Рассмотрение вопроса об историческом значении крестьянских войн, об их месте в истории России следует начать с напоминания об оценке крестьянской войны К. Марксом и В.И. Лениным. К. Маркс писал (в письме к Ф. Энгельсу от 16 апреля 1856 г.): «Все дело в Германии будет зависеть от возможности поддержать пролетарскую революцию каким-либо вторым изданием Крестьянской войны. Тогда дела пойдут превосходно»1.
Комментарий к этим словам К. Маркса дал В.И. Ленин в статье «О нашей революции», когда в полемике с Н. Сухановым подчеркнул, что пролетарская революция в России осуществила «именно тот союз «крестьянской войны» с рабочим движением, о котором, как об одной из возможных перспектив, писал такой «марксист», как Маркс, в 1856 году по отношению к Пруссии»2.
Итак, рассматривая вопрос о пролетарской революции и о значении борьбы беднейшего крестьянства как союзника рабочего класса в пролетарской революции, К. Маркс и В.И. Ленин именно в «крестьянской войне» видели исторический образец классовой борьбы крестьянства и вместе с тем прообраз формы участия крестьянства в пролетарской революции.
Такова оценка «крестьянской войны» как формы классовой борьбы, данная К. Марксом и В.И. Лениным. Она освещает ярким светом всю проблему крестьянских войн и их роли в истории как высшей формы классовой борьбы против феодального гнета. Эта оценка прежде всего должна быть использована при решении вопроса об историческом значении крестьянских войн в России — стране, где практически было осуществлено то, о чем мечтал К. Маркс.
Историческое значение крестьянских войн в России заключается уже в самом факте, что они заполняют собой два столетия — XVII и XVIII, т. е. целую эпоху, повторяясь с почти периодической правильностью через 40—60 лет: в начале века и во второй его половине.
Но двухвековая эпоха крестьянских войн в России поражает не только масштабами и интенсивностью борьбы крестьянства, невиданными ни в какой другой стране Европы3. Примечательна хронология крестьянских войн в России. Первая Крестьянская война в России — восстание И.И. Болотникова — падает на начало «нового периода русской истории» (Ленин), а последняя, возглавленная Е.И. Пугачевым, происходит в самый канун Великой Французской революции. И тут дело вовсе не в простом совпадении дат и периодов.
Когда Екатерина II, вспоминая о Пугачеве, называла его «маркиз Пугачев», здесь была не только ирония в изысканном стиле просвещенного абсолютизма XVIII в. В этом царицыном каламбуре был глубокий классовый смысл, делающий честь наблюдательности и проницательности сидевшей на российском престоле «казанской помещицы» (как однажды назвала себя Екатерина II). И если субъективной целью параллели между французским маркизом-революционером и русским бунтовщиком-казаком, заложенной в каламбуре Екатерины II, было подчеркнуть противоположность судеб абсолютистской Франции, поверженной маркизом Мирабо, и самодержавной Россией, отправившей на эшафот мужицкого «царя» Петра Федоровича, то объективно она означала признание однотипности борьбы которую вели против крепостнического абсолютизма французский маркиз и русский казак. Что касается иронической окраски слов Екатерины II о Пугачеве-«маркизе», то и здесь за внешней бравадой нетрудно разглядеть настоящий страх перед «потрясавшим государством самозванцем», как сказал о Пугачеве Пушкин; страх перед вполне реальной российской плахой, ничуть не менее эффективной, чем французская новинка — гильотина, — плахой, на которой в случае победы «маркиза Пугачева», вполне могла оказаться и голова Екатерины.
Следует с самого начала подчеркнуть, что параллель между Крестьянской войной под предводительством Е.И. Пугачева и Великой Французской революцией, конечно, правомерна лишь в самой общей форме. Стоит хотя бы немного конкретизировать это сравнение, чтобы стало очевидным, сколь велико различие между двумя битвами классов — в России и во Франции. И маркиз Мирабо, и адвокат Робеспьер, и доктор Марат были идеологами поднимающейся французской буржуазии и вождями революционного народа Франции, свергнувшего абсолютизм и расчистившего дорогу для свободного развития буржуазного общества. Е.И. Пугачев же и его предшественники — К.А. Булавин, С.Т. Разин и И.И. Болотников — были вождями крепостных крестьян; их восстания против феодального гнета были беспощадно подавлены крепостническим государством. Российская же буржуазия вообще оказалась неспособной осуществить революционную расправу с феодализмом и абсолютизмом, и задачи, стоявшие перед Великой Французской революцией, были разрешены в России лишь в 1917 г., через полтора столетия после восстания под руководством Пугачева, в новую историческую эпоху.
Но, несмотря на это, эпоха крестьянских войн в России — XVII—XVIII вв. — не может быть правильно понята вне проблемы, стоявшей перед Великой Французской революцией: кризис феодального строя и задачи буржуазного развития.
Этим русские крестьянские войны коренным образом отличаются от классических крестьянских войн западноевропейского средневековья — французской Жакерии 1358 г. и английского восстания Уота Тайлера 1381 г., падающих еще на эпоху, предшествующую кризису феодальной формации. И лишь Великая крестьянская война в Германии 1524—1525 гг. (недаром названная Энгельсом ранней буржуазной революцией!) и по характеру, и по типу сближается с крестьянскими войнами в России XVII—XVIII вв.
Наблюдая борьбу классов в Древней Руси в ее историческом развитии, можно заметить, что эта борьба существенно меняется в зависимости от эпохи: и по характеру, и по формам, и, наконец, по своим масштабам.
Если взять раннефеодальный период (Киевскую Русь), то он в равной мере знает и мощные крестьянские восстания (например, восстания смердов конца 60-х — начала 70-х годов XI в.) и восстания в городах (например, киевские восстания 1068 г. и 1113 г.). В плане проблемы крестьянских войн особый интерес представляют восстания смердов XI в., являющиеся историческими предшественниками крестьянских войн XVII—XVIII вв. Будучи закономерно связанными с периодом генезиса феодализма, с процессом образования феодальной земельной собственности и закрепощения крестьян, восстания смердов времен Киевской Руси представляли собой форму борьбы древнерусской общины — верви и крестьян-общинников, смердов, за свободу против феодалов, захватывавших и превращавших в свою собственность общинные земли верви и вместе с захватом земель закрепощавших ее население — смердов. Эта борьба смердов не могла ликвидировать нарастающего процесса феодализации, и феодальная вотчина с феодалом во главе и с многочисленным рабочим населением, состоявшим из различных групп феодально зависимого крестьянства, прочно заняла место общины-верви в качестве главной социальной организации и основной экономической ячейки феодального общества.
Окончательное утверждение феодализма на Руси коренным образом меняет и формы борьбы классов. Русь XIII—XVI вв. не знает крестьянских восстаний, подобных восстаниям смердов XI в.4 И лишь на грани XVI и XVII вв. эта древняя форма открытой борьбы классов начинает возрождаться, но уже в новых исторических условиях и с новыми задачами.
Отсутствие крупных крестьянских восстаний на Руси на протяжении целых столетий не означает, конечно, что период XIII—XVI вв. был временем социального мира и прекращения борьбы между классом феодалов и классом крестьян. Эта черта эпохи является лишь выражением того, что в условиях безраздельного господства класса феодалов в экономике и социальном строе Руси XIII—XVI вв. феодалы были столь сильны, что могли удерживать крестьянство в состоянии, крайне затрудняющем открытое восстание с оружием в руках.
Но классовая борьба не исчезает, она изменяет свои формы. Главной ареной борьбы классов на Руси XIII—XVI вв. становится феодальная вотчина и ее крестьянское окружение. В рамках этого микромира феодального общества русский крестьянин ведет постоянную и упорную борьбу со своим господином. Эта борьба выражается в бесчисленных столкновениях крестьян с феодалами — на пашенной меже и на лугу, в бортном лесу и на берегу реки, на боярском дворе и внутри каменных стен монастырей. И предметы этих столкновений столь же многочисленны и обыденны: из-за размеров барщины или величины оброка, из-за права пользования лесными угодьями или рыбными ловлями, из-за порядка раскладки государственных повинностей — от денежной «дани» до различных видов «княжого дела». И, конечно, в центре всей этой борьбы — земля.
Летописью этой борьбы являются юридические акты XIII—XVI вв., в основной своей массе относящиеся к землевладению и в то же время являющиеся и главным источником для изучения классовой борьбы между крестьянами и феодалами, отразив (и в форме разнообразных юридических норм и формул, и в многочисленных конкретных судебных делах и казусах) пути и методы захвата феодалами крестьянских земель, и борьбу крестьян за свою землю.
Период XIII—XVI вв. занимает важнейшее место в истории феодальной Руси. Именно в эти века Русь проходит путь от раннего феодализма с замкнутым натуральным хозяйством, почти не связанным с городом и рынком, до развитого феодального общества, когда в экономике широкое развитие получают товарно-денежные отношения, воздействующие со все нарастающей силой как на собственное хозяйство феодала, так и на крестьянское хозяйство.
Не менее важен период XIII—XVI вв. и в плане социальном. Бурный рост феодального землевладения в это время означал столь же бурный рост класса феодалов, с одной стороны, и крепостного крестьянства — с другой. Наконец, политическое развитие Руси в XIII—XVI вв. заключается в постепенной ликвидации феодальной раздробленности удельных времен и консолидации русских земель в рамках единого централизованного Русского государства.
В своей совокупности итогом развития Руси XIII—XVI вв. в области экономики, социальных отношений и политического строя явилось создание предпосылок для нового этапа, нового периода в истории Руси, начало которого совпадает с началом нового, XVII в.
В отличие от периода XIII—XVI вв., который можно назвать временем расцвета феодализма, новый период является периодом перехода от феодального строя к буржуазному. Наиболее глубоким выражением этого процесса было развитие буржуазных связей в экономике России XVII—XVIII вв. — формирование всероссийского рынка.
Такой характер развития в условиях господства феодального способа производства, феодально-крепостнических методов эксплуатации неизбежно вызывал рост классовых противоречий и усиление классовой борьбы. Это обострение классовых противоречий находит свое выражение в стремлении феодалов усилить эксплуатацию крестьян, восстановить наиболее грубые формы выкачивания прибавочного труда, придать крепостничеству наиболее жестокие формы. Это вызывалось тем, что увеличивающееся значение рыночных отношений создавало возможность для феодала продавать те продукты прибавочного труда крепостных крестьян, которые он был не в состоянии потребить в своем собственном хозяйстве. Вместе с тем новая экономическая обстановка порождала у феодалов жажду денег, необходимых в большом количестве для покупки тех товаров (в первую очередь предметов роскоши и оружия), которые феодал был не в состоянии произвести сам, трудом крепостных крестьян своего поместья.
Но развитие общественного разделения труда и возросшая роль рынка в не меньшей степени оказывали свое воздействие и на крестьян, которые получали материальную возможность реализовать на рынке продукты своего избыточного труда и обращать их на развитие собственного хозяйства. Однако это развитие было возможно лишь в том случае, если индивидуальное производство крестьян и ремесленников сбросило бы с себя оковы феодальной собственности и стало свободным производством, развивающимся по пути превращения в производство мелких товаропроизводителей.
Так сами тенденции развития экономики России в новый период ее истории несли в себе неизбежное столкновение противоположных классовых интересов крестьянства и феодалов, находившее свое выражение в классовой борьбе. Высшей формой этой борьбы и наиболее полным выражением антагонистического характера исторического развития России XVII—XVIII вв. были крестьянские войны5.
В крестьянских войнах классовая борьба крестьян против феодалов выливается в формы настоящей гражданской войны, раскалывающей общество на два противоположных лагеря, каждый из которых является олицетворением класса-антагониста феодального общества: феодалов и крестьян. Наиболее глубоким выражением этого раскола является то, что единая территория государства во время крестьянских войн в политическом отношении распадается на территорию, остающуюся под властью господствующего класса, и территорию, перешедшую под власть восставших крестьян. Реально этот процесс распада единства государственной территории происходит в форме восстаний отдельных мест и центров против власти крепостнического государства в сочетании с завоеванием других мест и центров войском восставших в ходе войны с карательными силами крепостнического государства, брошенными на подавление восстания.
Вместе с распадом единства государственной территории во время крестьянских войн происходит и ликвидация единства власти. Ибо переход под власть восставших тех или иных районов государства означает не только исключение этих районов из сферы действия крепостнического государства и его органов, но и включение их в сферу действия органов, возникающих в ходе восстания и создаваемых восставшими крестьянами. Главными функциями этих органов, естественно, являлись организация сил восставших крестьян и руководство военными действиями против крепостнического государства. Таким образом, это были прежде всего органы ведения войны, военная власть по преимуществу. Но военные функции при всей важности не были единственными в деятельности органов власти, создаваемых в ходе крестьянских войн и действовавших на территории, охваченной крестьянской войной. Эти органы одновременно управляли территорией, перешедшей под власть восставших крестьян.
Данная функция органов власти восставших находилась, можно сказать, в зачаточном состоянии и носила в значительной степени спорадический характер, что объясняется как кратковременностью периода деятельности этих органов (учитывая, что продолжительность крестьянских войн в России, если брать их активный период, не превышает для каждой двух лет), так и отсутствием постоянной, прочной территории, на которую распространялось действие этих органов (поскольку территория, находившаяся под властью восставших крестьян, все время изменяется в своих размерах, в прямой зависимости от хода военных действий).
Кроме того, ошибочно было бы думать о наличии в лагере восставших особых, специальных органов по управлению, отдельных от военных. В действительности функции по управлению, как правило, осуществляли те же военные органы. И лишь в отдельных районах, где власть восставших приобретала стабильный характер, создавался и более или менее расчлененный аппарат управления.
Тем не менее, несмотря на всю неразвитость, непрочность и даже эфемерность органов власти, возникающих во время крестьянских войн в лагере восставших, органы эти в своей совокупности (от центральных, игравших роль политического центра восстания, своего рода правительства, до местных) составляли элементы новой государственности, зарождавшейся в ходе крестьянских войн и противостоявшей крепостническому государству феодалов.
И распад государственной территории на две части с переходом одной из частей под власть восставших, и создание восставшими своих органов власти являются важнейшими чертами крестьянских войн, характеризующими их как высшую форму классовой борьбы крестьянства, направленной против самых основ феодального строя и крепостнического государства.
В этом и состояло существо программы восставшего крестьянства в крестьянских войнах. В «листах» Болотникова и в «прелестных письмах» Разина, в письмах Булавина и в манифестах Пугачева эта программа изложена с разной степенью полноты и отчетливости формулировок. Но она находила свое реальное выражение в разгроме восставшими дворов и имений господ, в физическом истреблении своих классовых врагов, в захвате имущества и земель феодалов, сопровождавшемся уничтожением меж и других реальных знаков феодальной собственности на землю, истреблением юридических документов, в которых фиксировались права феодалов на землю и крестьян.
Революционная в своей сущности борьба крестьянства в крестьянских войнах была облечена в идеологические формы, ярко отразившие в себе беспомощность политического сознания крестьянства, неспособность его сформулировать программу нового политического устройства, выходящего за рамки традиционного политического строя. В этом надо искать объяснение того, что идеологической оболочкой крестьянских войн в России был своеобразный «наивный монархизм», вера в «хорошего», «мужицкого царя», который и должен осуществить мечту крестьянства, «создать на место полицейски-классового государства общежитие свободных и равноправных мелких крестьян»6.
Эта психология в равной мере присуща и крестьянству XVII в., когда созданный народной мечтой образ «хорошего царя» — «царя Димитрия» не только являлся главным политическим лозунгом в Крестьянской войне 1606—1607 гг., но и сохранил свою магическую силу для мужика и десятилетия спустя; и крестьянству XVIII в., для которого олицетворением крестьянской мечты о «хорошем царе» являлся вождь Крестьянской войны 1773—1775 гг. Емельян Пугачев — мужицкий «император Петр Федорович», манифесты которого не только давали крестьянам землю и свободу, но вместе с тем, объявляли крестьян «подданными» его короны.
Центральным вопросом, который решался в битвах борющихся сторон в крестьянских войнах, был вопрос о том, удастся ли эксплуатируемым классам сбросить класс феодалов, ликвидировать материальную базу их могущества — феодальную собственность на землю, уничтожить крепостническую зависимость крестьянства и обеспечить этим предпосылки для свободного развития индивидуального производства крестьян и ремесленников в условиях товарно-денежного хозяйства.
Этот вопрос ставился каждым восстанием крепостных крестьян, каждой крестьянской войной. Но разрешить его эксплуатируемые классы феодальной России оказались не в состоянии. Причины этого крылись в самом положении крестьянства в условиях феодального общества.
Характеризуя борьбу крепостного крестьянства в России и говоря о том, что «когда было крепостное право, — вся масса крестьян боролась со своими угнетателями, с классом помещиков, которых охраняло, защищало и поддерживало царское правительство», что крестьяне «боролись, как умели и как могли», В.И. Ленин в то же время отмечает, что «крестьяне не могли объединиться, крестьяне были тогда совсем задавлены темнотой, у крестьян не было помощников и братьев среди городских рабочих»7. Эта разобщенность крестьян, их «темнота», отсутствие класса-руководителя были главными и решающими причинами поражения крестьянских войн, в которых стихийной силе восставших крестьян класс феодалов мог противопоставить свою политическую организованность путем мобилизации всей мощи крепостнического государства.
Но и не будучи победоносными, крестьянские войны потрясали до основания устои общественного строя России XVII—XVIII вв.
И развитие буржуазных связей в экономике России XVII—XVIII вв. и нарастание классовой борьбы, главными вехами которой были четыре крестьянские войны XVII—XVIII вв., являлись двумя сторонами единого процесса нарастания противоречий феодального строя, а в итоге — кризиса, приведшего в конце концов к его крушению в революционной ситуации 1859—1861 гг., когда угроза нового Пугачева, а точнее говоря — угроза «крестьянской революции», к которой призывал вождь русской революционной демократии Н.Г. Чернышевский8, заставила крепостников-помещиков согласиться на «освобождение крестьян» «сверху», чтобы не быть сметенными вместе с «освобождением крестьян» «снизу».
Примечания
1. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 29, стр. 37.
2. В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 45, стр. 380.
3. М.Н. Тихомиров называет восстание Болотникова «величайшим крестьянским восстанием средневековья» (М.H. Тихомиров. Новый источник по истории восстания Болотникова. — «Исторический архив», т. VI. М.—Л., 1951, стр. 81). Ср. параллель между Крестьянской войной в Германии и войной, возглавляемой Пугачевым, у Е.В. Тарле: «Сравните Крестьянскую войну — единственную по своему размаху в Германии — с пугачевщиной, и вам покажется, что это можно сделать только для неуместной насмешки, до такой степени ничтожным было Крестьянское восстание в Германии исторически. Оно сыграло большую роль для Германии, но сравнить его масштабы и географический охват с Пугачевским восстанием никак нельзя. Пугачевское восстание было гражданской войной, длившейся не месяцы, а годы, и достигло такого размаха и успехов, о которых в Германии и речи не было» (Е.В. Тарле. Пушкин как историк. — «Новый мир», 1963, № 9, стр. 218).
4. Восстание псковских смердов в 80-х годах XV в. носит особый характер, будучи тесно связанным как с борьбой между отдельными группировками внутри Пскова, так и с борьбой между Псковом и Москвой.
5. О том, что «начало крестьянских войн в России совпадает с наступлением «нового периода» русской истории» и что «эта высшая форма классовой борьбы крепостных крестьян присуща именно периоду начинающегося кризиса феодального строя, зарождения буржуазных связей», я писал в статье «О некоторых вопросах истории борьбы классов в Русском государстве начала XVII века» («Вопросы истории», 1958, № 12, стр. 122). Ср. тезис М.В. Нечкиной относительно восстаний Болотникова, Разина, Булавина и Пугачева: «...все указанные крупнейшие народные выступления падают на «нисходящую» стадию феодализма в России. Каких-либо «аналогов» по своей силе и размаху в «восходящей» стадии они не имеют» (М.В. Нечкина. К итогам дискуссии о «восходящей» и «нисходящей» стадиях феодализма. — «Вопросы истории», 1963, № 12, стр. 34). В.В. Мавродин, подчеркивая, что «не случайно первая в истории России крестьянская война имела место лишь в начале XVII века», высказывает важную мысль, что одной из предпосылок, сделавших возможными крестьянские войны, было то, что «крестьянство начинает осознавать свои социальные чаяния, социальные стремления в масштабах всей страны, в масштабе складывающейся нации» (В.В. Мавродин. Основные проблемы Крестьянской войны в России 1773—1775 годов. — «Вопросы истории», 1964, № 8, стр. 63).
6. В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 17, стр. 211.
7. В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 7, стр. 194.
8. См. В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 20, стр. 175; ср. стр. 20.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |