Из указа Емельяна башкирам: «Я вас жалую землями, водами, лесами, рыбными ловлями, жилищами, покосами и с морями, хлебом, верою и законом вашим, посевом, телом, пропитанием, рубашками, жалованьем, свинцом, порохом и провиантом, словом всем тем, что вы желаете всю жизнь вашу»1.
О коммунизме тогда, конечно, не слышали, потому «император», недавно еще косивший сено, да питавшийся милостыней, сказал так много слов. Щедрейший был человек! Поверив ему, многие башкиры присоединятся к восстанию, но не все...
Например, после взятия мятежниками Татищевой крепости началась «присяга», а закончилось она так: «Несколько солдат и башкирцев выведены в поле и расстреляны картечью»2.
Выходит, отказались целовать ручку?
Башкирский старшина Кинзя Арсланов, ранее других перешедший на сторону Пугачева, будет писать, соблазняя башкир: «А мы у его величества допущены к ручке и получаем жалованье немалое»3.
Одного из влиятельных башкир он уверял, говоря о Пугачеве: «великой государь Петр Федорович подлинно сам, кленусь тебе богом». А в другом его призыве-обращении будет: «Клянусь под проклятием вам!»4
Ну, как было не поверить?
За свои сказочные обещания, Емельян потребует от башкир самую малость: «И мне служить будете, не щадя живота своего и души свои принося на жертву, и неприятелям моим супротивляясь к пролитию крови при мне в готовности быть»5.
Наряду с клятвами и посулами, практиковался банальный подкуп: «Из них, башкирцов, один деревни Мратовой Мрат, который между их считается попроворнея, ездил к нему, Пугачеву, и получил в награждение денег 100 рублев, чтобы склонить башкирский народ к нему, Пугачеву», — сообщал властям башкирский старшина6.
Башкирский писатель Гали Ибрагимов, исторический роман «Кинзя»:
У Пугачева огоньки зажглись в глазах. — Сколько во втором полку?
— Четыре сотни. — Кинзя, полуобернувшись, дал дорогу стоявшему сзади Кутлугильды. — Вот старшина — Абдрахманов.
Пугачев, поговорив с ними, дал обоим серебряных монет по рублю каждому7.
Настоящий Кутлугильда у нас еще впереди...
В ход шли не только деньги, но и вещи. Пугачев «обнадежил всех башкирских старшин наградить кармазинными кафтанами с позументами», — рассказывал бежавший из плена башкирский сотник8. Позументы это украшения такие — рюшечки.
«Петр III» распускал слухи, будто к нему на помощь идет сын с войском в 30 тысяч. Кинзя, подбадривая письмами сомневавшихся башкир, малость прибавлял: «Павел Петрович с семьюдесят двумя тысячами донскими казаками уже к нам приближается»9.
Казаки Дона подозревали «императора» в конокрадстве; об их поддержки не могло быть и речи. Но многие из примкнувших к восстанию будут искренно верить в эту мифическую армию. Подполковник Михельсон, продвигаясь в глубь Башкирии, писал: «Салаватка, узнав о моем марше, которой себе никогда не представлял быть возможным, будучи обольщен злодеем Пугачевым и каким-то ожидаемым к нему подкреплением»10.
Тем, кого не прельстят обещания нового царя и письма Кинзи, придется не сладко. В известном памятнике над рекой Салават изображен с поднятой вверх рукой — по замыслу архитектора, он так зовет за собой башкир идти к Пугачеву. Но только в кино и книжках по первому кличу Салавата радостно поднимаются башкиры, и стар и млад.
Никакого триумфального шествия не было. Салават приказывал: «Взяв из каждого дому конных и пеших, выслать в государеву службу и неприемля от них отговорок. А кто будет чинить упрямство, то поймав таковых, прислать к нам при рапорте своем»11.
Что это означало? Злобинский Салават книжного образца 1936 года, находясь в своей деревне Юлаево, произносит следующую фразу: «Мы начальники решили так: всех кто не идет с нами посадить в одну избу и казнить».
Так будут сожжены три брата, отказавшиеся идти под знамена Пугачева. Удивительно, но автор романа следовал здесь историческому факту. В ходе следствия это преступление будет доказано многочисленными свидетелями. Из протокола: «Аптраковы от сообщения с ним, Салаватом, отказались, то он, Салават, с ево сообщниками всех их троих, собрав в одну той деревни избу и заперши, сжег, а домы и имения их ограбил. И потом по всей Башкирии розослал письма, устращивая, что естли кто другие таковые же неповиновении ему, Салавату, будут чинить, таковыя таким же образом, как оные три брата, истребятся»12.
В последующих редакциях Злобин вывернет этот эпизод наизнанку. Теперь уже братья Аптраковы собираются напасть на Салавата, но он, угадав их подлый замысел, их опередит. Все кончится тем же сожжением — вот только повод разный...
Мобилизация проходила под угрозой смерти. Канзафар Усаев — «видный», как говорят салаватоведы, пугачевец, свидетельствовал: «И послан в восемью человеками в Уфимский уезд возмущать народ, набирать себе толпу и уверять, что он, Пугачев, — подлинно Петр Федорович, а противящихся вешать»13.
Канзафар, в надежде искупить вину, обещал указать следствию месторождения драгоценных камней. Торг не прошел, и он был приговорен к смерти в числе ближайших к Пугачеву лиц, но благодаря Екатерине II, лишней крови не желавшей, казнь была заменена каторгой14. И Усаев проживет еще 30 лет!
Показание самого Салавата на пугачевского атамана, который так пополнял армию государя: «Которые с ним не пошли, мучил, причем, одного башкирского сотника, Колду Девлета, повесил, у другого ж разграбил дом»15.
Пушкин в «Истории Пугачевского бунта», говоря о Салавате, употребил единственный эпитет — «свирепый»16. Наши салаватоведы подслащивают: таковым он был только к своим врагам...
А было их немало. Жители деревни Лемезя сообщали: «Салаватка присылал к ним двух башкирцов и велел той деревни всем башкирцам приезжать к оному Салаватке, со угрожением: естли де к нему в деревню не явятца, то хотел выжечь и вырубить. Однако те башкирцы к нему еще не поехали, а проговаривали, что лутче б нам ехать в Уфу или от кошов своих бежать»17.
Твердышевы, за 20 лет построившие полтора десятка заводов в Башкирии, полагаю, неплохо знали край. «Как известно, — писал один из братьев, — что в прежде бывшие башкирские бунты, башкирцы одни к бунту были склонны, а другие не хотели бунтовать и нехотящие бунтовать от других бунтующих отставали и прибежище могли иметь русским жительствам, где они могли иметь безопасность»18.
С просьбой о помощи в Уфу поступали отчаянные письма с мест, от сопротивляющихся мятежникам башкирских старшин: «Из города, хотя немного, команды по скорее с пушками выслать, и для набранных здесь команд пороху и свинцу прислать»19.
Даже башкиры родной Салавату Шайтан-Кудейской волости выступят на стороне Михельсона. «За что старшины Юлая сын Салават, ненавивствуя, как слышно, нашу Кудейскую волость, хочет вырубить. Почему мы и находимся в опасности», — сообщалось в Уфу20.
Салавату и ему подобным, будет противостоять авторитетнейший человек — Кулый Балтачев. Он командовал башкирским корпусом, направленным в Польшу и, отличившись в боях, получил от командующего войсками саблю в серебряной оправе.
По аналогии с гражданской войной XX-го века, башкир пошедших за Кулыем, можно назвать «белыми». Не поверивших указам из серии «Фабрики рабочим! Землю крестьянам!» будет, конечно, меньше. Балтачев сильно досаждал пугачевцам — сам «Петр III» обещал за его голову 500 рублей!21 Отмечу, за поимку Салавата власти предлагали в пять раз меньше22.
Шесть раз Кулый будет ранен, но взять его не смогут и тогда отыграются на семье, которую вырежут... На следствии, после очной ставки с Балтачевым, Салават признается в следующем: «Делал он великия селениям раззорении и пожеги, как-то, и его, Болтачева, дом совсем раззорил и выжег»23.
Биограф Салавата: «Повстанцы беспощадно расправлялись со старшинами, враждебными восстанию. Многие богатеи поплатились собственной жизнью и жизнью членов своего семейства»24.
Напрашивается — «...своих семей», но это может вызвать сочувствие, и поэтому Инга Михайловна, коверкая язык, пишет «семейства» — как у животных! «Богатеи» — лексика из монографии, вышедшей под грифом Института истории, языка и литературы Уфимского научного центра РАН... И это в 1999-м году! Видать сильно запутались в бороде Маркса. Сегодня и от дворников подобного не услышать.
Мысль проста: по ту сторону богатеи, прихвостни и изуверы с карателями, а по эту — белы лебеди, во главе с Салаватом. Все сражавшиеся за восстановление порядка — непременно «каратели». Вольготно разгуливает ярлык по республиканским СМИ, да по школьным учебникам. Но только один пример: в декабре 1773 года отряду пугачевского полковника башкира Абдулова противостояла команда, которой руководил башкир Исмагил Тасимов. Тот самый — основатель Петербургского горного института. Кто у него в «карателях»? — сто сорок башкир и 400 крестьян...25
Верные башкиры будут сражаться как в составе регулярных войск, так и самостоятельно, и отловят немало известных пугачевцев. Гроза бунта Михельсон называл командиров подобных отрядов своими партизанами26.
Подполковник Аршеневский, сопровождавший через Шайтан-Кудейскую волость плененного Салавата, поделился впечатлением: «Мое примечание, что народ, им бывши столь подвластным и устрашенным от них, весьма рады и сами были, что сии два злодея пойманы, и что им от них нет уже никакой опасности, в таковом оне у них порабощении были. Злодейства их столь велики, что оне и своих блиских, не щедя, сожигали и вешали за то: которые не хотели никак с ними приступать к такому же безчеловечию, — в чем бывшею частию все единогласно башкирцы говорят и доносят на них»27.
Неудивительно, что Салават будет пойман в течение суток, как только в район его действий (немалый район!) прибудет отряд Аршеневского.
Вышеприведенный рапорт не красит ни героя, ни его отца. Дабы не смущать народ, салаватоведы при публикации в 1975-м прокомментировали его так: «Это, конечно же, явное измышление и злобный навет на башкирский народ, который в преданиях своих сохранил благодарную память о Салавате Юлаеве (см. «Наш Салават». Уфа, 1973)»28.
Другими словами — ученые плюнули на двухсотлетний документ, а в качестве аргумента посоветовали читать нам свежеиспеченную литературу. Причем, именно ту, над которой так поглумилась цензура... Но об этом позже, а пока прошу запомнить название упомянутой книги.
Из Оренбурга в Уфу путь не близкий, особенно на телеге, да по весенней грунтовке. 24 апреля 1775 года, Салават и Юлай были отправлены по этому пути для продолжения следствия. До Уфы добирались целую неделю. А теперь вопрос, сколько солдат конвоировало героев? Пятьсот? Много! Сотня? Меньше! Десяток? Еще меньше.??? — Четыре солдата и подпоручик!..29
Никто даже не попытался их отбить! Более того, почти семьдесят башкир выступят свидетелями и дадут показания против Салавата и Юлая30.
Примечания
1. Документы ставки Е.И. Пугачева, повстанческих властей и учреждений. М., 1975. С. 26.
2. Пушкин А.С. Указ. соч. С. 36.
3. Крестьянская война 1773—1775 гг. на территории Башкирии. С. 32.
4. Там же.
5. Там же. С. 26.
6. Там же. С. 138.
7. Ибрагимов Г. Кинзя: исторический роман. Уфа, 1988. Кн. 2. С. 662.
8. Крестьянская война 1773—1775 гг. на территории Башкирии. С. 389.
9. Там же. С. 32.
10. Там же. С. 139.
11. Там же. С. 110.
12. Там же. С. 326.
13. Там же. С. 220.
14. Анисимов Е. Дыба и кнут: политический сыск и русское общество в XVIII веке. М., 1999. С. 483.
15. Крестьянская война 1773—1775 гг. на территории Башкирии. С. 301.
16. Пушкин А.С. Указ. соч. С. 77.
17. Крестьянская война 1773—1775 гг. на территории Башкирии. С. 382.
18. РГАДА. Ф. 1100. Оп. 1. Д. 8. Л. 114 об.
19. Крестьянская война 1773—1775 гг. на территории Башкирии. С. 379.
20. РГАДА. Ф. 6. Д. 592. Л. 591.
21. Гвоздикова И. Салават Юлаев: исследование документальных источников. С. 48.
22. Крестьянская война 1773—1775 гг. на территории Башкирии. С. 225.
23. Там же. С. 307.
24. Гвоздикова И.М. Башкортостан накануне и в годы крестьянской войны под предводительством Е.И. Пугачева. С. 452.
25. Кулбахтин Н.М. Горнозаводская промышленность в Башкортостане: XVIII в. Уфа, 2000. С. 207.
26. Крестьянская война 1773—1775 гг. на территории Башкирии. С. 132.
27. Там же. С. 321.
28. Там же. С. 424.
29. См.: Гвоздикова И. Салават Юлаев: исследование документальных источников. С. 56.
30. Крестьянская война 1773—1775 гг. на территории Башкирии. С. 325—326.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |