Классовая борьба крестьян против феодально-крепостнического гнета красной нитью проходит через всю историю крепостной России. На протяжении многих веков владельцы вотчин и поместий — князья, бояре, дворянство, духовенство — укрепляли феодальную государственность, призванную держать в повиновении зависимый и эксплуатируемый сельский люд. Борьба против угнетателей принимала различные формы. Крестьяне, восставая против феодальной собственности, явочным порядком восстанавливали свое право на земли и угодья, на все то, что полито их потом, что возделано их руками, что освоено ими, их отцами и дедами, на все то, что, как говорили тогда на Руси, «исстарь потягло» к крестьянским дворам, селам, деревням, на все, «куда топор, соха, коса ходили». Они уничтожали межи, проложенные феодалами по их земле, стесывали знаки феодальной собственности, выгоняли скот на луга, которые феодалы присвоили силой меча. Классовая борьба выражалась и в бегстве крестьян, в поисках земли «обетованной», куда феодалы еще не успели проникнуть и там укрепиться. Когда и здесь крестьян доставала их хищная рука, они снова уходили искать вольные земли, снова пытались обрести потерянную свободу.
Нередко крестьяне в селах, ремесленный, «черный» люд в городах поднимались и с оружием в руках громили своих угнетателей. Разрозненные местные народные восстания жестоко подавлялись феодалами.
XVII век, «новый период русской истории»1, характерен установлением экономической связности отдельных русских земель, что выливалось в зарождение всероссийского рынка, политической, государственной централизации в виде самодержавной монархии с боярской аристократией во главе. Обострившиеся в стране классовые противоречия обусловили переход к высшей форме классовой борьбы крестьянства в крепостной России — к крестьянским войнам.
Крестьянские войны охватывали обширную территорию, угрожали всему классу феодалов, наносили ощутительные удары всей крепостнической системе. Первая крестьянская война охватила южную, юго-восточную и среднюю полосу России в начале XVII в., и высшим ее подъемом явилось восстание Ивана Исаевича Болотникова (1606—1607 гг.). В 1670—1671 гг. по Дону и Поволжью «гулял» предводитель «мятежного крестьянства»2 Степан Тимофеевич Разин. В начале XVIII в. (1707—1709 гг.) вспыхнуло восстание под предводительством Кондратия Афанасьевича Булавина, в котором приняло участие крестьянство южных земель России и Поволжья.
Но самой мощной, самой страшной для крепостников явилась Крестьянская война 1773—1775 гг., возглавленная Емельяном Ивановичем Пугачевым. В истории народов России — русских и украинцев, татар и мордвы, чувашей и башкир, калмыков и удмуртов, марийцев и казахов — она сыграла очень большую роль.
Грозные события последней в истории России Крестьянской войны, охватившей необозримые просторы страны в царствование Екатерины II, поразили воображение и современников и потомков. Современники Пугачева не остались безразличными к личности и судьбе Е.И. Пугачева. Для одних он был народным, крестьянским вождем, тем «хорошим царем», о котором наивно помышляли многомиллионные массы крестьянства, работного люда, казачества. Для других он был «злодеем», «самозванцем», «бунтовщиком», «вором», «кровопийцей», «разбойником», посмевшим поднять руку на их собственность, угрожать их благополучию и жизни. Дворяне, чиновники, заводчики, духовенство предавали его анафеме, шельмовали и проклинали в манифестах, указах и обращениях. Свирепо и беспощадно преследуя и искореняя все, что относилось к Пугачеву, они под страхом «мучительнейшей смерти» запрещали даже упоминать подлинное имя вождя мятежных масс, заменив его стандартной и злобной формулой: «известный вор, злодей и самозванец». Даже к изображениям Пугачева не относились безразлично. Власти жгли его «рожу», «харю» на кострах и изображали Пугачева исчадием ада, которому грозит «геенна огненная и дьявол».
Для трудового люда Пугачев представал таким, каким изобразил его неизвестный художник-старовер, который в сентябре 1773 г. в Илецком городке написал его портрет поверх портрета Екатерины II. Глаза Пугачева, умные и выразительные, глядят с написанного старообрядцем портрета спокойно и задумчиво. Крестьяне, работные люди складывали о нем сказы, предания, пели песни и «рассказывали истории», «положенные на голос», для них он оставался «красным солнышком», «Емельяном-батюшкой», «радельным до мужиков», «богатырем», «атаманом», «добрым молодцем», и даже когда «погиб Емельянушка, то слава о нем не погибла». И в сознании последующих поколений Емельян Пугачев запечатлелся как выдающаяся личность, с именем которого связана история величайшей крестьянской войны в самодержавно-крепостнической России.
Крестьянские войны в России, длившиеся на протяжении двух столетий, сыграли выдающуюся роль в общественном развитии, сплочении народных масс на борьбу с феодальным, помещичьим гнетом, вековым произволом угнетателей. Они учили народ не смиряться, а активно отстаивать свои права, бороться за лучшую долю.
Самая мощная Крестьянская война в России 1773—1775 гг. имела большое историческое значение. Она наложила отпечаток не только на внутреннюю, но и на внешнюю политику самодержавия. Боязнь новой «пугачевщины» являлась одним из существенных стимулов, приведших к ликвидации крепостного права.
Историческое развитие России с середины XVIII в. характеризовалось двумя противоречивыми процессами: дальнейшим ростом феодальной эксплуатации и усилением крепостного права и одновременно началом разложения крепостнической системы под влиянием развития в стране капиталистического уклада. Возникали и росли предприятия капиталистического типа, основанные на вольнонаемном труде, принадлежавшие купцам и зажиточным крестьянам. Во второй половине XVIII в. всемерно развивается всероссийский рынок, увеличивается число ярмарок, местных торгов и базаров, лавок и магазинов. В товарно-денежные отношения все больше и больше втягивается и помещичье хозяйство, и хозяйство крестьян. Богатые, «первостатейные» крестьяне торгуют с целью обогащения, а большинство крестьян продает хлеб и другие сельскохозяйственные продукты не потому, что они у них в излишке, а чтобы приобрести деньги, необходимые для уплаты оброка, подушной подати, «для покупки соли и иного домашнего харча». Продав хлеб, крестьяне нередко голодали, причем так бывало не только при неурожаях, но и в урожайные годы.
Появление и развитие капиталистического уклада сопровождались усилением феодальной эксплуатации и обострением классовой борьбы. Развитие ремесел и крупного промышленного производства, рост городского населения создавали условия для развития сельского хозяйства, получившего непрерывно растущий внутренний рынок. Помещики стремятся, не изменяя структуры своего имения и сохраняя старые крепостнические устои, повысить доходность имений, ищут новые источники обогащения. Они торгуют хлебом и другими сельскохозяйственными продуктами, занимаются винокурением, строят сукноделательные заводы, пытаются выращивать новые культуры и т. д. Но основой производства оставался труд крепостных крестьян, и фактически все дворянское предпринимательство, даже самых передовых помещиков, сводилось лишь к усилению эксплуатации крестьян. Доходы с поместий либо росли очень медленно, либо оставались на прежнем уровне. А между тем потребности дворян непрерывно возрастали. Их не удовлетворяют уже стародедовские брага и мед, домотканые сукна и полотна, домашние соленья и пр. В обиход дворянства вошли «заморские» вина, пряности, ткани, парфюмерия. Дорого стоила жизнь в Петербурге или Москве, большие средства нужны были для поездок за границу, на балы и маскарады, на театры и хоры, на псовые охоты, недешево обходилась служба в гвардии. Деньги на все это брали с крестьян.
XVIII век являет мрачную картину чудовищного бесправия, произвола, нищеты, забитости, безудержной эксплуатации. Особенно трудно жилось помещичьим крестьянам, а они составляли большинство сельского населения России. Непрерывно росли барщина и оброк, в первую очередь денежный. Барская запашка поглощала все большее количество крестьянских земель, крестьянские наделы, особенно в черноземных уездах, сокращались. Подневольный труд длился три-четыре дня, а иногда барщина доходила до шести дней в неделю. Для работы на своем клочке земли у крестьянина оставались лишь ночи и праздничные дни. Некоторых крестьян, пока что небольшую часть, помещики перевели на «месячину». Они не имели ни своих наделов, ни рабочего скота, работали все время на барина и получали месячное содержание продуктами либо вовсе находились на «застольной пище» у господ. Немало крестьян помещики переводили в число дворовых и домашних слуг. Дворня жила в людской, находилась все время на глазах у своих бар и подвергалась всяческим надругательствам. Крестьяне теряют остатки своих прав. Специальные указы разрешали помещикам по своему усмотрению ссылать крестьян на поселение, на каторгу и запрещали крестьянам жаловаться на своих господ. Крестьяне превращались в «крещеную собственность». Их дарили, продавали и покупали, проигрывали в карты, меняли на породистых собак и курительные трубки. Крестьянки пополняли крепостные гаремы, кормили грудью щенят из барской псарни, услаждали господ, участвуя в крепостных хорах и театрах. Крестьян травили борзыми, истязали на конюшнях. Господа вмешивались в личную жизнь своих «людей», разрушали семьи, отделяли родителей от детей, жен от мужей, препятствовали бракам или заключали их насильно. Жестокость и самодурство помещиков не знали предела. Ф. Энгельс отмечает непрерывный рост крепостничества в России, «пока Екатерина не сделала этого угнетения полным и не завершила законодательства. Но это законодательство позволяло помещикам все более притеснять крестьян, так что гнет все более и более усиливался»3. Во второй половине XVIII в. крепостное право, по определению В.И. Ленина, «ничем не отличалось от рабства»4.
В деревнях происходит процесс расслоения крестьянства. Если у бедняков нередко хлеба до новины не хватало, на дворе стояла измученная лошаденка, бродили свинья и несколько кур, а у некоторых и того не было, то среди оброчных крестьян встречались «первостатейные», «прожиточные», «капиталистые», «которые между мужиками богачами почесться могут и богаче многих дворян». Большесемейные богатые крестьяне владели стадами крупного и мелкого рогатого скота, десятками лошадей, отарами овец и т. п. Они арендовали земли, нанимали работников, торговали, занимались промыслами, ростовщичеством, заводили даже свои предприятия, то есть становились на буржуазный путь развития. Но и их душило крепостное право, связывало им руки, сковывало их хозяйственную инициативу.
Вот почему в эпоху крепостничества «вся масса крестьян боролась со своими угнетателями, с классом помещиков...»5. В.И. Ленин подчеркивал наличие имущественного неравенства крестьянства в крепостной деревне. Крепостное право тяготело и над накопившим деньги крепостным бурмистром, желавшим пожить в свое удовольствие, и над хозяйственным мужиком, ненавидевшим барина за поборы, вмешательство и за то, что барин отрывал его от хозяйственной деятельности, и над обедневшим, закабаленным мужиком, и над не имевшим ни своего угла, ни своего куска хлеба забитым дворовым6.
Основное классовое расслоение в России шло по линии двух противостоящих и противоборствующих классов — феодалов-крепостников и крестьян. Борьба между этими двумя классами отражала основное противоречие в крепостной России. В.И. Ленин подчеркивал, что в те времена, когда царило крепостное право, врагом его являлось «все крестьянство как целое»7.
Кроме крепостных помещичьих крестьян в России XVIII в. имелись и другие категории крестьянства: монастырские, дворцовые, государственные, в том числе ясачные — трудовой люд нерусских народностей, плативший особый налог — ясак и выполнявший ряд повинностей.
Положение крестьян все время ухудшалось. Вместо старых, натуральных повинностей монастыри вводили различные денежные поборы, увеличивали денежный оброк, захватывали крестьянские пашни, сенокосы, леса, пустоши и т. п. Дворцовые крестьяне принадлежали царю, но они тоже были фактически крепостными и по уровню своего материального благополучия мало отличались от помещичьих крестьян. Государственные крестьяне зависели от одного «господина» — самого крепостнического государства. Среди них были формально свободные потомки так называемых черносошных крестьян, не знавших крепостного права, наиболее многочисленные на Севере, ясачные крестьяне (татары, мордва, чуваши, марийцы, удмурты и др.), а также однодворцы, потомки мелких служилых людей (стрельцов, пахотных солдат, пушкарей). Большая часть государственных крестьян несла различные повинности в пользу государства, платя сравнительно небольшую подать, и их хозяйственная инициатива была менее стеснена, чем помещичьих и монастырских крестьян, но многие государственные крестьяне были приписаны к казенным и частным заводам.
Работный люд второй половины XVIII в. не был пролетариатом. На крупных промышленных предприятиях России вольнонаемных работных людей, не принадлежавших никакому феодалу, насчитывалось очень мало. Но наемных было много. Все дело в том, что наемный по отношению к предпринимателю работный человек был крепостным по отношению к своему барину, отпускавшему его на оброк, хотя в официальных источниках той поры он и именовался вольнонаемным. Все больше работные люди отрываются от сельского хозяйства или ремесла, и заработная плата для многих из них становится источником существования. Приписанных к частным заводам государственных крестьян, ранее лишь часть времени работавших на предприятиях, начинают насильственно переводить на заводы. Растет число так называемых вотчинных, посессионных работных людей, купленных заводчиками у феодалов или отданных на заводы по особым указам, и т. д. Так пополнялись ряды мастеровых и работных людей, составлявших кадры квалифицированной рабочей силы. Этот процесс особенно характерен для Урала, являвшегося в XVIII в. центром металлургии России. В.И. Ленин подчеркивал, что «крепостное право служило основой высшего процветания Урала...»8.
Приписанные к заводам Урала крестьяне трудились от 60—70 до 110—160 дней в году, отрабатывая внесенную за них государству заводчиком подушную подать. Они отрабатывали за больных и за престарелых, администрация завода заставляла их брать хлеб в заводских лавках по высокой цене, отвечать за инструменты. Получали они нищенскую «плакатную плату». Рабочий день продолжался от 10 часов зимой до 14—15 часов летом, «от зари до зари».
Условия труда были очень тяжелыми: холодные, грязные, полутемные помещения, страшная жара в литейных и кузницах, сквозняки и угар. Цены на все непрерывно росли, а оплата труда десятки лет оставалась неизменной. Существовала целая система жестоких наказаний: батоги, кнуты, палки, плети, кандалы, тюрьмы, карцеры. Все это не могло не обострить на Урале, как и по всей стране, классовые противоречия между работным людом и владельцами предприятий. Но это еще не была борьба пролетариата с капиталистами: по своему положению работные люди мало, а то и вовсе ничем не отличались от крестьян, а предприниматель часто выступал как феодал, даже если и был выходцем из купечества.
Работные люди стремились к тому же, к чему стремились крестьяне, — к земле и воле. Они хотели избавиться от тяжелых заводских работ и вернуться в свое исходное, крестьянское состояние. Они чувствовали себя крестьянами, и для них характерна идеология крестьянства, ибо в эту эпоху «о выделении рабочего класса из общей массы крепостного, бесправного, «низшего», «черного» сословия не могло быть и речи»9. Но так как все время возрастало число работных людей, вынужденных порвать с землей, для которых заработная плата была единственным источником существования, то они стали требовать повышения расценок, улучшения условий труда, снижения норм и т. п., то есть выдвигать уже профессиональные требования.
В еще худшем положении были ясачные — трудовой люд нерусских народностей Поволжья, Приуралья и Зауралья. У мордовских, удмуртских, марийских, чувашских и татарских крестьян помещики, заводчики, монастыри отбирали земли и угодья, покосы и леса. Многие из них были приписаны к заводам, к Казанскому Адмиралтейству и трудились плечом к плечу со своими русскими собратьями. На нерусское население Поволжья и Приуралья падали различные повинности: строительная, подводная, постойная и др. Оно вынуждено было содержать чиновников, рубить и доставлять корабельный лес, платить подушную подать, поставлять рекрутов. Произвол властей, взяточничество, незаконные поборы, грабежи, надругательства ухудшали и без того тяжелое положение «ясачных инородцев». От светских властей не отставали и церковные. Православная церковь действовала энергично, притесняя «иноверных» и грабя «ново-крещенных». Духовенство бесчинствовало, уничтожая языческие святилища и кладбища, мусульманские мечети, вымогая и грабя, преследуя новокрещенных за недостаток «усердия» и отбирая последнее за церковные службы.
В Башкирии строились заводы, крепости, возникали новые помещичьи владения. В.И. Ленин писал: «...«колонизаторы» сводили корабельные леса и превращали «очищенные» от «диких» башкир поля в «пшеничные фабрики»»10. Царское правительство наложило свою тяжкую длань и на калмыков, оттесняя их с кочевий и подчиняя особой, специально выработанной системе управления. И если башкирские, татарские и прочие феодалы находили общий язык с русским дворянством, с царизмом, то трудовой ясачный люд пришел «в разорение и крайнюю гибель», в «крайнее изнеможение». Естественно, что ему оказалось по пути с русским трудовым народом, а не со своей единоверной, единоязычной социальной верхушкой.
Добралось царское правительство и до казачества. Донское и украинское, яицкое и волжское, терское и сибирское казачество, «витязи-мужики, странствующие рыцари русского черного народа»11, как назвал их А.И. Герцен, в большинстве своем являлись потомками беглых крестьян, уходивших на вольные, неосвоенные земли. Не каждый беглый, стремившийся на Тихий Дон или в Запорожскую Сечь, на Яик или Терек, достигал этих обетованных в его представлении земель, не каждый становился казаком. Для этого нужны были решительность, отвага, энергия, здоровье, сила и удача. Но когда беглый становился казаком, он, казалось, достигал своего идеала — вольный человек на вольной земле. Но проходило время, и он понимал, что жестоко ошибся. Из Петербурга на Дон и Яик, на Волгу и Терек надвигалось «регулярство» с его постоянной и трудной военной службой, ограничениями и притеснениями, постепенной ликвидацией старинных, добытых кровью и саблей, казачьих прав. Казацкая старшина теснила казацкую бедноту, подчиняла ее своей власти, ревниво оберегала свои привилегии, верой и правдой служила царизму, стремилась получить чины и дворянское звание и превратиться в феодалов, в казачье дворянство. Так по всей стране назревали условия для социального взрыва, для крестьянской войны.
Классовая борьба крестьян проявляется в убийстве помещиков и приказчиков, поджогах, нападениях на помещичьи усадьбы, действиях вооруженных отрядов беглых (крестьян, дворовых, солдат, рекрутов, бурлаков, работных людей), которые в официальных документах именуются отрядами «воровских людей», «разбойными партиями». С точки зрения царизма и дворянства, «ворами» и «разбойниками» были и Разин и Пугачев.
Вооруженные копьями и саблями, ружьями и пистолетами, нередко даже небольшими пушками, отряды беглых в несколько десятков человек действовали повсюду, но особенно активны они в Нижнем Поволжье — прославленном краю «понизовой вольницы». Отряды беглых были почти неуловимы, так как им во всем помогали крестьяне, снабжая пищей и одеждой, укрывая от преследователей, они же и пополняли их ряды. Горели «дворянские гнезда»; помещики и приказчики, а нередко и «первостатейные» крестьяне дрожали за свою жизнь. Помещиков охватили ужас и «крайнее уныние». Особенно опасными для помещиков оказались действия отрядов беглых, возглавляемых яицким казаком Романом Кармановым (1766—1767 гг.), посадским Иваном Колпиным (1768 г.) и Рощиным (1769—1775 гг.). Отряд Рощина впоследствии принял активное участие в восстании Пугачева. К пугачевцам примкнули и другие атаманы «понизовой вольницы»: Константин Дудкин (Кулага), Наум Филиппов, Иван Кирпишников, Дмитрий Посконнов (Легионный).
Действия беглых отражают ту форму классовой борьбы крестьян, когда они не могут и не умеют удержать имущество своего классового врага, изгнать его, «когда воюющий мстит врагу, не имея силы уничтожить, раздавить врага»12.
Наиболее опасной для феодалов формой классовой борьбы крестьян являлись восстания. Они охватили всю Европейскую часть России. С 1762 по 1772 г. произошло свыше 160 восстаний только помещичьих и государственных крестьян. В десятках сел вооруженные кольями и рогатинами, косами и топорами крестьяне «творили непослушания и противности». Нередко в руках крестьян оказывались и ружья. Далеко не всегда воинским командам удавалось быстро справиться с восставшими. Разгорались бои. Так, например, восставшие крестьяне в имениях Татищева и Хлопова в Тверском и Клинском уездах (1762 г.), возглавляемые Иваном Собакиным, разбили воинскую команду и захватили в плен 64 солдата. На подавление восстания пришлось бросить целый кирасирский полк. В 1765 г. вспыхнуло восстание крестьян в селе Ивановском Пензенского уезда — одно из наиболее выдающихся событий в истории классовой борьбы той поры. Руководители его Терников, Глотов и Громов создали военную и выборную организации, разделили войско на три отряда, хорошо вооружили его огнестрельным и холодным оружием, организовали охрану и подготовили село к обороне. Им помогали крестьяне соседних сел, укрывавшие имущество и скот восставших и всячески препятствовавшие войсковой команде, а также отряд беглых, состоявший из крестьян, солдат, дворовых и работных людей. Вынужденные после жестокого боя отступить, крестьяне сожгли церковь, свои дворы, барскую усадьбу и ушли в лес.
В 1771—1772 гг. волнение охватило пензенские вотчины Куракиных — села Архангельское и Борисоглебское. Восставшие куракинские крестьяне летом 1774 г. влились в отряды пугачевцев.
Восстания охватили села и деревни, принадлежавшие монастырям. Особенно сильными и длительными были восстания крестьян Саввин-Сторожевского (Звенигородский и Рузский уезды), Новоспасского (Шацкая провинция) и Далматовского (Урал)* монастырей. Крестьяне собирались на сходы, избирали выборных старост и челобитчиков, посылали челобитные, создавали и вооружали отряды, организовывали оборону, вели борьбу с «прожиточными» крестьянами, изменявшими «мирскому делу», связывались с соседями, получая и оказывая им помощь. Их руководители, грамотные, энергичные, стойкие (Михаил Мирзин, Петр Батицын, Кузьма Мерзляков), упорно и мужественно боролись. Позднее участники «дубинщины» Иван Лобов и Денис Жернаков в рядах пугачевцев осаждали Далматовский монастырь.
В 50-х — начале 70-х годов имело место более 60 восстаний монастырских крестьян, охвативших всю Россию от Подмосковья до Западной Сибири. Движение монастырских крестьян побудило правительство отнять их у монастырей и передать в ведение Коллегии экономии (1764 г.).
Усиливается классовая борьба работных людей. В 1752 г. восстали крестьяне Ромодановской волости, работавшие на железоделательных заводах Н. Демидова. Восстание перебросилось на мануфактуры Гончарова и Лугинина, на окрестные села, нашло отклик в Калуге, отразилось на деятельности отрядов беглых, с которыми восставшие установили связь. Восставшие использовали все способы борьбы: посылку ходоков, подачу челобитных, уход с работы, то есть стачку, и, наконец, вооруженное восстание. Они были упорны в своей борьбе, настойчивы и энергичны. Не случайно посланный в Ромодановскую волость воевода писал о работных людях: «Оные люди против крестьян со многим преимуществом к дракам весьма склонны».
Среди руководителей восставших работных людей выделяются Воробьев, Алфимов, Горелый, Моисеев, Соловьев. В 1761 г. начались волнения работных людей Липецкого, Козьминского и Боренского заводов под Воронежом, длившиеся пять лет. На севере вспыхнуло возглавляемое Климом Соболевым восстание работных людей, центром которого стал Кижский Погост (1769—1771 гг.). Но особенной остроты достигла классовая борьба в 60-х годах XVIII в. на металлургических заводах Прикамья, Урала и Западной Сибири. Волнения охватили Ижевский и Воткинский заводы, Барневскую слободу и Масленский острог, Нижне-Тагильский, Невьянский, Авзяно-Петровский, Вознесенский, Полевский, Сылвенский, Сысертский, Северский, Гороблагодатский, Алапаевский, Юговский и другие заводы. Восставшие работные люди создавали свое выборное управление — «мирские избы», собирали сходы, сносились с соседями, выносили «мирские приговоры», посылали ходоков с челобитными, бросали работу, ломали инструменты, оказывали вооруженное сопротивление. Среди работных людей Урала были такие выдающиеся руководители, как Панфил Степанов, Андрей Катков и будущий пугачевский полковник Карп Карасев.
Крестьяне и работные люди по-своему, как умели и как могли, боролись с крепостничеством. Вместе с русским трудовым людом против крепостнического гнета, сочетавшегося с национальным угнетением, боролись чуваши, татары, удмурты, мордва, башкиры.
«Шатость» охватила и казачьи городки на Дону и Яике. Яицкое казачество раскололось на два враждебных лагеря. За спиной «послушной стороны» (старшины) стояло правительство. Рядовое казачество составляло «войсковую», «непослушную сторону». Казачество страдало от тяжелой службы, от притеснений и грабежа со стороны старшин. Волнения на Яике начались в 1762 г. Они то затихали, то вновь усиливались. Правительство «тянуло руку» старшины, посылало на Яик комиссию за комиссией, угрожало, расправлялось с «непослушными». В 1772 г. в Яицком городке вспыхнуло восстание. Казаки убили атамана Тамбовцева и генерала Траубенберга. В восстании активное участие приняли казаки Андрей Витошнов, Максим Шигаев, Афанасий Перфильев — будущие пугачевцы. «Войсковая партия» потерпела поражение. Казаков ждала суровая расправа. Но казачество не смирилось. Немало казаков «войсковой стороны» продолжали оставаться «непослушными» и только ждали случая, чтобы взяться за оружие.
Нарастали грозные события. Екатерина II, почувствовав «грядущую беду», понимала, что «бунт всех крепостных воспоследует»13.
Примечания
*. Восстание крестьян Далматовского монастыря получило название «дубинщина» (по основному оружию повстанцев — дубинам).
1. В.И. Ленин. ПСС, т. 1, стр. 153.
2. В.И. Ленин. ПСС, т. 38, стр. 326.
3. К. Маркс и Ф. Энгельс. Собр. соч., т. 20, стр. 645.
4. В.И. Ленин. ПСС, т. 39, стр. 70.
5. В.И. Ленин. ПСС, т. 7, стр. 194.
6. См. В.И. Ленин. ПСС, т. 1, стр. 306.
7. В.И. Ленин. ПСС, т. 6, стр. 311.
8. В.И. Ленин. ПСС, т. 3, стр. 485.
9. В.И. Ленин. ПСС, т. 25, стр. 93.
10. В.И. Ленин. ПСС, т. 3, стр. 253.
11. А.И. Герцен. Соч., т. XII. М., 1957, стр. 110.
12. В.И. Ленин. ПСС, т. 13, стр. 319.
13. «Сборник Русского исторического общества», т. X. СПб., 1872, стр. 381; «Осмнадцатый век», кн. III. СПб., 1869, стр. 390.
| К оглавлению | Следующая страница |