Папа Римский, введя в 1587 году должность «Укрепителя веры», сделал процесс канонизации состязательным. Новый участник процесса собирал все возможные аргументы, которые могли бы помешать канонизации потенциального святого. Процедура могла состояться только в том случае, если «укрепитель веры» не находил сведений достаточной важности. К чему это я? К тому, что аргументы в нашем случае сильно запоздали. Почти на сотню лет. Ну что же — посостязаемся задним числом.
Старший научный сотрудник уже знаменитого Института истории, языка и литературы, кандидат исторических наук, кавалер ордена Салавата Юлаева, заслуженный деятель культуры РБ Инга Гвоздикова считается у нас ведущим салаватоведом и главным его биографом. На ней, как на той черепахе, на которой в представлении древних держалась земля, стоит уже третий десяток лет культ Салавата, ей же научно и обоснованный.
В прошлой главе уже сообщалось, как вчерашняя студентка, приехав в Башкирию, обнаружила, что Салавата здесь знают только по вымыслу писателя, да по народным легендам. Через пятнадцать лет при ее активном участии был издан сборник документов1, в котором впервые были опубликованы материалы следственного дела героя нашего повествования. Как это случилось — непонятно, возможно по недосмотру властей. Но по откровенному признанию одного салаватоведа, книга почти сразу же стала библиографической редкостью2. За тридцать прошедших лет переиздать столь популярный сборник не рискнули: дело в том, что документальный герой в нем сильно отличался от художественного.
На помощь пришла сама же Инга Гвоздикова. В 1982-м выходит ее монография «Салават Юлаев. Исследование документальных источников», которая была признана научной биографией3. На этот «бестселлер» целлюлозы никогда не жалели.
«Если нет документов, совпадающих с образом Салавата, то нужно хорошенько исследовать имеющиеся», — вот какую фразу можно было поставить в качестве эпиграфа к упомянутой книге.
Люблю читать предисловия: «Центральное место в исследовании отведено критическому рассмотрению (выделено мной. — С.О.) материалов следствия и суда по делу Салавата Юлаева». Нельзя не процитировать еще несколько строк, раскрывающих всю ценность творения: «Методологической основой исследования послужили работы К. Маркса, Ф. Энгельса и В.И. Ленина, марксистко-ленинская теория классовой борьбы как движущей силы истории».
Движущаяся сила вывела рукой ученого: «Слушая свидетелей, Салават понимал, что их показания идут по руслу заранее отрепетированного сценария, главная цель которого изобразить его не кем иным, как убийцей и мародером»4.
Не монография, а спиритический сеанс! Тем не менее, ставший событием для республиканской исторической науки. Как автомобиль «Жигули» для советского автопрома.
Посыпались одобрительные рецензии, отныне по книге Гвоздиковой «пишут документальные повести, художественно-публицистические очерки, по ней выверяют содержание исторических фильмов, телепередач, журналистских выступлений...»5.
А какое чтиво было эталоном с 1929 года по 1982-й — вы, наверное, догадываетесь.
К последнему юбилею героя «биографию» подновили: отшелушились цитаты борцов-классиков передовой теории, а начинка, с научными терминами автора — «богачи и их прихвостни»6 — осталась. Что с жигулем не делай — все ровно будет жигуль. Фиксирую ваше внимание — труд Гвоздиковой на сегодняшний день — единственная (!) научная попытка исследования человека-легенды, ставшая на четверть века «руководящей и направляющей».
В обновленной версии читаю предисловие академика: «И в других трудах И.М. Гвоздиковой люди искали и находили жизненный образ, совпавший (выделено мной. — С.О.), к чести ученого, с укоренившимися народными представлениями о славном пугачевском бригадире»7.
Кому неясно? Пишите так, чтоб совпадало, и будет вам ветер в парус!
Многолетняя государственная монополия делает ученого легче. На встрече, посвященной 250-летию, биограф вновь печальной сказительницей взойдет на трибуну. Скорбный голос. Унылые штампы: ...Салават! Салават!.. Впечатлит лишь финал: «Как будто ниспослан нам с неба», — глядя в потолок, воскликнула кандидат наук.
Помашем ей ручкой, с земли.
С биографией, можно сказать, разобрались, но это не единственный казус. В 1940-м Башкирский Обком ВКП(б) задумал устроить народу праздник. Какой?—165 лет со дня смерти Салавата Юлаева! Уточню: роман Злобина заканчиваются отправкой Салавата на каторгу в Рогервик (сейчас г. Палдиски, Эстония). Случилось это в 1775-м, этот год и был принят властями республики за дату смерти героя...
Прошли заседания, разработали план мероприятий... Но до торжеств не дошло, кому-то все же удалось достучаться до отвесных партийных лбов и объяснить, что конец романа не означает конца Салавата. О том, что сподвижник Пугачева прожил на каторге более двадцати лет, знали еще в XIX веке.
Дальнейшая, «послероманная», судьба Салавата никого не интересовала. Зачем? Отбили каблуки и ладоши на его 200-летии (1952), поназывали славным именем все, что на глаза попалось, и забыли...
Если биографию написала приехавшая по распределению выпускница московского ВУЗа (это при собственном Институте истории, языка и литературы БФАН СССР!), то количество прожитых Салаватом лет установила сотрудница архива Эстонии. На календаре был 1972-й год. До этого часа там не ступала нога ни одного башкирского ученого...
Кандидата исторических наук, заслуженного работника культуры РБ Виктора Сидорова называют салаватоведом с полувековым (!) стажем. Общий тираж только его сладчайших книг перевалил за 200 тысяч! И все, естественно, о Салавате. На мероприятии, посвященном юбилею башкирского героя, убеленный сединой историк заберется на трибуну. Извинится перед залом за то, что не может говорить на языке Салавата и воспроизведет старую песню о главном. Прозвучит цитата М.Г. Рахимова, резанет слух «русский герой»... А начнет патриарх так: «Салават Юлаев — моя первая любовь»!
Оставим титанов в покое. Послушаем других ученых.
Журналисты накануне юбилея Салавата буквально смотрели в рот историкам с надеждой услышать хоть что-нибудь новое. И доктор исторических наук Назир Кулбахтин не подвел. Он заявил, что предстоит еще огромная работа по поиску архивных материалов и тогда «звезда Салавата Юлаева не только не померкнет, но еще ярче загорится»8.
Представляете — ЕЩЕ ярче! А почему бы нет? Главное, чтобы искали свои люди. Но, как показывает практика, от слишком ярких светил народ начинает защищаться анекдотами.
В предъюбилейные дни посмотрел я документальное кино, поглядел на классиков салаватоведения, а на всероссийскую научно-практическую конференцию не попал — банкет был только для своих. Само название мероприятия — «Идея свободы в жизни и творчестве Салавата Юлаева»9 — подразумевало, что это не место для дискуссий.
Тосты. Овации. И снова тосты. Украшением застолья стал заместитель директора Института российской истории РАН, доктор исторических наук Вадим Трепавлов. Москвич что-то оборонил про культ Чингисхана в современной Монголии, но развивать тему благодарный гость не стал. Не затем приглашали. Сомневаюсь, чтобы радушные организаторы отправили свадебного генерала порожняком. Минимум, как пел Шевчук, «индийский чай! Башкирский мед!».
Звезда Салавата напекла не одну ученую макушку. Кандидат исторических наук, член комиссии при президенте РБ Рамиль Рахимов: «Личность Салавата Юлаева не подвергалась переоценке, да и вряд ли таковая произойдет». Далее прозвучало нечто совсем неожиданное: «Некоторые опасения вызывает своеобразное табу на образ Салавата Юлаева»10.
Сравнив две фразы из одного интервью, я был поражен широтой мысли молодого профессора11.
«Некоторые опасения...» — «Горе тому, кого коснулось табу!» (Ежи Лец).
О перспективах нашей исторической науки на ближайшую пятилетку можно судить по авторитетному среди ведущих историков мнению. Муртаза Рахимов: «Я убежден, что наука должна чутко прислушиваться (выделено мной. — С.О.) и к общественному сознанию, представлениям народов, которые в течение двух с половиной столетий сохраняют образы Пугачева и его сподвижников»12.
Если бы наука растопыривала уши — глобусы были бы другой формы. Наука не может прислушиваться, но есть чуткие люди...
Как все же выглядят эти самые народные представления? Степан Злобин, увлекаясь фольклором, записал рассказ одного аксакала об участии башкир в войне с Наполеоном; наука, к сожалению, к нему не прислушалась: «В 1812 году французский хан взял русский город Петербург; тогда русский царь позвал башкир... Город Париж стоял на высокой горе и был вокруг загорожен большой стеной, и никак нельзя войти. Один хитрый башкирский старик придумал бросать уклар (стрелы) вверх. Стрелы падали сверху на головы французов. Француз, он что? — человек темный, некультурный, он испугался: думал, что башкирский колдун бросает стрелы с неба, испугался и отпер город. Башкиры вошли в город, взяли в плен французского хана и послали его жить в море». «Когда старик говорил, я боялся рассмеяться», — пишет Злобин13.
Другой краевед о сказаниях башкир: «Сила Салавата была так велика, что в одном бою он собственными руками убил более ста человек; в другой раз он один отбился от целого полка; он столько побил врагов, что из тел можно было бы образовать гору, не менее любой горы на Урале»14.
За пределами нашей стабильности наблюдается некоторое разнообразие мнений. Писатель-историк Вахит Имамов в своей книге «Татары в Пугачевском восстании» подверг сомнению полководческий дар Салавата. В Набережных Челнах его книга вышла еще в 1994 году, но до Уфы так и не добралась. У нас скепсиса нет!
Другой пример плюрализма на таком же безопасном расстоянии: один из историков Оренбурга отказался участвовать в научно-практической конференции, посвященной Салавату Юлаеву, назвав последнего — бандитом15.
А что говорят в Челябинске?
«Комсомольская правда — Челябинск»: «Салават — боевой товарищ Емельки Пугачева, разбойник и борец за освобождение башкирского народа со временем трансформировался в национального героя и государственный символ. Сейчас могучий всадник в шапке с лисьим хвостом красуется на гербе Башкортостана, его имя носит треть населенных пунктов и каждая вторая улица республики»16.
Трансформация продолжается!
«В Малоязе находится республиканский музей Салавата Юлаева: огромное мраморное здание, напоминающее мавзолей»17.
Общая площадь мавзолейного комплекса равна периметру уфимского Гостиного двора.
«Говорят, в Башкортостане есть целый институт, который занимается исследованием жизни национального героя»18.
Институт истории, языка и литературы — наш «Арзамас 16»!
Примечания
1. Крестьянская война 1773—1775 гг. на территории Башкирии. Уфа, 1975.
2. Сидоров В. Был героем Салават. С. 72.
3. Далее нами используется последнее издание — 2004 года. В 1984 году книга была переведена на башкирский язык.
4. Гвоздикова И. Салават Юлаев: исследование документальных источников. Уфа, 2004. С. 63.
5. Краснова Р. Храброе сердце // Уфа. 2004. № 6. С. 35 (слова доктора исторических наук Х.Ф. Усманова).
6. Гвоздикова И. Салават Юлаев: исследование документальных источников. С. 204.
7. Хусаинов Г.Б. Научный биограф Салавата Юлаева // Гвоздикова И. Салават Юлаев: исследование документальных источников. С. 4.
8. Вечерняя Уфа. 2004. 8 июня.
9. Материалы опубликованы, см.: Идея свободы в жизни и творчестве Салавата Юлаева: всероссийская научно-практическая конференция, посвященная 250-летию со дня рождения Салавата Юлаева (г. Уфа, 3 июня 2004 г.). Уфа, 2004.
10. Вечерняя Уфа. 2004. 8 июня.
11. Так он был представлен на страницах газеты. В действительности по диплому ВАК РФ Р.Н. Рахимов является доцентом.
12. Речь президента Республики Башкортостан Рахимова Муртазы Губайдулловича // Информационный бюллетень № 6 (39): материалы празднования 250-летия Салавата Юлаева / Администрация президента Республики; Информационно-аналитическое управление. Уфа, 2004. С. 11.
13. Башкирия в русской литературе. Уфа, 1997. Т. 4. С. 147.
14. Игнатьев Р.Г. Песня о батыре // Башкирия в русской литературе. Уфа, 1990 (на титуле 1991). Т. 2. С. 280.
15. Вечерняя Уфа. 2004. 8 июня.
16. Комсомольская правда — Челябинск. 2002. 3 нояб.
17. Там же.
18. Там же.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |