Большое внимание уделил Пушкин документам, вышедшим из повстанческого лагеря. В составе «архивных тетрадей» сохранилось до двух десятков копий и конспектов манифестов и указов Пугачева, распоряжений повстанческой Военной коллегии и писем известных пугачевских атаманов.1 Большинство этих бумаг сохранилось в собственноручных списках поэта. Он собрал значительную коллекцию пугачевских бумаг из книг Военной коллегий и из других доступных ему собраний. Пушкину, как историку Крестьянской войны, была прекрасно понятна подрывная сила манифестов Пугачева. Манифесты, предоставлявшие трудовому народу свободу от крепостной неволи и права на безвозмездное пользование землей со всеми угодьями, призывавшие к истреблению дворян-крепостников, были вполне созвучны помыслам крестьянства и в николаевскую эпоху. Пушкин отдавал себе отчет в том, что его «августейший» цензор Николай I не допустит опубликования этих опасных документов в «Истории Пугачева», и все же, собирая «пугачевские» бумаги, он стремился не только к удовлетворению давней страсти коллекционера, но и в какой-то мере к использованию их (хотя бы в завуалированном виде) в своих исторических и литературных трудах. На страницах «Истории Пугачева», «Капитанской дочки» и в «Замечаниях о бунте» он неоднократно упоминал пугачевские манифесты, отмечая их огромную роль в народном восстании. В «Капитанской дочке» он писал, что воззвания Пугачева, написанные «в грубых, но сильных выражениях», производили «опасное впечатление на умы простых людей» (VIII, 317).
Все пугачевские бумаги, извлеченные Пушкиным из книг Военной коллегии, переданы им в «архивных тетрадях» преимущественно в виде полных копий, что, несомненно, указывает на то большое значение, которое он им придавал.
Первый именной указ Пугачева («императора Петра III») от 17 сентября 1773 г., адресованный казакам Яицкого войска, полной копией вошел в состав пушкинских «архивных тетрадей» (IX, 681—683). Пушкин верно отметил значение этого замечательного памятника — первого программного документа Крестьянской войны. В «Замечаниях о бунте», называя «первое возмутительное воззвание Пугачева к яицким казакам» «удивительным образцом народного красноречия, хотя и безграмотного», он писал: «Оно тем более подействовало, что объявления, или публикации, Рейнсдорпа были писаны столь же вяло, как и правильно, длинными обиняками, с глаголами на конце периодов» (там же, 371).
В «архивных тетрадях» находятся следующие пушкинские копии именных указов и писем Пугачева: от 18 сентября 1773 г. правителю Малого жуза (Малой Казахской орды) Нурали-хану; от 20 сентября 1773 г. казакам Илецкой станицы; от 24 сентября 1773 г. гарнизону и казакам Рассыпной крепости; от начала октября 1773 г. в Башкирию; от 5 октября 1773 г. гарнизону Оренбурга; от 17 октября 1773 г. приказчикам Авзяно-Петровского завода Д. Федорову и М. Осипову; от 22 октября 1773 г. приказчику Кано-Никольского завода Н. Сорокину; от октября 1773 г. казакам Красногорской крепости и старшине яицких казаков М.М. Бородину; от 5 и 17 ноября и 1 декабря 1773 г. оренбургскому губернатору И.А. Рейнсдорпу; от 21 декабря 1773 г. директору оренбургских горных заводов (там же, 630, 680—688). Источниками текста пушкинских копий явились оригиналы (частично писарские копии) этих документов, находившиеся в «пугачевских» книгах Военной коллегии.2
Из книг Военной коллегии Пушкин скопировал два письма пугачевского атамана Т.И. Падурова от 4 ноября 1773 г. к подполковнику В.И. Могутову и к старшине М.М. Бородину (там же, 690—691).
Оренбургский губернатор Рейнсдорп не раз пытался воздействовать на повстанцев увещеваниями. Он призывал покинуть «беглого донского казака Емельку Пугачева» и принести повинную властям императрицы Екатерины II, обещая за это полное помилование. В феврале 1774 г. в ответ на одно из таких увещеваний повстанцы отправили в Оренбург на имя губернатора язвительное письмо. Подлинник письма пугачевцев сохранился в делах Военной коллегии при одном из рапортов Рейнсдорпа.3 Пушкин снял копию с письма и полностью напечатал его в примечаниях к IV главе «Истории Пугачева» (там же, 104). Этот замечательный памятник народной сатиры был единственным документом пугачевцев, который Пушкину удалось опубликовать без изъятий, благодаря тому, что примечания не проходили цензуру Николая I.
Из числа других «пугачевских» бумаг, сохранившихся в книгах Военной коллегии, Пушкин снял копии с указа повстанческой Военной коллегии казаку команды Якова Иванова и с письма башкирского старшины Кинзи Арасланова к Алибаю Мурзагулову от 17 октября 1773 г. (в русском переводе с тюрки), которое содержало призыв присоединиться к повстанческой армии (там же, 689, 692).4
Вместе с тем необходимо отметить, что в «архивных тетрадях» отсутствуют копии с ряда «пугачевских» бумаг, которые хранятся и поныне в книгах Военной коллегии. Нет сомнения в том, что Пушкин видел и читал эти документы. Среди отсутствующих у Пушкина «пугачевских» документов можно назвать следующие: приказ атамана И.Н. Зарубина-Чики жителям Сарапульской волости о доставке провианта повстанческим отрядам под Уфу от 11 марта 1774 г.; воззвания походного атамана О. Сазонова к гарнизону и жителям Троицкой крепости от 15 и 23 февраля 1774 г.; манифест Пугачева в Башкирию от 15 марта 1774 г.; указ Военной коллегии Пугачева жителям Башкирии о заготовке провианта и фуража для повстанческих отрядов от 12 апреля 1774 г.; именной указ Пугачева походным старшинам А. Ашменеву и М. Четееву о наборе жителей в повстанческие отряды от 19 июня 1774 г. и др.
Помимо книг Военной коллегии, источником «пугачевских» документов была для Пушкина в 1834 г. коллекция Д.Н. Бантыша-Каменского, а в 1835 г. — коллекции Г.-Ф. Миллера и Н.Н. Бантыша-Каменского. Однако повстанческие бумаги этих коллекций не оставили каких-либо следов в «архивных тетрадях».
Повстанческие документы, отражающие идеологию восстания, занимают особое и первостепенной значимости место среди источников по истории Пугачевского движения. Глубокий интерес Пушкина к этим документам, выразившийся в их собирании и в первой попытке использовать их для освещения социально-экономических и политических требований восставшего трудового народа, — свидетельство высокой научной зрелости поэта-историка.
Примечания
1. Вопрос о повстанческих документах в «архивных тетрадях» Пушкина и в тексте «Истории Пугачева» освещен в нашей статье «Пугачевские бумаги в «архивных тетрадях» Пушкина» («Археографический ежегодник за 1962 год», М., 1963, стр. 304—311).
2. ЦГВИА, ф. 20 (Секретная экспедиция Военной коллегии. Дела о Пугачеве), оп. 47, кн. 1 (1230), лл. 8, 60 и об., 73—77, 115—117, 148 об., 259 об.; кн. 2 (1231), лл. 148, 173—174, 176; кн. 4 (1233), лл. 17 и об., 23 и об., 24 и об. и др. (см. Каталог, №№ 5, 25, 31—33, 39, 40, 58, 85, 87—89, 153, 155, 156 и др.).
3. Там же, кн. 4 (1233), л. 74.
4. Там же, кн. 1 (1230), л. 140; кн. 4 (1233), л. 446.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |