Отправив депутатов в Петербург, войско долгое время не могло успокоиться. Во главе его стояли лица, не внушавшие к себе общего уважения и выбранные сгоряча несколькими наиболее крикливыми голосами. В ежедневно собираемых кругах не было ни порядка, ни единодушия. «Старшин, выбранных самими ими, — доносил Дурново1, — недели чрез две с рундука, где обыкновенно старшины во время круга становятся, сталкивали в круг и после чрез самое малое время, хоть и отрицались они принять на себя старшинское достоинство, силой ставили их по-прежнему на их места». Казаки требовали от вновь поставленных правителей жалованье, но те, будучи не в состоянии исполнить желание войска, отвечали отказом и тем возбуждали всеобщее неудовольствие.
— Из-за чего же мы кровь проливали, когда вы так судите! — кричали недовольные.
Чтоб удовлетворить своему корыстолюбию, войсковые казаки грабили дома послушных, уводили у них лошадей, отбирали хорошее платье и, приводя в круг и грозя смертью, заставляли их откупаться деньгами. Откупщику и отставному старшине Осипу Иванову угрозы эти стоили до трех тысяч рублей2, а депутата Окутина секли плетьми, вымогая у него деньги3. Желая предупредить такое своеволие, писарь Михайлов вошел было в круг для прочтения того манифеста, по которому депутаты избавлены от телесного наказания, но казаки и слушать того не хотели.
— Разве по вас из пушек стрелять, — кричали они Михайлову, — сделали мы уже беду, так бедой и покрывать надобно.
Сотник Кирпичников, судьи Трифонов и Сенгилевцев пытались было успокоить недовольных, но не только не успели в этом, но и подверглись гонению. Кирпичников не один раз был арестован и сажаем на цепь.
— Ты с нами первый был, — говорили ему казаки, — а теперь хочешь поддобриться; так узнай, что у нас никому спуску нет.
Беспорядки дошли до того, что представители власти не имели никакого значения, и та партия хозяйничала, которая была сильнее. Общее и единогласное решение получалось только тогда, когда дело касалось наказания или смены должностных лиц, принадлежавших к согласной стороне, и замены их поборниками народных интересов. Так, по постановлению круга 16 января, гурьевский атаман Федор Бородин был заменен Андреем Чановым, походный атаман на нижних форпостах Нефед Мостовщиков — Савельем Фоминичихиным, а полковник Витошнов — Афанасием Перфильевым.
Среди этих выборов и замены должностных лиц получено было известие, что из Оренбурга отправлены войска и приближаются к Яицкому городку. Постановив не допускать их в свои границы и присягнув умирать друг за друга, войсковая партия выслала из Яицкого городка всю бывшую там регулярную команду, оставив только пушки, и отправила нарочных в Илецкий городок с ордером капитана Дурново начальнику отряда и с просьбой от имени войска вернуться обратно в Оренбург. Зная, что Дурново находится в Яицком городке по высочайшему повелению, что он пользуется известной властью и не подозревая, что силой был вынужден подписать этот ордер, начальник отряда остановился и отправил посланных к оренбургскому губернатору, генералу Рейнсдорпу. Последний, опасаясь, чтобы в Петербурге не осудили его распоряжений, дальнейшим своим поведением мог внушить казакам, что они поступили правильно и невиновны в происшедшей резне. Вместо того чтобы действовать энергически и уничтожить беспорядки в самом начале, Рейнсдорп вступил с присланными в переговоры, недостойные представителя власти. На просьбу казаков не посылать команды он отвечал уклончиво, обманывая себя и их.
— Команды отправлены, — говорил Рейнсдорп, — в предосторожность от заграничных здешних обстоятельств, а не против войска Яицкого. Войско приведено уже по-прежнему в тишину, а происшедший между ними сожаления достойный поступок зависит единственно от высочайшего усмотрения.
Отправив предписание начальнику отряда остановиться в Илецком городке и ободрив казаков, Рейнсдорп, по его словам, сделал это с той целью, чтобы скорее освободить Дурново и чтобы в войске «большего сумнения не имели и от разврата своего тем скорее унимались»4.
Возвращая посланных в Яицкий городок, оренбургский губернатор отправил с ними увещательное письмо войску. «Чрез приезжих из Яицкого вашего городка, — писал он5, — получил я оскорбительное известие, что у вас в том городке, по причине междуусобного несогласия, происходит большой разврат и вред, которые заставляют всякого сына отечества и верноподданного ее величества раба тужить и печалиться, в рассуждении того наипаче, что в настоящих многотрудных обстоятельствах таковые чрезвычайные происходят внутри своего государства несогласия, которые натурально отворяют врата ко всему злу. Должно войску Яицкому представить себе: во-первых, страх Божий, потом присягу верности, а в-третьих, добродетель толь славнейшей в свете монархини, которая неутомленными своими трудами изволит о благосостоянии и тишине своих подданных матерински и непрестанно пещись; следовательно, когда до слуха ее величества дойдет сия столь гнусная ведомость [известие], то сколь может опечалить ее священнейший дух! Ежели войско Яицкое, вышед из мрака злобы, войдет хотя в некоторый свет благоразумия и восчувствует высочайшую милость ее величества, которой издревле пользоваться счастие имеет, то я с моей стороны советую и увещеваю, оставя все свои внутренния нестроения, тотчас принять все меры, дабы во оном войске Яицком восстановлена была прежняя тишина и покой, и народ приведен бы был в совершенный порядок и единодушное высочайшей воле повиновение, не допуская увеличиться гневу Божию».
Рейнсдорп требовал, чтобы войско донесло ему подробно о всем происходившем в Яицком городке; чтоб оно отправило в Оренбург для излечения от болезни капитана Дурново, если он изъявит на то желание6, и с ним команду Алексеевского полка; и, наконец, чтоб оно, на своей границе, соблюдало всю воинскую осторожность от внешних неприятелей. «А дабы войско Яицкое, — писал в заключение губернатор, — не имело причины об отправленных отсель войсках иметь сомнения, то я даю знать, что оным велел я остановиться и расположиться в крепостях, принадлежащих Яицкому городку, в рассуждении нынешних заграничных обстоятельств, дабы, в случае нужды, могли содействовать.
Итак, с посланным сим нарочно буду ждать того войска Яицкого уведомления, дабы по получении оного мог я по губернаторской инструкции в восстановлении в войске Яицком прежнего порядка, сходные и самому войску Яицкому потребные меры принять».
Войсковая канцелярия не замедлила ответом и через два дня доносила Рейнсдорпу то же, что было изложено во всеподданнейшем прошении, отправленном с депутатами в Петербург. Обвиняя во всем Траубенберга, войско уверяло Рейнсдорпа, что подняло оружие только ради обороны, но теперь оно находится в тишине и спокойствии, что все прежние ссоры и несогласия преданы вечному забвению; что вместо атамана Тамбовцева и прочих старшин для правления в войсковой канцелярии избраны новые лица, по общему войсковому согласию и по приказанию капитана Дурново.
«А хотя из прежних присутствующих двое старшин, Иван Логинов и Мартьян Бородин, и живы остались, но токмо войско на них не полагается, надежды не имеет и сего правления им не вверяет»7.
Войсковая канцелярия уверяла Рейнсдорпа, что все войско будет служить верой и правдой; что по границе наблюдается всякая предосторожность; что нижние чины Алексеевского полка отправлены в Оренбург, а капитан Дурново по болезни и холодному времени не может оставить Яицкого городка, «но когда теплый воздух быть имеет, тогда и означенный капитан ехать, да и больных и раненых с собой взять намерен».
Таким образом, обе стороны обманывали друг друга: войско уверяло, что оно в тишине и спокойствии, а между тем грабило и разоряло дома и имущество послушной стороны, а Рейнсдорп — что он как бы не признает особой вины за казаками в ожидании инструкции из Петербурга.
Между тем, по получении в столице первых известий о волнениях яицких казаков, в совете, учрежденном при дворе императрицы, было положено: отправить из Москвы генерал-майора Фреймана с ротой пехоты в подкрепление посланным из Оренбурга войскам, переменить нынешнее управление войска, уничтожить чины войскового атамана и старшин и, наконец, разделить всех казаков на полки, которые и подчинить ведомству оренбургского войскового начальства.
Сознавая, что подобная мера, затрагивающая коренные обычаи казаков, вызовет со стороны последних энергическое сопротивление, совет положил: до весны стараться усмирить казаков одними увещаниями, а весной: «тогда как они на ловлю [рыбную] поразъедутся, ввесть в их городок регулярные команды и, наказав виновных, исполнить полагаемое о перемене их управления намерение»8.
Одобрив постановление совета, императрица приказала Дурново по выздоровлении явиться ко двору9, а Рейнсдорпу принять меры к усмирению войска и наказанию виновных.
«Уже с давнего время, — писала она10, — войско Яицкое, будучи подущаемо несколькими неспокойными и общему благосостоянию завидующими своими казаками, зачинало быть в разврате, и сколько ни старались мы оказанными ему милостями и снисхождением вывесть его из заблуждения, все наше о том попечение было, однако, тщетно. Наконец, позабыв верноподданническую свою должность и ослепясь злостным и превратным тех вредных людей истолкованием наших собственных указов, не токмо оказало оно явное непослушание, но и дерзнуло на богомерзкое убивство начальствующего в той стороне войсками нашего генерал-майора Траубенберга, войскового своего атамана и других, также на увечье и задержание отправленного к ним от лица нашего гвардии нашей капитана Дурново, а при всем том, управляясь ныне незаконным и самовольным образом, пребывает в таком еще несообразимом мнении, якобы исполнило оно сим ужасным и ненавистным поступком наше соизволение».
Полагая, что не все войско, а лишь небольшая часть его была причиной беспорядков, а остальные были вовлечены в преступление по простоте и незнанию, императрица Екатерина II поручила Рейнсдорпу потребовать главных виновников в нарушении их общего покоя и тишины и объявить, что в противном случае, вместо милосердия и пощады, войско навлечет на себя гнев императрицы.
22 апреля нарочный привез в Оренбург несколько печатных экземпляров этого указа, из коих 30 экземпляров с полковником Углецким11 были отправлены 24 апреля к войску с приказанием губернатора публиковать указ и разослать его на все форпосты. При этом Рейнсдорп требовал, чтобы до прибытия следственной комиссии войско арестовало главных зачинщиков и содержало их под крепким караулом, «дабы никакими средствами утечки учинить не могли»12.
Прибыв в Яицкий городок, Углецкий, по обычаю, собрал круг и прочитал указ. Выслушав высочайшее повеление, войско отказалось признать кого-либо зачинщиком беспорядков.
— Не некоторые из нас, — говорили казаки, — а мы все виноваты пред милостивой государыней.
Не считая возможным и справедливым кого бы то ни было арестовать, войско отвечало Рейнсдорпу13, что главными нарушителями покоя были бывшие атаманы Андрей Бородин и Петр Тамбовцев, старшина Иван Логинов, Алексей Митрясов, Матвей Суетин, Мартемьян Бородин, Иван Окутин, Нефед Мостовщиков, Федор Бородин и Кирилл Филимонов с товарищи. Эти лица, по словам казаков, были главными возмутителями и причиной всех ссор; по их наущению Черепов стрелял и побил безвинных, а Дурново не исполнял высочайшего повеления. Почему войско Яицкое, имея каждый в том обиду, все сами собой, а не по возмущению чьему, 13 января отправились к гвардии капитану Дурново просить о скорейшем исполнении указа, и хотя произошло при этом убийство, но войско не виновато, потому что оно только оборонялось. В заключение войсковая канцелярия присовокупляла, что войско во всем повинуется государыне, отправило нарочных в Петербург со всеподданнейшим прошением и содержит под арестом тех старшин, которые были на стороне Траубенберга, как виновных в открытии пальбы.
С таким объяснением и ответом полковник Углецкий возвратился в Оренбург, а казаки решили послать новую депутацию в Петербург с челобитными императрице и великому князю Павлу Петровичу, в которых, дословно излагая то же, что доносили Рейнсдорпу, войско просило императрицу оказать ему милость и милосердие, а великого князя помиловать «за прежние наши верные службы, отечески заступить и помилосердствовать, чтобы мы от праведного гнева были избавлены»14.
В войсковом кругу 4 мая 1772 года было постановлено отправить с этими прошениями «о двору ее величества, для отдания рабского поклона»15, присутствующего войскового поверенного Василия Трифонова и при нем пять человек сотников16.
Депутатам ассигнована была достаточная сумма на путевые издержки и выдано уполномочие, в случае нужды, сделать заем на счет войска; но не успели они тронуться в путь, как на Яике получены были известия самого тревожного свойства.
Одновременно с отправлением полковника Углецкого в Яицкий городок Рейнсдорп получил указ Военной коллегии17, которым повелевалось: как только отправленный из Москвы на почтовых генерал-майор Фрейман с гренадерской ротой Великолуцкого полка прибудет в Оренбург, то придать ему столько пехоты и кавалерии, чтобы в отряде его было не менее 1500 человек регулярных войск с достаточным числом артиллерии. Руководясь кротостью и щадя невинных, Фрейман должен был с этим отрядом двинуться к Яицкому городку, потребовать выдачи зачинщиков и в случае отказа со стороны населения силой восстановить там прежнее спокойствие и тишину.
Предоставляя Рейнсдорпу, как человеку ближе знакомому с положением дел, принять те или другие меры, Военная коллегия находила нужным сказать, «что всякому в сем случае средству предпочитается способ кротости и тот, которым до желаемого конца достичь можно, с пощадой невинных и без кровопролития... По усмирении их [казаков] и по занятии Яицкого городка, правление всего Яицкого войска, впредь до высочайшего повеления, поручить полковнику Неронову в самом Яицком городке поставить целую легкую полевую команду, придав человек до 200 или более из оренбургских казаков, также и достаточное число артиллерии, и тотчас вступить в следствие и рассмотрение сего происшествия.
«Но как при таких народных возмущениях заслуживает особливого попечения, чтобы самовольно возмутителями устроенное правление, как возможно скорее разрушено было и тем бы беззаконное их соединение само по себе упасть могло. Того ради и надлежит вам наперед все вышепредписанные повеления и меры так собрать и заготовить, дабы первым вашим действием против возмутителей вы были в состоянии тотчас уничтожить их правительство и постановить ваше, а потом уже начинать должное следствие»18.
В ожидании прибытия Фреймана оренбургский губернатор стал стягивать войска к Рассыпной крепости. Слух о таком распоряжении быстро распространился по всему Яику, и население с особой чуткостью следило за сбором войск. 6 мая войсковая канцелярия уж отправила двух казаков, Петра Пустобаева и Григория Куликова, которым поручено было под видом вопроса: может ли войско отправиться на севрюжье рыболовство, разузнать, что делается в Оренбурге.
Не желая сознаться, что знает причину сбора команд, войсковая канцелярия доносила Рейнсдорпу, что на основании прежних обыкновений войско Яицкое на севрюжье рыболовство выступило, «но ныне получено здесь известие, якобы в Оренбурге, по крепостям, собираются команды и намерены следовать сюда, а для каких причин, неизвестно; также что из российских жительств с хлебом и съестными припасами всякого звания сюда не допускаются. Из-за чего войско Яицкое следованием на то севрюжье рыболовство и остановилось, имея сомнение, не будет ли надобности, чтоб оное все было налицо, чтоб из-за того миновать излишнего затруднения».
Уверяя губернатора, что на Яике все тихо и спокойно, войсковая канцелярия просила тем командам «напрасного движения не чинить, чтобы из-за того и оное войско без сомнения остаться могло»19.
Вместе с тем 10 мая войско разослало приказ всем старшинам форпостов, расположенных вверх по Яику, чтобы бегущих из Яика старшин и согласных казаков стараться ловить и через форпосты не пропускать.
На вопрос о причине сбора войск Рейнсдорп говорил, что, хотя войско не заслуживает ответа, но как вопрос его и просьбу он считает дерзкими, «то и молчаливым остаться за сходно не признает».
«Итак, — писал он, — возвращая из присланных от вас одного казака, даю вам знать, что наряженные войска, под предводительством генерал-майора Фреймана, отправлены от меня по силе высочайшего указа, для наказания находящихся между войском Яицким мятежников, кои паки в злодеянии и непослушании остаются. Но прежде нежели он, генерал-майор, приступит к действительному предписанному ему исполнению, я вас, войско Яицкое, паки прилежно увещеваю и прошу, хоть остальные часы, в кои еще можете через раскаяние ваше пользоваться милосердным ее величества прощением, употребить на рассуждение, пощадя кровь неповинную жен ваших и малолетних детей, а притом в злобе неучастных людей, и пришед в чувствие, постараться высочайшую волю исполнить, т. е. главных и богомерзкого убийства зачинщиков, о коих через полковника Углецкого реестр вы получили, обще с признаваемыми вами покоя вашего нарушителями ему, генерал-майору, выдать и тем себе и всему войску Яицкому спасение получить. А инаково непременно поступлено будет с вами по всей строгости высочайшего гнева, от которого укрыться никакого способа уже не остается, ибо вы сами понять в состоянии, может ли столь важное злодеяние от главнейшей в свете монархини без достойного отмщения упущено быть»20.
Такой ответ губернатора заставил войско отказаться от ловли севрюги и подумать об отклонении угрожающей беды, тем более что несколько ранце отправления своего ответа Рейнсдорп предписал генерал-майору Фрейману отправиться в Рассыпную, принять там начальство над собравшимися командами и двинуться к Яицкому городку непременно 16 мая.
Подходя к городку, Фрейман должен был вторично отправить вышеприведенное увещание Рейнсдорпа и в случае сопротивления обложить городок, построить батареи и приготовиться к осаде. Чтобы виновники мятежа не могли переправиться на противоположную сторону реки Яик, Фрейману поручено было отправить из Илецкого городка по левому берегу реки Яик отряд из 600 человек ставропольских калмыков и иррегулярных войск. Остановившись против городка, отряд этот должен был содержать разъезды и ловить всех переправляющихся21.
11 мая Фрейман прибыл в Рассыпную крепость, но не нашел там всех команд, долженствовавших поступить в состав отряда: недоставало эскадрона драгун, 500 ставропольских калмыков и мушкетерской роты, следовавших из Троицкой крепости. Продовольствие отряда также не было обеспечено. Приготовленные в Илецком городке сухари, по медленному снаряжению для них подвод, не могли быть доставлены скоро к отряду и тем более, что для переправы их через реку Яик в Рассыпную крепость не было надежного перевоза. Таким образом, сбор войск и распоряжения по обеспечению продовольствием задержали Фреймана в Рассыпной крепости до 25 мая22, а между тем в этот промежуток времени войско успело приготовиться к оборони и к вооруженному сопротивлению.
Возвращавшиеся 16 мая из Илецкого городка казачки Екатерина Азовская и Федора Яковлевичева на ближайшем форпосте объявили сотнику Галунову, что 11 мая в Рассыпную крепость прибыл генерал из Оренбурга и собрал полки, а из Илецкого городка потребовал 275 лошадей под провиант23. Галунов в тот же день донес об этом войсковой канцелярии, которая разослала гонцов по всем верхним форпостам с приказанием, что если известие это справедливо, то чтобы на всех форпостах старшины и казаки имели всю военную предосторожность днем и ночью; как же только войска двинутся из Рассыпной, то отправляли бы жен и скот в Яицкий городок, куда и сами ехали «безо всякого отрицания», захватив с собой и находящиеся на форпостах пушки24.
Первое известие о действительном выступлении Фреймана из Рассыпной крепости привез в Яицкий городок Илецкий казак Никита Ерзиков25, а вслед за тем Иртецкого форпоста есаул Сергеев донес войску, что Фрейман с отрядом «речку Киндель уже перелазит».
Войско, собравшись в круг, по просьбе Кирпичникова и Ивана Портнова постановило: просить помощи киргизского Нуралы-хана26 и отправить двух казаков, Максима Кабаева и Ивана Ерофеева, убедиться в справедливости донесения Сергеева. Когда посланные, возвратившись, подтвердили известие, то войсковая канцелярия предписала командированным на заставу походным: атаману Ивану Ульянову и полковнику Пономареву (он же и Самодуров) с командой из 200 человек верховых казаков немедленно следовать к реке Иртек и, по приближении Фреймана, отправить к нему нарочных и требовать указа, с какой целью он двигается к Яицкому городку.
«Самим же вам, — сказано было в наставлении27, — тем войскам никаких озлоблений не чинить, а меньше того и с войсками к отпору не вступать, а больше стараться просить из милосердия, чтоб он с войсками остановился и в городок к нам не доходил и тем бы войско Яицкое в вящшее сомнение не вводил».
В ожидании донесения Ульянова и Пономарева войско признало нужным усилить свои боевые средства и с этой целью отправило сотника Сетчикова на нижние форпосты, с приказанием выслать в Яицкий городок, на подводах, половинное число пороха и выкомандировать половинное число казаков, а остальным оставшимся в малых форпостах казакам с женами и детьми перебраться под защиту больших крепостей и быть им «во всякой осторожности»28.
Между тем Ульянов и Пономарев, прибыв в Генварцевский форпост, узнали, что отряд Фреймана устроил через реку Иртек мосты и переправляется на их сторону. Ульянов отправился в Яицкий городок донести войску, а Пономарев остался в форпосте для наблюдения за движением отряда. Руководствуясь данным от войска наставлением, Пономарев отправил к Фрейману трех человек казаков, чтобы разузнать, с какой целью он двигается. Посланные возвратились и донесли, что генерал форпостным казакам никакого вреда не чинил, а им сказал, что следует в Яицкий городок за виновниками возмущения29. Пономарев донес о том войску, а сам, не имея права оказывать вооруженного сопротивления, стал отступать, и Фрейман видел перед собой только одиноких, вдали разъезжавших всадников.
Получив донесение Пономарева, войско собиралось несколько раз в круги, причем старшины Трифонов и Сенгилевцев умышленно объявили, будто Пономарев был Фрейманом атакован; что корпус следует не по высочайшему повелению, а по распоряжению губернатора и не для чего другого, как для истребления всего городка»30.
— Извольте, атаманы-молодцы, — говорили они, — в поход идти и оставить в городке только с каждого десятка по два человека, а прочие все выступите нынешнего же дня.
Священник соборной церкви Василий Иванов, войдя в круг, увещевал казаков не ехать в степь навстречу Фрейману и сопротивления не оказывать.
— Дело это богопротивное, — говорил он, — вы постраждете от Бога и навлечете гнев государыни.
— Мы не намерены с полками воевать, — отвечали на это вожаки недовольной партии, — а мы будем спрашивать только, зачем сюда следуют, и просить, чтобы генерал сам или кого из офицеров с малой командой для следствия прислал. А без ружей нам ехать невозможно ради того, что иногда к истреблению всего здешнего места безо всякой причины от тех полков нападение учинится. Если бы сего не было, то могли бы сюда малую команду прислать, а такой великий корпус не для добра идет, и, конечно, от губернатора, а государыня того не ведает.
Большинство казаков поверило словам своих предводителей, и в том же круге была составлена подписка, которой сотники и казаки обязывались, что «дерзновенно» против Фреймана поступать не будут, а будут стараться только не допустить его в Яицкий городок. Тогда войсковой поверенный, шестидесятилетний старик Василий Трифонов, тот самый, который, будучи избран депутатом, не успел уехать в Петербург, был назначен главным распорядителем похода и в помощь ему походным атаманом Иван Ульянов.
Последний, собрав на скорую руку сколько можно было казаков, выступил с ними на реку Ембулатовку, где и соединился с Пономаревым, отступавшим пред отрядом Фреймана. Сюда же спешил и Василий Трифонов с остальными казаками, с 5 знаменами и 10 пушками. 31 мая последовало соединение всех трех отрядов, причем казаки узнали, что Пономарев не был атакован Фрейманом и что последний находился на реке Ембулатовке верст еще за тридцать. Поэтому, не предвидя столкновения в тот же день, казаки собрали круг, в котором постановили: прежде чем посылать нарочных к Фрейману, вытребовать из войсковой канцелярии документы, которые могли бы засвидетельствовать о невинности войска и о притеснениях, делаемых старшинами. В тот же день Трифонов отправил нарочного в городок с рапортом, в котором просил войсковую канцелярию доставить в отряд «для войсковой общественной нужды и пользы: 1) присланную войску из государственной Военной коллегии сгубительную грамоту, которой велено из войска Яицкого разослать некоторых в ссылки, а других отдать в солдаты: оная лежит в ларце там, где печать войсковая находится; 2) приговор атамана Тамбовцева с старшинами, за их руками, коим в нас стрелять во время штурма положено, и оный находится у Романа Котятова, и 3) с указа блаженной памяти императрицы Анны Иоанновны, коим повелено нас денежным и хлебным жалованьем довольствовать без задержания»31.
В ожидании присылки этих документов Трифонов на другой день, 1 июня, узнал, что почти на высоте городка, на противоположной стороне реки Лика, по так называемой Бухарской дороге, следует другой отряд, состоящий из регулярной и иррегулярной команды. Он тотчас же отправил приказание вниз по реке Яику до Гниловского форпоста, чтобы все старшины и казаки отправляли своих жен, детей и имущество в Яицкий городок, а сами все до единого явились к нему на реку Ембулатовку32. Собравшиеся же на этой речке казаки в тот же день решили отправить к Фрейману депутатами есаула Афанасия Перфильева, впоследствии самого ревностнейшего пособника Пугачева, сотника Никифора Любина и казака Андрея Курбетева с поручением узнать, зачем посылается к ним отряд, и просить Фреймана, что если у него есть высочайшее повеление, то прислал бы его в войско. Фрейман отвечал, что идет в Яицкий городок, чтобы вытребовать виновных в происшедшем возмущении и в убийстве генерала Траубенберга.
Перфильев с товарищами просили Фреймана дозволить им отправить депутатов в Петербург с просьбой к императрице. Фрейман не разрешил, но объявил, что если они выдадут 40 человек зачинщиков, то остальным он никакого вреда не сделает33.
— Мы все виновны, — говорили присланные, — от войска послана челобитная ее величеству, и ожидается указ.
Депутаты просили Фреймана не переходить границ войска, возвратиться в Оренбург или же остановиться до дальнейших распоряжений.
— Останавливаться я не имею нужды, — отвечал Фрейман, — а должен, по силе данного мне от оренбургского губернатора повеления, следовать прямо в Яицкий город и взять виновников возмущения, и если остановлюсь, то не далее как в пятнадцати верстах от городка.
Депутаты возвратились к отряду вместе с сержантом Мешковым, присланным Фрейманом потребовать выдачи 34 человек виновных, поименованных в списке, переданном войску полковником Углецким.
— Виновные, — говорили казаки, — бывший атаман Андрей Бородин, старшины Иван Окутин, Кирилл Филимонов, Иван Логинов и прочие их сторонники, которые давно уже содержатся под караулом.
Мешков объявил тогда, что Фрейман в последний раз дает время на размышление. Казаки собрали круг и на вопрос «что делать?» положили: когда Фрейман подойдет к реке Ембулатовке, то силой оружия воспрепятствовать ему дальнейшее движение34. Такое решение было несогласно с желанием многих и противно подписке, данной старшинами и казаками в Яицком городке. Видя, что распущенный слух, будто Пономарев был атакован, несправедлив, что, напротив того, Фрейман, проходя мимо форпостов, не причинял никому ни обид, ни оскорблений, войско советовало старшинам не вооружаться против Фреймана, а встретить его с честью35.
— Мы не воевать пришли сюда, — заметил казак Гульчихин, — и в случае упорства Фреймана лучше отступить.
Опасаясь, что такое замечание может произвести разногласие в войске, Ульянов «на страх другим» приказал высечь Гульчихина плетьми и привязать к колесу36. Приказание это было тотчас же исполнено, но не дало тех результатов, которых ожидал Ульянов. В войске уже существовало разногласие в этом отношении, и вслед за наказанием Гульчихина Ульянову пришлось наказать плетьми казака Ивана Болдырева и выгнать из палатки казака Григория Жигалина с товарищами, пришедшими к нему с такими же точно заявлениями. Вслед за тем сотники Простов и Бочкарев, казаки Макарычев, Турыбарин и Пустобаев заявили, что они вполне разделяют мнение Гульчихина, и просили освободить последнего, так как не он один, а многие и другие казаки такого же мнения37. Гульчихин был отпущен на свободу, но старшинам трудно было согласиться с миролюбивыми советами: большинство их находилось в списке виновных и впустить Фреймана в городок значило добровольно предаться в руки правосудию и подвергнуть себя жестокому наказанию. Они предпочли сопротивляться и, чтоб иметь возможность лучше к тому приготовиться, задержали у себя сержанта Мешкова до следующего дня.
В ожидании ответа генерал-майор Фрейман в течение целого дня оставался на месте и успел запастись фуражом, а казаки перешли реку Ембулатовку и, выставив по высотам далеко впереди аванпосты, приготовились к встрече. Вожаки решили не дозволить Фрейману переправиться через реку Ембулатовку.
— За счастье почтет генерал, — говорил самонадеянно Пономарев, желая подбодрить казаков, — если ему удастся из этой речки воды напиться38.
Между тем Фрейман, в 9 часов утра 3 июня, в день Святой Троицы, в боевом порядке ринулся вперед, имея впереди разъезды из оренбургских казаков. Не доходя верст трех или четырех до реки Ембулатовки, он встретил одиночных всадников, гарцевавших пред его фронтом. Яицкие наездники подъезжали к оренбургским казакам и просили, «чтоб они в сие дело не вплетывались, как и они с своей стороны задирать их не станут». Оренбургские казаки отступили к отряду и донесли о том Фрейману, который, пройдя еще несколько сот сажен, увидел пред собой толпу яицких казаков, числом до четырех тысяч человек и более. Он остановился и отправил офицера с несколькими всадниками спросить, зачем они собрались вооруженные, и потребовать, чтоб они разошлись по домам. На встречу посланному выехал полковник Пономарев с несколькими казаками. Офицер требовал, чтобы казаки не опасались ничего, ехали спокойно в Яицкий городок и очистили свободный путь отряду.
— Мы все умрем на реке Ембулатовке, — отвечал на это Пономарев, — а в городок отряда не впустим.
Фрейман двинулся вперед, и по мере того, как он подходил к речке, толпа казаков, все увеличиваясь, стала окружать отряд. Фрейман остановился и приказал открыть огонь. Последовал выстрел с левого фланга, за ним другой и третий. Казаки отвечали выстрелами из ружей, и затем несколько всадников, подскакав к отряду сажен на сто с левой стороны, зажгли траву во многих местах. Пожар быстро распространился, и дым понесло на отряд. Под прикрытием этого дыма казаки намерены были атаковать Фреймана и с этой целью подавали несколько сигналов, но атака не состоялась. Тогда они подвезли пушки и открыли огонь, но как дым мешал правильному прицеливанию, то снаряды их перелетали через головы и не причинили никакого вреда отряду.
Между тем Фрейман, имея у себя до 400 лопат, приказал, в предупреждение опасности от степного пожара, очистить от травы некоторое пространство вокруг отряда, и, как только огонь прекратился и дым рассеялся, он сбил артиллерию казаков. Последние, видя неудачу в этом направлении, собрались на правом фланге отряда с намерением атаковать его, но Фрейман приказал легким войскам предупредить их своей атакой, и казаки были сбиты, потеряв много убитых, которых они, подбирая, таскали арканами.
Рассеявшись в разные стороны, казаки собрались потом возле реки за горой, мимо которой должен был следовать отряд. Выслав вперед оренбургских казаков и калмыков для воспрепятствования казакам производить поджог травы, Фрейман принял вправо и двинулся по обожженному уже месту, с намерением обогнуть гору и зайти в тыл собравшимся. Заметив это, казаки снова выдвинули свои орудия, атаковали кавалерию Фреймана, прогнали ее к отряду и успели захватить 10 человек пленных, из числа которых двух калмыков они впоследствии убили. Под прикрытием огня своих орудий казаки пытались несколько раз атаковать отряд, но, не имея в том успеха, снова зажгли траву в разных местах. Фрейман принужден был остановиться, принять меры к прекращению пожара и выстрелами из орудий отбивать наседавших на него казаков39.
День клонился к вечеру; солнце уже зашло, и выстрелы прекратились. В отряде пробили зорю, расставили ночные пикеты, а казаки отошли в свой стан, расположенный в горах у мостов через речку Ембулатовку. Они отправили нарочного в Яицкий городок с известием об одержанной победе и просили совета у оставшихся в городке судей и престарелых, что «прикажут с корпусом делать, который остановлен, и от рук их уже никто из оного уйти не может».
«С нашей стороны, — доносил Трифонов, — урону, кроме двоих казаков легкими ранами раненных и двух лошадей убитых, более не состоит. А ныне паки к нему, генералу, дабы возвратился назад, все войско приступило, и что произойдет донесено будет. С их же стороны всех побитых десятков до трех, в полон взятых восемь человек оренбургских казаков, которые для надлежащего отосланы к вам в войско40. Чего для и ныне просим пожаловать священникам побить челом, дабы оные за православный народ все сии дни промолебствовали, чтобы Господь нам помог одолеть противника нашего. Да и о том паки напоминаем, чтобы послать в Гурьев городок для взятия пороха и свинца как можно и о своде с нижних форпостов команды, как прежде было предписано».
Донесение Трифонова было принято в Яицком городке с большим восторгом. Как только прибыл посланный, Сенгилевцев приказал ударить в набат, чтобы передать войску столь приятные известия. Услышав знакомый звук колокола, старые и малые казаки, даже женщины, собрались в круг, где узнали содержание полученных донесений, и решили отправить в войско своих посланных с поздравлением и с пожеланием захватить Фреймана в свои руки и привести его в Яицкий городок. В том же кругу было постановлено: производить ежедневное молебствие и немедленно отправить казака Максима Кабаева в Гурьев городок за порохом41 и для свода казаков с низших форпостов.
«При городе же, — писал Сенгилевцев42, — предводительствующей рукой Божией обстоит благополучно».
Отслужив молебен, казаки ходили с образами по всем часовням, а затем весь вечер провели в кутеже и пении; женщины же, не принимавшие участия в кутеже, собравшись толпой, ходили по домам послушной стороны и били мужчин.
В два часа утра, 4 июня, Фрейман двинулся вперед и почти с места выступления встретил отряды казаков, зорко следивших за всеми его движениями. Выслав вперед майора Демидова с драгунами и иррегулярной командой, Фрейман оттеснил казаков и занял гору, с которой он видел всю реку, «а равно и все неудобства мест к переправе». Левее отряда находилась высокая гора, командовавшая окрестной местностью и занятая казаками. Чтоб овладеть ей по возможности с меньшими потерями, Фрейман отрядил вправо к реке майора Сурина с 200 человек пехоты и двумя орудиями, показывая вид, что намерен переправиться в этом месте. Майор Сурин занял на берегу реки небольшую высоту, укрепил ее рогатками и, получив в подкрепление еще 200 человек мушкетер с двумя орудиями, приступил к приготовлениям для переправы. Казаки оставили свои позиции, быстро переправили по мосту свои орудия и собрались на противоположном берегу против отряда Сурина. В ожидании начала переправы они открыли огонь из орудий, и «хотя с их стороны, — писал Фрейман, — стрельбы было весьма много, но как они рикошетом стрелять не знают, то ядра их весьма мало вредили и летали через»43.
Увлеченное желанием не допустить до переправы, Яицкое войско почти все собралось против отряда Сурина и не заметило, как Фрейман занял левую гору и поставил на ней свои орудия. Вслед за тем Сурину приказано было отступить, и он, под прикрытием выставленных на командующих высотах батарей, спокойно и без потерь присоединился к отряду. Войско сознало тогда, что оно обмануто и что сопротивление с его стороны невозможно; две горы, расположенные в одну линию и в недальнем расстоянии одна от другой, были в руках Фреймана, на них были поставлены батареи и в промежутке между возвышенностями можно было спокойно совершать переправу.
Не пытаясь при таких условиях препятствовать переходу Фреймана через реку Ембулатовку, войско собралось у своего обоза, решило отступить в городок, и «через час уже никого не видно было, и от того скорого побега бросили на дороге две пушки».
Простояв на занятой позиции остаток дня и всю ночь, Фрейман исправил свою артиллерию, приготовил три моста и, переправившись через реку Ембулатовку, утром, 5 июня, двинулся далее. Пройдя 26 верст, он остановился на реке Рубежной, где при вступлении в лагерь к нему явился бывший старшина подполковник Бородин и те старшины, которых казаки непослушной стороны содержали под караулом. От них Фрейман узнал о всеобщем замешательстве казаков и о том хаосе, который существовал в Яицком городке.
Первые прискакавшие в Яицкий городок ударили в набат и собрали круг, в котором, уверяя всех, что Фрейман непременно сожжет городок, определили, чтобы весь народ укладывал лучшие пожитки и провиант на повозки, а кто может, захватил бы с собой лодки и, переправившись за реку Чаган, остановились бы на горе, в трех верстах от городка.
Казаки решили покинуть родной Яик и искать спасения в Персии или Хиве. Опасаясь каждую минуту, чтобы Фрейман с отрядом не появился в виду городка, население поспешно собирало свои пожитки и выезжало. Среди всеобщего замешательства караульные и часовые покинули свои места, и казаки послушной стороны, воспользовавшись этим, освободили содержавшихся в заключении и закованных в железо старшину подполковника Бородина и других. Сев на приготовленных лошадей, они ускакали в отряд Фреймана.
Последний отправил в городок увещание, в котором просил, чтобы люди благоразумные, отстав от возмутителей и ничего не опасаясь, возвращались в городок... Увещание это не подействовало, и многие казаки, опасаясь насилий товарищей, принуждены были против воли покидать город со всем семейством и имуществом. Некоторые переправлялись за реку Чаган, иные уехали за Камыш-Самарские озера и Узени, другие же в Бударинский форпост. Как ни торопилось население очистить город, оно не могло сделать этого скоро: мост через реку Чаган был один и через него должны были переправиться несколько тысяч телег с имуществом и несколько тысяч голов скота. Поэтому переправа далеко еще не была окончена, когда Фрейман с отрядом подошел к Яицкому городку.
Накануне его прихода старшины непослушной стороны присылали команду к мосту, чтоб его сжечь, но ей было объявлено, что посланные для понуждения жителей к скорейшему выезду еще не возвращались и что вместе с ними должны переехать через мост до 300 повозок, уже нагруженных и ожидающих очереди для переправы. Сожжение моста было отложено до следующего утра, а между тем генерал-майор Фрейман, двигаясь форсированным маршем и пройдя 41 версту, в час ночи остановился в трех верстах от моста. Сформировав тотчас же отряд из 400 мушкетеров, двух эскадронов драгун, небольшого числа казаков и калмыков и придав им шесть орудий, Фрейман поручил его начальству майора Демидова, которому приказал овладеть мостом, перейти на противоположный берег реки Чаган и построить там мостовое укрепление. Демидов занял мост и отрезал казакам сообщение с городком; все не успевшие переправиться по мосту через реку Чаган должны были возвратиться в свои дома.
Наутро, 7 июня, Фрейман с отрядом присоединился к Демидову и расположился между мостом и городом, на возвышенном месте, с которого хорошо были видны как стан казаков, так и многочисленный их обоз. Он отправил сотников Витошнова и Журавлева с требованием, чтобы население немедленно возвращалось в город, перевязало зачинщиков мятежа и что тогда Бог и государыня простят их44. Казаки собрали круг, где высказали желание исполнить требование Фреймана и покориться. Старшины не соглашались. Они убедили собравшихся отправить 1000 человек в Петербург с просьбой к императрице, но охотников набралось только 300 человек45. Под предводительством сотника Кирпичникова и Трифонова они отправились о двух и трех конях по дороге на реку Иргиз, а остальные стали возвращаться в городок с семействами, скотом и имуществом. Десятки тысяч семейств, остановившихся в поле под открытым небом, громадное количество обоза и скота заставили Фреймана разделить возвращавшихся на две части: одна переезжала через мост, а другая на лодках, в семи верстах от городка, и, несмотря на это, переправа продолжалась в течение трех дней, 8, 9 и 10 июня, причем по счету поставленного у моста офицера ежедневно переезжало по мосту не менее двух тысяч повозок.
Для преследования и поимки Кирпичникова с товарищами Фрейман потребовал, чтобы казаки послушной стороны собрали до 700 человек конных. Как только набралось 500 человек, он тотчас же присоединил к ним из своего отряда 100 человек драгун и оренбургских казаков и под начальством поручика артиллерии Свечина отправил их в погоню. Командовавшему яицкими казаками старшине было приказано объявить бежавшим, чтоб они перевязали виновных, а затем без всякого опасения возвращались в городок. Казаки не решились перевязать виновных, но понемногу отставали от своих предводителей, так что Кирпичников и его единомышленники должны были отказаться от поездки в Петербург, и большая часть их была переловлена, лишь немногие успели скрыться. Все они вместе с арестованными в городке были отправлены в Оренбург в числе 86 человек, где впоследствии была учреждена следственная комиссия.
Имея приказание занять Яицкий городок регулярной командой, генерал-майор Фрейман не решился ввести в него всего отряда, так как внутри его, а особенно снаружи, валялось несколько тысяч трупов павшего скота, разлагавшегося и заражавшего воздух. Приказав свезти падаль в одно место и зарыть ее в глубоких ямах, Фрейман подошел с отрядом к самому городку и стал подле залива реки Яик.
Занимая в окружности 8 верст и 300 сажен, Яицкий городок имел до 4 тысяч дворов, весьма тесно построенных, из коих 128 оказались совершенно пустыми после убитых и разбежавшихся по хуторам и поселкам; жителей обоего пола считалось в войске более 30 тысяч человек, из коих, считая с форпостными, было до 12 тысяч таких казаков, которые могли сесть на коня. «В сем городе каждому беглому пристань открытая, — доносил Фрейман, — из которых пред прибытием моим ушло под видом работников более 2000 человек, однако человек до 30 командами моими переловлено. О жителях донесть нахожу, что все раскольники и никто в церковь не ходит; старшин и прочих чиновных я к тому принуждал. Они все по дешевизне у них вина пьяницы, не исключая и женский пол; к работам ленивы, хлеба не пашут, а живут от рыбных доходов, с которых каждый казак до 200 р. в год получает, и от множества скота и лошадей, по имению излишних на сенокошение лугов».
Укрепив свой лагерь, генерал-майор Фрейман отправил в городок по нескольку рот 6-й и 7-й легких полевых команд с двумя сотнями оренбургских казаков, которые и расположились лагерем на площади: правый их фланг был примкнут к валу, на котором насыпана была батарее «такой вышины, что весь городовой вал до самой реки Чаган ядрами очищать способно было». В средине городка был укреплен каменный дом сотника Семена Тамбовцева, при котором устроена гауптвахта и расположено 120 человек пехоты с двумя орудиями; вокруг всего города поставлены пикеты, а внутри, днем и ночью, производились разъезды, наблюдавшие, чтобы не было сходок и собраний. Назначив старшину Тамбовцева полицеймейстером и избрав старшин, сотников и десятских, Фрейман приступил к переписи, но казаки всеми мерами старались уклониться от новой ревизии и скрывали действительное число в семействе: в числе малолетних десяти лет они показывали таких, которые имели трех и более детей. Фрейман приказал свидетельствовать каждого, и дело переписи затянулось. В это время он получил высочайшее повеление об уничтожении войсковой канцелярии.
«Вошед в городок тем или другим образом, — писала императрица оренбургскому губернатору Рейнсдорпу46, — генерал-майор Фрейман должен учинить следующее: 1) учредить в нем коменданта с гарнизоном, которому и поручить надлежащее правление для восстановления тишины и порядка до времени; 2) отрешить вовсе войсковую канцелярию, а на место ее установить новое правление, объявя всем и каждому, чтоб они сему новому правлению повиновались и что с ослушниками поступлено будет, как с нарушителями общего покоя; 3) избрав в коменданты надежного человека, который бы твердостью и благоразумием своим в состоянии был всех содержать в порядке, рекомендовать ему прилежно, чтоб он всем в тишине живущим отдавал правосудие, а для пресечения способа к скорейшему собранию мятежников запретил бы бить в городке в набат без своего позволения».
На основании этого повеления генерал-майор Фрейман назначил командира 7-й легкой полевой команды полковника Симонова комендантом города. Войсковая канцелярия была упразднена и заменена комендантской канцелярией. В помощь Симонову были назначены старшины Мартемьян Бородин и Мостовщиков; а в должность экзекутора один из обер-офицеров. Казачий круг уничтожен, и в набат бить запрещено навсегда, а начальники могли быть собираемы в комендантскую канцелярию только по барабанному бою.
Поручив полковнику Симонову все дела по управлению войском, Фрейман с остальными войсками отправился в Оренбург. Яицкий городок опустел; часть населения рассыпалась по степи и хуторам, а другая была арестована и отправлена в Оренбург в следственную комиссию под председательством полковника Неронова. Число арестованных казаков было так велико, что в оренбургских тюрьмах не было уже места, и их рассадили по лавкам гостиного и менового дворов; тюремные избы, гауптвахты, подвалы домов были переполнены арестантами, подвергаемыми пыткам и допросам с пристрастием. Оставшиеся в городке страшились за свою участь и ежедневно ожидали, что, по оговору товарищей, будут арестованы. На всех лежала печать уныния и отчаяния, как вдруг по всему Яику распространился слух, что в том самом Московском легионе, от службы в котором так упорно отказывались яицкие казаки, появился император Петр III, обещающий защиту всем угнетенным и обиженным47. Слух о появлении Петра III не был ни для кого новостью; русские люди давно свыклись с тем, что покойный император жив, что он скрывается и рано или поздно должен «объявиться». Казаки особенно сочувственно отнеслись к этому слуху и, надеясь на лучшую будущность, встрепенулись.
Примечания
1. Во всеподданнейшем рапорте от августа 1772 г. Военно-ученый архив, д. № 104, л. 18.
2. Витевский В.Н. Яицкое войско до появления Пугачева // Русский архив, 1879, кн. III, с. 443.
3. Записка Бородина // Гос. архив, VI, д. № 505.
4. Рапорт Рейнсдорпа Сенату от 25 января 1772 г. // Гос. архив, VI, д. № 505.
5. В объявлении от 19 января 1772 г. // Московский архив Главного штаба, по аудиторской экспедиции, оп. 93, св. 492.
6. Дурново давно сам желал уехать, но не мог этого сделать по слабости здоровья. «Что принадлежит до меня, — писал он Рейнсдорпу 22 января, — то нахожусь в превеличайшей слабости и весь изранен: на голове три раны, правая рука порублена, на спине рана копейная [копьем], а сверх того, бит очень больно, так что и подняться с постели не могу. Да и изволите писать, если дела порученной мне комиссии дозволят, не соглашусь ли отправиться в Оренбург, я бы с превеликою радостию поехал для излечения моей болезни, только ныне время очень холодное, а хотя мало будет потеплее, то отправиться не премину».
7. Рапорт Яицкого войска Рейнсдорпу от 21 января // Московский архив Главного штаба, оп. 93, св. 492. За Мартьяном Бородиным казаки особенно наблюдали; они посадили его в подземелье и почти не выпускали на свет. Бородин получил свободу только с занятием Яицкого городка отрядом Фреймана.
8. Протоколы совета 6, 11 и 16 февраля 1772 г. // Архив Гос. совета.
9. Указ Дурново от 17 февраля 1772 г. // Московский архив Главного штаба, св. 492.
10. В указе Рейнсдорпу от 26 марта 1772 г. Указ этот напечатан вполне в статье Витевского «Яицкое войско до появления Пугачева» (Русский архив, 1879, кн. III, с. 447).
11. Полковник Углецкий был выбран, как человек надежный и в Яицком войске неоднократно бывавший (Всеподданнейший рапорт Рейнсдорпа от 8 мая // Военно-ученый архив, д. № 104, л. 25).
12. Ордер войску Яицкому от 24 апреля // Московский архив Главного штаба, оп. 93, св. 492.
13. Рапорт войска Рейнсдорпу от 30 апреля // Там же.
14. Московский архив Главного штаба, по аудиторской экспедиции, оп. 93, св. 492.
15. У г. Витевского (Русский архив, 1879, кн. III, с. 446) неверно сказано: «рыбного поклона», и на этой фразе основано несколько заключений автора.
16. Сотники Симеон Свешников, Петр Сергеев, Савелий Оминичихин, Алексей Аржанов и Никифор Любин.
17. Указ Военной коллегии Рейнсдорпу от 17 февраля 1775 г.
18. Московский архив Главного штаба. Журнал секретной экспедиции, оп. 47, кн. 52, л. 118.
19. Донесение войска Яицкого от 6 мая 1772 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 93, св. 492.
20. Объявление Рейнсдорпа войску Яицкому 14 мая 1772 г. // Московский архив Главного штаба по аудиторской экспедиции, оп. 93, св. 492.
21. Предписание Рейнсдорпа генерал-майору Фрейману 10 мая // Там же, оп. 93, св. 492.
22. Записка Фреймана без года, месяца и числа // Гос. архив, VI, д. № 505.
23. Рапорт Галунова войску от 16 мая // Московский архив Главного штаба по аудиторской экспедиции, оп. 93, св. 492.
24. Ордера войска Яицкого вверх по р. Яик по крепостям и форпостам старшинам, есаулам, сотникам и казакам, даже до Иртецкого форпоста от 18 и 28 мая // Там же.
25. Показание сотника Ивана Чеботарева // Там же.
26. Нур-Али уклонился от прямого ответа и впоследствии письмом от 8 июня уведомил Рейнсдорпа, что от Яицкого войска были присланы к нему люди с объявлением, что оренбургские войска идут на них, «а как-де они, яицкие казаки, с киргиз-кайсаками равного в роде своем состояния, то именем войска и просили, чтобы киргизы для помощи к ним сообщились». Нуралы-хан писал, что он по своей верности им отказал // Московский архив Главного штаба, оп. 93, св. 492.
27. От 28 мая 1772 г. // Там же.
28. Ордер войска Яицкого сотнику Сетчикову, 28 мая // Там же.
29. Записка Бородина // Гос. архив, VI, д. № 505.
30. Рапорт Трифонова войсковой канцелярии от 31 мая 1772 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 93, св. 492.
31. Рапорт походного атамана и войскового поверенного Василия Трифонова войсковой канцелярии от 31 мая // Московский архив Главного штаба, оп. 93, св. 492.
32. Ордер Трифонова вниз по реке Яик старшинам и казакам до Гниловского форпоста, 1 июня // Там же.
33. Показание Перфильева 12 сентября 1774 г. // Гос. архив, VI, № 425.
34. Показание сотника Кирпичникова и полковника Пономарева // Московский архив Главного штаба, оп. 93, св. 492.
35. Записка Маврина // Памятники новой русской истории, ч. II, 282.
36. Показание сотника Ивана Портнова // Московский архив Главного штаба.
37. Показания сотников Кирпичникова и Портнова // Московский архив Главного штаба, оп. 93, св. 492.
38. Показания Кирпичникова и Портнова // Там же.
39. Записка Фреймана // Гос. архив, VI, д. № 505; Рапорт Фреймана Рейнсдорпу от 12 июня // Московский архив Главного штаба, оп. 93, св. 492.
40. Витевский (Русский архив, 1879, кн. III, с. 452) принял эти цифры за действительные потери обеих сторон, но нет надобности близко знать военное дело, чтобы видеть всю их неверность. В действительности же потери Фреймана в оба дня сражения заключались в одном убитом, 9 раненых, в том числе прапорщик Бочкарев, и 15 пленных (9 оренбургских казаков и 6 калмыков). Что же касается яицких казаков, то, кроме убитых и раненых, они потеряли 4 человека захваченными в плен и два знамени.
41. «По самонужному ныне дошедшему до всего здешнего общества обстоятельству, — писал Сенгилевцев 4 июня Гурьевской сотенной команды походному атаману Андрею Чипову (?), — о котором податель сего может ясно доказать, потребно пороху, ядер и свинцу. А как оного пороху, ядер и свинцу в Гурьеве находится немалое число, почему в войске Яицком рассуждено взять оттоль половинное число, того ради и повелевается вам оного пороха, ядер и свинцу, взяв половинное число для доставления сюда, отдать посланному с сим казаку Кабаеву, и с ним для препровождения оного интереса отправить из команды своей 25 человек совсем вооруженных. Прапорщика же [Филатова], находящегося у вас с командой, дабы он не мог куда в другие места дать о том известия, заковав всех в железо, содержать под крепким караулом».
42. В ордере от войска Яицкого Василию Трифонову 4 июня // Московский архив Главного штаба, оп. 93, св. 492.
43. Записка Фреймана // Гос. архив, VI, д. № 505; Рапорт Фреймана Рейнсдорпу 12 июня 1772 г. // Московский архив Главного штаба.
44. Записка Фреймана // Гос. архив, VI, д. № 505; Рапорт Фреймана Рейнсдорпу от 12 июня // Московский архив Главного штаба, оп. 93, св. 492.
45. Показания Кирпичникова и Трифонова // Московский архив Главного штаба.
46. В рескрипте от 4 июня 1772 г. // Военно-ученый архив, д. № 104, л. 12.
47. Показание в Тайной экспедиции казаков Василия Плотникова и Максима Шигаева // Гос. архив, VI, д. № 512.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |