III. Сладоязычной, милостивый, мяхкосердечный российский царь

У увязшего во внешнеполитических баталиях и отягощенного внутренними проблемами российского правительства не было времени заниматься делами яицких казаков, которые вскоре переросли в восстание под предводительством Пугачева. В середине XVIII в. бассейн Яика все еще был малонаселенной приграничной зоной. Ранее в этой части Волго-Донского бассейна вспыхивали крупные народные восстания Ивана Болотникова (1606—1607 гг.), Степана Разина (1669—1671 гг.) и Кондрата Булавина (1707—1708)¹, в которых казаки играли ведущую роль.

Термин «казак», кажется, татарского происхождения и означает легковооруженного всадника. Казаки впервые появились в ковыльной степи Нижнего Дона и Поволжья в конце XV в.² Бежав из Московии и польской Украины, они вскоре вытеснили своих татарских соратников и создали уникальную форму самоуправляемой общины. В 1560 г. вследствие набегов и нападений казаков на восточные караваны московское правительство приняло энергичные меры против них, вынудив их либо признать свою власть, либо искать новые места обитания. Обладавшие неугомонным характером, одни из них в 1581 г. участвовали в сибирской экспедиции Ермака, другие переселились в сухую, солончаковую степь между р. Яик, несущей свои воды на юго-запад от Уральских гор в Каспийское море, и большой восточной излучиной Волги. От этой последней группы и произошли яицкие казаки.

Большинство из них были беглыми русскими крестьянами и крепостными, но среди них встречались и татары. Позже, когда преследование старообрядцев и крепостной гнет увеличили поток беглых на юго-восток, яицкие казаки приняли никонианство и отказались выдавать беглецов. Подобно своим украинским и донским собратьям, они создали полуавтономное политическое образование, которое проводило самостоятельную внешнюю политику. Яицкие казаки поддерживали тесные отношения со своими товарищами на Дону и вместе с ними в 1630 г. воевали с Персией. Они постоянно нападали на степных кочевников — ногайских татар, калмыков, киргизов и каракалпаков. Опытные десантники, они использовали Каспийское море для набегов на Персию, Туркменское и Хивинское ханства. Короче говоря, яицкие казаки создавали постоянные проблемы для отношений Московского государства с юго-восточными соседями³.

Москва проводила двойственную политику по отношению к казакам. С одной стороны, она использовала их в качестве защитников границы от степных кочевников, а с другой боролась с казачьими набегами и пыталась заставить выдавать с Яика беглых. Естественно, казаки сопротивлялись этим попыткам взять их под свой контроль, не понимая, что это было следствием экспансии Русского государства, но они ясно осознавали угрозу своей независимости. Поэтому, как отмечает английский историк Б.Х. Самнер, «жесточайшая борьба с усилением крепостного права велась в основном на его границе, а не до нее»⁴. Чтобы ограничить доступ казаков к Каспийскому морю, московское правительство в 1640 г. основало Гурьев — крепость в устье Яика. И хотя казаки не раз захватывали это укрепление в последующие десятилетия, в частности, во время восстания под предводительством С. Разина, они так и не смогли его удержать. Тем временем, с 1650-х гг. между Москвой и Яиком начинают устанавливаться регулярные дипломатические отношения. После 1680 г. правительство усилило свое влияние на казаков, став поставлять им порох, свинец и пушки. В 1695 г. им запретили укрывать беглых; основной обязанностью казаков стала теперь защита границы⁵.

В XVIII в. царское правительство стало активнее вмешиваться во внутренние дела яицкой вольницы. Волнения среди них в 1714 г. привели к тому, что правительство через несколько лет направило на Яик карательные экспедиции. В 1722 г. оно провело перепись яицкого населения, а к 1740 г. добилось права назначать ему казачьего командира — атамана. Затем Яицкое войско — так теперь назывались казаки — перешло под управление Военной коллегии, которая вскоре запретила принимать в его ряды новичков. В 1750 г. яицких казаков подчинили генерал-губернатору недавно образованной Оренбургской губернии, и они, таким образом, стали как бы буфером между Астраханской и Оренбургской губерниями. Границы казачьих земель не были точно определены. Их восточным рубежом была река Яик, причем эта граница тянулась от Илецкого городка до Гурьева на 370 миль, одновременно являясь государственным рубежом России. Никто не знал, где кончались казачьи земли на западе, потому что в здешней практически безводной, солончаковой степи встречались лишь зайцы и другие животные. Переписью 1762 г. было учтено 4200 яицких казаков мужского пола, а через семь лет в казачьей столице, Яицком городке (кратко — Яицке) их насчитывалось уже около 15000⁶.

С XVII в. в Яицком войске стремительно нарастало социальное расслоение. К тому времени обстановка на границе стала спокойной и казаков обязали служить в особых частях регулярной армии, а на смену разбойничьим набегам в качестве средства существования пришла рыбалка. Казаки также занимались животноводством, добычей соли и охотой. Некоторые богачи завели в степи поместья и даже дефакто — крепостных. Яицкие казаки торговали как со степными кочевниками, так и с русскими купцами, Яицкий городок являлся как бы перевалочным пунктом для караванной торговли между центральной Россией и Востоком. Атаман и старшина (представители зажиточной казачьей прослойки и советники атамана, занимавшие у казаков руководящие должности) постепенно превратились в закрытую группу, которая по богатству и статусу отличалась от большинства своих соплеменников.

Рыбалка на Яике, за право заниматься которой казаки ежегодно вносили в российскую казну более 4000 руб., была тщательно организованным мероприятием. Трижды в год казаки устраивали рыбную ловлю на самом Яике, а в четвертый раз делали это на его притоках и степных озерах. Перед началом рыбалки каждому ее участнику выдавалось специальное разрешение. Атаману и старшине полагалось больше одной привилегии, к рыбалке допускались только добропорядочные казаки. Привилегии были предметом купли-продажи. Старые и больные люди, а также духовенство обычно продавали их молодым казакам. Заплатив за привилегию, казак мог претендовать на часть выручки от продажи улова. Бухгалтерию вели атаман и старшина, поскольку большинство казаков были неграмотными⁷.

То, что выручку от рыбной ловли контролировали атаман и старшина, и то, что яицкие казаки в целом превратились в приграничное сообщество, подверженное пусть мягкому, но все же контролю со стороны России, привело внутри них к жесткому противостоянию. Резко обострилась борьба за власть и материальные богатства населения Яика. Используя свое положение, атаман и старшина набивали свои карманы, а любые жалобы казаков на это расценивали как «бунт». В 1738 г. в правительственном докладе говорилось о существовании среди казаков двух группировок, «хотя на прежде сего вам и жестоко запрещено»⁸. В какой-то мере этот конфликт был неизбежен, ибо тому способствовали особенности социально-экономического устройства Яицкого войска. Столь большая и процветающая община могла функционировать только при исключительно честных казачьих чиновниках. Однако таковых не было⁹.

Конфликт обострился после 1752 г., когда Яицкое войско решило ежегодно собирать для российской казны по 10400 руб. за право лова рыбы и заготовки соли. Столь крупные денежные суммы стали источником злоупотреблений для старшины. Затем в 1755 г. атаманом был назначен имевший армейское звание подполковника и выходец не из казачьей среды Андрей Бородин. Три года он не представлял казакам отчет о доходах от продажи соли и рыбы¹⁰. В то же время казаков обязали построить и обеспечить гарнизонами линию форпостов от Яицка до Гурьева¹¹. Среди простого казачьего населения стало назревать недовольство.

Для изложения своих претензий к старшине казаки, которых правительство вслед за нею стало огульно называть «непослушными», стали посылать делегации в Военную коллегию. Правительство в свою очередь направляло на Яик комиссии по расследованию злоупотреблений. Хотя оно, по сути, не занимало в этих конфликтах четкой позиции, его комиссары, как правило, выступали на стороне старшины, что также озлобляло простых казаков. Кроме того, начало войны с турками еще больше усугубило и без того напряженную ситуацию, ибо центральные власти стали заставлять казаков записываться в недавно созданный легион. Казаки расценили это как попытку превратить их в солдат и наотрез отказались выполнять этот приказ, тем более, что новобранцы должны были брить бороды, а это было неприемлемо для старообрядцев. В итоге казакам было поручено сформировать гарнизон в Кизляре — русской пограничной заставе на Северном Кавказе¹².

Кроме того, несколько раз столкнувшись с отказом в удовлетворении их жалоб, простые казаки убедились, что Военная коллегия настроена против них и тогда они стали обращаться непосредственно к Екатерине. В феврале 1767 г., изучив жалобу казаков, императрица поручила графу Чернышеву, чтобы Военная коллегия впредь информировала ее по всем проблемам Яика «для лучшего усмотрения всех сего дела обстоятельств»¹³. Мы не будем подробно рассматривать здесь сложные переговоры, происходившие в 1768—1772 гг. между императрицей, Военной коллегией и различными группировками казаков. Если бы российское правительство проводило по отношению к казакам вразумительную политику — но оно этого не делало — то и тогда это уже не смогло бы привести к ослаблению напряженности внутри Яицкого войска. А отсутствие твердой политики со стороны российских властей лишь способствовало эскалации конфликта.

Прежде чем пойти на крайние меры, казаки в декабре 1771 г. в последний раз попытались подать Екатерине свою челобитную. Большинство их претензий к старшине касалось ее права распоряжаться вырученными от рыбной ловли деньгами. Казаки также протестовали против военной службы, злоупотреблений графа Чернышева и просили сделать куратором Яицкого войска Григория Орлова. Екатерина отказала им в их просьбах. «Кажется, многими лжами и клеветами наполнена, — писала она князю Вяземскому. — ...Я думаю, это самые плуты, кои для своей корысти... поддерживают и раздувают беспокойство междоусобное на Яике... Я чаю, лгут на Захара Григорьевича [Чернышева]. из чего немного чего я заключаю, как только то, что ищут продлить беспокойство тамошнее»¹⁴. Поскольку у императрицы и без того было тогда много проблем, ее равнодушие к неприятностям на далеком Яике вполне объяснимо.

Вскоре после того, как в начале января 1772 г. челобитчики вернулись из Санкт-Петербурга, в Яицке вспыхнули беспорядки. 13 января там начались волнения, в ходе которых был убит местный армейский командир генерал Траубенберг, разграблены дома старшины, а казаки захватили власть в Яицком войске. Они сразу же направили свою делегацию в Санкт-Петербург, которая оправдывала их действия тем, что их на это вынудил Траубенберг¹⁵.

Однако еще до того, как казаки добрались до столицы, граф Чернышев зачитал перед Императорским советом рапорт оренбургского губернатора Рейнсдорпа о бунте. После этого правительство впервые решило подавить мятеж силой, а затем провести его расследование. Генералу Фрейману было приказано выступить из Москвы с армейской командой для пополнения оренбургского гарнизона. Ему было предписано не просто подавить бунт и наказать его лидеров, а разогнать казачью администрацию и распределить казаков по полкам, подчинив их армейским генералам¹⁶.

11 февраля губернатор Рейнсдорп сообщил Военной коллегии о своих попытках умиротворить казаков в обмен на обещание, что против них не будет применена сила. Совет одобрил действия Рейнсдорпа до прибытия весной генерала Фреймана. «Тогда, — приказал совет Рейнсдорпу и Фрейману, — как они на ловлю поразъедутся, весть в их городок регулярные команды, и наказав виновных, исполнить полагаемое о перемене их управления намерение»¹⁷. Как только в феврале делегация непослушных казаков прибыла в Санкт-Петербург, она была арестована.

Из — за большого расстояния, весенней распутицы и неповоротливости военной машины карательная экспедиция генерала Фреймана прибыла на Яик только в июне 1772 г. В марте Екатерина обратилась к бунтовщикам с призывом добровольно покориться и избежать кровопролития, выдав зачинщиков беспорядков. Однако Императорский совет, согласившись с ее мнением, одновременно признал, что «надобно употребить в то ж время или скоре потом военную против непослушных строгость». Было приказано публично наказать всех организаторов волнений¹⁸. Теперь восставшим казакам предстояло выбирать: или сдаться сразу или сделать это после применения к ним силы. Так как они отвергли первый вариант, власти бросили против них карателей, чтобы раз и навсегда отбить у людей желание бунтовать.

Еще в марте, при выборах новой старшины, казаки узнали об экспедиции Фреймана и начали готовиться к ее встрече. Команда Фреймана состояла из примерно 2500 всадников и легкой пехоты (драгун и егерей), 1100 оренбургских казаков, артиллерии и передвижных укреплений¹⁹. После нескольких стычек с царскими войсками в начале июня казаки попытались скрыться в степи. Но Фрейман 10 июня сумел окружить большинство из них. В соответствии с данными ему инструкциями он разогнал казачье правительство, установил в крае военную диктатуру и арестовал 86 казаков²⁰.

В сентябре 1772 г. в Оренбурге начала работать следственная комиссия, которая стала посылать свои рекомендации на рассмотрение Военной коллегии. Следователи особо не церемонились с повстанцами и вынесли им 59 смертных приговоров. После долгих проволочек Военная коллегия в апреле 1773 г. утвердила окончательное решение, смягчив часть приговоров. Тем не менее, 16 казаков были приговорены к битью кнутом, клеймению, вырыванию ноздрей и ссылке на сибирские рудники, 38 были биты кнутом и отправлены с семьями в Сибирь, 5 призвали в армию, еще 25 выпороли, затем молодых отправили в армию, а стариков — в сибирские гарнизоны. Остальные 2460 казаков были помилованы, но должны были вновь присягнуть на верность и выплатить в качестве штрафа 36756 руб. Правительство дало всем сбежавшим от наказания три месяца на возвращение домой, в противном случае пообещав поступить с ними «по всей строгости законов»²¹.

18 марта 1773 г. Императорский совет одобрил создание новых органов управления яицкими казаками²², а 3 июля в Яицком городке были публично казнены бывшие бунтовщики. Казалось, что власти одержали над Яиком окончательную победу.

Но яицкие казаки были не единственным вольнолюбивым народом Оренбургской губернии. После завоевания царем Иваном IV Казанского ханства в 1552 г. подданство России формально приняли полукочевые тюркоязычные башкиры, исповедовавшие ислам. В течение почти целого столетия царские власти почти не трогали их, ограничиваясь сбором дани натурой, так называемого ясака. Русская колонизация этого региона началась в 1586 г., после основания в самом центре его города Уфа. Этот процесс усилился в XVII в., когда защитные «линии» крепостей проникли за Каму. Следствием этого длительного противостояния леса и степи, православной и исламской цивилизаций стали башкирские восстания 1646, 1662 и 1680 гг. Не имея возможности остановить русскую колонизацию башкирских земель, московское правительство пыталось обезопасить ее, неоднократно запрещая продавать порох, свинец и огнестрельное оружие нерусским народам²³.

Возникновение уральской металлургии при Петре Великом привело к усилению русской колонизации — часто откровенного захвата — башкирских земель. В 30-е гг. XVIII в. линии крепостей продвинулись на юго-восток до Яика, где в 1734 г. был основан Оренбург, позднее дважды переносившийся на новое место и окончательно утвердившийся в 1743 г. Вслед за военной экспансией в этот регион хлынул поток беглых русских и переселенцев с Поволжья и Прикамья. Правительство, формально запрещая его, на деле поощряло этот процесс²⁴. В 1762 г. в Оренбурге насчитывалось уже 3000 домов. Город превратился в центр торговли со степными кочевниками и купцами из Центральной Азии. Вскоре индустриализация достигла и Южного Урала, где с 1750-х гг. стали появляться многочисленные рудники и заводы. Их ненасытные печи пожирали огромное количество угля, вынуждая заводовладельцев захватывать обширные лесные массивы, принадлежавшие башкирам. Кроме того, для усиления на этой территории своих позиций русское правительство попыталось обратить башкир в православие²⁵. Все это вызвало ожесточенное сопротивление башкирского населения. Начиная с 1700 г., оно постоянно поднимало восстания. Первое крупное выступление башкир в XVIII в. разразилось в 1705 г. и в той или иной мере продолжалось пятнадцать лет. Одной из его причин было непосильное налоговое бремя; кроме того, сыграли свою роль попытки русских властей вернуть скрывавшихся у башкир крепостных, приписанных к уральским заводам. Строительство Оренбурга вызвало в 1735—1740 гг. второе крупное башкирское восстание. На этот раз русские власти действовали беспощадно: около 16000 башкир были убиты или отданы в крепостные, у них конфисковали 12000 голов лошадей и 6000 голов крупного рогатого скота, сожгли 700 деревень. Те же причины — русская колонизация и строительство заводов — привели к возникновению третьего восстания в 1755 г. В ходе последних двух восстаний к социальному конфликту добавилось религиозное противостояние между православными русскими и башкирами-мусульманами. Тесно связанные в религиозном отношении с городами Средней Азии, башкиры оказали отчаянное сопротивление попыткам России обратить их в христианство²⁶.

После подавления восстания 1755 г. башкирам было запрещено переходить линию крепостей южнее среднего течения Яика. Как и соседние яицкие казаки, теперь они оказались окружены Русским государством, которое превратило их в служилое население. Отныне башкиры сражались за интересы России в Польше, а после 1769 г. ежегодно отправляли две тысячи человек на защиту Оренбургской линии от киргизских набегов²⁷.

Однако став анклавом, башкиры по-прежнему лишь номинально подчинялись русскому правительству. Когда в августе 1772 г. губернатор Рейнсдорп сообщил Военной коллегии о готовящемся новом башкирском бунте, Императорский совет принял решение вернуть две тысячи башкирских воинов из Польши, чтобы продемонстрировать этому народу, что его воины живы и здоровы²⁸. И хотя тогда восстания тогда не случилось, это свидетельствовало, что правительство осознавало силу башкир. Не имея своего лидера, они ждали лишь повода для нового возмущения.

В Оренбуржье российское правительство столкнулось с чрезвычайно сложными проблемами управления регионом. Некоторые из них были географического свойства: Оренбург был административным центром обширной приграничной губернии, которая включала в себя на западе территорию от Яика до Ставрополя на Волге, на юге — вдоль Яика до Гурьева, а на севере — Южный Урал, часть Западной Сибири (так называемую Исетскую провинцию с центром в Челябинске). Чтобы попасть в Оренбург, надо было преодолеть огромные расстояния: по суше до Санкт-Петербурга было 1350 миль, до Москвы — 835, до Казани — 340, до Ставрополя — 330, до Яицка — 180, до Гурьева — 500, до Уфы — 225, до Челябинска — 380; купцы доходили до Хивы за 20 дней, а до Бухары — за 30²⁹. Поскольку главные реки этого региона текли на север и юг, и не весь год были судоходными, они не могли дать полноценного доступа к центру России. Кроме того, сухие оренбургские степи не позволяли обеспечить людей продовольствием и древесиной, что вынуждало доставлять это с Поволжья и Западной Сибири³⁰.

Дополнительные административные трудности были вызваны малочисленностью населения и его сложным этническим составом. В 1760 г. П.И. Рычков, хорошо знавший этот край, оценивал численность здешних русских примерно в 200000 душ мужского пола, татар всех разновидностей — в 400000 (в это число он включал 100000 башкир)³¹. Кроме того, большинство русского населения состояло из заводских крепостных и казаков — часто враждебных властям элементов. В этих условиях Санкт-Петербург опасался возникновения пантатарского восстания, которое могли спровоцировать турецкие агенты. Поэтому власти империи делали все, чтобы изолировать башкир, татар, киргизов и калмыков друг от друга, по возможности используя их в качестве иррегулярных войск. Несмотря на то, что некоторые местные народы имели сходство в языке, расовом составе и исповедовали одну религию, русские власти, играя на межэтнических противоречиях, старались не допустить их объединения. И.И. Неплюев, первый губернатор Оренбургской губернии (1742—1759 гг.), позднее с гордостью вспоминал, как он использовал киргизов и калмыков для подавления башкирского восстания в 1755 г., сумев перессорить эти три кочевых народа³².

Русские применяли принцип «разделяй и властвуй» еще несколько десятилетий после 1755 г. Так, рассмотрев 8 февраля 1770 г. просьбу переселившихся в Оренбуржье двумя годами ранее татар о помощи от последствий засухи, Сенат отметил их соседство с киргизами, с которыми у них были общие язык и религия. Это могло привести к их объединению друг с другом, ибо, как полагал оренбургский губернатор, протяженность здешних границ осложняет ситуацию, отчего этому тем более необходимо воспрепятствовать, поскольку во время последнего башкирского бунта многие из киргизов участвовали в нем вместе с татарами. Хотя Сенат рекомендовал оказать татарам помощь, он вынес решение в дальнейшем переселить их вглубь Оренбургской губернии, чтобы оградить от киргиз³³. Такое переселение народов по политическим мотивам тогда было частым явлением³⁴.

Эти два фактора — огромные расстояния и этническая пестрота в значительной мере нерусского населения — в сочетании с близостью границы затрудняли оборону региона от вторжений извне. Когда в 1771 г. значительной части волжских калмыков удалось бежать в Китай от военной службы, стало ясно, что охрана границы находится здесь в плачевном состоянии³⁵. В связи с этим в августе 1771 г. Военная коллегия проинформировала императрицу, что у Оренбургской, Сибирской и Астраханской губерний недостаточно сил для противодействия киргизским набегам и угрозам со стороны крымских татар и горцев Кавказа.

Согласно данным Военной коллегии, в Оренбургской губернии имелось только три драгунских полка и пять гарнизонных батальонов, т. е. всего 6700 солдат, которые были рассредоточены по 22 крепостям, растянувшимся на 870 миль. В рапорте говорилось, что такое распыление войск и отсутствие резервов означает, что всякий раз при проведении военных операций людей приходится набирать из нескольких крепостей, а это требует времени и ослабляет их защищенность. Расположенные вдали от районов военных действий, эти места не могут рассчитывать на скорую подмогу. Из-за дефицита личного состава командирам часто приходиться использовать гарнизонных драгун, не имевших необходимой подготовки и снаряжения, а их тяжелая оснастка мешала быстрым маршам. Все это негативно влияет на боевой дух солдат. Хотя Военная коллегия предложила увеличить численность гарнизонов и сформировать три корпуса легкой кавалерии, к осени 1773 г. этого сделать не успели. В Оренбургской губернии числилось 9600 солдат, но большинство из них не имели военного опыта и были плохо оснащены³⁶.

Маленькие и рассеянные на больших пространствах, «крепости, в том краю выстроенные, были не что иное, как деревни, окруженные плетнем или деревянным забором. Несколько старых солдат и тамошних казаков, под защитою двух или трех пушек, были в них безопасны от стрел и копий диких племен, рассеянных по степям Оренбургской губернии и около ее границ»³⁷. Противостоять энергичным, хитроумным и имеющим огнестрельное оружие бунтовщикам эти укрепления не могли.

После июльских событий 1773 г., несмотря на правительственные репрессии, недовольство среди «непослушных» яицких казаков не утихло. Несколько зачинщиков январского бунта 1772 г. продолжали скрываться в степи. Примерно через месяц после казни бунтовщиков здесь появился Пугачев. А еще примерно через месяц, приняв имя императора Петра III Федоровича, он поднял восстание, ставшее известным как «пугачевщина».

Казак Емельян Иванович Пугачев родился на Нижнем Дону приблизительно в 1740 г. В девятнадцать лет он участвовал в Семилетней войне с Пруссией, а в 1769 г. осаждал Бендеры. Сославшись на болезнь, он отпросился домой, на Дон, где вскоре с ним случилась одна неприятность, за которую он был арестован и выпорот. Сбежав из заключения, он стал странствовать, оказался в Польше, затем вернулся оттуда с намерением поселиться у староверов в Нижнем Поволжье. Здесь он узнал о волнениях на Яике и побывал там в ноябре 1772 г. Увидев, как обозлены тамошние казаки и, вероятно, решив убедиться в их решимости, он пообещал им деньги, если они уйдут с ним в Турцию по примеру Некрасова и его соратников, сделавших это за пятьдесят с лишним лет до этого³⁸. Несомненно, он также слышал здесь о самозванце Богомолове. Возвращаясь из Яицкого городка на Волгу, Пугачев был схвачен и арестован в деревне Малыковка. Хотя на допросе он утверждал, что свои разговоры в Яицке вел на пьяную голову, его отправили в Казань для дальнейшего расследования. За свои непотребные речи и бегство в Польшу Пугачев был приговорен к битью кнутом и каторжным работам в западносибирском Пелыме. Этот приговор был лично утвержден Екатериной, но еще до его получения в Казани 25 мая 1773 г. Пугачев сбежал. По непонятной причине донесение казанского губернатора фон Брандта об этом попало в Санкт-Петербург только в начале августа³⁹. Опасаясь, что Пугачев сбежит на юг, граф Чернышев приказал оренбургскому губернатору Рейнсдорпу узнать, не спрятался ли беглец у яицких казаков. 18 сентября Рейнсдорп ответил, что Пугачева на вверенной ему территории нет.

Но Пугачев как раз укрылся на Яике. Вскоре он сблизился с несколькими казаками, которые скрывались от уплаты штрафа, наложенного на участников январского бунта 1772 г. Они мечтали отомстить старшине и восстановить свою власть. Вероятно, тогда же Пугачев решил помочь казакам добиться этого, объявив себя царем Петром III, а они в ответ пообещали, что яицкие казаки примут его «с радостью». Между собой они решили, что Пугачев «пожалует» казаков, а казаки пообещали не выдавать его в случае неудачи. Это неписаное соглашение обозначило первоначальные цели восстания и нашло свое выражение в указах Пугачева, первый из которых появился 17 сентября 1773 г.⁴⁰

В нем Пугачев провозгласил себя «амператором» Петром Федоровичем (Петром III) и призвал яицких казаков («как вы, други мои, прежным царям служили до капли своей до крови») и состоявших среди них калмыков и татар служить ему. За это он пообещал простить им грехи и даровать «рякою с вершын и до усья и землею, и травами, и денежным жалованьям, и свиньцом, и порахам, и хлебныим правиянтам»⁴¹. Рождавшаяся в долгих муках, пугачевщина наконец разразилась.

После полудня 18 сентября Пугачев с почти сотней своих соратников подошел к Яицкому городку, надеясь арестовать местного коменданта, отомстить старшине и взять власть над Яицким войском. Не сумев запугать гарнизон из девяти сотен военнослужащих, повстанцы, однако, смогли схватить большую часть казачьего патруля, посланного за ними, а Пугачев приказал повестить 11 сторонников старшины. Этот акт скрепил кровью союз самозванца и казаков; Пугачев дал понять, что пойдет на все для достижения своих целей.

С самого начала восставшие повсюду искали поддержки. Указы Пугачева, составленные его соратниками на казацком наречии, обещали привилегии в обмен на помощь, а за неповиновение грозили расправой. Поэтому его второй указ (21 сентября), обращенный к казакам Илецкого городка, призвал их присоединиться к нему «в доказательство своей мне верноподданнической верности, положите оружие свое пред знаменами моими». То, что самозванец пытался воспользоваться противоборством казачьих группировок, видно из его заявления: «А когда атаман или старшины вам, редовым казакам, попредпяствуют, то и самих их неволею пред меня привести, за что награжден тот, кто приведет их, будет». Наконец, он грозил, что «кто же, сверх чаяния моево, преслушает и не исполнит сего моего великаго повеления, тот вскоре почювствует, сколько жестоки приготовлены муки изменникам моим»⁴².

Точно так же указ Пугачева к киргизам жаловал их «землею, водою и травами, и ружьями, и провиянтом, реками, солью и хлебом, и свинцом», даровал «свободу» для всех, кто ему будет служить, и просил прислать 200 вооруженных людей⁴³. А башкирам «сладоязычной, милостивый, мяхкосердечный российский царь, император Петр Федорович», говорил: «Заблудившия, изнурительныя, в печале находящияся, по мне скучившияся, услыша мое имя, ко мне идти». Воскресший император даровал их «во-первых, даже до последка землями, водами, лесами, жительствами, травами, реками, рыбами, хлебами, законами, пашнями, телами [?], денежным жалованьем, свинцом и порохом, как вы желали, так пожаловал по жизнь вашу. И пребывайте так, как степныя звери». Он прощал им прежние «продерзности» и «всех вас пребывающих на свете» освобождал, дав «волю детям вашим и внучатам вечно». Раздав эти обещания, самозванец объявил о своем предстоящем прибытии к башкирам, приказав им: «С усердием вашим для смотрения моего светлаго лица встречю выезжайте»⁴⁴.

С помощью этих лукавых воззваний Пугачев разжег восстание, вспыхнувшее и покатившееся по сухой степи, как огонь по прерии. 21 сентября повстанцы взяли Илецкий городок, жители которого встретили их хлебом-солью. Оренбургский губернатор Рейнсдорп узнал о восстании только через четыре дня после того, как сообщил в Военную коллегию, что Пугачева здесь нет. Когда он направил помощь Илецку, Пугачев уже шел к Татищевой крепости⁴⁵. Численность его войска, вероятно, составляла к тому времени около тысячи человек. Ежечасно увеличиваясь, оно двинулось на восток и 5 октября осадило Оренбург, расположившись лагерем в Берде, в нескольких милях от городских стен.

В городе имелось около 3000 мужчин, способных носить оружие. Из них, однако, только 174 были регулярными солдатами: 1300 являлись служащими гарнизонов, 100 — новобранцами, 400 — казаками, 350 — татарами, 500 — отставными солдатами и горожанами. Оборонительная система города находилась в плачевном состоянии, несколько бастионов были в полуразрушенном состоянии, а протяженная городская стена — более трех миль длиной — делала его особенно уязвимым при одновременной атаке с разных сторон⁴⁶. Казалось, что без помощи извне Рейнсдорпу будет худо, однако он ограничился информированием о передвижениях бунтовщиков сибирского, казанского, астраханского губернаторов и воеводы Исетской провинции, чтобы те успели организовать оборону, если повстанцы пойдут к ним. Очевидно, Рейнсдорп считал, что сможет легко отбить любой натиск неприятеля и разбить его разношерстные отряды. Но блокада Оренбурга растянулась почти на полгода.

Примечания

1. Новейшее изложение истории всех четырех восстаний см.: Крестьянские войны в России XVII—XVIII вв. М.; Л., 1966.

2. Sumner B.H. Survey of Russian History, paper ed. London, 1961. P. 39. О ранней истории казачества см.: Stökl G. Die Entstehung des Kosakentums. Munich, 1953. Passim. О донских казаках см.: Сватиков С.Г. Указ. соч. Гл. I—VI. Краткое изложение, но на широком историческом фоне см.: McNeill W. Europe's Steppe Frontier, 1500—1800. Chicago, 1964. P. 111 ff. Об области Войска Донского в XVIII в. см.: Пронштейн А.П. Земля Донская в XVIII веке. Ростов-на-Дону, 1961. О днепровских казаках см.: Голобуцкий В.А. Запорожское казачество. Киев, 1957.

3. Очерки истории СССР: период феодализма: XVII в. М., 1955. С. 271—277. <Здесь и далее под киргизами автор имеет в виду современных казахов>.

4. Sumner B.H. Op. cit. P. 141.

5. Очерки истории СССР: период феодализма: XVII в. С. 274—277.

6. Андрущенко А.И. Классовая борьба яицких казаков накануне крестьянской войны 1773—1775 гг. // История СССР. 1960. № 1. С. 144.

7. Там же. С. 144—146.

8. Цит. по: Рознер И.Г. Яицкое казачество накануне Крестьянской войны 1773—1775 годов // Вопросы истории. 1958. № 10. С. 103. Подробнее это изложено в книге: Рознер И.Г. Яик перед бурей. М., 1966.

9. Тхоржевский С.И. Социальный состав пугачевщины // Труд в России. 1925. № 1. С. 89—90.

10. Волнения на Яике перед Пугачевским бунтом: записка капитана Маврина // Памятники новой русской истории. СПб., 1872. Т. II. С. 257.

11. Рознер И.Г. Яицкое казачество накануне Крестьянской войны 1773—1775 годов. С. 101.

12. Дубровин Н.Ф. Указ. соч. СПб., 1884. Т. I. С. 1—2, 42—48.

13. Екатерина — Чернышеву, 19 февраля 1767 г.: РИО. Т. Х. С. 171.

14. Екатерина — Вяземскому, декабрь 1771 г.: РИО. Т. XIII. С. 206—207.

15. Дубровин Н.Ф. Указ. соч. Т. I. С. 67—68.

16. АГС. Т. I, ч. 1. Стб. 431.

17. Там же. Стб. 432—433.

18. Там же. С. 433.

19. Рознер И.Г. Яицкое казачество накануне Крестьянской войны 1773—1775 годов. С. 108.

20. Дубровин Н.Ф. Указ. соч. Т. I. С. 100—102.

21. Там же. С. 183—185.

22. АГС. Т. I, ч. 2. Стб. 223.

23. Евреинов Б. Борьба Москвы с восточными инородцами в бассейне Волги и Камы // Записки русского исторического общества в Праге. 1927. Т. I. С. 69, 72—75; Нефедов Ф. Движение среди башкир перед Пугачевским бунтом. Салават, башкирский батыр // Русское богатство. 1880. № 10. С. 83—92. См. также: Nolde B. La formation de L'Empire Russe. Paris, 1953. Vol. I. Гл. III, VI—VII; Spuler B. Die Wolga-Tataren und Baschkiren unter russischer Herrschaft // Der Islam. 1949. Bd. 29. S. 142—198.

24. Готье Ю.В. Из истории передвижений населения в XVIII веке // Чтения в Обществе Истории и Древностей Российских. 1908. Кн. 1. Отд. 4. С. 3—10. О ранней колонизации Оренбуржья см. также: Camena d'Almeida P. La colonisation dans les gouvernements d'Oufa et d'Orenbourg // Annales de Geografie. 1899. Vol. VIII, no. 38. P. 127—140 <рус. пер. под. ред. И.В. Кучумова: Камена Д'Альмейда П. О вхождении Башкирии в состав России // Ватандаш. 2010. № 5>; Свирелин М. Колонизация Оренбургского края в первой половине XVIII века // Древняя и новая Россия. 1876. № 6—7. С. 178—186, 232—243; Аполлова Н.Г. Особенности возникновения и развития городов Оренбургского края в XVIII в. // Города феодальной России: сб. ст. памяти Н.В. Устюгова. М., 1966. С. 456—462.

25. Portal R. Les Bachkirs et le Gouvernement russe au XVIII-e siècle // Revue des Études slaves. 1946. Vol. XXII. P. 82—83, 93—94. <рус. пер. под. ред. И.В. Кучумова: Порталь Р. Исследования по истории, историографии и источниковедению регионов России. 2-е изд., перераб. и расш. Уфа, 2005. С. 154—159>

26. Ibid. P. 96—101; Donnelly Alton S. The Russian Conquest Bashkiria. 1552—1740: A Case Study in Imperialism. New Haven, 1968. P. 138 <рус. пер.: Доннелли А.С. Завоевание Башкирии Россией, 1552—1740: страницы истории империализма / пер. с англ. Уфа, 1995>.

27. См. ведомость о расположении нерегулярных войск по Оренбургской линии в 1769—1770 гг.: Материалы по истории Башкирской АССР. М., 1956. Т. IV, ч. 2. С. 511.

28. АГС. Т. I, ч. 2. С. 231.

29. Рычков П.И. Топография Оренбургская. СПб., 1762. Ч. 2. С. 12—13, 84.

30. Подробнее о проблемах управления Оренбургской губернии см. рапорты губернаторов с 1760-х до начала 1770-х гг.: Материалы по истории Башкирской АССР. Т. IV, ч. 2. С. 444—485.

31. Рычков П.И. Топография Оренбургская. СПб., 1762. Ч. 1. С. 70, 79, 92—93.

32. Записки Ивана Ивановича Неплюева (1693—1773). СПб., 1893. С. 158—162.

33. Доклад Сената Екатерине, 8 февраля 1770 г.: РГИА. Ф. 1329. Оп. 2. Д. 112. Л. 70—71.

34. Башкирский корпус был послан в Польшу в 1771 г., чтобы не допустить его контактов с турками, а калмыки неоднократно переселялись в новые области, чтобы служить там в качестве буфера: Fisher A.W. The Turkic People of the Russian Empire and the Administration of Catherine II (неопубликованная магистерская диссертация). Columbia, 1964. P. 49—50. Нам удалось ознакомиться с этой работой благодаря любезности профессора Дж. М. Томпсона (John M. Thompson).

35. АГС. Т. I, ч. 1. Стб. 243—245. Еще до этого, в ноябре 1770 г., Екатерина предложила совету наказать киргизов за их грабительские набеги. Обсудив этот вопрос, члены совета пришли к выводу, что пока идет война, нет возможности обуздать кочевников, но после ее окончания они будут обязательно наказаны, а эти земли надежно защищены (АГС. Т. I, ч. 2. Стб. 799—800). О политике России по отношению к киргизам до 1773 г. см.: Семенюк Г.И. Политика царизма в Казахстане до начала Крестьянской войны 1773—1775 гг. (царизм и феодальная верхушка казахского общества) // Крестьянство и классовая борьба в феодальной России: сб. ст. памяти И.И. Смирнова. Л., 1967. С. 414—446. О национальной политике царизма в целом см.: Аполлова Н.Г. К вопросу о политике абсолютизма в национальных районах России в XVIII в. // Абсолютизм в России. С. 355—388.

36. Дубровин Н.Ф. Указ. соч. Т. I. С. 250—251, 377—386.

37. Пушкин А.С. Указ. соч. С. 17.

38. После подавления Булавинского восстания в 1708 г. атаман Некрасов увел группу казаков, в большинстве своем старообрядцев, на Кубань, а затем в Турцию, где они прожили больше века (Новый энциклопедический словарь. Пг., 1916. Т. XXVIII. С. 265.

39. Недатированные материалы о пребывании Пугачева в казанской тюрьме и побеге из нее см.: Российская национальная библиотека (далее — РНБ). Отдел рукописей. F. IV. 668. Папка 2. Л. 100—105 об.

40. Андрущенко А.И. О самозванстве Е.И. Пугачева и его отношении к яицким казакам // Вопросы социально-экономической истории и источниковедения периода феодализма в России. М., 1961. С. 146—150.

41. Пугачевщина. М.; Л., 1926. Т. I. С. 25.

42. Там же. С. 26, 273.

43. Там же. С. 26—27.

44. Там же. С. 29—30.

45. Дубровин Н.Ф. Указ. соч. Т. II. С. 25—27.

46. Рычков П.И. Топография Оренбургская. Ч. 2. С. 14; Дубровин Н.Ф. Указ. соч. Т. II. С. 32—35.