Об этой книге

Книга почетного профессора Канзасского университета Джона Алекса́ндера посвящена событиям 1773—1775 гг. в России и относится к числу лучших зарубежных работ по этой теме¹. Однако сегодняшний читатель в первую очередь может задать вопрос — а стоило ли спустя свыше 40 лет после выхода на языке оригинала издавать ее в России? Думается, что да.

Социальные протестные движения, причем такого масштаба, как восстание под предводительством Е.И. Пугачева, составляют важную часть истории России. Они были не просто одной из форм борьбы широких масс народа за свои права, но нередко становились катализатором крупных реформ, в той или иной мере модернизировавших политическое устройство страны и само российское общество. На примере пугачевского восстания это как раз достаточно хорошо показано в книге Дж. Александера.

К сожалению, этим явлениям в отечественной историографии очень не повезло. До революции 1917 г. они изображались преимущественно в негативном свете, как некая аномалия исторического развития России. Затем такие оценки сменились на прямо противоположные. «Разбойники» и «воры» русских историков XVIII—XIX вв. на несколько десятилетий стали народными героями и воплощением лучших человеческих качеств.

В конце XX в. в результате известных политических катаклизмов и появления новых подходов к анализу прошлого столь однобокое восприятие этих восстаний стало неуместным. Однако взамен наша наука пока ничего иного не предложила. Сейчас история того, что раньше именовалось «крестьянскими войнами», в российской историографии почти не изучается. На смену гипертрофированному интересу пришло полное замалчивание — прием, успешно использовавшийся советскими историками. Там же, где обойти эту тему невозможно (вузовские и школьные учебники), авторы зачастую совершают неправомерный возврат к оценкам историографии XVIII—XIX вв.²

Видимо, такое отношение к изучению крупных проявлений социального протеста обусловлено, во-первых, реакцией на годами абсолютизировавшуюся советской наукой роль «классовой борьбы», во-вторых, непопулярностью или точнее, «нежелательностью» темы массовых антиправительственных выступлений в официальном дискурсе постсоветской России, и, в третьих, растерянностью в вопросах методологии и методики изучения такого рода исторических явлений.

Поэтому для возобновления исследовательского интереса к этой теме полезным может стать обращение к предлагаемой давней работе Дж. Александера. Следует отметить, что за рубежом изучение пугачевского восстания имеет давнюю и основательную традицию³, которая, кстати, никогда не прерывалась⁴. Она включает как работы, отмеченные яркой индивидуальностью автора⁵, так и целые монографии по отдельным аспектам этого события⁶.

Предлагаемая книга Дж. Александера выгодно отличается как от негативных оценок пугачевщины дореволюционной русской историографией и ее позднейшего французского последователя П. Паскаля⁷, так и от апологетических сочинений советских историков. Дж. Александера трудно отнести к «правым» или «левым». Изучая столь сложное историческое явление, он, понимая, в какую ловушку обычно попадают те, кто вроде бы хочет добиться объективности в осмыслении событий 1773—1775 гг., старается избегать резких оценок и односторонних выводов. Если учесть, что эта книга написана в годы «холодной войны», когда не угодить под влияние господствовавших тогда в общественной атмосфере идеологем было чрезвычайно трудно, то проделанная автором работа вызывает еще большее уважение.

Книга Дж. Александера получила в СССР резкую, хотя и не совсем уж низкопробную отповедь⁸. Видные отечественные специалисты по XVIII в. упрекали автора в «не оригинальности», поскольку задолго до него «внешнюю историю» восстания уже якобы исследовал Н.Ф. Дубровин, в том, что американский ученый «по сути дела, не вносит ничего нового по сравнению с уже имеющейся литературой... пытается возродить устарелые и ошибочные концепции дворянских историков, которые освещали историю Крестьянской войны 1773—1775 гг. с позиций самодержавия и правящего дворянского класса»⁹. Тем самым советские оппоненты фактически признали, что единственно правильным подходом к анализу любых народных выступлений является рассмотрение их только с позиций восставших. Не стоит говорить, сколько вреда нашей исторической науке принесли такого рода односторонние суждения и установки.

Основным источником для американского автора явились работы дореволюционных и советских историков, а также документальные публикации. В процессе написания этого исследования Дж. Александеру выпала редкая в то время для иностранцев возможность поработать в советских архивах и получить консультации ряда наших ведущих историков, в первую очередь, профессора ЛГУ В.В. Мавродина (1908—1987)¹⁰. Конечно, сегодня мы располагаем намного большим массивом документов по данной теме, чем тот, который имелся под рукой у Дж. Александера в конце 1960-х гг., и, конечно, в дальнейшем он станет еще значительнее. Поэтому нет смысла давать всестороннюю оценку работе, написанной свыше сорока лет назад, тем более, что за это время опубликовано большое число серьезных отечественных трудов¹¹. Наша беда, что эта книга, наряду со многими другими, вовремя не пришла к нашему читателю.

Для книги Дж. Александера характерно повышенное внимание к внешнеполитическим аспектам восстания. Эта сторона пугачевского бунта фактически не затрагивалась в советской историографии. В СССР было принято считать, что это восстание вызвано исключительно внутренними причинами, какие-либо внешние факторы его отрицались или, во всяком случае, не принимались во внимание. Иначе подходит к этому вопросу Дж. Александер. Не отрицая тяжелого положения населения как главного источника этой трагедии, он уделяет большое внимание анализу международной обстановки, на фоне которой разворачивались события в Оренбургской губернии и Поволжье в 1773—1775 гг. По мнению американского автора, именно затяжная и истощившая все ресурсы страны русско-турецкая война 1768—1774 гг. привела к обострению и без того нелегкого внутреннего положения в стране, став катализатором процессов, в конечном итоге приведших к грандиозному социальному взрыву. Можно сказать, что внутренняя и внешняя политика на страницах настоящей книги фактически неотделимы, и это новый для отечественной науки взгляд (которому на Западе, увы, уже почти полвека) и его еще предстоит изучить и осмыслить.

Думается, отечественный читатель по достоинству оценит собранные Дж. Александером и впервые введенные им в научный оборот архивные источники из фондов Библиотеки Британского музея о влиянии пугачевского восстания на позицию ведущих европейских держав по «восточному вопросу» и на формирование политики в отношении России. Таким образом, автор сумел вписать локальное явление на Богом забытой юго-восточной окраине страны в широкий международный контекст, отголоски которого слышались не только в Москве и Санкт-Петербурге, но и на берегах Сены и Темзы, Берлина и Вены, и даже отозвались эхом в совсем уж немыслимо далекой тогда Америке.

В этой связи нельзя не обратить внимания на еще один поднятый автором вопрос: адекватности ретрансляции печатной культурой тогдашнего Запада информации о восстании. Как удалось выяснить Дж. Александеру, несмотря на многочисленные препятствия в виде огромных расстояний, больших усилий русского правительства по засекречиванию всего, что касалось оренбургских событий, наконец, разнице культур, западная периодика того времени умудрялась с удивительной точностью сообщать своим читателям о том, что происходило чуть ли не на другом конце света, в неизведанном и загадочном крае. Здесь, правда, надо отметить, что территория Оренбургской губернии не была для образованного западного читателя некоей terra incognita. Дело в том, что в 1771 и 1773 гг. на немецком языке вышло два издания знаменитой «Топографии Оренбургской» (1762) П.И. Рычкова, что свидетельствует об интересе европейской общественности к этому очень далекому региону.

Книга Дж. Александера, посвященная восстанию под предводительством Е.И. Пугачева, все же несколько шире заявленной автором темы — деятельности центрального правительства в условиях общенационального кризиса. Это восстание, отмечает ученый, «позволяет понять, как работали центральные органы управления страны в XVIII в. и как действовало правительство Екатерины II. Благодаря этому можно узнать, какие проблемы испытывало управление огромной многонациональной империей, о сильных и слабых сторонах существовавшей системы, ее способности решать стоящие перед ней задачи, отношениях с обществом, причинах и ходе осуществленных в то время реформ. Более того, поскольку многие черты политической системы России практически не изменились и после смерти Екатерины, анализ механизмов ее власти может способствовать более глубокому пониманию работы правительственных учреждений этой страны».

Данная монография выходит в серии «Башкортостан в зарубежных исследованиях»¹², поскольку это движение в основном проходило на территории Оренбургской губернии, о чем постоянно напоминает на страницах своей книги Дж. Александер.

В заключение хотелось бы выразить нашу глубокую благодарность автору, любезно разрешившему опубликовать перевод его книги в России. При подготовке издания использовались фонды Научной библиотеки Уфимского научного центра РАН, а также отсканированные и выложенные во Всемирную Сеть компанией Google раритетные отечественные издания¹³. Отдельная благодарность за поддержку данного начинания — д. филол. наук Ф.Г. Галиевой.

И.В. Кучумов, кандидат исторических наук.

Примечания

1. Им также была издана (1973 г.) научно-популярная книга о пугачевском восстании (рус. пер. И.В. Кучумова: Александер Дж. Емельян Пугачев и крестьянское восстание на окраине России в 1773—1775 гг. Уфа, 2011. Рец. на рус. пер.: Мининков Н.А. // Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. 2011. № 6. С. 145—148), не содержащая какой-то принципиальной новизны (и это признает на ее страницах сам автор), но ценная тем, что в ней впервые была сделана попытка типологизировать данное историческое событие с помощью новейших на тот момент социологических теорий. Отечественной науке еще предстоит повторить на новом уровне этот опыт Дж. Александера.

2. Лишь в Башкирии этой темой все еще продолжают заниматься, но, в основном, с устаревших или откровенно квазинаучных позиций. Примером первых являются специальные и обобщающие работы последних лет (Гвоздикова И.М. Башкортостан накануне и в годы Крестьянской войны под предводительством Е.И. Пугачева. Уфа, 1999; История Башкортостана с древнейших времен до наших дней. Уфа, 2004. Т. 1. Гл. VII; История башкирского народа в семи томах. Уфа, 2011. Т. III. С. 327—364), в которых без каких-либо изменений воспроизводятся оценки и подходы советской историографии. При этом для их современной легитимизации исследователи готовы идти на прямые подтасовки. Так, доктор исторических наук Н.М. Кулбахтин пытается приписать крайне негативно относившемуся к пугачевщине буржуазному историку Н.Ф. Дубровину «теплые слова признания полководческого таланта, поэтического дара и преданности Салавата борьбе за освобождение угнетенных народов Башкортостана» (Кулбахтин Н.М. Башкирские вожди Крестьянской войны 1773—1775 годов. Уфа, 2005. Ч. I. С. 38). Автор намеренно вводит в заблуждение читателей и учащихся (книга Н.М. Кулбахтина «рекомендована Министерством образования Республики Башкортостан в качестве учебного пособия по предмету «История Башкортостана»»), поскольку прекрасно знает, что названный им историк характеризовал Салавата Юлаева (сегодня являющегося официальным символом Республики Башкортостан) совершенно иначе (см.: Дубровин Н.Ф. Пугачев и его сообщники. СПб., 1884. Т. III. С. 316—317), и ни о каких полководческих и поэтических заслугах башкирского командира не упоминал вовсе. Затем Н.М. Кулбахтин (С. 60—61 его книги) приписывает Салавату и пугачевскому соратнику Белобородову первенство в разработке и применении новой тактики интенсивного штурма укрепленных пунктов, которую якобы сам А.С. Суворов впервые использовал лишь в 1790 г. — этот пассаж автора явно напоминает повсеместные и неуклюжие поиски «приоритетов» в послевоенной советской науке.

Характерным примером сложившейся в Башкортостане традиции научной полемики является поддержанная грантом Российского гуманитарного научного фонда критика уфимским «социальным философом» А.Т. Бердиным книги уфимского же краеведа и публициста А.С. Орлова «Пирамида Салавата» (Казань, 2006): Бердин А.Т. Призрак Уфимской Атлантиды: как он создается. Уфа, 2007; Он же. Салават: бой после смерти. Уфа, 2009. Выпустить работу С.А. Орлова о Салавате Юлаеве в Уфе не удалось, а обстоятельства ее последующей публикации Академией наук Татарстана выясняла прокуратура Башкирии. После появления изданных на средства РГНФ и написанных истеричным стилем указанных публицистических пасквилей А.Т. Бердина С.А. Орлов и его рецензенты (кандидат исторических наук И.М. Габдрафиков и автор этих строк) были арестованы и помещены в следственный изолятор как участники «организованной преступной группы», позже переквалифицированной в «экстремистское сообщество» (см.: Лесная Р. Научная работа по-башкирски // Независимая газета. 2009. 20 авг.), одной из целей которого якобы была... «дискредитация» Салавата Юлаева. Книга «Пирамида Салавата», несмотря на ее выпуск государственным академическим учреждением, была неофициально запрещена, изъята из продажи и стала полусвободно распространяться в Уфе только с лета 2010 г. В сентябре 2010 г. ее автор и рецензенты были отданы под суд, в котором в качестве «потерпевшего» участвовал А.Т. Бердин.

3. Longworth Ph. The last great cossack-peasant rising // Journal of European Studies. 1973, Vol. 3, Issue 1; Idem. The Pretender Phenomenon in Eighteenth-Century Russia // Past and Present. 1975. Feb., no. 66; Longworth Ph. Peasant leadership and the Pugachev revolt // Journal of Peasant Studies. 1975. Vol. 2, Issue 2; Donnert E. Ideologie und Gesellschaftsideal der Pugačev-Bewegung // Gesellschaft und Kultur Rußlands in der 2. Hälfte des 18. Jahrhunderts. T. 1. Halle, 1982; Plambeck P. Publizistik im Russland des 18. Jahrhunderts: Analyse der Aufrufe zur Zeit des Pugačev-Aufstandes, 1773—1775. Hamburg, 1982; Bodger A. The Kazakhs and the Pugachev uprising in Russia, 1773—1775 // Papers on Inner Asia. 1988. No. 11; Тоёкава Коити. Оренбург и Оренбургское казачество во время восстания Пугачёва 1773—1774 гг. М., 1996; Шарф К. Пугачев: император между периферией и центром: к постановке проблемы // Ab Imperio. 2003. № 1.

4. Среди недавних зарубежных работ о пугачевщине можно назвать очерк молодой немецкой исследовательницы Алис Плате в изданной в ФРГ коллективной монографии о народных восстаниях в России (Plate A. Der Pugacev-Aufstand: Kosakenherrlichkeit oder sozialer Protest // Löwe H.-D. (ed.). Volksaufstände in Rußland. Von der Zeit der Wirren bis zur «Grünen Revolution» gegen die Sowjetherrschaft. Wiesbaden, 2006) и раздел в объемистой книге Коити Тоёкава по истории Башкирии XVI—XIX вв.

5. Raeff M. Pugachev's Rebellion // Preconditions of Revolution in Early Modern Europe. Baltimore; London, 1970.

6. См., например: Peters D. Politische und gesellschaftliche Vorstellungen in der Aufstandsbewegung unter Pugačev (1773—1775). Berlin; Wiesbaden, 1973.

7. Паскаль П. Пугачевский бунт / пер. с франц. под ред. И.В. Кучумова. Уфа, 2010 (рец.: Мининков Н.А. // Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. 2011. № 6. С. 145—148; Дутчак Е.Е., Мауль В.Я. // Российская история. 2012. № 1. С. 166—169).

8. Овчинников Р.В., Троицкий С.М. Новейшая американская историография Крестьянской войны под предводительством Е.И. Пугачева // История СССР. 1974. № 5 (перепечатано: Троицкий С.М. Россия в XVIII веке: сб. ст. и публикаций. М., 1982. С. 125—133).

9. Троицкий С.М. Россия в XVIII веке. С. 126. Оппоненты не ограничились критикой этой книги Дж. Александера и продолжили полемику с его последующими публикациями о событиях 1773—1775 гг. (Там же. С. 127—133), обвиняя их автора в необъективности и предвзятости.

10. Вероятно, общение автора во время его пребывания в СССР с В.В. Мавродиным было достаточно тесным и доверительным. Внимательное сопоставление настоящей книги с известным «мавродинским» трехтомником по истории восстания Пугачева выявляет некоторое сходство поднимаемых в них проблем и позволяет сделать вывод, что советский исследователь щедро делился (иногда это прямо признается Дж. Александером) со своим американским подопечным материалами из тогда еще не опубликованного третьего тома этого коллективного труда.

11. Всех их перечислить здесь нет возможности. См., например: Овчинников Р.В. Манифесты и указы Е.И. Пугачева. М., 1980; Емельян Пугачев на следствии. М., 1997; Оренбургская Пушкинская энциклопедия. Оренбург, 1997 (электронная версия широкодоступна во Всемирной Сети); Салават Юлаев: энциклопедия. Уфа, 2004. Однако эти работы требуют критического отношения, ибо качественное осмысление исторического материала о пугачевщине с позиций современной науки пока еще отстает от его количественного накопления (см.: Соловьев В.М. Актуальные вопросы изучения народных движений (полемические заметки о крестьянских войнах в России) // История СССР. 1991. № 3). Ценное осмысление феномена пугачевского восстания с позиций культурологии см.: Мауль В.Я. Архетипы русского бунта XVIII столетия // Русский бунт: сб. историко-литературных произведений. М., 2007. Новейший обзор дискуссионных и нерешенных вопросов проблемы см.: Смирнов Ю.Н. Современные подходы к истории восстания 1773—1775 гг. // Вестник Самарского государственного университета. Гуманитарный выпуск. 2007. № 5/3 (55). Перечень общих российских и зарубежных работ последних лет по ряду проблем, поднимаемым в книге Дж. Александера, см.: Мадариага Исабель де. Россия в эпоху Екатерины Великой / пер. с англ. М., 2002. С. 962—964.

12. До недавнего времени книги этой серии (руководитель проекта — И.В. Кучумов) приходилось публиковать нелегально, их не принимали в фонды библиотек, а издателей в 2007—2009 гг. по всей стране разыскивала башкирская прокуратура: в условиях самого недемократичного на территории России жесткого авторитарного режима, существовавшего в Республике Башкортостан с середины 1990-х гг., малейшие отступления от официальных канонов в изучении прошлого региона, особенно истории его титульного населения, сурово карались, строгая цензура распространялась даже на академические работы. Произведенные в июле 2010 г. федеральным центром кадровые изменения в высшем руководстве республики и предпринятые затем меры по возвращению ее в политическое и правовое поле Российской Федерации способствовали появлению определенного плюрализма мнений среди местных историков.

13. В книге Дж. Александера все расстояния приводятся в милях. При подготовке русского перевода это было оставлено без изменений. Напомним, что 1 миля = 1609,344 м (1,508 верст).