Глава X. Осада города

Заняв луга и горы и т. д. Эпиграф взят из эпической поэмы М.М. Хераскова «Россияда» (песнь XI), повествующей о взятии Казани войсками Ивана IV.

Ср. эпиграф с точным текстом Хераскова:

«Меж тем Российский царь, заняв луга и горы,
С вершины, как орел, бросал ко граду взоры,
За станом повелел сооружить раскат,
И в нем перуны скрыв, в нощи привезть под град».

Современный Пушкину читатель, знавший сочинения Хераскова, конечно, помнил, что в первой строке эпиграфа автор «Капитанской дочки» пропустил слова «Меж тем Российский царь». Таким образом, контекст, появляющийся в сознании читателя, намекал на «царственный» облик Пугачева, о чем свидетельствовал также эпиграф к шестой главе (см. с. 114). Перун — главное божество древних славян, бог грома и молнии; здесь: молния.

Увидели мы толпу колодников с бритыми головами, с лицами, обезображенными щипцами палача. О наказаниях см. комментарий к главе II.

Между тем собрались и прочие приглашенные и т. д. Ср. с описанием военного совета в «Истории Пугачева»: «Рейнсдорп собрал опять совет из военных и гражданских своих чиновников и требовал от них письменного мнения: выступить ли еще противу злодея, или под защитой городских укреплений ожидать прибытия новых войск? На сем совете действительный статский советник Старов-Милюков один объявил мнение, достойное военного человека: итти противу бунтовщиков. Прочие боялись новою реудачею привести жителей в опасное уныние и только думали защищаться. С последним мнением согласился и Рейнсдорп» (Пушкин, т. 9, с. 24).

Устоять противу правильного оружия, то есть против регулярных воинских частей.

Все чиновники говорили о ненадежности войск. Во время движения Пугачева имелись многочисленные случаи перехода солдат правительственной армии на сторону восставших.

О неверности удачи, то есть о переменчивости счастья.

Оренбургская Осада. Отряды повстанцев окружили город в начале октября 1773 года. К новому году запасы в городе истощились. В «Истории Пугачева» Пушкин писал: «Положение Оренбурга становилось ужасным. У жителей отобрали муку и крупу и стали им производить ежедневную раздачу. Лошадей давно уже кормили хворостом. Большая часть их пала и употреблена была в пищу. Голод увеличился. Куль муки продавался (и то самым тайным образом) за двадцать пять рублей. По предложению Рычкова (академика, находившегося в то время в Оренбурге) стали жарить бычачьи и лошадиные кожи и, мелко изрубив, мешать в хлебы. Произошли болезни. Ропот становился громче. Опасались мятежа». Осада Оренбурга продолжалась шесть месяцев, и лишь в конце марта 1774 года правительственные войска вызволили город из бедственного положения.

Жители привыкли к ядрам, залетавшим на их дворы. 11 апреля 1833 года Пушкин записал со слов баснописца И.А. Крылова: «Отец Крылова (капитан) был при Симанове в Яицк<ом> гор<одке>. — Его твердость и благоразумие имели большое влияние на тамошние дела... <...> Ив<ан> Андр<еевич> находился тогда с матерью в Оренб<урге>. На их двор упало несколько ядер, он помнит голод и то, что за куль муки заплачено было его матерью (и то тихонько) 25 р.!» (Пушкин, т. 9, с. 492).

Наездничество — здесь: одиночные или групповые вылазки, которые предпринимали защитники Оренбурга, выезжая за пределы крепости для нанесения ударов по осаждавшим город отрядам Пугачева.

Лизавета Харлова. Речь идет о судьбе жены коменданта Нижне-Озерной крепости майора Харлова, описанной Пушкиным в «Истории Пугачева»: «Молодая Харлова имела несчастие привязать к себе самозванца. Он держал ее в своем лагере под Оренбургом. Она одна имела право во всякое время входить в его кибитку; по ее просьбе прислал он в Озерную приказ — похоронить тела им повешенных при взятии крепости. Она встревожила подозрения ревнивых злодеев, и Пугачев, уступив их требованию, предал им свою наложницу. Харлова и семилетний брат ее были расстреляны» (Пушкин, т. 9, с. 27—28).

Вряд ли можно полагать, что Пушкин в своей исторической повести намеренно пропускал факты, отрицательно характеризующие Пугачева; такая односторонность, на наш взгляд, была чужда автору «Капитанской дочки». Пушкин все время ориентируется на то, что читатель знает его «Историю Пугачева», которая была издана за два года до появления в печати «Капитанской дочки», и это освобождает его от необходимости подробно пересказывать события, которые известны читателю и могли бы задерживать быстрый ход повествования.