Заключение

Коренные социально-политические противоречия феодально-самодержавной России, противоречия между многомиллионной массой крепостного крестьянства и господствующим классом дворян-помещиков, нашли глубокое отражение в мировоззрении и творчестве Пушкина. Гениальный художник слова не мог пройти мимо ожесточенной классовой борьбы, которая сопутствовала поступательному развитию общества от феодализма к капитализму, проявляясь порой в таких гигантских вспышках народного недовольства, как крестьянские войны XVII—XVIII столетий, как антикрепостнические выступления крестьян в XIX в.

В начале 1830-х годов, под влиянием революционных событий в Западной Европе, а в особенности в связи с массовым ростом антикрепостнических выступлений русского крестьянства, грозивших перерасти в новую пугачевщину, Пушкин обратился к теме крестьянских восстаний прошлого, сосредоточившись на изучении крупнейшего в истории России восстания народа против крепостной неволи — Крестьянской войны 1773—1775 гг. под предводительством Пугачева. Плодотворные результаты углубленной работы над этой темой выразились в создании его гениальных творений — научного исследования «История Пугачева» и романа «Капитанская дочка».

Работая над «Историей Пугачева», Пушкин изучил отечественную и зарубежную литературу по этой теме, «поднял» доступные ему архивы, сделал огромное число копий, конспектов и выписок из документов, привлек печатные и рукописные мемуары, выезжал для сбора материалов на места событий Пугачевского восстания — в Поволжье и Оренбургский край.

В ходе архивных изысканий 1833—1834 гг. он получил доступ к небольшому, но весьма ценному собранию документальных источников — материалам Секретной экспедиции Военной коллегии. Они позволили ему воссоздать картину главных событий Крестьянской войны, обратив главное внимание (в соответствии с авторским замыслом и содержанием добытых источников) на описание боевых действии повстанческих отрядов Пугачева против войск правительства. Однако в связи с тем, что архивные дела о пугачевском восстании со времен Екатерины II содержались на секретном хранении, как дела, составляющие важнейшую государственную тайну, Пушкин не мог получить доступа к большинству из них. По этой причине ему остались неизвестными ценнейшие документальные источники по истории Пугачевского восстания, сосредоточенные в 1833—1834 гг. в центральных и ведомственных архивах Петербурга и Москвы (такие, например, как следственное дело о Пугачеве), что отрицательно сказалось на полноте освещения отдельных событий Крестьянской войны в «Истории Пугачева».

Выпустив свою книгу в свет в конце 1834 г., Пушкин возобновил поиски документальных материалов по истории Пугачевского движения и в государственных архивах, и в фамильных собраниях, надеясь подготовить второе издание своей монографии.

Основная цель Пушкина при этом заключалась в отыскании материалов московского следствия по делу Пугачева. Поэт не добился доступа к этим документам, но получил писарские копии с четырех дел (о побеге Пугачева из казанского острога, о саранском архимандрите Александре, о подпоручике Ф.Д. Минееве и беглом капрале И.С. Аристове) из «пугачевского» дела в «осьми связках», мемуары П. Любарского, И. Осипова, И. Полянского из «пугачевского» портфеля Г.-Ф. Миллера, рукопись мемуаров полковника М.Н. Пекарского, запрещенную цензурой III отделения к печатанию в журнале «Сын отечества».

Документальной основой «Истории Пугачева» явились архивные материалы, извлеченные Пушкиным из состава десяти «пугачевских» книг Военной коллегии.

Обилие документов в этих книгах, содержащих массу фактических сведений, часто неверных и противоречивых, весьма затрудняло задачу анализа документов и сообщаемых ими фактов. Пушкин, как правило, отбирал для последующего использования документы, отражающие ход восстания в обобщенном виде, содержащие военно-стратегическую и политическую оценку событий. Это обусловило его интерес к донесениям ведущих военачальников и крупных администраторов: губернаторов, командующих войсками правительства, командиров больших воинских соединений и др. Большую ценность представляли для него документы, отображающие повстанческое движение изнутри: показания пленных повстанцев, перебежчиков, лазутчиков и т. п. Исключительное внимание уделил Пушкин документам ставки Пугачева: его именным указам, манифестам, письмам пугачевских атаманов и другим бумагам, освещающим программные требования Крестьянской войны.

Исследование Пушкиным документов Военной коллегии на завершающем его этапе осуществлялось в процессе непосредственного писания «Истории Пугачева». На этой стадии работы, располагая самыми разнообразными по происхождению и содержанию материалами, Пушкин особенно строго оценивал каждый отдельный источник, решая вопрос о возможности его использования в тексте «Истории Пугачева», в примечаниях и приложениях к ней. Он не хотел перегружать изложение мелкими историческими фактами и деталями. Автор «Истории Пугачева» придерживался принципов разумного соотношения между документами, хрониками, мемуарами, живыми преданиями очевидцев, отдавая при этом предпочтение документам неоспоримым и достоверным. В оценке и отборе документальных источников сказалась большая научная добросовестность Пушкина-историка. Она гармонически сочеталась с творческими требованиями художника, стремившегося в максимально сжатом повествовании создать цельную картину Пугачевского восстания.

Пушкин предпочитал вводить документы в «Историю Пугачева» в собственной, авторской, переработке, подвергая их текст идейной, смысловой, языковой и стилистической отделке, руководствуясь задачами научной достоверности и художественной выразительности своего повествования при сохранении характерных и колоритных особенностей языка и стиля того времени. Старинные документы, с исключительным мастерством переработанные Пушкиным, органически вошли в авторский текст, не нарушая его цельности и пластичности, приобретая большую эмоциональную окраску и истинно пушкинское звучание.

Представляя законченную рукопись «Истории Пугачева» на суд властей, решавших вопрос о печатании ее, Пушкин писал в письме к Бенкендорфу от 6 декабря 1833 г.: «Не знаю, можно ли мне будет ее напечатать, по крайней мере я по совести исполнил долг историка: изыскивал истину с усердием и излагал ее без криводушия, не стараясь льстить ни силе, ни модному образу мыслей» (XV, 226).

Справедливость этих слов подтверждается той огромной и добросовестной работой, которую проделал гениальный художник-историк, исследуя архивные источники для «Истории Пугачева».