Получив известие об отъезде Пугачева в Яицкий городок, генерал-поручик Рейнсдорп пытался еще раз перейти в наступление и атаковать Берлинскую слободу. В случае успеха он надеялся захватить там запасы и хотя на некоторое время обеспечить себя продовольствием. Собрав 1700 человек пехоты, 400 казаков с 23 орудиями, Рейнсдорп разделил их на три отряда и поручил общее командование генерал-майору Валленштерну. Войска должны были выйти из города в пять часов утра 13 января и стремительно ударить на неприятеля.
К назначенному часу пехота была готова, но казаки, несмотря на неоднократные требования Валленштерна, присоединились к отряду только на половине пути. Глубокий, по колено, снег и истощенные лошади замедляли движение и дали возможность мятежникам собраться и приготовиться к бою.
Когда Валленштерн стал выходить на дорогу в Берду, то мятежники, скрывавшиеся в лощинах, окружили его почти со всех сторон. Притянув к себе отряды бригадира Корфа и секунд-майора Наумова, генерал-майор Валленштерн хотя и открыл огонь из своих орудий, но после нескольких выстрелов, видя многочисленность неприятеля, принужден был начать отступление. Пугачевцы наседали на отряд с такой энергией и настойчивостью, что Валленштерн потерял 8 орудий, 281 человека убитыми и 123 ранеными1.
Неудача эта, совершившаяся на глазах жителей, следивших с городского вала за действиями войск, произвела на них тяжелое впечатление, и генерал-поручик Рейнсдорп доносил, что без посторонней помощи не только вылазки против него, злодея, сделать уже не в состоянии, но и получить сведение, что делается в Берде, почти невозможно2. Гарнизон был до такой степени истощен и деморализован, что посылаемые для разъездов казаки, не надеясь на своих лошадей, ограничивались выездом за ворота и не решались отдалиться от стен крепости. Чтобы получить сведения о неприятеле, добыть «языка», генерал Рейнсдорп принужден был, по совету коллежского советника Тимашева, расставить вокруг города 27 капканов, «в том намерении, — пишет Рычков3, — чтоб, выехав за город, яицким казакам заманить злодеев на сие место, и когда оным инструментом под кем из них уязвлена и подшибена будет лошадь, чтобы, наскакав, подхватить его было удобнее». Выдумка эта не привела к желаемым результатам; мятежники растаскали все капканы и, осыпав оренбургского губернатора насмешками, обещали заморить голодом. Они хорошо знали, что в Оренбурге давно уже приказано было выдавать половинную дачу провианта и что число больных в городе, в особенности цингой, стало умножаться. Цены на все продукты быстро возвысились; пуд муки продавали от 10 до 15 руб., а фунт печеного хлеба доходил до 30 коп.
В таких затруднительных обстоятельствах оренбургский губернатор вновь просил генерала Деколонга доставить провиант и обещал весьма хорошую плату подводчикам. Хотя по состоянию запасов в крепостях Орской дистанции можно было отделить 7980 четвертей муки, 248 четвертей круп, но генерал Деколонг не находил никакой возможности доставить их в Оренбург. Чтобы поднять такое количество, необходимо было 886 подвод; для запряжки можно было набрать казачьих лошадей, но саней и хомутов достать было негде. «Сверх того, — доносил Деколонг4, — ежели крепостных казаков и жителей употребить под извоз того провианта, то уже крепости останутся совершенно обнаженными, так что разъездов производить и курьеров препровождать будет некому, сена и дров привезти будет не можно и не на чем».
Отправленный транспорт среди глубокого снега и непроходимых дорог должен был встретить огромные препятствия. Преследуемый башкирцами, обоз должен был бы втянуться в длинные ущелья Губерлинских гор, столь узкие, что иначе как в одну повозку пройти было невозможно. По выходе из гор и до Озерной крепости дорога пролегала по местности пересеченной, а далее начиналась степь без всякого жилья. Подходивший транспорт и конвоирующий его отряд могли быть встречены мятежниками далеко от Оренбурга и поставлены в безвыходную необходимость защищаться в степи без всякого пристанища и опоры.
Все эти обстоятельства и волнения, возникшие в Пермской и Исетской провинциях, заставили Деколонга отказаться от исполнения просьбы Рейнсдорпа, и оренбургский губернатор еще раз обратился к возмутителям с словами увещаний. Он отправил в Берду оба манифеста императрицы и свое воззвание ко всем «находящимся в изменнической толпе вора и возмутителя Пугачева всякого звания людям».
Рейнсдорп требовал, чтоб мятежники раскаялись в своих поступках и разошлись по домам. Он обещал им прощение именем императрицы, «понеже, — писал он, — дерзость ваша приписана быть может невежеству вашему, а паче коварному упомянутого злодея и вора уловлению».
«Буде же, — прибавлял оренбургский губернатор, — сие мое увещание, по жестокосердию вашему, действа не возымеет, то, конечно, останется погибать вам как в сем, так и в будущем свете, ибо не льстите себя, чтобы вы напоследок от праведного ее величества гнева ускользнуть могли»5.
Мятежники не помышляли о покорности, и дела их в это время шли удачно: захватив в свои руки Илецкую защиту, они праздновали новую победу.
Пользуясь вторичным отъездом самозванца в Яицкий городок, Максим Шигаев, как начальник толпы, остававшейся под Оренбургом, отправил Хлопушу для занятия Илецкой защиты и доставления оттуда хлеба.
В начале февраля Хлопуша выступил из Берды с четырьмя сотнями заводских крестьян, несколькими казаками и с двумя орудиями. Подойдя к Илецкой защите, он окружил ее, и после нескольких выстрелов 130 человек оренбургских и самарских казаков, бывших в укреплении, передались на сторону мятежников. Начальник гарнизона, капитан Ядринцев, с женой и детьми, спрятался в церкви и не сделал никаких распоряжений к защите. Капитан Варачев и подпоручик Исаев, хотя и успели собрать гарнизон, состоявший изо ста солдат разных батальонов, но они отказались защищаться и вышли к Хлопуше с повинной. Мятежники ворвались в Илецкую защиту, ранили смертельно Варачева и Исаева, выпустили всех арестантов, захватили все имущество и деньги. По приказанию Хлопуши хорунжий Уключенинов, за невыдачу будто бы жителям провианта, исколот копьями; а капитан Ядринцев, о котором жители просили, как о человеке добром, был оставлен командиром и ему приказано защищать запасы и селение от нападения киргизов.
Выдав всем арестантам и ссыльным одежду, «так как многие из них не имели рубах», Хлопуша взял их с собою в Берду, куда привез часть захваченного провианта, 280 рублей и 5 пушек6.
Ободренный новым успехом своего сообщника, самозванец приказал написать и отправить ругательный ответ на увещание Рейнсдорпа.
«Оренбургскому губернатору, — говорилось в ответе7, — сатанину внуку, дьявольскому сыну! Прескверное ваше увещание здесь получено, за что вас, яко всескверного общему покой ненавистника, благодарим. Да и сколько ты себя, по демству сатанину [sic], ни ухищрял, однако власть Божию не перемудрил. Ведай, мошенник, да и по всему тебе, бестии, знать должно, сколько ты ни пробовал своего всескверного счастия, служишь единому твоему отцу-сатане. Разумей, хотя ты по действу сатаниному во многих местах капканы расставил, однако ваши труды остаются вотще, а на тебя здесь хотя Варавиных не станет петель, а мы у мордвина хотя гривну дадим, да на тебя веревку свить можем.
Не сумневайся ты: наш всемилостивейший монарх, аки орел поднебесный, во всех армиях на один день [одновременно] бывает и с нами всегда присутствует, дабы мы вам советовали, оставя свое зловредие, прийти к нашему чадолюбивому отцу и всемилостивейшему монарху. Егда придешь в покорение, сколько бы твоих озлоблений ни было, не только во всех извинениях всемилостивейше прощает, да и сверх того вас прежнего достоинства не лишает, а здесь не безызвестно, что вы и мертвечину в честь кушаете.
Итако объявя вам сие, да пребудем по склонности вашей ко услугам готовы».
Отправив это письмо, Пугачев объявил войску, что, будучи в Яицком городке, он женился на казачьей дочери Устинье Петровне и приказал всем признавать и почитать ее за царицу. Старики призадумались, и женитьба эта наводила многих на сомнение в личности Пугачева. Его стали подозревать в самозванстве, но, «бояся виселицы, не смел ни один человек явно того говорить»8.
— Государи на простых никогда не женятся, — шептались берденцы между собою, — а всегда берут за себя из иных государств царскую или королевскую дочь. Так и ему, по примеру сему, такую же взять надлежало по завладении уже государством.
— Положим, — говорили другие, — что царь волен: какую захочет, такую и возьмет, но он имеет жену, которая здравствует, а закон запрещает жениться от живой жены.
Как ни объясняли этот поступок, все выходило неладно, и женитьба Пугачева не одобрялась большинством. «С сего самого времени, — показывал Тимофей Мясников, — пропала у многих охота ревностно и усердно ему служить, и заключали, что со временем из сего выйдет что-нибудь худое, а хорошего не будет».
Так и вышло: над берденцами давно уже собирались тучи и гром готов был разразиться.
Еще в бытность Пугачева в Яицком городке было получено известие о приближении отрядов князя Голицына и генерала Мансурова, но так как они были далеко, то Пугачев ограничился приказанием наблюдать за ними и доносить ему об их движении. Движение это происходило по двум направлениям: по новомосковской дороге двигался отряд князя Голицына, а по Самарской линии шел генерал-майор Мансуров, с четырьмя легкими полевыми командами и двумя эскадронами бахмутских гусар. Глубокие снега и совершенное бездорожье затрудняли движение. Проходя через пригород Алексеевск, Мочинскую татарскую слободу и Красносамарскую крепость, Мансуров приводил жителей к присяге, назначал новых начальников и 10 февраля пришел в Борскую крепость. Обессилевшие от трудного похода люди и лошади требовали отдыха, и Мансуров принужден был дать им дневку.
Видя невозможность борьбы с правительственными войсками, мятежники отступали и увлекали за собой население, уверяя его, что войска предают смерти всех захваченных в деревнях, не различая ни пола, ни возраста. Жители верили и разбегались, забирая с собою и малолетних детей. Мансуров разослал объявление, в котором обещал полное прощение, и со всех сторон, доносил он9, «бегущие целыми деревнями и семьями приходят ко мне и просят, как устрашенные и отчаянные, помилования». В три дня более двух тысяч человек получили охранные билеты и были возвращены в свои жилища.
Простояв сутки в Борской крепости, Мансуров ринулся чрез Елшанск к Бузулуку, а отряд подполковника Гринева, прикрывавший левый фланг главных сил, шел через деревни Хилкову, Тимашеву, Языкову и Троицкое.
Бузулук имел весьма важное значение для обеих сторон. Представляя пункт, в котором всего удобнее могли соединиться отряды Мансурова и князя Голицына, Бузулук в то же время должен был служить складочным местом для продовольственных запасов, которые при дальнейших действиях было весьма удобно отправлять вверх по реке Самаре. Таким же складочным местом он служил и для мятежников, шатавшихся по Самарской линии и по новомосковской дороге. Из Бузулука пугачевцы получали продовольствие и в нем находили точку опоры.
Приближение Мансурова к Бузулуку и неудачи, испытанные в последнее время мятежниками, заставили Пугачева принять меры к спасению своих запасов. За несколько дней до прибытия отряда мятежники расчистили дорогу от Бузулука до Яицкого городка и отправили туда обоз в 200 подвод, нагруженных мясом и хлебом10. Они сосредоточили в Бузулуке до 2 тысяч человек с 15 орудиями, и главные вожаки их, Арапов, Чулошников и другие, решились защищаться самым энергическим образом.
В девять часов утра, 14 февраля, войска подошли к Бузулуку по двум направлениям: по самарской дороге — отряд Мансурова, а со стороны деревни Милоховой — отряд Гринева. Мятежники вышли из крепости и расположились для защиты на два фронта. Сильный огонь, открытый ими из пушек, заставил Мансурова приказать 23-й легкой полевой команды поручику Лесковскому с его драгунской ротой атаковать батарею, наиболее вредившую нам своим огнем. Врубившись в ряды неприятеля, Лесковский овладел двумя орудиями и преследовал мятежников до крепости, у которой был остановлен сильным огнем. В это время подполковник Гринев успел овладеть шестиорудийной батареей и ворваться в крепость с другой стороны. Получив об этом известие и желая отрезать мятежникам путь отступления, Мансуров приказал майору Соловьеву, с двумя эскадронами бахмутских гусар и ротой драгун 24-й полевой команды, занять дорогу, ведущую в крепость Тоцкую. Обскакав вокруг Бузулука, майор Соловьев застал мятежников в полном отступлении и преследовал их верст шесть или семь по дороге в Тоцкую крепость. Мятежники потеряли 217 человек убитыми, 286 человек пленными и 165 явившимися с покорностью; потеря Мансурова состояла из 1 офицера и 4 нижних чинов убитыми, 1 офицера и 8 нижних чинов ранеными. В Бузулуке было захвачено 15 орудий, 9 зарядных ящиков, 3 значка и 723 дротика. Сражение продолжалось три с половиной часа, и большая половина бывших здесь яицких казаков осталась на поле сражения11.
Для поддержания связи с отрядом князя Голицына генерал Мансуров отправил к Бугуруслану одну роту гусар, а для разведывания о неприятеле выслал разъезд по дороге к Оренбургу. В таком положении он решился ожидать прибытия князя Голицына с его отрядом.
Последний, будучи задержан заготовлением продовольствия для себя и для Оренбурга, только 27 февраля достиг Бугуруслана, но и то оставил за собою половину транспорта. Для прикрытия его князь Голицын приказал полковнику Юрию Бибикову с его отрядом выступить из Нагайбака к Бугульме, а для защиты того края и вообще для действий в Башкирии был отправлен главнокомандующим из Казани отряд генерал-майора Ларионова, состоявший из команды Томского полка, эскадрона архангелогородских карабинеров, 82 изюмских гусар и эскадрона улан, сформированного казанским дворянством.
«Сей корпус, — доносил А.И. Бибиков императрице12, — пойдет прямой дорогой до Бугульмы и оттуда маршами своими показывать будет, что он идет к Оренбургу московской дорогой, а потом обратится вдруг в левую сторону к Уфе, чтоб освободить сей города от облежания злодейского и поразить известного так называемого графа Чернышева».
Выступив 6 февраля из Казани, генерал-майор Ларионов13 21 февраля был еще в Кичуе, когда, 19 февраля, мятежники, воспользовавшись уходом отряда Юрия Бибикова, ворвались в Нагайбак и сожгли его14. Испуганный этим известием, Ларионов взял в Бугульме 105 солдат Томского полка, 52 казака, несколько орудий и, присоединив их к своему отряду15, двинулся к селению Большой Акташ, куда и прибыл 27 февраля. Он подвигался вперед весьма медленно, хотя и доносил, что около Заинска и Мензелинска мятежников нет и что они, услышав о движении его, разбежались.
Таким образом, в конце февраля расположение боевых сил было следующее: по пути к Нагайбаку, в селении Акташе, стоял отряд Ларионова; из Бугульмы в Бугуруслан шел отряд Юрия Бибикова; в Бугуруслане находился отряд князя Голицына и, наконец, в Бузулуке стоял генерал-майор Мансуров со своими войсками. По имевшимся сведениям, главное скопище мятежников находилось в Сорочинске, имея авангарды в Тоцкой крепости и деревне Пронкиной. На помощь им шел атаман Овчинников с несколькими казаками, а затем выступил и сам Пугачев из Берды, с 1500 человек пехоты, казаков и 10 орудиями16.
Располагая атаковать мятежников в Сорочинске до прибытия к ним подкреплений, князь Голицын 28 февраля выступил из Бугуруслана и, двигаясь прямою дорогой на деревню Пронкину и далее на Сорочинск, приказал генерал-майору Мансурову занять крепость Тоцкую17.
Сильные морозы и метели замедляли движение, заставляя князя Голицына несколько раз останавливаться в степи и прикрываться кибитками, бывшими в обозе. Высланные им передовые отряды гнали пред собою мятежников, и один из этих отрядов Владимирского полка майора Елагина, пройдя беспрепятственно чрез деревни Гаевицкую и Яшкину, направился к деревне Пронкиной. В отряде его находились две роты гренадер, две егерские команды, по одной роте карабинеров, гусар и чугуевских казаков, 50 лыжников и четыре орудия. Зная, что в Сорочинске находится весьма значительное сборище мятежников и что на помощь им идет толпа из Берды, князь Голицын признавал отряд майора Елагина недостаточно сильным для самостоятельных действий и потому отправил в подкрепление полковника Хорвата с батальоном гренадер, эскадроном архангелогородских карабинеров, тремя ротами изюмских гусар, небольшим числом лыжников и с тремя орудиями18.
Между тем майор Елагин занял деревню Пронкину без всякого сопротивления и 6 марта расположился на ночлеге, не имея никаких сведений о неприятеле и не приняв необходимых предосторожностей. Под покровом сильной бури и метели Пугачев в ту же ночь со всем ополчением, собравшимся в Сорочинске, быстро двинулся к деревне Пронкиной, сделал форсированный переход в 37 верст и внезапно атаковал отряд майора Елагина с толпой в 2300 человек. Передовые пикеты были сбиты, орудия захвачены, и часть мятежников ворвалась в селение.
«Хотя деташамент и был в должной осторожности (?), — доносил князь Голицын19, — но нечаянное стремление, паче в темную ночь с бурей встречу, произвело некоторое неустройство». По первой тревоге майор Елагин с резервом бросился вперед, но нашел деревню занятою мятежниками и был окружен ими. Солдаты дрались отчаянно; 2-го гренадерского полка поручик Москотиньев с небольшою горстью своих людей геройски отстаивал орудия и получил 12 ран. Неподалеку от него отбивался от неприятеля майор Елагин, до тех пор, пока не был поднят на копья. Оставшийся старшим в отряде 2-го гренадерского полка секунд-майор Пушкин успел собрать отряд и атаковал мятежников в то время, когда капитаны Владимирского полка Квашнин-Самарин и 2-го гренадерского Олсуфьев, обойдя селение, атаковали неприятеля в тыл и фланг. Орудия были отбиты; «злодеи нашли со всех сторон жесточайшую оборону» и стали отступать. Кавалерия преследовала отступавших на протяжении четырех верст и «поражала сколько дозволяла темнота».
Полковник Хорват, находясь всего в восьми верстах от места боя, хотя и спешил на помощь, но прибыл в селение Пронкино, когда сражение было уже кончено и неприятель рассыпался в разные стороны. Мятежники потеряли убитыми более ста человек одних яицких казаков и десять пленными, в числе коих находились многие деятельнейшие помощники самозванца.
Отправясь сам в Берду, Пугачев оставил Овчинникова начальником ополчения, собранного в Сорочинске, и приказал ему, «будо князь Голицын сам с командой верных войск придет в Пронкину деревню, то б он со всей толпой, оставя Сорочинскую крепость, убирался в Илецкую, ибо он, Емелька, не знал, куда князь Голицын пойдет: на Яик или в Оренбург»20.
Голицын занял деревню Пронкину, а мятежники очистили Сорочинск и Тоцкую крепость. Отступая к Новосергиевску, пугачевцы забирали с собою всех обывателей, истребляли хлеб и скот. Прибыв 11 марта в Сорочинск и соединившись здесь с отрядом генерал-майора Мансурова, князь Голицын, по необходимости заготовить продовольствие для отряда, принужден был остановиться на несколько дней; но, не желая дать неприятелю времени опомниться, отправил к Новосергиевску генерал-майора Фреймана с 2 тысячами пехоты и кавалерии21. Затем, оставив в Сорочинске, под начальством капитана Мосолова, 400 человек пехоты, 70 человек кавалерии и 14 орудий22, он двинулся за Фрейманом и 17 марта занял Новосергиевскую крепость.
На следующий день князь Голицын намерен был выступить к Переволоцкой крепости, но, доносил он23, «за чрезвычайной бурей и снегом принужден остановиться, отчего часть большая подвижного магазина еще не пришла. Злодеи не успели также сжечь здешнюю крепость; от наступления корпуса обывателей часть большую с собой выгнали к Илецкой крепости. По всем известиям, что я получил, видно, будто имеют намерение зад корпуса тревожить от Илецкой крепости, а из Берды берут свое злодейское войско к Татищевой».
Расположенная на левом берегу реки Камыш-Самары, при впадении ее в реку Яик, Татищева крепость имела весьма важное стратегическое значение для обеих сторон: она прикрывала пути в Оренбург, в Илецк и Яицкий городок. Удержать за собою такой пункт было весьма важно для Пугачева, а потому он собрал в Берде все свободные силы и, оставив Шигаева начальником над толпой под Оренбургом, отправился сам к Татищеву; туда же приказал он следовать и атаману Овчинникову из Илецкой крепости.
С прибытием последнего Пугачев мог располагать весьма значительными силами, доходившими до 8 тысяч человек24. Он принял все меры к обороне крепости и приказал к разрушенным стенам ее присыпать снеговые валы, которые, будучи облиты водой, обледенели и окрепли. Самозванец сам расставил пушки, назначил к ним прислугу из захваченных им в плен канониров и солдат, направил орудия в те стороны, откуда, вероятнее всего, можно было ожидать наступления Голицына, измерил расстояния до различных пунктов впереди крепости и обозначил колышками предельные поражаемые пункты. «Когда же, — показывал Иван Почиталин25, — в Татищевой к обороне против князя Голицына было все приготовлено, Пугачев собрал всю свою толпу и говорил сначала, чтобы послужили с храбростью, потом дал приказ: тот день, как Голицыну прийти должно будет к Татищевой, чтобы была совершенная тишина и чтобы люди всячески скрылись, дабы не видно было никого и до тех пор к пушкам и каждому к своей должности не приступать, покуда князя Голицына корпус не подойдет на пушечный выстрел ядром».
20 марта разъезды Пугачева донесли ему, что князь Голицын пришел в Переволоцкую крепость и занял ее. Прошло два дня, прежде чем оба противника встретились, и дела приняли оборот невыгодный для самозванца. Эти два дня были употреблены князем Голицыным на обеспечение своего тыла и ожидание транспорта с провиантом. Не зная, что Овчинников со своими силами вызван под Татищеву, князь Голицын все еще опасался за свой тыл, тем более что из Илецка к Новосергиевску проходила большая дорога, весьма удобная для быстрого передвижения мятежников. Для помехи такому передвижению и вообще для обеспечения себя от всяких случайностей Голицын в Новосергиевске оставил два батальона пехоты, три эскадрона кавалерии и 10 орудий; последние по причине глубоких снегов только мешали движению отряда26.
В день прибытия отряда в Переволоцкую крепость «злодейские партии из крепости Татищевой вертелись вокруг крепости, но всегда прогоняемы были». В четыре часа утра 21 марта князь Голицын лично произвел рекогносцировку Татищевой крепости, и так как его разъезды, подъезжавшие близко к крепости, не встретили никого, то князь и думал сначала, что Татищева, точно так же как и прочие крепости, будет оставлена мятежниками без боя27. Но посылаемые в течение дня частые разъезды к вечеру убедили его, что инсургенты намерены защищаться, что их собралось в Татищевой много, но сколько именно — князь Голицын не мог получить сведения28. Тем не менее, оставив в Переволоцкой крепости весь свой обоз и поручив охранение его подполковнику Гриневу с батальоном пехоты и двумя эскадронами29, князь Голицын решился на следующее утро атаковать мятежников, имея в своем распоряжении не более 6500 человек30.
В четыре часа утра 22 марта выступил из Переволоцкой, под начальством полковника Юрия Бибикова, авангард, состоявший из батальона гренадер, батальона егерей, 200 лыжников и трех эскадронов кавалерии. Чрез час по выступлении авангарда двинулись и главные силы. Неприятеля нигде не было видно, и Юрий Бибиков, приблизившись на четыре версты к Татищевой, остановился. Он выслал вперед разъезд из чугуевских казаков, который подошел почти к самой крепости, не встретив нигде неприятеля. Исполняя в точности приказание самозванца, мятежники тщательно скрывались за валами и в городе. Татищева крепость казалась опустелою, и трое казаков поехали узнать, не покинута ли она мятежниками. Стоявшие за воротами и следившие все время за движением разъезда Пугачев, Овчинников и Арапов выслали навстречу казакам бабу с хлебом и солью. На вопрос казаков: «Есть ли кто в крепости?» — она должна была заявить, что были злодеи да уехали, что теперь в городе никого нет и население просит князя Голицына вступить в крепость без всякого опасения. Хитрость эта не вполне удалась, ибо, лишь только казаки приблизились к воротам и увидели, что в городе и за валами стоит вооруженная толпа, они тотчас поспешили назад. Пугачев с Овчинниковым и несколькими приближенными бросились в погоню. Двое чугуевцев успели ускакать, а третий, исколотый копьями, был захвачен в плен. Самозванец пробовал допрашивать казака, сколько у Голицына войск, но тот, изнемогая от ран, мог только ответить, что 5 тысяч пехоты и 70 пушек31.
Получив известие от прискакавших казаков, что мятежники приготовились к обороне, полковник Ю. Бибиков донес о том князю Голицыну, а сам двинулся к крепости, занял близлежащие высоты лыжниками и егерями, а на выдающихся местах поставил орудия. Князь Голицын тотчас же прибыл к авангарду, произвел новую рекогносцировку и «учредил корпусу марш к две колонны под предводительством: правую — генерал-майора Мансурова32, левую — генерал-майора Фреймана33, а передовой деташамент (Ю. Бибикова) составлял с правой стороны особую колонну, чтобы отнять способы бунтовщикам зайти во фланг». В таком положении войска подходили к крепости, «а злодеи, — доносил князь Голицын34, — засевши в своем гнезде, притаились так тихо», что не сделали ни одного выстрела и не выслали ни одной партии. Пугачев, по его словам, запретил стрелять с того целью, «чтобы наждать на себя и не терять напрасно ядер», так как наступающий спустился в овраг, не обстреливаемый из крепости. В этом овраге князь Голицын построил свои войска в боевой порядок: в первой линии стала пехота, а во второй — кавалерия35. Заметив, что две главных высоты, командующие над крепостью, не заняты мятежниками, он приказал поставить на них батареи и отправил батальон князя Одоевского в левую сторону для занятия третьей высоты, которая могла быть опасной, если бы пугачевцы успели занять ее и выставить свои орудия.
Когда все было готово, начальник отряда приказал открыть огонь по крепости, из которой отвечали выстрелами из 30 больших орудий. Более трех часов канонада с обеих сторон не прекращалась, и наконец, «приметив я, — доносил князь Голицын, — что отчаянных бунтовщиков из сего гнезда не можно будет выгнать одной канонадой, решился штурмовать крепость. Атака моя ни откуда не могла быть, как на правый их фланг», и потому генерал-майор Фрейман получил приказание начать наступление с батальонами князя Одоевского и подполковника Филисова. Едва Фрейман двинулся вперед, как Пугачев выслал из крепости сильную вылазку, поддержанную семью орудиями. Остановись на пригорке, орудия эти открыли по наступающим убийственный огонь, а пугачевцы произвели контратаку настолько стремительную и отчаянную, что привели в замешательство оба батальона.
— Братцы-солдаты, — кричали мятежники, — что вы делаете? Вы идете драться и убивать свою братию христиан, защищающих истинного своего государя императора Петра III, который здесь в крепости сам находится!
Слова эти могли, конечно, произвести сильное впечатление, если бы генерал-майор Фрейман не имел достаточной энергии и не успел привести в порядок расстроенные батальоны. Подкрепленный прибытием батальона князя Долгорукова, Фрейман перешел в наступление, но встретил энергическое сопротивление со стороны мятежников, беспрерывно усиливаемых прибытием новых сил из крепости.
По стремлению мятежников было очевидно, что на этом пункте должна быть решена участь боя, и потому, приняв здесь личное начальство над войсками, князь Голицын перевел постепенно на левый фланг всю пехоту генерал-майора Мансурова, а ему поручил начальство над всей кавалерией.
Мятежники дрались отчаянно, и на площадке перед крепостью в течение нескольких часов шел самый упорный бой с переменным успехом. Батальоны подполковника Аршеневского были уже введены в боевую линию, бой не склонялся ни на чью сторону, а между тем в резерве оставался всего один сводный батальон из Вятского и Томского полков, под командой капитан-поручика Толстого. Решаясь и его ввести в дело, князь Голицын приказал полковнику Ю. Бибикову с его егерями и лыжниками ударить во фланг неприятеля, генерал-майору Мансурову перейти в наступление с кавалерией, а генерал-майору Фрейману атаковать мятежников сразу тремя батальонами. Схватив знамя 2-го гренадерского полка, Фрейман бросился вперед, а за ним и все остальные войска, в том числе и батальон Толстого, пред которым, почти по грудь в снегу, шел сам князь Голицын с обнаженной шпагой. Генерал-майор Мансуров послал два эскадрона на Илецкую дорогу, а двум ротам Чугуевского полка и двум эскадронам бахмутских гусар приказал занять большую оренбургскую дорогу.
Лишь только чугуевцы и бахмутцы стали огибать город и крепость, Пугачев и его сообщники поняли, что скоро путь их отступления будет не безопасен. Многие стали уходить, и в числе их сам Пугачев, показавший впоследствии, что к побегу из Татищевой его уговорил атаман Овчинников.
— Уезжай, батюшка, — говорил Овчинников, — чтобы тебя не захватили, а дорога пока свободна и войсками не занята.
— Ну хорошо, — отвечал Пугачев, — я поеду. Но и вы смотрите же, коли можно будет стоять, так постойте, а коли горячо будут войска приступать, так и вы бегите, чтобы не попасть в руки.
Не более как с четырьмя человеками самозванец выехал из Татищевой. Чугуевские казаки хотя и гнались за ним версты с три, «но как у него и его товарищей кони были самые хорошие, то чугуевцы догнать его не могли»36.
За Пугачевым бежали его сообщники, и войска ворвались в крепость. Первыми взошли на вал два батальона 2-го гренадерского полка, а затем, левее, батальон Владимирского полка. Кавалерия, под начальством подполковника Бедряги, преследуя отступавших, проникла в город тремя въездами, а полковник Юрий Бибиков, со своей командой и лыжниками, «имел в то время сильный бой на Илецкой дороге с множеством вышедшей из крепости пехоты и конницы»37. Не успевшие бежать мятежники защищались внутри крепости отчаянно и оставили на месте 1315 тел. Бой продолжался более шести часов, и «дело столь важно было, — доносил князь Голицын38, — что я не ожидал таковой дерзости и распоряжения в таковых непросвещенных людях в военном ремесле, как есть сии побежденные бунтовщики». Войска преследовали отступавших на протяжении 11 верст, и впоследствии было найдено по дороге, в лесу и сугробах 1180 убитых. В плен взято 290 яицких и илецких казаков и более 3 тысяч человек разного сброда. Вся артиллерия самозванца, состоявшая из 36 орудий со снарядами и зарядными ящиками, осталась в руках победителей, которые лишились убитыми: 3 офицеров и 138 нижних чинов; ранеными: 19 офицеров и 497 нижних чинов39.
Столь большая потеря в отряде князя Голицына вполне окупалась тем впечатлением, которое бой этот произвел на мятежников. Собранное самозванцем ополчение было рассеяно: Овчинников с частью своих сил отступил к Илецкому городку, а все остальное бросилось бежать степью, без дорог, по направлению к Переволоцкой крепости. «То-то жертв с сердца свалился», — писал А.И. Бибиков своей жене40 в день получения известия о победе под Татищевой, «а сколько седых волос прибавилось в бороде, то Бог видит; а на голове плешь еще более стала: однако я по морозу хожу без парика»...
Обрадованный блестящим успехом князя Голицына, главнокомандующий просил императрицу оказать благоволение генералам Фрейману, Мансурову и в особенности самому начальнику отряда. «Погрешил бы я против верности моей к вашему императорскому величеству, — прибавлял Бибиков41, — если бы генерал-майору князю Голицыну, по отличному его усердию, верности, храбрости и искусству, не отдал пред вами заслуженной им от всякого справедливости, и если распоряжения мои в точности исполнялись и исполняются, то никому иному, как сему трудолюбивому сослуживцу, я присвоить долженствую, а потому и всякую милость и монаршее воззрение к нему, равно как бы оне собственно до меня принадлежали, поставлять буду».
Получив это донесение, императрица произвела А.И. Бибикова из премьер-майоров лейб-гвардии Измайловского полка в подполковники; генералов Мансурова и Фреймана наградила орденами Святой Анны, а князю Петру Голицыну пожаловала в Могилевской губернии, в Рогачевской провинции, фольварки Годиловичевский и Будинский «со всеми к ним принадлежащими угодьями»42. Два офицера, привезшие известие о победе под Татищевою крепостью43, были произведены в следующие чины, а прочим всем участникам, писала императрица44, «начиная от первого штаб-офицера до последнего солдата, бывшего в деле корпуса, всемилостивейше жалуем мы чрез сие невзачет третное жалованье».
Щедрые награды, пожалованные участникам, соответствовали тому впечатлению, которое произведено было в Петербурге донесениями и письмами А.И. Бибикова. «Теперь, — писал последний князю Волконскому45, — я могу почти ваше сиятельство с окончанием всех беспокойств поздравить, ибо одно только главнейшее затруднение и было, но оно теперь преодолено, и мы будем час от часу ближе ю тишине и покою».
Люди способны увлекаться, легко верить тому, что удовлетворяет их желанию, и потому неудивительно, что князь Волконский пошел еще дальше в этом отношении и пожелал императрице окончить войну с Турцией с таким же успехом, с каким окончены внутренние беспокойства. «Я, будучи, — писал он46, — через уведомление от А.И. Бибикова, обрадован, что злодей Пугачев с его воровского толпой князем П.М. Голицыным совершенно разбит и что сие внутреннее беспокойство (которое столь много ваше милосердое матерно сердце трогало) к концу почти пришло, приношу всенижайшее и всеусерднейшее поздравление. Да дарует Всевышний, чтобы и внешнее беспокойство, по столь многим победам, полезным миром к бессмертной славе вашего императорского величества вскоре окончилось же».
Поздравления и пожелания стекались в Петербург из разных мест империи, и сама императрица спешила поделиться этою радостной вестью со своими сотрудниками. Она написала несколько писем, прибавляя в одном из них47, что после дела под Татищево «гордящиеся сим разбоем ненавистники наши поубавят свое ликование». Для таких «ненавистников» в Коллегии иностранных дел составлялась для гамбургских газет статья о победе под Оренбургом, под заглавием: «Extrait d'une lettre de Petersbourg à un comptoir de Hambourg», и была передана в петербургский почтамт для отправления по назначению. Послы и посланники иностранных держав торопились известить свои правительства, и некоторые писали о подавлении мятежа как о факте уже совершившемся. «Вчера, — писал сэр Роберт Гуннинг48, — от генерала Бибикова приехал курьер и привез весьма приятное известие об окончательном подавлении мятежа, вследствие совершенной победы, рассеявшей все мятежное войско».
Таким образом, победе этой было придано гораздо большее значение, чем она имела на самом деле. Правда, что под Татищево были уничтожены лучшие силы Пугачева, но один этот успех не мог подавить восстания. В Берде была еще значительная толпа мятежников, многочисленнее той, которая была собрана самозванцем для встречи князя Голицына. Ею распоряжался Шигаев, человек более самозванца способный и энергичный, державший блокаду Оренбурга строже, чем она была при Пугачеве. К этому необходимо прибавить, что сила самозванца заключалась не в личности его и не в численности тех войск, которые им были собраны против князя Голицына и оставлены под Оренбургом, а в сочувствии большинства населения, готового стать под его знамена. Этой последней силы не замечали современные представители власти, и большинство правительственных лиц пришли к той мысли, что с поражением мятежников под Татищево вопрос о подавлении восстания можно считать оконченным и остается только поймать самого Пугачева. С этою целью почти повсеместно были приняты соответствующие меры. Князь Голицын обеспечил от прорыва самозванца пройденное отрядом пространство и Казанскую губернию. Астраханский губернатор Кречетников, все еще остававшийся в Саратове, разослал курьеров ко всем комендантам и по всем городам с объявлением о победе войскам и народу. Он приказал, чтоб от каждого города были высланы конные разъезды по реке Волге, для захвата всех беглых мятежников. Предполагая, что Пугачев будет искать убежища на реке Иргизе в раскольничьих селениях, ему хорошо известных, Кречетников отправил есаула Фомина с небольшою командой в Малыковку, а для овладения Гурьевым городком приказал отправить отряд из Астрахани.
Гурьев городок очень беспокоил астраханского губернатора с тех пор, как был занят Овчинниковым. Приписывая успех мятежников слабости коменданта и губернской канцелярии, Кречетников приказал начальнику отряда в случае сопротивления жителей сжечь городок. «В сем городке одни казаки живут, — писал он князю Вяземскому49, — а посторонних только шесть семей было, то я и рассудил, что их [казаков] уже жалеть не можно, ибо таковой явный и наглый бунт, если вдаль потерпеть, то было бы противу Бога, государя и отечества, а нужно его как наискорее сорвать и восстановить спокойство».
Получив известие, что посланный с гарнизонной ротой из Астрахани, для занятия Гурьева городка, секунд-майор Арбеков, следуя морем, «по худости льда, на пути обломился» и принужден был остановиться в Красном Яру, генерал Кречетников приказал отправить сухим путем подполковника Кандаурова с 3-ю легкой полевою командой50. В помощь Кандаурову было отправлено из Астрахани к Гурьеву городку одно судно, долженствовавшее заградить мятежникам и самому Пугачеву плавание по морю и лишить их возможности, если б они пожелали, удалиться в Мангышлак51.
25 марта Кандауров выступил из Астрахани, присоединил к себе роту Арбекова, 200 донских казаков, 300 калмыков из отряда князя Дондукова и лишь 1 мая подошел к Гурьеву городку, где был встречен атаманом Труняшевым и 10 казаками. Прибыв в лагерь отряда на Черную речку, в 12 верстах от городка, депутаты от имени «всего злодейского их общества» передали ключи города и просили пощады и помилования52. Казаки не считали возможным сопротивляться; они уже знали, что дело их проиграно, что самозванец разбит и бежал из Берды.
Примечания
1. Рапорт Валленштерна генералу Рейнсдорпу 6 февраля; Рапорт Наумова Валленштерну 4 февраля 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. IV.
2. Рапорт Рейнсдорпа Военной коллегии от 25 января 1774 г. // Там же.
3. В своей летописи. См. соч. Пушкина, изд. 1881 г., т. VI, с. 371 (приложение).
4. А.И. Бибикову от 6 января 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VI.
5. Воззвание Рейнсдорпа от 7 февраля 1774 г. // Там же.
6. Показание Хлопуши 10 мая 1774 г. Показание 87 человек ссыльно-каторжных Илецкой защиты // Гос. архив, VI, д. № 467.
7. Письмо из Берды от 23 февраля 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. IV.
8. Показания Ивана Творогова, Тимофея Падурова и Максима Горшкова // Гос. архив, VI, д. № 505 и 506.
9. В рапортах А.И. Бибикову от 7 и 10 февраля 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VI.
10. Рапорт Мансурова А.И. Бибикову от 17 февраля 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VI.
11. Рапорт Мансурова А.И. Бибикову от 12 и 14 февраля 1774 г. // Там же.
12. Во всеподданнейшем рапорте от 15 февраля 1774 г.; № 11 // Военно-ученый архив, отд. I, д. № 104 (А), л. 154 и 155.
13. У г. Анучина (Русский вестник, 1872, № 8, с. 523) время выступления отряда Ларионова показано неверно.
14. Рапорт Юрия Бибикова главнокомандующему от 21 февраля 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VI.
15. Рапорт майора Варнстедта главнокомандующему от 27 февраля 1774 г. // Там же.
16. В Чтениях (1858 г., кн. II, с. 30) ошибочно напечатано, что в том числе было 560 яицких казаков; следует читать 500 казаков.
17. Рапорты князя Голицына от 27 и 28 февраля, № 341 и 352 // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VII.
18. Д. Анучин ошибается, говоря, что Хорват был отправлен только с одними гусарами (см. Русский вестник, 1872, № 8, с. 489).
19. В рапорте А.И. Бибикову от 7 марта 1774 г,// Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VII.
20. Показание Пугачева 4 ноября 1774 г. // Гос. архив, VI, д. № 512.
21. Рапорт князя Голицына А.И. Бибикову от 11 марта 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VII.
22. То же, от 14 марта, № 463 // Там же.
23. В рапорте А.И. Бибикову от 18 марта 1774 г. // Московский архив Главного штаба.
24. Определить точно число мятежников, собравшихся в Татищевой крепости, положительно невозможно. Князь Голицын в рапорте своем А.И. Бибикову (от 24 марта, № 504) определяет число их в 9100 человек. Он говорит, что в толпе находилось: 3 тысяч казаков яицких, илецких, исетских и оренбургских; 2 тысячи пехоты, составленной из разного сброда; 1800 заводских и ссылочных крестьян, которых Овчинников взял в Илецкой защите, и 2300 татар, крепостных казаков, калмыков, башкирцев, киргизов и «разной беглой сволочи». Максим Шигаев показывает, что Пугачев взял из Берды до 5 тысяч человек, к которым впоследствии, по показанию самого самозванца, присоединился и Овчинников, пришедший из Илецка с 2 тысячами человек (Показание Шигаева и Пугачева от 8 мая и 4 ноября 1774 г.). Таким образом, силы самозванца, по показанию обеих сторон, простирались от 7 до 9 тысяч, или средним числом до 8 тысяч человек.
25. Показание Ивана Почиталина 8 мая 1774 г. // Гос. архив, VI, д. № 506.
26. Рапорт князя Голицына главнокомандующему от 21 марта 1774 г., № 488 // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VII.
27. Рапорт князя Голицына от 21 марта 1774 г.
28. Рапорт князя Голицына главнокомандующему от 24 марта, № 504 // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VII.
29. Г.Д. Анучин ошибается, говоря, что подполковник Гринев был оставлен в Сорочинске (см.: Русский вестник, 1872, № 8, с. 492).
30. В своих рапортах князь Голицын не приводит численности отряда. Если бы все батальоны, полевые команды и эскадроны имели полный штатный состав, то силы князя Голицына достигали бы до 8 тысяч человек. Но так как в частях был недостаток в людях и командующий отрядом принужден был оставить гарнизоны в Новосергиевске и Переволоцкой крепости, то и следует предположить, что силы отряда, подошедшего к Татищевой крепости, не превышали 6500 человек.
31. Показание Пугачева 16 сентября и 4 ноября 1774 г. // Гос. архив, VI, д. № 512; Показание Ивана Почиталина 8 мая 1774 г. // Там же, д. № 506.
32. Под начальством Мансурова находились: сводный батальон из Вятского и Томского полков, под начальством лейб-гвардии капитан-поручика Толстого и два батальона, сформированные из 23-й и 24-й легких полевых команд, под общим начальством подполковника Аршеневского.
33. У Фреймана находились: два батальона 2-го гренадерского полка, под начальством полковника князя Долгорукова и подполковника Филисова, и батальон Владимирского полка, под командой полковника князя Одоевского.
34. Рапорт А.И. Бибикову от 24 марта 1774 г., № 504.
35. Кавалерия состояла из четырех эскадронов изюмских гусар, двух эскадронов драгун легких полевых команд, четырех эскадронов Архангелогородского карабинерного полка, двух эскадронов бахмутских гусар и двух рот чугуевских казаков.
36. Показание Пугачева 4 ноября // Гос. архив, VI д. № 512.
37. Рапорт князя Голицына А.И. Бибикову от 24 марта 1774 г., № 504 // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VII.
38. А.И. Бибикову от 22 марта // Там же.
39. Рапорт князя Голицына А.И. Бибикову от 24 марта 1774 г., № 504. В письме князю М.Н. Волконскому (Русский архив, 1867, с. 500) А.И. Бибиков определил цифры потерь мятежников не точно. У Пушкина сражение под Татищево описано не вполне верно, а г. Мордовцев (см.: Русские государственные деятели прошлого века // Отечественные записки, 1868, № 8, с. 455—457) дал нам поэтический вымысел.
40. От 26 марта 1774 г. // Сочинения Пушкина, изд. 1881 г., т. VI, с. 53.
41. Во всеподданнейшем донесении от 26 марта, за № 17 // Военно-ученый архив, отд. I, д. № 104 (А), л. 191.
42. Указы Сенату и лейб-гвардии Измайловскому полку от 21 апреля 1774 г. // Гос. архив, X, д. № 467.
43. Великолуцкого полка премьер-майор Сергей Неклюдов и Изюмского гусарского полка поручик Гиршфельд.
44. В рескрипте князю Голицыну от 26 апреля 1774 г. // Гос. архив, VI, д. № 498. См. также: Архив Сената, копии высочайших повелений, кн. 207.
45. В письме от 28 марта 1774 г. // Гос. архив, VI, д. № 527.
46. В письме императрице от 2 апреля 1774 г. // Московский архив Министерства иностранных дел.
47. Лифляндскому генерал-губернатору Брауну в собственноручном письме от 7 апреля 1774 г. // См. Восемнадцатый век, изд. П. Бартенева, кн. III, с. 228.
48. Графу Суффольку от 8 апреля 1774 г. // Сборник Императорского русского исторического общества, т. XIX, с. 409.
49. В собственноручном письме от 9 марта 1774 г.
50. Рапорт Кречетникова Военной коллегии от 9 марта 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. III.
51. То же от 8 апреля 1774 г. // Там же.
52. Рапорт Кречетникова Военной коллегии от 14 мая 1774 г. // Там же, кн. IV; Рапорт подполковника Кандаурова Мансурову от 3 мая // Там же, кн. VIII.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |