Емельян появился на свет в 1742 году в донской станице Зимовейской, где родились его отец Иван и дед Михайло Пугач. Неизвестно, за что получил свое прозвище старый казак, но его внук оправдал унаследованную от предка фамилию — до смерти напугал и провинциальных помещиков, и столичных дворян, и саму императрицу Екатерину.
А начинал Емельян свою жизнь вроде бы как многие его сверстники, не претендуя на какую-то особую роль даже в станице, не говоря уже о столице. Да и мог ли на что-то рассчитывать безграмотный недоросль, пусть энергичный и от природы очень сметливый? В четырнадцать лет он лишился отца, в семнадцать женился на Софье Недюжевой и чуть ли не из-под венца ускакал на войну с Пруссией. За «отменную проворность» взял его к себе в ординарцы полковник Илья Денисов. Но однажды Пугачев упустил коня командира. Тот пришел в ярость и приказал высечь юношу плетьми. Затянулись раны на спине; боль унижения, однако, осталась, застряла в сердце. Навсегда.
Вернулся казак из неметчины, пулей и саблей не тронутый. Занялся делами домашними. Хозяйство не поправил, но детьми обзавелся. Уходя на войну с турками, оставил в Зимовейской сына Трофима и двух дочерей Аграфену и Христину.
С турками дрался Емельян отчаянно, пику держал в руке крепко, колол врага насквозь. В бою отличился и за храбрость получил чин хорунжего. Так бы и служить дальше, может быть, и до старшины дотянул, а то и выше поднялся. Ан нет, уже там, под Бендерами, прихвастнул он как-то товарищам, что саблю подарил ему его «крестный отец»... Петр Великий.
Выходит, уже тогда у него возникла дерзкая мысль подобраться к ступеням трона? Думаю, что нет. Пугачев просто пошутил в компании станичников. И казаки встретили шутку смехом. Можно сказать даже, что он случайно втянулся в водоворот последующих грозных событий. Все определила ситуация и склонность Емельяна к импровизации, игре, авантюре. А также понимание, что «полковники и ротмистры совсем уже не так с казаками поступают» и «по всей России чернь бедная терпит великие обиды и разорения»1. Правда, и до него было немало самозванцев, выдававших себя за Петра III, но все они, кнутом битые, каленым железом меченные, безвестно сгинули в снегах и лесах Севера и Сибири. Наш же герой вошел в сознание народа как «великий государь», а в историю — как предводитель, вождь восстания. Талантлив был необыкновенно, оттого и получалось у него лучше, чем у других.
Надоела Емельяну служба царская. К тому же «весьма заболел — гнили грудь и ноги», сил почти не осталось: пика казалась тяжелой, саблю уже не мог занести за плечо, тем более развалить противника до седла, как бывало раньше. Командир отпустил хворого для лечения в Черкасск. В госпиталь лечь отказался. Стал просить об отставке — не дали. Возникла мысль — бежать. С этого все и началось. А получи Пугачев отставку, не вышел бы из него «великий государь». Да и история России могла бы принять совсем другой вид: на многое повлиял раздутый им пожар — на политику правительства, литературу, общественную мысль, дела и поступки людей.
Из Черкасска Пугачев поехал в Таганрог навестить сестру Федосью Ивановну, проживавшую там с мужем-пруссаком, неведомо каким ветром занесенным на Дон. За столом разговорились. Зять Симон Никитич Павлов начал жаловаться:
— Вскоре после твоего ухода на войну с турками отправили нас на постоянное жительство в Таганрог. Старшин здесь нет. Командуют нами ротмистры регулярные по своему разумению. Служба несносная, поэтому многие казаки находятся в бегах. Да и я на все готов. Товарищи мои — тоже. Но не знаем, куда податься. В Россию? — поймают. В Запорожскую Сечь? — без жены нельзя, а с ней и там схватят. В Прусь, на родину? — не попадешь, далеко2.
Симон кончил свой печальный рассказ. Емельян молчал, погрузившись в тяжелую думу.
— Что делать, шурин? Дай совет.
Пугачев поднял голову.
— Правильно говоришь, зятек: ни на Русь, ни в Прусь итить нельзя; в Сечи тоже искать нечего. Коль бежать, так уж лучше на Терек. Там наших донцов семейных много, реки есть и лесу довольно, жить можно. Туда и я, пожалуй, с вами поеду.
— Вестимо, что лучше, — согласился обрадованный Симон Никитич, — и жить будем все вместе.
Федосья, по совету брата, упросила местного ротмистра дать ей подорожную для поездки к матери в Зимовейскую. Накануне условились, что Павлов и его товарищи, чтобы не вызывать подозрений у начальства, покинут Таганрог через неделю-другую и присоединятся к ним.
Зять нарушил уговор. Не успел Емельян с сестрой и племянницей доехать до речки Тузловой, как Симон и его товарищи нагнали их.
— Что ты наделал, дурная башка! — кричал взбешенный Пугачев. — Ведь уговор был: недели две помешкать, а потом бежать. Теперь жди погони. Поймают — всех повесят: и вас, и меня.
Павлов растерянно молчал.
Емельян Иванович был прав: побеги за Дон, на «ногайскую сторону», действительно строго карались, вплоть до смертной казни. Однако, успокоившись немного, все двинулись дальше. Близ Зимовейской остановились в степи. Ночью Пугачев и Павлов, укрываясь от любопытных глаз станичников, пришли в дом матери.
— Вот, матушка, — сказал сын, — зять-то с Федосьей надумали бежать на Терек и меня зовут с собой.
Анна Михайловна с невесткой Софьей Дмитриевной — в слезы.
— Да полно вам причитать, — успокаивал Емельян Иванович женщин, — не хотите — не поеду; перевезу их через Дон и сразу вернусь.
Пугачев с зятем ушли в степь, где ожидали их спутники. Павлов остался, а Емельян с сестрой вернулся домой к жене и матери. Женщины в один голос начали уговаривать его не ездить за Дон, чтобы не подвергать себя опасности. И он согласился.
Но зять не унимался. Каждую ночь он являлся в дом тещи и упрашивал шурина перевезти беглецов за Дон, показать им дорогу, а еще лучше — поехать вместе с ними. И Пугачев сдался. Посадив всех в лодку, он поплыл вниз по реке и верст через семь высадил их на левом берегу, а сам вернулся к жене и матери3.
Прошло полтора месяца. Павлов и его спутники заблудились. Не найдя дорогу на Терек, они вернулись в Зимовейскую. Всех арестовали. Симон Никитич показал на шурина, Емельяна Ивановича: он подбил на преступление. Украв у соседа лошадь, Пугачев пустился в бега. Первый раз «шатался по Лону, по степям две недели». Кончился хлеб, и он под покровом ночи явился домой. А там беда великая: взяли и увезли в Черкасск под конвоем мать и зятя, ищут его самого.
Пугачев мчится в Черкасск, чтобы обогнать арестованных, и является в войсковую канцелярию к дьяку Колпакову, который совсем недавно предлагал ему лечь в госпиталь.
— Батюшка, про меня говорят, будто я бежал. Это неправда. А вот и паспорт.
— Не пойму, почему же пишут, что ты бежал? — возмутился дьяк и протянул Пугачеву паспорт. — Ступай4.
А куда идти? Пошел на ту же квартиру, где останавливался после возвращения с войны с Турцией, чтобы просить об отставке.
На следующий день в Черкасск привезли арестованных. Зять повторил свои прежние показания. Дьяк Колпаков приказал взять Пугачева, но он ушел из-под стражи и объявился в Зимовейской, где его уже ожидали. Просидев двое суток в станичной избе, Емельян снова бежал и скрывался в камышах на болоте. Между тем началась осень. Было холодно. Хотелось есть. Решил вернуться домой, рассудив, что там его искать не станут.
Вернулся «и прожил в доме своем почти весь Филиппов пост скрытно», доверившись своей жене Софье Дмитриевне5.
23 декабря 1771 года Пугачев, простившись с женой и детьми, уехал на Терек, пообещав вернуться за ними, если там его примут. Пока нет оснований связывать крутой поворот в судьбе нашего героя с нежеланием мириться с действительно существовавшими социальными проблемами: «притеснениями, чинимыми казакам царскими властями, нуждой, тяжкой службой, все более и более смахивающей на ненавистную рекрутчину, солдатчину и «регулярство». Вячеслав Яковлевич Шишков считал, что погнал Емельяна Ивановича в чужие края «озорной ветерок». Добавь он к этому одно слово — «в голове», и определение было бы исчерпывающим...
Советские историки утверждали, что будущий предводитель восстания был бедным, типичным представителем черни, обобранной и бесправной. Да, с малолетства ему приходилось «боронить за отцом землю». Но этот «обездоленный», между прочим, унаследовал от родителя добротный дом в Зимовейской и хутор неподалеку от той же станицы. Больше того, не желая возвращаться в действующую армию, он нанял вместо себя на службу поистине нищего казака Бирюкова, которому дал две лошади с седлами, зипун, бурку, саблю, двенадцать рублей и «харч всякий»6. Многие ли из его соратников по турецкой кампании могли позволить себе такое? Очень сомневаюсь.
В середине января Пугачев прибыл в станицу Ищорскую и записался в Терское семейное войско казаком. Везде хорошо, где нас нет. Оказалось, что проблем там было не меньше, чем на Дону. И он сразу включился в их разрешение.
Донцы, поселенные в недавно основанных Ищорской, Галюгаевской и Пауровской станицах близ Моздока, получали значительно меньшее жалованье, чем коренные терцы, и вовсе не получали провианта — муки, крупы и овса. Похоже, Пугачев произвел впечатление на семейных казаков, коль они решили просить его выступить ходатаем от них перед правительством, обещая избрать Емельяна атаманом. И он согласился.
8 февраля Пугачев отправился в путь. Заехав в Моздок и закупив там харчей на дорогу, он двинулся дальше, но у городской заставы, «за рогаткой», был задержан и препровожден в комендатуру. На допросе Емельян сознался, что бежал с Дона. Его заключили под стражу, приковав цепью к стулу. Через пять дней, подговорив караульного солдата, наш ходатай по казачьим делам ушел из-под стражи и затерялся в окрестных лесах. Шел ночами, обходил стороной селения, избегая встреч с людьми. В Нижней Курмоярской умыкнул лошадь и вскоре явился на ней в родную Зимовейскую станицу.
Несчастная Софья Дмитриевна, едва сдерживая рыдания, отправила Емельяна на баз, наказав сидеть там тихо; потом, спешно собрав детей, «увела их со двора для тово, чтоб они о приходе ево домой не разболтали»7. А когда вернулась, выплеснула на мужа-бродягу весь запас накопившихся слез и обид, припомнила все: и смерть двух малюток, похороненных когда-то без него, и арест свекрови Анны Михайловны, угасавшей в заточении в Черкасске, и упадок недавно крепкого хозяйства, унаследованного от отца...
— Софья, да не болтался я по свету, а был на Тереке, — возразил Емельян, пытаясь успокоить жену, — семейные казаки хотят меня принять и выбрать своим атаманом... — И, помолчав, добавил: — Как честного человека8.
Емельян Иванович умолчал, что терские семейные казаки не просто готовы были принять его, но уже зачислили в Войско и даже поставили на довольствие вместе с женой... Прасковьей Фоминичной9. Где наш герой нашел очередную пассию и какова ее судьба, неизвестно.
Софья Дмитриевна не поверила. Продолжая рыдать и сморкаться, она отрывисто, ехидно, зло бросала в лицо мужу:
— Честный сыскался! Атаманом надумал стать! А в темницу не хочешь? Ищут тебя, бродяга. Замучили расспросами.
Емельян Иванович не выдержал.
— Ну, ин, коли так, — крикнул он раздраженно, — поди и скажи про меня, што я пришел!10
Распаленная Софья выскочила за дверь и кинулась к жене брата, а та — к атаману. Явились казаки и арестовали беглеца. На третий день Пугачева привезли в станицу Чирскую и передали начальнику сыскной команды Михаилу Федотову. Тот выразил готовность записать его «в службу», чтобы он вину свою искупил — за сто рублей, но в последний момент передумал, опасаясь неприятностей.
По пути в Черкасск Емельян Пугачев ушел от сопровождавшего его молодого казака Прокофия Худякова, отец которого взял арестованного на поруки, и «лошадь... увел». За свою доверчивость старик был бит плетьми11.
Бежав от молодого Худякова, Пугачев решил «пожить для Бога» и стал искать «богобоязливых людей». И нашел — Осипа Ивановича Коровку, жившего на своем хуторе где-то близ Изюма. По совету хозяина Емельян двинулся по дороге на Бендеры и остановился в Стародубском монастыре, где сошелся с отцом Василием. Тот рассказал ему о раскольничьей слободе Ветке у Гомеля за польской границей — обетованной земле старообрядцев, откуда «всякие беглые, малое время побыв там», идут на Добрянский форпост, где получают «билеты в те места, куда кто пожелает, на поселение».
Еще в 1764 году в составе казачьей команды есаула Елисея Яковлева Емельян Пугачев побывал в Ветке, где скрывались беглые русские старообрядцы, но дорогу туда за давностью лет забыл. Отец Василий показал.
Пугачев не задержался в Ветке: прожив там не более недели, переехал на Добрянский форпост и представился коменданту майору Мельникову уроженцем Польши. Емельян Иванович был зарегистрирован и направлен в карантин на шесть недель, где встретился с беглым гренадером Алексеем Семеновичем Логачевым, таким же, как сам он, отчаянным бродягой. И тот сказал ему:
— Послушай-ка, брат, ты точно как Петр III.
— Врешь, дурак! — взъярился Пугачев, но тот же час почувствовал, как что-то словно «подрало на нем кожу»12.
Похоже, что идея самозванства овладела Емельяном еще до встречи с гренадером и уже не отпускала, оттого-то и полоснуло его неожиданное сравнение с убиенным императором.
Логачев и присутствовавший при этом разговоре купец Кожевников посоветовали Пугачеву идти на Яик, который «помутился» из-за гонений на старую веру, и взять на себя имя Петр III, обещая подтверждать, что он действительно похож на него.
Позднее Пугачев признался, что идея самозванства овладела им без постороннею влияния13. Встреча же с Логачевым лишь укрепила его в намерении идти на Яик, чтобы там выдать себя за «хорошего» государя Петра Федоровича.
В середине сентября 1772 года Пугачев и Логачев оставили Добрянский форпост. Их путь лежал в Малыковку, что за Волгой. По ходу следования Емельян выдавал себя за старообрядца, страдающего за веру, и «заграничного торгового человека», долго прожившего в Царьграде ради вызволения русских людей из турецкого плена. Многое узнав о восстаниях крестьян, убедился, что на Яике «скорей, чем в другом месте, его признают и помогут».
Судя по всему, Логачев стал тяготить Пугачева. В Малыковке Емельян отделился от него и отправился в Мечетную слободу, а оттуда с торговцем хлебом Семеном Филипповым — на Яик. По дороге рассказал попутчику, что едет поднимать казаков, чтобы увести их за Кубань к некрасовцам14. Остановились на Таловом умете у Степана Оболяева, прозванного Ереминой Курицей из-за привычки употреблять два этих слова «и в шутку, и как бранные».
Степан Максимович Оболяев, пехотный солдат, человек бывалый и отзывчивый, охотно вступил в разговор с постояльцем, выдававшим себя за состоятельного купца. Он рассказал Емельяну Ивановичу о том, как казаки нагнали страху на местную и петербургскую власть, убили генерала, руководившего следствием, повесили атамана, многих старшин, изменивших общему делу, и ждали случая, чтобы подняться снова.
— Скажи, Степан Максимович, а как ныне живут яицкие казаки? — поинтересовался Пугачев.
— Худо живут. Многие, боясь наказания, обратились в бега. Их ловят, сажают в темницы. Оттого-то всем Войском готовы бежать в Астрабад.
— Как думаешь, Максимыч, не пойдут ли они со мной на Кубань, где живут некрасовцы?
— Как не пойти, пойдут. На край света пойдут.
Еремина Курица свел Емельяна Пугачева с братьями Григорием и Ефимом Закладновыми, и те подтвердили все, о чем говорил Степан Оболяев. Наш герой еще раз убедился, что на Яике «скорей, чем в другом месте, его признают и помогут»15.
22 ноября Пугачев и Филиппов приехали в Яицкий городок. В это время по Яику поползли слухи о том, что в Царицыне объявился Петр Федорович. Им был беглый крестьянин Федот Богомолов. Одни говорили, что «императора» схватили и засекли кнутом, другие утверждали, что он скрылся. Рассказал Пугачеву об этом казак-старовер Денис Степанович Пьянов, в доме которого он остановился со своим случайным попутчиком Филипповым. Емельян Иванович отреагировал мгновенно:
— Вот, слушай, Денис Степанович, хоть поведаешь ты казакам, хоть не поведаешь, как хочешь, только знай, что я — государь Петр III.
— Как же ты спасся? — спросил изумленный хозяин.
— Спасла гвардия, взяв под караул, а капитан Маслов отпустил, — не стал вдаваться в подробности Пугачев16.
Вскоре по доносу Филиппова Емельян Иванович был арестован, обвинен в намерении увести яицких казаков на Кубань и препровожден в казанскую тюрьму. О последнем разговоре Пугачева с Пьяновым доносчик не знал. Его ожидало наказание кнутом и ссылка в Пелым с пропитанием на три копейки в день.
29 мая 1773 года Пугачев совершил последний в своей жизни побег. И исчез. Немного спустя на Таловом умете объявился «Петр Третий». Приехал он в кибитке, запряженной парой лошадей. Вместе с ним были его товарищи по заключению и солдат-охранник. «Платье на нем было крестьянское, кафтан сермяжный, кушак верблюжий, шляпа распущенная, рубаха холстиная, у которой ворот вышит был шелком, наподобие как у верховых мужиков, на ногах коты и чулки шерстяные белые»17. Одеяние, как видно, не царское, зато надежное: попробуй-ка распознай в нем государя, чудом ускользнувшего от убийц, подосланных женой-преступницей.
Вскоре после побега Пугачев и Еремина Курица отправились в Мечетную слободу. Заехав на «верховые монастырские хутора», поинтересовались, нет ли среди тамошних жителей человека, умеющего «хорошо писать», ибо ему «на первый случай... такой был потребен» — предстояло обращение к яицким казакам18. Найти не удалось. Степан Максимович Оболяев был схвачен, допрошен с «пристрастием» и отвезен в Тайную экспедицию в Москву. Емельян Иванович оказался проворнее, ушел от погони, отсиделся в лесу за Иргизом. Ночью он поймал на лугу лошадь и вернулся назад19.
Примечания
1. Допрос Е. Пугачева в Москве // Красный архив. 1935. № 2—3. С. 165—166.
2. Там же.
3. Там же. С. 167.
4. Там же. С. 168.
5. Там же.
6. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Восстание Пугачева. Изд. Ленинградского университета, 1966. Т. 2. С. 72.
7. Допрос Е. Пугачева в Москве... С. 169.
8. Там же.
9. Юдин П. Пугачев — терец // Военно-исторический сборник. 1913. № 1. С. 23.
10. Допрос Е. Пугачева в Москве... С. 169.
11. Пугачевщина. М.—Л., 1929. Т. 2. С. 184—185.
12. Допрос Е. Пугачева в Москве... С. 172—173.
13. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах... Т. 2. С. 81.
14. Допрос Е. Пугачева в Москве... С. 176.
15. Крестьянская война в России... Т. 2. С. 83.
16. Пугачевщина. Т. 2. С. 116—117; Допрос Е. Пугачева в Москве... С. 176—177.
17. Допрос Е. Пугачева в Москве... С. 228.
18. Вопросы истории. 1966. № 4. С. 111.
19. Дубровин Н.Ф. Пугачев и его сообщники. СПб., 1884. Т. 1. С. 194—195.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |