Заключение

Казалось, что победа уж, свои расправив крылья,
Для власти волю понесла по всей стране всесильно.
Ведь царь народный побеждён, низринуты в пучину
Его все слуги и бойцы, их дух ретивый сгинул.
А значит, должен и народ склониться пред Софией,
И ей лишь почести давать, как матери, мессии.
Но только всё не вышло так, как мыслила царица,
Ей ещё долго во дворце покой лишь только снился:
Во многих весях, городах волненья разгорались.
Не успокоился народ — сражаться порывались
Мужи в селеньях, деревнях, не доверяли слухам,
Что обезглавлен ныне царь, к ним оставались глухи.
Но без поддержки мятежи невольно затухали
Или войсками у властей со злобой подавлялись.
Научена была войной губительной София
Теперь за жизнью на Руси внимательней следила.

Для безопасности своей дала указов много,
Чтоб впредь капканов избегать лихого злого рока:
«Повелеваю укрепить по дальним власть границам
И по окраинам большим, чтоб людям даже сниться
Мятеж не мог или война с царицею своею,
Их волю подавить всегда без жалости сумею».
По жизни вольных казаков проехалась царица,
И распростёрла длань свою на каждую станицу.
К себе чтобы расположить казачьих офицеров,
Дворянство даровала им — так приручить хотела
Их своенравных и лихих, вояк да атаманов,
На службе верной у себя держать-хранить титанов.
А Запорожскую же сечь и упразднила вовсе,
Уж больно были казаки заносчивы и ловки.
Ещё София провела губернскую реформу —
Разукрупнение тогда вдруг объявила нормой.
И стало ровно пятьдесят губерний по России,
Чтоб проще было управлять просторами большими.
И, дабы жалобы убрать да подыграть настырным,
Дала Екатерина враз татарским и башкирским
Мурзам, князьям побольше благ и вольностей дворянских,
Авось, в служении они поищут постоянства.

А про народного ж царя София пожелала,
Чтоб знать в России никогда о нём не вспоминала.
И люд простой про то б забыл, что был герой народный,
Который голову сложил за волю и свободу.
Станице, где родился царь, название сменила,
Потёмкинской её теперь всех называть просила.
Емелин отчий дом сожгла по высшей своей воле.
В забвенье память перешла, изведала юдоли.
Река Яик теперь — Урал. А городок Яицкий —
Уральск. Так многое должно исчезнуть иль смениться,
Что может помнить о борьбе за честь, права народа,
Терпеть который не хотел лишенья и невзгоды.
В церквях анафеме предать у Пугачёва имя
Распоряжение пришло, ведь злоба негасима
У растревоженных дворян и заграничной знати —
Боялись поступи они народной ярой рати.
Саму войну же и войной теперь нельзя назвати —
Лишь «замешательством» одним, случившимся некстати.

«По делу документы все немедля засекретить, —
Ещё царицы был указ. — Тем самым обезвредить
Историю для будущих сметливых поколений,
Не допустить опасному ненужных поклонений!».
Но было мало и того, видать, императрице,
Она решила, что слова Емели измениться
Должны, пред смертью молвил что казак сей. Приказала:
«Пустите слухи по стране, их будет пусть немало,
Что каяться стал Пугачёв на эшафоте шибко,
Просить прощенья за дела, которые ошибкой
Считал он ныне роковой, принёсшей только горе,
Смиренно жизнь свою отдал в мучениях, позоре».
Так позабылось много что о той войне великой,
Всей правды уж не отыскать — ложь стала многоликой.
И время скрыло под собой подробностей немало,
Детали у событий тех теряло, искажало.
Но твёрдо в памяти людей отлита справедливость,
Что Емельян хотел вернуть. Судьбы не ждал он милость,
А шёл с бесстрашием вперёд, народ вёл за собою,
Так вечность память пусть живёт о доблести героя!