, Госархив, Разряд XXVII, д. 258, ч. IV, л. 121.
22. Там же, ч. VI, лл. 9, 14.
23. «Росспросные подлинные речи» пустынников отправлялись в Приказ тайных дел с отписками Прозоровского. Одна из его отписок от 11 января сохранилась полностью, другая — от 13 января — фрагментарно. Расспросные речи представлены в двух экземплярах, выполнены разными почерками. На основании текстологических наблюдений мы пришли к заключению, что один экземпляр (д. 258) первичный, другой (д. 259) списан с него.
24. Указываем число допрашиваемых, о которых сохранились какие-либо писцовые записи. Некоторые показания состояли в том, что ответчики называли свое имя, были и такие, которые безмолвствовали до конца следствия.
25. В росписи пустынниц, отданных после следствия в Введенский монастырь в Вязниках, наряду с известными нам именами названо еще 10 черниц, показания которых не сохранились.
26. ЦГАДА, Госархив, Разряд XXVII, д. 258, ч. IV, л. 133.
27. Там же, л. 134.
28. Там же, ч. V, л. 9. Евфросин упоминает староверку Капитолину, в конце 60-х — 70-х годах по Волге и в Вязниках действовавшую против «самоубийственных смертей» («Памятники древней письменности», т. CVIII. СПб., 1895, стр. 11, 22—23, 48).
29. ЦГАДА, Госархив, Разряд XXVII, д. 258, ч. IV, л. 6.
30. Там же.
31. Обращает на себя внимание следующее: во всех случаях, когда ответчики упорно безмолвствовали, повторяется одна и та же приписка: «от голоду чють живы», однако данные о смертных случаях во время следствия нам не встретились. В середине января Прозоровский был отозван в Москву, а в конце апреля—мае 1666 г. назначен воеводой в Астрахань («Дворцовые разряды», т. III. СПб., 1852, стб. 622). В 1670 г. он был казнен (сброшен с раската) разинцами («Крестьянская война под предводительством Степана Разина». Сборник документов, т. I. М., 1954, стр. 238, 280).
32. ЦГАДА, Госархив, Разряд XXVII, д. 258, ч. V, л. 19; д. 259, л. 16.
33. Там же, д. 259, л. 16.
34. Там же, д. 258, ч. V, л. 8; д. 259, л. 57.
35. Там же, д. 258, ч. V, лл. 50, 55.
36. Там же, л. 50; д. 259, л. 52 (в первом варианте пропущено в тексте «почали петь»).
37. ЦГАДА, Госархив, Разряд XXVII, д. 258, ч. V, лл. 54—55; д. 259, л. 48.
38. Там же, д. 258, ч. V, л. 50.
39. Там же, д. 259, л. 53.
40. Там же, л. 50.
41. Там же, л. 13.
42. Там же.
43. Там же, л. 11.
44. Там же, д. 258, ч. V, л. 13. В другом варианте (д. 259, л. 11) зачеркнутой фразы нет. Игумен Моисей и протопоп Меркурий признались Прозоровскому, «что они про тех пустынников ведали», в то время как сами пустынники на допросах про них «ничего не говорили».
45. Там же, д. 258, ч. V, лл. 19—20.
46. Там же, л. 1.
47. Там же, л. 20.
48. Там же, д. 259, лл. 18—19.
49. Там же, л. 19.
50. ЦГАДА, Госархив, Разряд XXVII, д. 259, ч. V, л. 19.
51. Симеон Денисов называет его «отцом вязниковским», пустынь которого разорил Лопухин (вероятно, в 1662 г.) («Виноград российский, или описание пострадавших в России за древлецерковное благочестие, написанный Симеоном Дионисиевичем». М., 1906, лл. 46—47 об.). По нашим документам, он жил в Суздальском уезде в вотчине боярина И.С. Прозоровского.
52. ЦГАДА, Госархив, Разряд XXVII, д. 258, ч. V, лл. 2—3.
53. Там же, д. 259, л. 15.
54. Там же, д. 258, ч. IV, л. 136. Упоминаемый в тексте старец Серапион, вероятно, тот, который «извещал», голове Лопухину на пустынников, а после его отъезда подал летом 1666 г. в Приказ тайных дел два извета (Я.Л. Барсков. Указ. соч., стр. 78—85).
55. ЦГАДА, Госархив, Разряд XXVII, д. 258, ч. IV, л. 136.
56. Там же, л. 129.
57. Там же.
58. Там же. Андреян, отданный после следствия в Благовещенский монастырь в Вязниках, бежал оттуда 7 августа 1666 г., «закован в кандалах», но был пойман (там же, ч. I, л. 7).
59. Там же, ч. IV, л. 133.
60. Там же.
61. ЦГАДА, Госархив, Разряд XXVII, д. 258, ч. IV, лл. 135, 132.
62. Там же, лл. 130—131.
63. Там же, л. 131.
64. Там же.
65. Там же.
66. Там же, л. 134; ч. V, л. 92.
67. Там же, д. 259, л. 57.
68. Там же, л. 21.
69. Там же, д. 258, ч. IV, л. 133.
70. Там же, л. 134.
71. Там же, л. 133.
72. Там же, ч. V, л. 16.
73. ЦГАДА, Госархив, Разряд XXVII, д. 258, ч. VI, л. 19.
74. Там же, ч. V, л. 16; д. 259, л. 14.
75. Там же, д. 258, ч. VI, л. 20.
76. Я.Л. Барсков. Указ. соч., стр. 78—79.
77. В.Г. Дружинин. Раскол на Дону в конце XVII века. СПб., 1889, стр. 273. Куземка Косой под пыткой сказал, что в совете с ним с целью поднятия восстания на Дону и похода на Москву были два старца «из пещеры с Волги», имена которых он не назвал (там же, стр. 281—282).
78. ЦГАДА, Госархив, Разряд XXVII, д. 258, ч. IV, лл. 97—98; ч. V, л. 42.
79. Там же, ч. IV, л. 99.
80. Там же, д. 135; ч. V, л. 88. Сведений о телесном наказании женщин в документах не имеется.
81. ДАИ, т. XII, стр. 201—202.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |