Глава 7. Решительные меры

Давно не знала Русь внутри такого беспокойства —
Один отчаянный смельчак качал её устройство.
Пытался уничтожить гнёт, что на народ обычный
Обрушился от власти всей и стал почти привычным.
Правительство ж старалось скрыть известия о бунте —
Войной не можно называть Емели злые будни!
Не то в Европе возомнят, что немощна царица,
А Пугачёв летит орлом — свободной, мощной птицей!
Императрицу каждый день сильнее раздражает,
Дворянам жизни не даёт, крестьян к себе сзывает.
«Нам нужно срочно принимать решительные меры,
Изменника словить-споймать, закончить с беспределом!».
Царица выслала письмо коллегии военной —
«Берите новые войска, покончите с изменой.
А коли мало вам солдат — их с фронта призовите,
Но Емельяна-подлеца скорее приведите!».
И послан Бибиков теперь для бунта подавленья,
В военных дока муж делах — не нужно вдохновенье.
Он полномочия несёт с собою в глубь России,
И чрезвычайные они — пожечь перипетии,
Что могут власти помешать, концом стать для Емели —
Не убежать ему теперь и не забиться в щели.
«Да прекратится это зло скорее и навеки!», —
В рескрипте писано большом, для боя нет помехи.

Пред Новым годом в декабре в Казани уж встречали
Любимца нового властей, с почётом принимали.
А Бибиков был встрече рад — матёрым полководцем
Его считала града знать: «Такой уж не споткнётся!».
И губернатор лично здесь стоял пред генералом,
Неужто разговор мужчин закончится скандалом?
«Почто боитесь воевать, почто вы волю дали
Крестьянам, бедноте, царю, его прочь не погнали!?», —
Кричал взбешённый генерал, взгляд полыхал огнями.
«Простите, Александр Ильич, мы славы не сыскали», —
Был губернатора ответ, а дальше лишь молчанье —
Не задалось у двух мужей служебное свиданье.
«Пока я до Казани шёл, царь не дремал фальшивый,
Свои отряды вдаль пускал по Матушке России.
Уфу, Челябинск покусал, Курган трястись заставил,
Своё восстанье средь невеж, простых людей восславил», —
Давил и дальше Алексей, дать думал наказанье,
И про себя уж называл восстанья дело — дрянью.
Тогда дворян решил включить в план действия военный,
Крестьян чтоб назначали те (в том видел выход верный)
К сражению с отступником — им выдать ружья, сабли.
Но загодя проверить всех — не наступить на грабли,
Чтоб к Емельяну не ушли, служить правдиво стали,
Да государыню в бою вдруг сдуру не предали.

Так вышел новый манифест — всем миром ополчиться
На возмутителя Руси, до смертушки с ним биться.
И корпус конный был готов из новобранцев свежих —
По одному с двух сотен душ. «Пусть будет он успешен!», —
С бравадой Бибиков кричал, подбадривал дворянство. —
Мы выбьем дух из бунтарей, задушим окаянство!».
Назначен Ларионов стал главою тем солдатам,
Он сводный Бибикова брат, готовился к наградам.
Дворяне ж рады показать старания и рвенье,
Желают вместе потерпеть недолгие лишенья.
Одежды жертвуют свои — и шубы не жалеют,
Авось, неласковой зимой солдатиков согреют.
А магистрат сформировал тут эскадрон гусарский —
Дрожи, безжалостный злодей, в бега быстрей ударься!
Как ветер полетит гусар — не скроешься от сабли,
Орудия в руках крестьян ему, что канделябры.
Ещё один был манифест — он говорил открыто,
Что Пугачёв — фальшивый царь, в злодействах ядовитый.
Признала наконец-то власть страны большой шатанье,
Изменникам сулила — ждёт тюрьма лишь, наказанье.
И весть царице принесли — стараются в Казани
Её посылы исполнять, для боя строят планы.
И, чтобы город поддержать, участницей казаться,
София звание взяла «помещицы казанской».
Мол, безопасность — цель её казанского дворянства,
Град славный нужно защитить от бед и хулиганства.

А манифесты о «царе», меж тем, переводили —
Народам разным на Руси читать преподносили.
Пусть знают новости теперь татары и башкиры,
Не углядят во казаке подложного кумира.
Ведь против власти Емельян противно выступает,
А при безвластии народ обычный обнищает.
Но люди манифесты жгли — разыскивали правду,
Царь новый сам законы нёс, да властвовал исправно.
Всю власть себе не забирал — с людьми делился смело,
Народ обычный ощущал — его забота грела!

Тогда придумала указ София Фредерика:
Семью у казака схватить, как призрачное лихо.
Да к Бибикову отвезти — всё будет под присмотром,
Приём не жёсткий оказать, пусть станет он холодным.
И вот жена и дети уж царя на попеченье —
Несёт судьбы их злой поток, неистово теченье!
«Эх, что ж ты сделал, муж родной, — вздыхала Софья тяжко. —
Вся выпита моя до дна скитаний горя чаша».
Здесь Бибиков ещё смекнул, как Софья пригодится:
«Пускай в базарный ходит день, в дела свои рядится
Среди народа и ведёт такие тихо речи:
«Ваш новый царь — мой муж родной Россию изувечил.
Большую ложь на свет пустил — де, сам он — Пётр Третий.
А все крестьяне-простаки пошли за ним, как дети.
На самом деле Емельян использует их хитро,
А лишь богатства наберёт — вдали исчезнет быстро».
Так и заставили жену посеять слухи злые,
Чтоб жили счастливо её ребятушки родные.
И даже дом у казака сожгли с оградой вместе —
Так немка жаждала-ждала для Пугачёва мести.
А место окопали рвом, народ чтоб знал несчастный —
Желать Екатерине зла неправильно, опасно!

* * *

Теперь мы взгляд переведём на Пугачёва ставку —
Крестьян простых и казаков была большая явка.
Спешил народ, бежал к царю, искал свободы, правды,
Как мотыльки на огонёк, слетался люд исправно.
Пятнадцать тысяч уж мужей — немаленькое войско,
Такое шуму наведёт, им управлять непросто!
А, значит, нужно создавать для руководства центры,
Людей что враз соединят могучим монументом.
Организуют чёткий строй — для дел больших подспорье,
Не станет в войске у царя расхлябанности, хвори.
Ещё поможет победить стальная дисциплина:
Зелёный змей — неверный друг, опасная трясина.

Военную коллегию создал тогда Емеля —
В Бердской теснится слободе она над ойкуменой.
Судьёй главнейшим ныне стал казак Андрей Витошнов.
Весь чтит его казачий круг, муж в мыслях осторожный,
Он старшиною долго был — мастак давать приказы,
И заслужил муж эту честь, не шёл из грязи в князи.
Сейчас Витошнов при царе командовал войсками,
Обязанности рад делить с собратьями-друзьями.
Максим Шигаев в судьи взят — давно с Емелей рядом
Несёт свободы гордый стяг, дерётся с супостатом.
Теперь же ведал он казной, за провиант в ответе,
Не обучался сей казак хоть в университете.
И с ними Творогов Иван, что грамоте обучен —
Он казаками заправлять илецкими приучен.
Секретарём же стал Горшков — станичник знатный будет,
Пускай с столицей во письме юлит и словоблудит.
Других ещё полно мужей, кто должности достоин,
Царю способен помогать, для дела ладно скроен.
Есть переводчики теперь, повытчики да дьяки —
Пусть сила их летит вперёд в свободы красном стяге!

И понимал хоть Пугачёв, что властью поделился,
Но без подсказок во делах плутал бы, заблудился.
А так коллегия его всё письма составляет,
Да манифесты по Руси о воле рассылает.
С заводами дела ведёт, хранит еду да ружья,
Распределяет по нужде тому, кто верно служит.
А если вздумает кто красть или убить другого,
Виновный попадёт под суд, и кара будет строгой.
Казна сейчас на пересчёт — нет лишних трат ненужных.
Все кони чищены стоят на стойлах и конюшнях.
И звания в войсках дают, да старших назначают —
Нет дел в коллегии теперь, которых не решают.
Но были славные мужи, что не вошли в собранье —
Им не по нраву восседать, нет говорить желанья.
Смельчак Хлопуша среди них, Яика, Белобородов,
Овчинников и тот не стал в неё являться сходу —
Хоть создавал её Андрей, коллегию лелеял,
Другую предпочёл стезю — в бой выйти не робея.
«Негоже нам, царь-государь, подсчётом заниматься,
Добро вокруг распределять, да словом изгаляться, —
То Емельяну говорил Хлопуша о хотенье. —
Мы лучше войско поведём, с врагом устроим пренья».
И Пугачёв не возражал — пусть будет штаб военный
Из в бой идущих храбрецов, соратников бесценных.
Россия-матерь велика, в ней ждёт народ подмогу,
Наш думал Емельян успеть пройти по всем дорогам.

А Оренбург град не желал распахивать ворота,
Хоть голод постепенно стал в нём главною заботой.
Рейнсдорп сжал зубы, кулаки, терпеть решился стойко,
Пусть с войском Валленштерн пришёл, но не помог нисколько.
Опять зловредный Пугачёв ко стенам подступает,
Да не даёт передохнуть, лишь сдаться призывает.
А тут удумал новый ход — пустил посланца с речью,
Что раньше в Петербург ходил, царице, знай, перечил.
Посланцем тем Перфильев был, кричал он громко ныне:
«Сам Павел — сын царя Петра сидит теперь в унынье:
Почто вы батюшку его встречаете во злобе?
Ведь государь наш не забыл ни обо одном холопе!
А если дальше ворота не отворите с миром,
Придёт сын Павел к вам с войной, почтит кровавым пиром!». —
«Коль прислан сыном ты царя, — из града отвечали, —
Письмо нам покажи его, не просто ж вы болтали!». —
«Я сам и есть для вас письмо, — съязвил посланец дерзко. —
Не гладьте царскую семью напрасно против шерсти!».
Но тем не внял Рейнсдорп словам: «Не ждите — вам не сдамся!
Как явятся сюда войска — ваш дух сомнут бунтарский!».

А в Бердской ж ставке Пугачёв идти вперёд намерен:
«Для продолжения войны решительные меры
Необходимо принимать и расширять влиянье.
К захвату новых крепостей даю я указанья!».
В ответ военный штаб кивал, приказ царя одобрил:
«Пересчитаем мы врагу в сраженьях славных рёбра!».
И есть уж первый результат — по линии Самарской
Враз взято много крепостей, власть сталася в них царской.
Илья Арапов вёл отряд, что брал твердыни слёту,
Крестьянином сам беглым был, хлебнул обиды-гнёту.
А ныне — славный командир, приказ его понятен:
«Самару доблестно возьмём, там ждёт нас неприятель!».
Но у Самары комендант прознал те планы быстро,
Вот только войско у него мало и неказисто.
И Балахонцев тут Иван (так коменданта звали)
Засуетился-заспешил, ему чтоб помогали
Соседи с разных городов — солдат для боя слали.
Иван отправил письма всем и в ожиданье замер.
А сверху небо вечностью смотрело безучастно,
Как круговерть больших страстей летит вперёд опасно.

Однако не пришли бойцы в подмогу для Ивана —
Казань и Астрахань молчат или сочли обманом,
Что у Самары войска нет... Так где искать спасенье?
Пока гадал о том Иван, прислали донесенье:
Рать пугачёвцев подошла — ей тридцать вёрст до града,
Не удержать ту рать сейчас — летит ордой крылатой.
Решенье принял комендант тотчас Самару бросить,
Авось, никто за этот шаг его потом не спросит.
С Иваном побежала знать — не выжить ей в Самаре:
Казачья двигает орда, словно во сне-кошмаре.
Тут Балахонцев не забыл с собой забрать и порох,
Чтоб не достался наглецам, бандитам-живодёрам.
Казну всю тоже утащил, хоть тяжела та ноша:
«Пусть в три погибели согнусь, богатство здесь не брошу!».
А двадцать пятого числа под град Арапов прибыл,
Народ в Самаре дюже рад — ждёт вольной воли мигом!
Ворота настежь отворил и казаков встречает,
Хлеб-соль несёт в своих руках, царя власть восхваляет:
«Вас рады видеть, казаки — посланники свободы,
Несёте в мир иную жизнь, ломаете невзгоды!».

Затем Яицкий городок отбит толпе на радость,
Лишь крепость, что внутри него, укрылася в осаде.
Взял Толкачёв казачий град, муж сам в нём жил когда-то —
Лихой военный атаман нашёл себе награду,
Да казаков порастрепал, служили что Софии —
Отряды власти раскидал, подобно злой стихии.
И Пугачёв наш не дремал — во действие ворвался,
За дело правое своё вцепился, крепко взялся:
«Во граде крепость, как скала — сильна у ней защита,
Пока подкоп не совершим, не станется разбитой.
Нам нужно глубоко прорыть под батарею с фланга,
Пусть будет взорвана она, как вырвана фаланга!».
И принялися рыть мужи, копали землю рьяно,
Подкоп сей начат пребольшой из погреба Ивана.
Иван тот Губин был казак, для дела рад стараться,
Сам Пугачёв за всем следил, хотел скорее драться!
И стался сей проход готов, в него заложен порох,
Пудами в бочках что лежит — да будет взрыв, не шорох!
И Емельян поставил сам свечу на бочку сверху,
Эх, вздрогнет вскорости земля, вся задрожит поверхность!
И вот раздался мощный гром, летела грязь со снегом,
Но только не назвать тот взрыв победой иль успехом.
Ведь батарея всё ж цела, хоть контрэскарп обрушен.
«Вперёд, лихие казаки, атакою задушим
Защиту крепости скорей!», — призвал людей Емеля,
Но пусть сражались казаки, взять крепость не сумели.
Их стены встретили тогда золой, кипящим маслом,
Что обжигали смельчаков, огнём на ранах вязли.
Да ружей залпы крали жизнь воителей бесстрашных,
Вмиг обрывали их подъём ретивый, бесшабашный.
Порыв так первый поослаб, атака захлебнулась,
Но вновь у Пугачёва рать на крепость огрызнулась.
И шла на приступ шесть часов, несла потерь премного,
Назад лишь к ночи отошла, не сдюжила такого.
Тогда решил народный царь: «Вам атамана нужно
Избрать, со штурмом погодить, принять решенье дружно.
А я же в Берду возвращусь — дела зовут другие,
Да крепости хочу занять, в сраженьях ключевые».
С отрядом ускакал наш царь, за горизонтом скрылся,
А в городке, как был приказ, казачий круг случился.
И выбран атаманом стал Каргин Никита ныне,
С ним сотники, дабы помочь не проявить слабины.
«Осаду будем продолжать и не упустим крепость!», —
Глаголил новый атаман под хмурым зимним небом.

А государь явился уж коллегии военной,
С мужами поделился в ней идей драгоценной:
«Хочу я сети расширять из крепостей да градов,
Войскам Софии создавать помехи и преграды».
Витошнов головой кивал, судьёй что был в ней главным,
Шигаев, Почиталин с ним нашли то дело славным.
И Емельян не стал сидеть, план разработал стройный,
Сам исполнять его пошёл, повёл с собой достойных.
Ильинской крепости захват смог провести умело,
Необходимость же того, как спелый плод созрела:
Теперь умелый Деколонг прорваться к Оренбургу
Сумеет вряд ли, пусть и с ним солдаты будут юрки —
Закрыл заслон из крепостей град кругом обережным,
Щитом из храбрости мужей, как снегом белоснежным.
Хоть Деколонг и тяжбы нёс давно военной службы,
Сей генерал задержан стал казачьим войском дружно.
Напрасно Рейнсдорп помощь ждал да опекал надежды:
Не знал — идёт народный царь, быстрей, сильней, чем прежде.
Сам Бибиков был поражён успехом Пугачёва,
С досадой хмуро понимал — борьба грядёт сурова.
О том и сообщал в письме Софии Фредерике:
«Война не станется простой, пребудет брань великой».

К царю ж всех пленных привели из крепости Ильинской,
В глазах их поселилась тьма, угасла жизни искра.
«Почто озлились на меня, перечить шибко стали?
Иль мысли в ваших головах все враз поисчезали?! —
Так офицеров вопрошал наш Пугачёв сурово, —
Теперь же кайтесь предо мной, не стойте бестолково!». —
«Не государь ты на Руси, а самозванец жалкий,
Не станем кланяться тебе, хоть бей кнутом иль палкой», —
Был гордецов глухой ответ, их незавидна участь —
Повешены за те слова, тела крыл снег из тучи.
Лишь пощадили одного — Башарина Ивана.
«К нам справедлив был капитан, не допускал обмана,
И в нуждах разных помогал он, что отец родимый —
За эту помощь да дела казнить недопустимо», —
Вступились за Башарина из роты в одночасье,
Желали от судьбы его вдаль увести ненастье.
«Что ж, коли любите его, пущай живёт, но служит», —
Емеля разрешенье дал — с солдатами царь дружен.

Про Торнова тут вспомнили, что яростно сражался,
И атаманом сделали — не зря казак старался.
Да в крепость Нагайбакскую отправили немедля,
В том направлении пускай он ворога потреплет!
С приездом руководство взял Василий в свои руки,
И действовать скорей спешил не от безмерной скуки.
Он под Заинском воевал и крепостью Бакалы,
Там неприятеля гонял, бил ворога удало!

* * *

Ещё в холодном декабре блистал Зарубин-Чика:
Муж послан Емельяном был к Уфе направить пики.
В осаду город крупный взять, дворян ввести в смятенье,
Народ простой освободить, поднять вокруг волненье.
Но прежде под самой Уфой в селенье Чесноковка
Штаб создан боевой второй Зарубиным был ловко.
Там войско разместил Иван, в котором десять тысяч
Бойцов ретивых, казаков, но дать готовых милость.
«Сначала с миром подойдём, сложить оружье скажем,
И государю послужить да родине прикажем», —
Иван задание давал, зря не хотел лить крови,
Но был к сражению готов, сердито хмурил брови.
«Не отворим вам ворота!», — в Уфе словам не вняли,
Возможность мира на Руси на битву променяли.
«Что ж, не желаете коль вы тянуть нам руку дружбы,
Придётся пушки доставать на государя службе! —
Чика с задором отвечал, готовил рать для битвы. —
Отказ оружие сложить — великая ошибка!».
Гудела ярая орда, томилась в нетерпенье,
А в граде к бою второпях вели приготовленья.

И двадцать третьего числа возглавил штурм Зарубин,
Не знал, насколько будет град строптивый неприступен.
Подобно грому шум глушил из пушек непрерывный.
Иван победы лишь хотел, скорейшего прорыва.
Но артиллерия Уфы палила дюже знатно,
В ней удальцы и мастера к напавшим беспощадны.
Непросто стало казаку защиту обезглавить,
Крутилось в мыслях — как её огонь смертельный сбавить?
И целый день продлился бой, часы тянулись нервно,
Бесстрашно Чика войско вёл, но стать не смог здесь первым:
Не проиграл, не отступил, но град не взял с налёта —
Под вечер отошли бойцы ждать нового восхода.
Круг утром вновь собрал казак, совет держал военный:
«Раз не смогли Уфу мы взять, град одолеть мгновенно,
В осаду, значится, возьмём сей город непослушный,
Да сморим голодом настрой вояк к защите дружный».
С ним соглашались казаки: «Вход в город перекроем,
И наблюдение за ним в ночи и днём утроим.
Туда посланник не пройдёт, шпион уйти не сможет,
Пускай незнание и страх Софии слуг обгложет».

Так расширял народный царь влиянье и владенья,
Но понимал, большая власть порой ведёт к паденью.
И скоро тьма вояк придёт, Руси сломить чтоб волю,
Да водрузить на шею враз ярмо и рабства долю.
Тут мысли тяжкие царя прервал Белобородов:
«Хочу царь-батюшка занять уральские заводы,
Да крепостей поболе взять — отряды в них посадим,
А там и к городам пойдём, врата открыть заставим». —
«Иван, так созывай людей, в поход благословляю,
Пусть наша воля в той земле прекрасной воссияет! —
Кивнул Емеля головой, сжал кулаки сильнее. —
Возьмём и на Урале власть, сей путь пройти сумеем!».
И в неспокойном январе сбылась мечта Ивана —
Заводов разных череда (для дела что желанна)
Сейчас царю принадлежит — Биссертский и Ревдинский,
Их вклад в сражении со тьмой пребудет исполинским.
И Билимбаевский завод захвачен стался быстро,
Шайтанские заводы все теперь уж не столицы.
И рад мастеровой народ — встречает хлебом-солью,
Поклоны бьёт, благодарит, да балует застольем.
К тому ж, отряду преподнёс муки пудов две тыщи,
Такую помощь поищи — и днём с огнём не сыщешь!
Меж тем семьсот уж человек в отряде у Ивана,
Что костью в горле стали вдруг у немца-басурмана.

«Пусть караулы разошлют, — велел Белобородов, —
Дабы врага нам отследить, чтоб не принёс невзгоды».
И точно, неприятель здесь уж клинья подбивает,
Шайтанские заводы взять опять себе желает.
В ночи готовится напасть, изгнать войска народа,
Не знает, что Иван-казак готов к сему походу.
Сначала бой был славный дан у Талицы деревни,
Шли казаки храбры собой, стреляли пушки гневны.
Рубаки встретились и вот — взвился кровавый вихрь,
Не могут люди с давних пор друг с другом спорить тихо.
Белобородов победил — палил, знать, чётко-метко,
Напавшим горесть лишь несла в тот день судьба-кокетка.
Но через день опять идут войска Екатерины —
Желает немка получить власть над большой чужбиной.
И двадцать третьего числа, что в январе случилось,
Ещё сраженье понеслось, стрельба вовсю творилась.
На сей раз шёл на казаков поручик бравый Костин:
«Мы самозванца разобьём!», — кричал-ревел во злости.
А с ним полтысячи мужей, почти десяток пушек,
Неужто смогут в этот раз строй казаков порушить?
Но вновь Белобородов был неумолим в победе —
С его командами бойцы, что резвые медведи:
Смели правительства войска, нагнали дюже страху,
И Костин отступил ни с чем, смерился с жёстким шахом.

А следом Уткинский завод манил Ивана шибко,
И наш казак к нему ступал, цель непростую выбрал.
Чугун там плавили мужи, да делали железо —
Для новых замыслов царя завод весьма полезен.
В атаку на него пошёл, когда февраль родился,
Большие силы бросил в бой — Иван не поскупился.
Бравада казака в тот час шептала: «Быть победе»,
Но не прорвал Иван тогда у обороны сети.
А то совсем немудрено — завод был под защитой
Стены и вала, что вокруг тянулись змеем свитым.
И целых тысяча солдат держали оборону —
Непросто силой разорвать смертельную препону.
К тому ж орудия палят — пятнадцать пушек грозных,
Эх, как бы жизни сохранить в войны кровавых кознях!
Атака долгая была, несли войска потери.
Иван командовал: «Вперёд!», бодрил войска примером.
Лишь к вечеру солдат увёл от стен завода дальше,
Чтоб дух мужи перевели от смерти мерзкой вальса.

К утру ж составил новый план для действ Белобородов,
Хотел скорее пожинать своих успехов всходы.
«Деревню Курьи мы займём, да лагерь в ней поставим,
Дороги перекроем враз, тем вражий пыл убавим!
Раз не хотят сдавать завод Софии ныне слуги,
Мы длительный устроим штурм, низвергнем их потуги! —
Иван план тщательно сковал, не думал отступиться. —
Из стен, защитников и рвов мы перейдём границу!».
И вот девятого числа жестокий штурм случился,
Кровавый бой за праведность, свободу разразился.
Не утихал тот бой три дня, Иван в сраженье вгрызся,
Солдат своих уж не жалел, сам меж орудий вился.
И взял-таки казак завод, отряд Софии сдался —
На стенах и в глубоких рвах в бою не продержался.
Кидали ружья, сабли вниз прислужники царицы,
Надеялись, что та беда всего лишь только снится.
«Теперь завод по праву наш, послужит, значит, делу,
Пускай здесь русский дух с колен людей поднимет смело!», —
Белобородов говорил усталый, но счастливый,
Да не пребудет взрослый муж в делах своих фальшивым!

Чуть позже на Шайтанские заводы возвратился —
За производством ружей всех Иван следить решился,
Да сабель острых, колких пик, бойцам что словно жёны.
Жива у казаков душа, их воля же студёна.
И дело важное неслось — пятьсот пудов железа
Завод в орудья превратил, наплавил и нарезал.
И все в отряды пораздал — в руках мужей ретивых
Послужат на лихой войне для действий справедливых.
В то время вышли на Курган войска у Пугачёва,
В осаду взять уральский град, стянуть в кольцо готовы.
Зовут Ивана помогать, но тот идти не хочет:
«Отряд в подмогу вышлю вам». Сам ж о другом хлопочет —
Желает наш казак занять уральскую столицу,
Град славный Екатеринбург, чтоб разозлить царицу.
План дерзкий мысли занял все, масштабом дразнит-манит,
Он на вершину вознесёт или на дно утянет?
Не знал — не ведал смелый муж, что набегают тучи,
Не дремлет ворог, только ждёт, напасть чтоб выпал случай.

Так в город Екатеринбург отправлена подмога —
Две роты Деколонг послал сразить царя чужого.
Над ними — Фишер командир, себе шепнул удало:
«Ну что, лихие казаки, отмщения дождались?».
Недаром посланы войска — трясётся всё дворянство,
Боится — Емельян придёт, дворян прервётся царство.
В самой Европе слух пошёл — дрожит Русь небывало,
Мол, новый там сыскался царь, да властвует кроваво.
И Фредерике письма шлют правители-соседи:
«Неужто дикие мужи да казаки-медведи
Шатают Ваш прекрасный трон, да на него забраться
Желают в глупости своей, не прекращают драться?».
Царица ж притворялась лишь, что шутит да смеётся:
«Да разве сыщется мужик, в Руси казак найдётся,
Что сможет в спор вступить со мной? Вовек того не будет!
Уж скоро сгинет Емельян, народ его забудет!».
Сама же в опасеньях вся, такого не гадала,
Что самозванец в страшном сне, как зверь придёт с оскалом,
Да мужем назовётся вдруг, которого убила,
Переворотом с царствия законного сместила.