Глава V

Артемий Никитич был из древнего рода Сокол-Уздальских, много древнее и именитее рода Хвалынских, но уже менее блестящего.

Сокол-Уздальские княжеской крови. Один из них был свойственник Грозного, но они не чванятся этим, а чванятся тем, что первый родоначальник их, Дмитрий, правнук Андрея Ярославича Суздальского, брата Св. Александра Невского. Следовательно, не под стать Уздальский гордиться тем, что один из них — свойственник царя, много раз женатого и поэтому богатого свойством.

Около 1400 года сын Дмитрия, Василий, получил в удел город Уздаль в земле Суздальской, и его старший сын Иван наследовал ему. На одной из охот Иван обогнал всех на коне своем и первый достиг красного зверя. Прозвище Сокол присудили ему князь и бояре, и осталось оно навеки за ним и его родом.

У Ивана, или, как говорилось, у Сокола, князя Уздальского, было два сына: Андрей Сокол (по отцу) и Василий. Обидел отец меньшего сына ради большего. В нищенском виде пришел Василий в Москву и бил челом на отца и брата...

Но все увещания, что грех и стыд пускать по миру сына единокровного убогим и босым, не действовали на отца.

На позор и посрамленье Сокола-Уздальского взял Василия к себе в хоромы князь, но приказал ему ходить босым и всякому ответствовать: «Потому-де я бос... что отец у меня родной — ехида и скаред».

Василий Босой стал родоначальником Босых, имевших видную долю в Московском государстве... Последний Босой сложил голову по повелению Грозного.

По присоединении Суздальского княжества к Москве Уздальские превратились в бояр и уж не назывались князьями. Некоторые из Уздальских были стольниками, кравчими, постельничими царей московских. Иные и на воеводство езжали, и в совете царевом сиживали.

Один из них, Дмитрий, бежал с Курбским за пределы русские, но после двухлетнего отсутствия вернулся по требованию царя и был прощен, но один из сыновей его, уже немолодой, снова бежал и поселился в Литве... Проклятье отца и прозвище Сокола-Ляхолюбца проводили его в побег со святой родины. Беглец стал родоначальником шляхетского рода Соколинских. В тяжелую годину самозванцев и воров, бесправия и крамол сыновья Дмитрия Михаил и Андрей были доблестными сподвижниками Пожарского, и Михаил погиб в битве с войсками Хоткевича.

При царе Федоре Алексеевиче боярин Федор Сокол-Уздальский был другом боярина Артамона Матвеева и женат на его родственнице.

Никита Сокол-Уздальский был любимцем царевича Алексея Петровича, замешался в дело о побеге царевича к Кесарю и был запытан... Вдова его и старший сын Матвей с бабушкой и с малолетним братом Артемием скрылись из Москвы в деревню. При Петре II явился из вотчины своей ко двору молодого государя красавец и молодчина Матвей Никитич и полюбился Петру Алексеевичу. Дочь сильного при дворе вельможи влюбилась в него, и отец согласился на свадьбу, невзирая на бедность молодого Матвея.

— Воистину Сокол сей юноша! — говорили все.

За неделю до сговора Матвей заболел, и через два месяца никто не узнавал прежнего Сокола. Сглазили его люди лихие. Оспа (которая вскоре затем унесла и молодого государя) страшно изуродовала Матвея. Не было на нем подобия Божьего, не только красоты. Названая невеста полюбила другого, а Матвей с горя сбился с пути доблести и позорил по Москве имя Сокол-Уздальских.

При Анне Иоанновне учинил он во дворце неприличную дворянину забаву с немцем из Курляндии и был выслан из столицы в свое Сокольское, где вскоре женился.

Брат его Артемий остался на службе, в великой силе не был, но исподволь дошел до чина бригадира и при Елизавете Петровне был вдруг за что-то пожалован тысячью душ и стал боярин знатный по своему хлебосольству и пирам.

Позднее приехал к дяде в Петербург и поступил в гвардию молодой Алексей Матвеевич Сокол-Уздальский. Те, кто помнил красавца Матвея Уздальского при его появлении в Москве при Петре II, узнавали сына его Алексея. Дядя Артемий Никитич стал за него хлопотать, говоря:

— Спустил Сокола с руки: неведомо, далеко ль взлетит?

Вскоре весельчак Алексей женился и стал с огромным приданым жены чуть не богаче дяди Артемия.

Уздальские были всех древнее родом при дворе императрицы и были первые на балах и вечеринках, но не в делах государственных, ибо и дядя и племянник отличались особенною ленью.

Алексей, однако, был еще плоше дяди. Он едва писал и читал русскую грамоту, когда некоторые его сверстники и товарищи уже знали разные иноземные наречия. Рубли серебряные считал до тысячи, а далее путался.

Видя, что Алексея все обгоняют в почестях, да чтоб утешить его после внезапной смерти жены его, Артемий Никитич выхлопотал ему у императрицы посольское звание ко двору одного из немецких государей.

— Я не служу, все обедаю: так ты, Алеха, нашу фамилию выручай, — сказал он.

Алексей собрался, оставив у деда сынишку Андрюшу. Проводили его друзья до польской границы, надеясь, что обгонит он своих совместников по службе... Доехал Алексей до Варшавы, пожил там и через четыре месяца снова представился государыне в Питере со словами:

— Уволь, матушка-царица! Неможно мне до Неметчины ехать. Страшусь! Чего? Сам не ведаю. Дозволь остаться в Петербурге и служить твоему величеству дома.

Поездка Уздальского в Польшу не обошлась даром. Влюбился Алексей в молоденькую панну Людовику, дочь шляхтича, увез ее и привез с собою в Москву. Очарованный ее кротостью, Алексей женился на ней за месяц до рождения сына Вячеслава.

По воцарении Петра III Алексей попал вдруг в берг-коллегию, восхотел поусердствовать, отличиться и заварил такую кашу, что государь лично стыдил его при всех придворных. Заплакал Алексей, и из жалости оставлен был при месте, но когда вступила на престол Екатерина Алексеевна, то многие называемые елизаветинцы получили абшид.

— Малоумные люди у статских дел — зло великое государству! — сказала царица.

— Новая метла помела! — злобно говорили все отставленные. — Паки немцев и бироновщину ждать надо. Анна третья воцарилась.

А Алексею царица, перемолвивши два слова, сказала:

— Гораздо знатен, древен и стар ваш род, что из ума выжил! Пропустите новых вперед.

Артемий после похорон Петра III словно вздурился и сам уехал в Москву, бросил обжорствовать и все кулаком грозился неизвестно кому. Алексей же уехал в деревню и, потеряв Людовику, женился в третий раз. Он горевал и скучал. Единственною утехой его была крошка дочь, от покойной Людовики, названная по дню рождения Прасковьей.

Алексей недолго прожил и, разделив детей еще при жизни, завещал дочь попеченьям обожавшей ее мачехи, а сыновей — дяде Артемию.

Марфа Петровна Уздальская, родом Городищева, осталась с девочкой в удельном имении близ Казани, а молодые люди поехали в Москву к дядюшке. Андрей стал кутить, вскоре совсем сбился с пути и женился на поповой дочери своего прихода; второй — Вячеслав, робкий, стыдливый, жил в доме деда и проводил время в большом саду или в церкви Покрова и слепо повиновался деду.

Однажды после долгой беседы с Артемием Никитичем он исчез... Не видя брата, Андрей спросил, где Вячеслав, и узнал от деда, что юноша уехал в Польшу погостить к тетке, родной сестре своей матери.

Через полгода старик объявил, что Вячеслав не хочет возвращаться в Россию и просит все свое имущество продать, а деньги переслать к нему в Краков. С той поры никто ничего не слыхал о Вячеславе. Был слух через год, что Вячеслав умер, а дед Артемий ничего не объяснил Андрею, а поводил бровями да говорил:

— Не ведаю... Не пишут! Все под Богом ходим.

Вскоре Андрей забыл о брате и не спрашивал ничего. В то же время жена его, после родов сына, названного Артемием, в честь деда, сошла с ума и зарезалась. Андрей вдруг остепенился, перестал пить и болтаться по трактирам, а занялся усердно каким-то делом, под протекцией и наблюдением Артемия Никитича.

Прошел год. Открылся в Москве заговор против царицы; замешан был Андрей... И Артемий Никитич чист оказался, хоть и был допрос ему. Государыня простила молодого человека, говоря:

— Грешно и не приличествует нам казнить малоумного. Начальный изменник и наш персональный оскорбитель не сей юноша, а иной, руководивший его за отца...

Андрею приказано было ехать жить в деревню. Артемий Никитич остался жить в столице, хотя многие въявь называли его, со слов государыни, «начальным всему заводчиком и крамольником».

Однако однажды какой-то петербургский царедворец (человек в силе) прислал ему письменное приглашение поступить на службу и обещал важную должность.

Артемий Никитич усмехнулся, не двинулся с Покровки, а вместо ответа нарисовал что-то негодное на том самом письме вельможи и отправил его назад с припискою: «Не желаешь ли вот этого?!»

С той поры строптивый старик холостяк был на примете.