В представлении дворянских и буржуазных историков, за редчайшим исключением, восстание под предводительством Пугачева рассматривалось как бессмысленный и беспощадный мятеж, пронесшийся по Поволжью и Уралу, унесший множество жизней, уничтоживший материальные ценности и дорого обошедшийся самому крестьянству, которое за свое «буйство» заплатило большой кровью. Правительство и дворянство не простили восставшим, что они посмели встать под знамена «набеглого царя». «После дикой и страшной оргии началось столь же страшное похмелье». Так характеризовали Крестьянскую войну 1773—1775 гг. писавшие о ней дворянские и буржуазные историки, публицисты и писатели Н. Дубровин и Д. Анучин, П. Струве и С. Булгаков, Е. Салиас и Г. Данилевский. Такая оценка восстания Пугачева обусловливалась классовой позицией историков, их социальными симпатиями и антипатиями, их ненавистью к восставшему крестьянству и страхом перед ним.
Советские историки объективно и всесторонне осветили бурные и трагические события тех далеких лет, рассказали об историческом значении Крестьянской войны 1773—1775 гг.
Непосредственным следствием Крестьянской войны 1773—1775 гг. была дворянская реакция. Репрессии по отношению ко многим тысячам повстанцев, деятельность Секретной комиссии, ликвидация волжского казачества, реакционные преобразования яицкого казачества, губернская реформа, жалованная грамота дворянству — все это характеризует политическую обстановку в стране после восстания Пугачева. Правительство прибегало не только к репрессиям, так как только этими мерами нельзя было восстановить «порядок» в стране. Имели место и некоторые изменения в области правительственной политики. Так, Крестьянская война 1773—1775 гг. побудила правительство предпринимать некоторые шаги по пути форсирования определенных сторон своей экономической политики. Оно идет навстречу зажиточным, «капиталистым», «первостатейным» крестьянам и помогает им «выбиться в люди», издав манифест от 17 марта 1775 г. и указ от 22 ноября 1779 г. об отмене монополий и о разрешении всем и каждому свободно заниматься промыслами, ремеслом и торговлей. Правительство обращалось ко всем беглым, предлагая возвратиться и обещая прощение. К такого же рода законодательным актам относится указ 1784 г. о поощрении развития промышленности, городовое положение 1785 г., разрешавшее «уездным обывателям», то есть главным образом крестьянам, торговлю своими изделиями в городах.
Эти законодательные меры стимулировали развитие крестьянской промышленности, кустарных промыслов, отходничество, торговлю, что, несомненно, влияло на развитие производительных сил. Так правительство стремилось одновременно и создать в лице «капиталистых», «первостатейных», «прожиточных» крестьян опору себе и помещику в деревне, пополнить свою казну и повысить доходность дворянских поместий. В то же время положение помещичьих крепостных крестьян оставалось беспросветно тягостным, в нем ничего не изменилось. Режим «самовластия и неограниченной суровости» был несколько ослаблен лишь в отношении дворцовых, государственных и экономических крестьян, а также близких к ним однодворцев. Чтобы как-то удовлетворить потребности государственных крестьян в земле по закону 1778 г., была прекращена продажа свободных государственных земель. В течение 1783 г. были изданы два указа о наделении государственных крестьян и однодворцев минимумом земли.
Опасаясь новых выступлений различных категорий работных людей, правительство пошло на некоторые уступки и им. Манифестом от 31 марта 1775 г. правительство стало выдавать ссуды («вспоможения») жителям районов, охваченных восстанием, для восстановления «недвижимых имений» и дворов, в том числе мастеровым и работным людям Урала. Они стали получать плату за работу в праздники, хлеб по определенной норме и цене, рекрутчина заменилась взносом деньгами. Манифест 21 мая 1779 г. определил обязанности приписных, повысил оплату их труда.
Правительство и дворянство панически боялись повторения выступления крестьян. Осенью 1775 г. Екатерина II писала генерал-прокурору А.А. Вяземскому, что жестокость по отношению к крестьянам может вызвать «бунт всех крепостных деревень», положение «помещичьих крестьян таково критическое, что окромя тишиной и человеколюбивыми учреждениями ничем избегнуть невозможно... прошу быть весьма осторожну... дабы не ускорить... грозящую беду... если мы не согласимся на уменьшение жесткости... то против нашей воли сами оную (волю. — В.М.) возьмут рано или поздно».
Екатерина II — «философ на троне» и в то же время «казанская помещица» — «исторгала» эти признания, так как была основательно напугана. Размах народного возмущения, гиканье казацкой лавы, гром пугачевских пушек, огонь пожарищ дворянских усадеб, колокольный звон церквей, приветствующих «набеглого царя», сделали свое дело. Опасение о возможности новой грозной «пугачевщины» постоянно висело Дамокловым мечом над русским дворянством.
Историческое значение Крестьянской войны под предводительством Пугачева заключалось в том, что классовая борьба, и особенно такой взрыв ее, как восстание Пугачева, накапливала у крестьян «горы ненависти, злобы и отчаянной решимости». Она «научила его (крестьянина. — В.М.) ненавидеть барина и чиновника»1, научила бороться за «землю и волю», вспоминать о Разине и Пугачеве, мечтать о том времени, когда с оружием в руках можно начать «черный передел». Как ни старались «верхи» террором, преобразованиями государственного аппарата и армии заставить «низы» смириться, они не смирились. Крестьяне не забывали и не могли забыть, как некогда «гуляли» по Дону и Волге мятежные атаманы со своей «вольницей», как горели барские усадьбы, как добывалась трудовым людом воля и «казацкая жизнь».
В этом отношении огромную роль сыграло устное народное творчество, пугачевский фольклор. В песнях, сказаниях и преданиях о Пугачеве и возглавляемом им восстании русские крестьяне, работные люди и казаки, трудовой люд нерусских народностей сохранил память о Крестьянской войне, когда народ устремился «на слом» крепостнической системы. Восстание Пугачева настолько запечатлелось в умах, что долгое время счет годам на Урале и в Поволжье вели от того года, когда «подымался Пугач». Только в устном творчестве яицких казаков Пугачев — царь, подлинный «Третий император». В фольклоре крестьян и работных людей Прикамья, Урала, Поволжья, русских и нерусских, Пугачев — близкий народу свой человек, ничем особенно не отличающийся от простого крестьянина или казака. Он «просто Пугачев», «казак Амельянушка», который «бьется за нужду народную». Он воюет с барами, дворянами-супротивниками, а народу несет свободу и льготы, выслушивает жалобы простых людей и одаривает их. Поэтому, когда погиб «Емельянушка», «сама земля застонала», реки под землю ушли.
Оценка пугачевского восстания в устном народном творчестве одинакова независимо от того, на каком языке пелись о нем песни или рассказывались сказы. А.М. Горький подчеркивал, что «от глубокой древности фольклор неотступно и своеобразно сопутствует истории» и «подлинную историю трудового народа нельзя знать, не зная устного народного творчества».
Воспоминания о том времени, когда народ поднялся на войну с дворянами и правительством, ничто искоренить не могло, и память о Пугачеве — вожде мятежного крестьянства вселяла народу веру в свои силы.
Классовая борьба крестьянства, в частности, и в первую очередь крестьянские войны имели огромное значение в развитии общественно-политической мысли в России. «Идейное движение... свидетельствует о том, что глубоко внизу происходит брожение, — писал К. Маркс. — Умы всегда связаны невидимыми нитями с телом народа...»2
Многие декабристы усматривали в Пугачеве «великую историческую личность», «русского Спартака», человека из народа и для народа, который «стоял за свободу» (А.В. Поджио), вождя народного движения, очень опасного для правительства (В.Ф. Раевский), руководителя восставшего народа — народа, лишенного собственности и гражданских прав (П.Г. Каховский).
Революционные демократы А.И. Герцен, В.Г. Белинский, Н.Г. Чернышевский, Н.А. Добролюбов, Н.П. Огарев выражали свое положительное отношение к восстанию Пугачева. Идеологи крестьянской революции — революционные демократы, которых не могли испугать «ни грязь, ни пьяные мужики с дубьем, ни резня» (Н.Г. Чернышевский), с глубоким интересом и сочувствием относились к Крестьянской войне, возглавленной Пугачевым.
В России времен декабристов и революционных демократов объективных работ, посвященных истории восстания Пугачева, быть не могло, так как само упоминание его имени строжайше запрещалось.
В XIX веке, особенно в предреформенный период, по словам Н.Г. Чернышевского, «литература... сосредоточивает почти всю умственную жизнь народа»3. Естественно, что пугачевское восстание привлекло внимание выдающихся русских писателей. О нем писал в своем «Вадиме» М.Ю. Лермонтов, Т.Г. Шевченко в «Москалевой кринице» и в повести «Близнецы», писатель-демократ Д.Н. Мамин-Сибиряк, создавший свое яркое произведение «Охонины брови». В нем Мамин-Сибиряк, «писатель воистину русский» (М. Горький), в произведениях которого «рельефно выступает особый быт Урала, близкий к дореформенному, с бесправием, темнотой и приниженностью привязанного к заводам населения»4, реалистически, правдиво и ярко рисует пугачевское восстание на Урале. В.Г. Короленко, этот действительно «прогрессивный писатель»5, писатель-гражданин, писатель-демократ, собирал пугачевский фольклор и писал своего «Набеглого царя» и «Пугачевскую легенду на Урале».
В течение длительного времени, вплоть до того, как идеи марксизма проникли и завоевали умы лучших и передовых людей России, место общественного деятеля нашей страны, ученого, писателя, художника, публициста в развитии общественно-политической мысли, его мировоззрение и творческая деятельность определялись отношением к крестьянству, к классовой борьбе крестьянства, к восстанию Пугачева. В.И. Ленин указывал: «Нельзя забывать, что в ту пору, когда писали просветители XVIII века... все общественные вопросы сводились к борьбе с крепостным правом и его остатками»6. Эта борьба с крепостничеством и царизмом в той или иной форме находила отражение в различных проявлениях общественно-политической мысли.
К. Маркс, Ф. Энгельс и В.И. Ленин создали и развили теорию о роли классовой борьбы крестьянства во всемирной истории, в том числе и в истории России, посвятив ей специальные работы и отдельные разделы работ.
Какой характер носила классовая борьба крестьян в феодальной России?
«Вся прошлая жизнь крестьянства, — писал В.И. Ленин, — научила его ненавидеть барина и чиновника, но не научила и не могла научить, где искать ответа на все эти вопросы»7. Крестьяне пытались найти его в восстаниях. Но что это были за восстания? В эпоху крепостничества крестьяне в России были не способны «ни на что, кроме раздробленных, единичных восстаний, скорее даже «бунтов», не освещенных никаким политическим сознанием...»8.
Нельзя думать, что крестьянство совершенно не представляло себе цели своих выступлений и не пыталось в отдельных случаях преодолеть присущую крестьянскому движению локальность. В.И. Ленин указывал, что ««стихийный элемент» представляет из себя, в сущности, не что иное, как зачаточную форму сознательности», что даже «примитивные бунты выражали уже собой некоторое пробуждение сознательности...»9. Особенно характерно это явление для Крестьянской войны под предводительством Пугачева. Но в единоборстве с феодалами в эпоху феодализма конечная победа остается не за крестьянами. «Крестьяне не могли объединиться, крестьяне были тогда совсем задавлены темнотой, у крестьян не было помощников и братьев среди городских рабочих, но крестьяне все же боролись, как умели и как могли»10.
Говоря о том общественном строе, который смутно представлялся крестьянству и к которому оно стремилось, В.И. Ленин подчеркивает, что крестьянство «относилось очень бессознательно, патриархально, по-юродивому, к тому, каково должно быть это общежитие, какой борьбой надо завоевать себе свободу, какие руководители могут быть у него в этой борьбе...»11. Отсюда и вера в «хорошего царя», столь характерная для крестьян в России.
В.И. Ленин считал крестьянскую войну войной гражданской. «Эти гражданские войны проходят через всю историю существования классового общества... Вы все знаете примеры подобных многократных восстаний крестьян против помещиков-крепостников и в России»12.
В.И. Ленин останавливал свое внимание на Разине и Пугачеве. В статье «О чем думают наши министры?», написанной для газеты «Рабочее дело» еще в 1895 г., но вышедшей из печати только в 1924 г., он сообщал о совершенно доверительном письме министра внутренних дел Дурново обер-прокурору святейшего синода Победоносцеву от 18 марта 1895 г. по поводу воскресных школ. У преподавателя одной из воскресных школ при обыске было отобрано письмо. «В письме говорится о программе исторических чтений, об идее закрепощения и раскрепощения сословий, упоминается о бунте Разина и Пугачева.
Должно быть, эти последние имена и напугали так доброго министра: ему сейчас же померещились, вероятно, вилы»13.
Для русского дворянства восстание Пугачева оказалось подлинным пугалом, а память о нем была еще свежа в царствование и Николая I и Александра II.
Выступая в 1842 г. на заседании Государственного совета, Николай I говорил: «Пугачевский бунт показал, до чего может дойти буйство черни». Ему вторил поборник «исторического православия» реакционный историк М. Погодин, в годы Крымской войны заявивший: «Мирабо для нас не страшен, но для нас страшен Емелька Пугачев».
И не только поражение в Крымской войне, не только развитие в стране капиталистических отношений, но и «призрак пугачевщины», который «вечно стоял в глазах нашего дворянства и, как грозное momento mori, напоминал о необходимости покончить с крепостным правом в интересах помещиков», побудил Александра II заявить о необходимости освободить крестьян «сверху» для того, чтобы они не начали свое освобождение «снизу».
Говоря об огромном значении классовой борьбы, В.И. Ленин подчеркивал: «Мы всегда учили и учим, что классовая борьба, борьба эксплуатируемой части народа против эксплуататорской лежит в основе политических преобразований и в конечном счете решает судьбу всех таких преобразований»14.
Чем объяснить поражение восставших в ходе Крестьянской войны 1773—1775 гг.? Стихийность движения, которую так до конца и не могло преодолеть восставшее крестьянство, его неорганизованность, хотя восставшие пытались преодолеть и ее, локальность движения, плохое вооружение, отсутствие воинской выучки и опыта, опыта управления, скудость денежных средств — все это не могло не сказаться на Крестьянской войне. Но при анализе причин ее поражения следует учесть не только слабые стороны восставших, но и силу лагеря крепостников.
В.И. Ленин подчеркивал: «Начиная с средневековой «крестьянской войны» в Германии... мы видим бесчисленные примеры тому, как более организованное, более сознательное, лучше вооруженное меньшинство навязывало свою волю большинству, побеждало его»15.
Восстание Пугачева было последней в истории России крестьянской войной. Причины этого следует искать прежде всего в укреплении самодержавно-полицейского аппарата, «освоении» царизмом полунезависимых от него земель, в насаждении повсюду чиновников, бюрократического аппарата, гарнизонов, полиции, суда и пр., что исключало возможность накапливания сил повстанцев, сосредоточения их в районах, где был слаб контроль со стороны государственной машины крепостников. Но имел место еще один чрезвычайно важный фактор, объясняющий причину того, почему восстание Пугачева было последней крестьянской войной в России.
Все крестьянские войны начинали казаки.
В лице казаков — яицких, волжских, терских, оренбургских и особенно донских — крестьянство получало как бы свою народную гвардию. Но после разгрома восстания Пугачева казачество стало утрачивать свое значение детонатора социального взрыва — крестьянской войны.
Казачество подверглось страшному разгрому. Запорожское и волжское казачества ликвидировали, на яицкое казачество, переименованное в уральское, обрушились беспощадные репрессии, искоренившие в казачестве все мятежное. Царское правительство через казачью старшину, офицерство, получавшее дворянское звание, стало прибирать казаков к рукам, превращая казачество в привилегированное военное сословие, верой и правдой служившее самодержавию и несшее полицейскую службу. Казаков из застрельщиков крестьянских войн превращали в царских опричников.
Говоря о крестьянах, К. Маркс отмечает, что «они не могут представлять себя, их должны представлять другие»16.
В.И. Ленин писал: «...организованность, политическую сознательность выступлений, их централизацию (необходимую для победы), все это в состоянии дать распыленным миллионам сельских мелких хозяев только руководство ими либо со стороны буржуазии, либо со стороны пролетариата»17.
Но слабая, малочисленная буржуазия в России была неспособна повести крестьян на штурм крепостничества, да и не хотела этого, опасаясь восставшего крестьянина не меньше, чем боялся его помещик.
В.И. Ленин указывал на то, что, стремясь ликвидировать крепостничество и установить новый общественный строй, крестьянство совершенно не представляло себе, «какие руководители могут быть у него в этой борьбе...»18. Этим руководителем у крестьян в условиях России могли быть только городские рабочие. В.И. Ленин подчеркивал, что в крепостной России «у крестьян не было помощников и братьев среди городских рабочих»19: пролетариат в России еще не сложился, а именно он, только он один, мог привести крестьянство к победе и над остатками феодализма, и над капитализмом.
Руководимые бессмертными идеями марксизма-ленинизма, ведомые В.И. Лениным, рабочие и крестьяне России, победив в дни Октября 1917 г., отдали должное своим далеким предшественникам — мятежным крестьянам и их вождям — Степану Разину и Емельяну Пугачеву. Среди полков прославленной дивизии Чапаева был первый имени Емельяна Пугачева полк, впоследствии развернутый в Пугачевскую бригаду.
Действовавшая на петроградском фронте в годы гражданской войны башкирская кавалерийская дивизия издавала свою газету «Салават».
Город Николаевск, бывшая Мечетная слобода пугачевских времен, был переименован в город Пугачев. Именем Пугачева названы бывшая Полевая улица в Калининском районе Ленинграда и бывшая улица Галкина и Савинский переулок в Москве. Имя сподвижника Пугачева Салавата Юлаева носит молодой, основанный в 1948 г. город Башкирской АССР, город строителей и нефтяников — Салават. В центре города, в парке, высится памятник национальному герою башкирского народа. В музеях Москвы и Ленинграда, а также в некоторых краевых музеях бережно хранятся реликвии, связанные с восстанием Пугачева, и открыты специальные отделы, экспозиции, стенды, выставки. Пугачевское восстание нашло свое отражение в художественной литературе, о нем рассказывается со сцены, экрана, средствами изобразительного искусства, музыки.
Советская общественность в январе 1925 г. широко отметила траурную годовщину 150-летия гибели Емельяна Ивановича Пугачева. К этой дате были изданы специальные работы, публикации и исследования, а также ряд общих и популярных статей в журнале «Красная нива». 27 января 1925 г. в «Правде» была помещена статья М.Н. Покровского «К полуторастолетию смерти Емельяна Ивановича Пугачева».
В годы Великой Отечественной войны имя Емельяна Пугачева носил партизанский отряд. Капитан Советской Армии А.Г. Емельянов бежал из фашистского плена и на территории Чехословакии создал партизанский отряд из чехов, русских, словаков, украинцев и поляков, назвав его именем вождя мятежного крестьянства. Партизаны звали своего командира «Алеша Пугачев». Емельянов погиб в июле 1944 г., но отряд «пугачевцев» продолжал борьбу с гитлеровцами. В Пражском музее антифашистских борцов хранится боевое знамя партизанского отряда имени Емельяна Пугачева. В городе Гуменне высится обелиск с надписью: «Капитан Алексей Гаврилович Емельянов (1910—1944 гг.). Командир и организатор партизанского отряда имени Пугачева. Спи сладко в земле чужой!»
В 1952 г. башкирский народ торжественно отметил 200-летие со дня рождения своего национального героя Салавата Юлаева. В период Великой Отечественной войны имя Салавата носили танк, самолет и бронепоезд, построенные на средства, добровольно внесенные трудящимися Башкирии. В газетах Башкирской краснознаменной ордена Ленина кавалерийской дивизии печатались боевые песни, созданные Салаватом Юлаевым.
Район, где родился Салават Юлаев (деревня Текеево бывшей Шайтан-Кудейской волости), носит его имя. Его именем названы колхозы Советской Башкирии, улицы, парки, театры. Выпущены были почтовые марки с изображением Салавата Юлаева.
Восстание Пугачева нашло яркое отражение в советской художественной литературе. «Пугачев» Сергея Есенина и «Вьюга» Н. Асеева, «Золотой клюв» Анны Караваевой, «Пугачевщина» Сергея Ауслендера явились свидетелем того интереса к «набеглому царю» — Пугачеву и возглавленной им Крестьянской войне, который проявили в 20-х годах советские писатели. В 30-е — 50-е годы обогатили советскую литературу произведениями М. Зуева-Ордынца «Хлопушин поиск», Евгения Федорова «Челяба» и «Каменный пояс», Ольги Форш «Казанская помещица», Степана Злобина «Салават Юлаев», широким историческим повествованием Вячеслава Шишкова «Емельян Пугачев». Крестьянскую войну 1773—1775 гг. и ее предводителя Пугачева запечатлели на своих полотнах М.И. Авилов («Рабочие привозят Емельяну Пугачеву пушки», «Помощь уральцев Пугачеву»), С.В. Герасимов («Восстание Пугачева»), П.П. Соколов-Скаля («Емельян Иванович Пугачев»); отразили на экране Н. Зархи и Ю. Тарич («Пугачевщина»), Ольга Форш и П. Петров-Бытов («Емельян Пугачев»); поставил на сцене театра К. Тренев («Пугачевщина»); положил на музыку М. Коваль («Емельян Пугачев»).
200-ю годовщину Крестьянской войны 1773—1775 гг. советская общественность отмечает научными сессиями, проводимыми в Москве и Ленинграде, Оренбурге и Казани, Уфе и Уральске и других городах. Ленинградский университет выпустил трехтомное исследование «Крестьянская война в России в 1773—1775 гг. Восстание Пугачева». Вышли в свет специальные исследования А.И. Андрущенко, И.Г. Рознера, Р.В. Овчинникова и других, посвященные восстанию Пугачева. В пятом томе «Сборника материалов по истории СССР», в журнале «Вопросы истории» опубликованы документы Крестьянской войны.
Почтовые марки с изображением Пугачева, новые театральные представления, книжные выставки, специальные занятия на исторических факультетах университетов — все это говорит о глубоком уважении и внимании советских людей к памяти героев Крестьянской войны под предводительством Пугачева.
Примечания
1. В.И. Ленин. ПСС, т. 17, стр. 210—211.
2. К. Маркс и Ф. Энгельс. Избранные письма. М., 1947, стр. 256.
3. Н.Г. Чернышевский. Избр. соч., т. IV. М.—Л., 1930, стр. 343.
4. В.И. Ленин. ПСС, т. 3, стр. 488.
5. См. В.И. Ленин. ПСС, т. 15, стр. 132.
6. В.И. Ленин. ПСС, т. 2, стр. 520.
7. В.И. Ленин. ПСС, т. 17, стр. 211.
8. В.И. Ленин. ПСС, т. 20, стр. 174.
9. В.И. Ленин. ПСС, т. 6, стр. 29—30.
10. В.И. Ленин. ПСС, т. 7, стр. 194.
11. В.И. Ленин. ПСС, т. 17, стр. 211.
12. В.И. Ленин. ПСС, т. 39, стр. 77.
13. В.И. Ленин. ПСС, т. 2, стр. 79.
14. В.И. Ленин. ПСС, т. 9, стр. 333—334.
15. В.И. Ленин. ПСС, т. 34, стр. 40.
16. К. Маркс и Ф. Энгельс. Собр. соч., т. 8, стр. 208.
17. В.И. Ленин. ПСС, т. 34, стр. 41.
18. В.И. Ленин. ПСС, т. 17, стр. 211.
19. В.И. Ленин, ПСС, т. 7, стр. 194.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |