В исходе ноября еще пуще заволновалась Казань. У губернаторского дома стоял отпряженный возок, и по городу ходила громовая весть.
— Сам тут! побросал войска и бежал! Пугач на Казань идет!
— Губернаторша уж три дня тайком выехала! и с пожитками, со столовым серебром! — пошла другая весть, не менее громовая для казанцев.
— Здесь! здесь! в Казани! сам! — объявил Черемисов генеральше Сельцевой.
— Пугач?! — ахнула старуха.
— Какое! что вы, Кар!
Бартыкаева как узнала о прибытии Кара, так и занялась укладкой образов и серебра. К вечеру все было готово — хоть выезжай!
— Слышали! Бжегинский Ян удрал к принцу в службу, — говорили на вечере у комендантши Белокопытовой.
— Огурчики собрались! выезжают!
— Как им не ехать. Экий клад да Пугачеву достанется! он ведь из-за них больше сюда и пойдет.
— Исхудали! словно стрючки... Сынка-то Емелька удавил.
— Ништо им! у них им развод. Еще шесть осталось.
— Удрать-то недолго. Обождем! — говорил Черемисов. — Пугач сюда не полезет, а коли принц, то я ему еще обедище закачу — во какой!..
А Казимир Бжегинский сидел у себя и писал по-турецки в Константинополь.
— ...Помимо нескольких сотен голодных негодяев, брошенных генералом Каром, между Бердой и Петербургом нет ни единого солдата, ни единого ружья, ни единого заряда!.. Все у вас и у нас! а есть уже бегущее по дорогам дворянство, но есть тоже по дорогам несколько миллионов топоров. Теперь декабрь — в апреле доморощенный Аттила, если не дурак, будет в Москве, а Скифская Семирамида — если умна — то за границами рухнувшей навеки Империи! как черное на белом!!.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |