Прошло тридцать четыре года. Не стало матушки Екатерины Алексеевны. Заблудившееся счастье добрело наконец до гатчинских болот. Наступил «краткий, но жестокостью незабвенный» период царствования Павла I. Он взошел на престол с державным скипетром в одной руке и с указом о создании лейб-гвардии гусарско-казачьего полка, подписанным через несколько часов после смерти императрицы, — в другой. Евграф Грузинов, произведенный в подполковники, получил при этом в командование два казачьих эскадрона: один своего имени, другой — имени его величества. Начальником над ним по-прежнему оставался Андрей Кологривов.
В начале декабря казаки принимали участие в церемонии перенесения останков Петра III из Александро-Невской лавры к месту захоронения русских царей и в обряде погребения Екатерины II. При этом Павел I, по свидетельству австрийского посланника, заявил:
«Мать моя, взойдя на престол, призванная желанием народа, не имела времени отдать моему отцу последний долг; я считаю своим долгом заменить ее»1.
Адам Чарторыйский вспоминал:
«В день погребения Петра и Екатерины Алексей Орлов должен был идти во главе процессии и нести на золотой парчовой подушке корону своей жертвы. Его видели выступающим вперед с горделивой непринужденностью; он не дрогнул перед испытанием. Император со сверкающими от гнева глазами, вся в слезах императрица, великие князья, двор, армия следовали пешком за погребальным шествием в сильный холод. Грандиозное мрачное представление продолжалось весь день»2.
Венценосные супруги соединились под сводами Петропавловского собора.
Едва закончился иллюзион воскрешения событий тридцатилетней давности, призванный напомнить вельможам покойной императрицы о преступлении прошлого, как начались вполне реальные волнения крестьян в Ладожском уезде. Причем они приобрели такой размах, что местные власти оказались не в состоянии справиться с ними собственными силами. Для восстановления порядка туда спешно был отправлен подполковник Грузинов со своими эскадронами. Под его началом состояли сто казаков, шесть офицеров и музыкант — трубач.
Первый месяц 1797 года подполковник Грузинов провел на берегу суровой Ладоги. Погода в ту зиму была неустойчивой. Морозы сменились оттепелями. Снег почти сошел. Потом похолодало. А под самое Крещение началась страшная метель. В середине января поля снова обнажились. Вода не уходила в промерзшую до того землю и разлилась по ее поверхности, снесла мосты и мельницы. «Опасались, чтоб не сделалось вреда хлебам... Давно такого зла не было!» — записал в дневнике Андрей Тимофеевич Болотов3.
В Петербурге в это время готовились к коронации. 25 января в связи с этим последовал высочайший приказ:
«Завтрашнего числа, в десятом часу, быть готовому артиллерийскому батальону и выступить в Москву; послезавтра — лейб-гусарскому и лейб-казачьему полкам — в том же часу, оставляя из лейб-гусар число, нужное для конвоя его величества, и в лейб-казачьем полку ту команду, которая в командировке...»4
В упомянутой командировке как раз и находился отряд Грузинова, и по возвращении из Ладожского уезда он должен был сопровождать Павла I при следовании его на коронацию в древнюю столицу России.
В Петербург Евграф Осипович вернулся не просто подполковником гвардии, но и помещиком Московской и Тамбовской губерний, собственником тысячи душ крепостных крестьян и десяти тысяч десятин земли, пожалованных ему 15 января 1797 года «в вечное и потомственное владение» «в воздаяние усердия» к императору и «рвения к службе» царской5.
Из дневника Федора Головкина:
«15 марта. Их Величества отбыли из Петербурга. Их путешествие в Москву продлится пять дней...
28 марта. Торжественный въезд Их Императорских Величеств в Москву. Порядок шествия: лейб-казаки, лейб-гусары, экипажи московских вельмож, молодые дворяне верхом, придворные чины, конная гвардия, кавалергарды... Император и великие князья — верхом... Императрица с великими княжнами — в карете... Шествие тянулось от Петровского дворца до Кремля и продолжалось от часа дня до пяти часов вечера. Холод в этот день был очень чувствителен»6.
В дни коронационных торжеств Евграф Грузинов был произведен в полковники и на глазах у всей гвардии, выстроенной вдоль Никольской улицы, получил только что учрежденные ордена Анны второй и третьей степени.
Император не обошел вниманием и братьев Евграфа Осиповича.
Роман Грузинов, пришедший в Гатчину вместе со старшим братом, в это время был уже ротмистром. Ему досталась деревенька Лесной Тамбов со всеми ее ревизскими душами7.
Петру Грузинову крестьян не полагалось, он не служил в Гатчине. Но все же и его не обделили, сделали подполковником8.
Афанасий Грузинов находился тогда в Кавказской армии Валериана Зубова. Он прибудет в Петербург «по требованию господина генерал-майора, барона Аракчеева» лишь в конце октября 1797 года и будет произведен «Его Императорским Величеством в корнеты с определением в лейб-казачий эскадрон»9.
* * *
В исторической литературе утвердилось мнение, что Евграф Грузинов сделал блестящую карьеру благодаря исключительной близости к Павлу Петровичу, сначала наследнику, а затем хозяину российского престола. Историки утверждали, что он будто бы не только «исполнял секретные поручения цесаревича», но даже спал в его кабинете. Высшие же сановники, вступившие в заговор с целью свержения и убийства законного государя, оклеветали его, ибо видели в нем серьезное препятствие своим намерениям. Все авторы без исключения (по традиции, идущей от Алексея Карасева) в доказательство ссылались на две записки наследника престола от 23 и 30 января 1796 года, опубликованные Аракчеевым, которому они и были адресованы. Вот их содержание:
Первая: «Возвращаю вам Грузинова рапорт. Прошу узнать, что слышно о сих движениях войск, даже что и врут, а при том где и как долго стоять будут»10.
Вторая: «Здесь приобщаю обратно письмо Грузинова. Я весьма доволен точностью и расторопностью его и его донесениями. Пошлите сию записку к нему в оригинале, чтобы он ее прочел и видел мое удовольствие»11.
Свидетельствует ли «удовольствие» великого князя, если оно предназначалось Евграфу Грузинову, о близости между ними? Вероятно, нет. По характеру выражения эмоций даже последняя записка представляется сдержанной. Цесаревич привычно соблюдает дистанцию, обращается к нему не непосредственно, а через гатчинского губернатора Аракчеева, не благодарит его, а скорее поощряет. Так что говорить о каких-то доверительных отношениях между ними, пожалуй, нет оснований. По утверждению современников, Павел Петрович никогда не испытывал чувства привязанности не только к близким ко Двору подданным, но и к собственным детям. Евграф Грузинов не составлял исключения. Он не то что не спал в его кабинете, но во дворце-то до зачисления в свиту бывал лишь по вызову генерал-адъютантов.
Был ли названный в записках Павла Петровича Грузинов тем самым Евграфом Осиповичем, который привлекал внимание исследователей прежде и который теперь интересует нас?
В день ареста у Евграфа Осиповича были отобраны разного рода бумаги, в том числе высочайшие рескрипты, указы и грамоты, письма разных высокопоставленных особ, книги... Все это хранилось в его походном сундучке даже в беспокойные месяцы царской службы и опалы. Среди них нет лишь записок великого князя от 23 и 30 января 1796 года. Невозможно представить, чтобы услужливый и преданный Аракчеев не выполнил распоряжения своего повелителя и не отправил их по назначению. Отправил, конечно. Но не Евграфу, находившемуся здесь же, в Гатчине, а его брату, Афанасию Осиповичу, бывшему сначала в Польше, а потом «командированному волонтером в Персию». Командовавший там войсками Валериан Александрович Зубов произвел юного сотника 4 января 1796 года «за усердие к службе в есаулы»12. Он-то имел куда больше возможностей информировать наследника престола «о сих движениях войск» во главе с братом последнего фаворита Екатерины II. А Павел Петрович не терпел любимцев матери, всех наказал, придя к власти.
* * *
Казаки и гусары возвратились в Петербург осенью и сразу были отправлены в новый поход на границу с Финляндией «для содержания кордонной стражи». С начала октября потянулись однообразные дни почти полного бездействия в заснеженных северных лесах.
Итак, Евграф Грузинов молод — двадцать семь лет; красавец, по мнению современников, — писаный; знатен — полковник и кавалер; богат — хозяин двух волостей в Московской и Тамбовской губерниях. О чем можно еще мечтать? Может быть, и в самом деле он был отмечен особым расположением императора? Отнюдь нет.
После смерти Екатерины II наступил звездный час для всех гатчинцев. Чины и награды посыпались на них как из рога изобилия. Безусловно, казачий офицер, еще недавно ходивший в старшинах, за каких-то полгода высоко поднялся по ступеням служебной и социальной лестницы. Но что значит его продвижение по сравнению с карьерой, скажем, Кологривова! Тот в течение полутора месяцев шагнул из подполковников в генерал-майоры и получил в командование только что сформированный лейб-гвардии гусарско-казачий полк, не говоря уже о стремительном взлете «гатчинского капрала» Аракчеева или царского брадобрея Кутайсова. Что же касается пожалования Грузинову крестьян, то он получил их в строгом соответствии с той нормой, какую определил державный правитель для всех подполковников своей команды — тысячу душ, не больше и не меньше.
А как сам Евграф Грузинов воспринял обрушившийся на него поток милостей царя? «Высокомонаршие милости принадлежат мне по заслугам!» — заявил он позднее протоиерею Петру Волошеневскому13. Однако важно выяснить реакцию полковника на высочайшие щедроты в момент их излияния. Это поможет ответить на вопрос, было ли его падение случайным, или оно обусловливалось характером его отношения к действительности...
Московская казенная палата получила указ о пожаловании Грузинову крестьян 26 января 1797 года, а Тамбовская — на десять дней позже. В июне из названных губерний поступили первые сообщения в Сенат, что он для вступления во владение крепостными «как сам не явился, так и поверенного не прислал». Через полмесяца последовало напоминание, которое также не возымело действия. Затем по распоряжению петербургского военного губернатора полиции было вменено в обязанность объявить полковнику с подпиской о необходимости принять в управление свои имения. И это не помогло. Наконец, незадачливого помещика предупредили с нескрываемым раздражением, что из-за него «остается без выполнения именное высочайшее повеление»14. Одного этого было достаточно, чтобы угодить в крепость.
Пока все обошлось. Павел I, по-видимому, еще не знал о нежелании Евграфа Грузинова принять царский подарок. 7 августа 1797 года он произвел бывшего гатчинца в командоры мальтийского ордена и выделил под его начало несколько «состоящих в Петербургской губернии селений»15.
Полагаю, что поведение Грузинова можно расценить как вызов системе, поощряющей человека за безупречную службу правом господства над другими людьми.
Примечания
1. Моран П. Павел I до восшествия на престол. 1754—1796. М., 1912. С. 456.
2. Там же. С. 466.
3. Болотов А.Т. Памятник протекших времен или краткие исторические записки о бывших происшествиях и о носившихся в народе слухах. М., 1875. С. 3, 8.
4. Хрещатицкий Б.Р. История лейб-гвардии казачьего Его Величества полка. Ч. I. СПб., 1913. С. 121.
5. Сенатский архив. Именные указы императора Павла I. СПб., 1888. С. 22; РГИА в Петербурге. Ф. 1346. Оп. 43. Д. 264. Л. 1.
6. Головкин Федор. Двор в царствование Павла I. М., 1912. С. 149, 152.
7. Сенатский архив... С. 173, 258.
8. РГВИА. Ф. 801. Оп. 62/3. Д. 770. Л. 95 об.
9. Там же. Ф. 13. Оп. 110. Св. 162. Д. 196. Л. 3 об, 4.
10. Рескрипты и записки государя императора Павла I к графу Аракчееву. СПб., 1824. С. 18.
11. Там же.
12. РГВИА. Ф. 13. Оп. 110. Св. 162. Д. 196. Л. 3 об.
13. РГИА в Петербурге. Ф. 1345. Оп. 98. Д. 525. Л. 57 об.
14. Там же. Ф. 1346. Оп. 43. Д. 264. Л. 7.
15. Там же. Ф. 1345. Оп. 98. Д. 525. Л. 95.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |