Фортуна не баловала его своим вниманием. Начав службу казаком, он только через шесть лет дотянул до сотника. Волонтером ушел в Польшу, но прибыл туда, когда с восстанием Тадеуша Костюшко было покончено. В 1796 году, по-видимому по рекомендации старшего брата, добровольцем же был «командирован в Персию» в армию Валериана Зубова, который и произвел его «за усердие» в есаулы. После смерти Екатерины II командующий предстал перед судом. Не исключено, что какую-то роль в его судьбе сыграл Афанасий Грузинов, донесениями и расторопностью которого был «весьма доволен» Павел Петрович. Возможно, молодой человек информировал его не только «о сих движениях войск» и слухах («даже что и врут»), но и вполне реальных финансовых злоупотреблениях начальника, за что и удостоился благосклонной записки наследника престола, процитированной выше.
Наследник престола стал императором Павлом I. Он произвел вызванного в столицу Афанасия в корнеты и отправил его в лейб-казачий полк для несения кордонной службы на границе с Финляндией. Впервые за последние пять лет братья Грузиновы оказались вместе. Не хватало лишь младшего Николая, в то время воспитанника второго кадетского корпуса. И все-таки он был рядом. Старшие могли навещать его, когда приезжали в Петербург по делам или для получения нового назначения.
Первый арест Евграфа и Петра никак не отразился на судьбе Романа и Афанасия Грузиновых. Оба остались в полку и ушли с ним в поход в Прибалтику. Не отразилась на них и высылка старших братьев в Черкасск под надзор наказного атамана Дмитрия Ивановича Иловайского.
20 июня 1799 года Афанасий Осипович Грузинов 4-й был командирован в Голландию.
* * *
Вступив на престол после смерти Екатерины Великой, Павел I, казалось, решил разрушить все, что столь настойчиво создавала его мать. Прежде всего он отказался от совместных с Англией действий против Французской республики, мотивируя это недостатком финансов и истощением народа. Но удержаться на этих позициях новый император не смог. Вскоре он уведомил союзников о своем намерении поддержать их, чтобы общими усилиями справиться с «революционной заразой», угрожавшей всем странам Европы «совершенным истреблением закона, прав, имущества и благонравия»1.
Между тем в состав новой Франции вошли левобережье Рейна, Бельгия, итальянские государства и часть Голландии, а на остальной ее части была создана дружественная ей Батавская республика. Летом 1798 года в Ирландии началось восстание, поддержанное военной силой революционного Парижа. Все это вынудило Павла I приступить к активным действиям.
В июне 1799 года корабли английской эскадры вошли в Балтийское море и бросили якорь на ревельском рейде, чтобы принять на борт две русские десантные дивизии под общим командованием генерал-лейтенанта Ивана Ивановича Германа2. Участник экспедиции полковник Александр Яковлевич Дубянский вспоминал:
«Солдаты лежали один возле другого, так что по тесноте едва пошевелиться можно было. Пока попутный ветер нес корабли на всех парусах, мы попевали веселые русские песенки, прохаживались по шканцам, попеременно выводили людей на свежий воздух»3. Скоро начался шторм, продолжавшийся пятнадцать суток. Претерпев немало лишений, обе эскадры достигли наконец цели и, несмотря на «бурливую погоду», высадились на берег, уже занятый англичанами4. Сосредоточение союзных войск завершилось 7 сентября. На следующий день была назначена общая атака: русских — против французов, англичан — против голландцев.
Русский корпус Германа численностью в 14 465 человек состоял из двух дивизий под командованием генералов Эссена и Жеребцова5. По диспозиции, данной герцогом Йоркским, они должны были наступать против левого крыла неприятельской армии, занимавшей позиции перед городом Бергеном.
Команда донских лейб-казаков числом в шестьдесят человек под началом четырех офицеров — штабс-ротмистра Гурова, поручика Давыдова и корнетов Филиппова и Грузинова 4-го — входила в состав дивизии генерал-майора Николая Ивановича Эссена.
Войска к наступлению не были готовы. Солдаты еще не оправились от изнурительного морского перехода. Артиллерия и кавалерия, кроме донских и уральских казаков, прибыли к месту военных действий без лошадей, поскольку по договору их должны были поставить англичане. Но союзники не выполнили взятых на себя обязательств. Поэтому даже гусары оказались в пешем строю. Не хватало продовольствия6.
В бою 8 сентября И.И. Герман был взят в плен, ПА. Жеребцов погиб. Поэтому Н.И. Эссен, «сделавшись от сего несчастного происшествия старшим, принял на себя начальство» и по окончании дела отправил в Петербург донесение на высочайшее имя7. Надо сказать, писал он значительно лучше, чем командовал, как, впрочем, и его предшественники.
Перед наступлением солдаты не ложились спать, ожидая сигнала к атаке. После полуночи вышли на исходные позиции. Тем временем надвинулись тучи, заморосил дождь и стало так темно, что за несколько шагов невозможно было увидеть человека.
Рано утром, часа за два до рассвета, русские войска, в авангарде которых шли донские лейб-казаки, устремились в атаку, «выбили неприятеля из трех ретраншементов, взяли штыками несколько батарей», очистили от французов деревни Камн, Грут, Схорль и, не останавливаясь, двинулись дальше на Берген8.
Французы, ошеломленные стремительной атакой, отступили, закрепились на позиции у Бергена и встретили наступающих губительным огнем артиллерии с фронта и флангов. И все-таки русские штыками пробились в город, но удержать его не смогли. Английская бригада, назначенная им в подкрепление, опоздала. Генерал-лейтенант Герман попал в плен. Солдаты его корпуса обратились в беспорядочное бегство. Поражение было полным; горечь его несколько сгладил подвиг донских казаков...
В общем смятении, охватившем отступающие войска, часть русских пехотинцев со знаменем, замешкавшись, попала в окружение. Поручик Богдан Давыдов, увидев это, остановил два десятка своих казаков и пустился с ними назад к Бергену. Донцы прорвались сквозь гущу французов, их отважный начальник сам вырвал стяг из рук врага и, оберегаемый товарищами, помчался обратно. По свидетельству мемуариста, французы, ошеломленные такой дерзостью, даже не сразу открыли огонь по удаляющимся смельчакам9.
К вечеру противники расположились на своих прежних позициях. Русские недосчитались после боя 1792 человек, в том числе одного генерала Казаки похоронили одного своего товарища. Утешало лишь то, что «неприятель потерял гораздо больше»10. Вероятно, Николай Иванович Эссен несколько преувеличил убыль в людях в республиканской армии.
Анализируя итоги этого дня, новый командующий писал в приказе по корпусу:
«Неудача, которую мы имели 8-го числа сего месяца, не только не должна охладить храбрость российских войск, обративших на себя внимание всей Европы, но, напротив, должна служить поощрением к одержанию побед в будущем»11.
Успех не заставил себя ждать. Он пришел 21 сентября, когда союзники предприняли очередное наступление все в том же направлении — на Берген.
В атаку пошли в 6 часов утра: русские — против сильно укрепленного центра, англичане — на флангах. На этот раз Эссен не спешил. Выждав, пока союзники обойдут неприятеля справа и слева, он обрушил на его окопы шквальный артиллерийский огонь. Французы отступили, а ночью вообще оставили город. В этом бою казаки никак себя не проявили.
Французский генерал Брюн, отступив, закрепился на новой позиции. Прибывшее к нему из Бельгии пополнение значительно увеличило его силы. Герцог Йоркский решил разгромить неприятеля, чтобы открыть союзным войскам путь на Амстердам. Наступление было назначено на 25 сентября.
Русским выпало штурмовать французские укрепления у Бакума. В 8 часов утра выступил авангард генерал-майора Седморадского. За ним двинулись главные силы корпуса. Первыми ворвались в деревню десятка три лейб-казаков во главе со штабс-ротмистром Гуровым. Они выбили из нее неприятеля и держались до подхода пехоты12.
Авангард, развивая успех, устремился на Кастрикум, куда отступили французы, и соединился с отрядом полковника Гладкого, под началом которого состояли эскадрон пеших гусар, остальные лейб-казаки поручика Давыдова, уральцы и команда егерей. Кроме того, в ходе боя генерал-майор Эссен прислал к ним в подкрепление три батальона и два полка пехоты. Несмотря на подавляющее численное превосходство неприятеля, войска держались здесь более трех часов. Англичане и на этот раз не спешили оказать помощь союзникам.
Французский генерал Брюн, видя бездействие англичан на обоих флангах, усилил свой центр, чтобы сломить упорство русских. Его пехота пошла в штыковую атаку, а кавалерия стремительно бросилась в обход. Но сотня донских и уральских казаков, «ударив с крайнею отчаянностью, удержала оную» и тем позволила полковнику Гладкому с частью войск арьергарда войти в узкое дефиле и отступить. Деревню Кастрикум, дважды переходившую из рук в руки, пришлось оставить. Бой прекратился лишь с наступлением темноты13.
В этот день, 25 сентября, русские потеряли 381 человека убитыми и 735 ранеными14. Среди последних были отважный ротмистр Петр Гуров и два гвардейских казака15. Юный корнет Афанасий Грузинов остался цел, но «под ним была убита лошадь»16.
Н.И. Эссен — Павлу I,
28 сентября 1799 года:
«...После двух кровопролитных сражений и побед 21-го и 25-ю сентября, когда ожидал я дальнейших успехов и когда уже разбитый неприятель оставил Северную Голландию, получил я письменное повеление от его высочества герцога Йоркского отступить в ночь с 26-го на 27-е число и занять прежний наш пост от Петена до Крабен Дама...
Его королевское высочество сказал мне, что он сам донесет Вашему Величеству о причине сего отступления...»17
Николай Иванович явно преувеличил успехи союзных войск и ничего не сказал о сложности своих отношений с английским командованием. Между тем в русском корпусе, в котором недоставало самого необходимого, ухудшилась дисциплина, что отмечается почти во всех приказах Эссена за сентябрь месяц. В одном из них он писал:
«К большому стыду нашему, столь мало царствует порядок и военная дисциплина в корпусе войск наших, что я принужден буду принимать наистрожайшие меры. Солдаты на марше оставляют свои батальоны... и остаются позади для гнусного грабежа. Пришедши в селения, расходятся, опустошают сады и грабят дома жителей, нам преданных и расположенных давать нам все нужное добровольно. Собственная наша польза требует, чтобы мы селения, нами теперь занимаемые, и селения, впереди находящиеся, оставляли безвредными, ибо они будут нашими зимними квартирами...»18
Надо сказать, что казаки и их офицеры не запятнали себя недостойным поведением — в гвардию отбирали лучших.
Добиться расположения батавских жителей не удалось. 6 октября герцог Йоркский заключил перемирие с генералом Брюном. Союзные войска погрузились на корабли и взяли курс к берегам Англии. Русских высадили на острова Джерси и Гернси, где они, по словам Семена Романовича Воронцова, «находились в сущей нагости; уже гораздо за сроки носили изветшавшую совсем одежду, иные более года назад должны были получить оную»19.
В конце июля 1800 года «расстроенный и совсем испорченный... бестолковым Эссеном корпус» вернулся на родину, оставив в Голландии до трех тысяч русских могил, в том числе девять казачьих.
Вернулся в Россию и наш герой. За участие в этой кампании Афанасий Осипович Грузинов получил повышение: в Петербург он явился поручиком20.
* * *
В Петербурге Афанасия ожидал лишь малолетний кадет Николай Грузинов, но встретиться с ним ему не довелось.
Брат Роман еще год назад высочайшим приказом был отстранен от службы по болезни в звании майора и с правом ношения мундира21. Он уехал в свою деревеньку Лесной Тамбов, где занялся хозяйством и устройством личной жизни. Это избавило его от неприятностей, связанных с трагедией, разыгравшейся в Черкасске на исходе лета 1800 года.
Афанасию Грузинову не удалось избежать ударов судьбы. Сразу по возвращении в Россию он оказался под опекой ведомства военного губернатора Петра Алексеевича Палена. Сначала его определили на гауптвахту, а потом по высочайшему повелению отправили «для жительства в город Нарву безвыездно». Тамошнему коменданту барону Маркловскому вменялось в обязанность за его «поведением строжайше наблюдать и каждые две недели извещать» генерал-прокурора Обольянинова «для всеподданнейшего донесения»22. Так наш герой еще раз попал в сферу внимания Павла I.
24 сентября сенатский курьер Доброславский доставил Грузинова в Нарву и сдал под расписку генерал-майору Маркловскому. Вместе с ним он вручил ему саблю Афанасия Осиповича, чем поставил барона в затруднительное положение, поскольку тот не знал, что с ней делать. Ситуацию разрешил император, приказавший вернуть оружие поручику. «Для вернейшего присмотра за поднадзорным» комендант поселил его на квартире своего адъютанта и обеспечил на первое время самым необходимым23.
Афанасий Осипович был арестован в тот же день, когда экспедиционный корпус Германа—Эссена вернулся на родину. Он не успел даже распорядиться своим имуществом. Воспользовавшись оказией, он обратился к «любезному старичку» Григорию Минаевичу Плешакову с просьбой передать кое-какие его вещи на хранение двоюродному брату Александру Михайловичу Грузинову, продать лошадей и рассчитаться с кредиторами, а шинель, шкатулку и экипаж, оставшиеся на казачьем подворье, отправить в Нарву с поручиком Иваном Васильевичем Темировым24.
А.О. Грузинов — П.Х. Обольянинову,
28 сентября 1800 года:
«Ваше Высокопревосходительство, милостивый государь!
...22-го числа сего месяца по высочайшему повелению отставлен я от службы. Исполняя волю милосердного монарха, отправили Вы меня в Нарву. Не имею я дневного пропитания и надежды к получению оного откуда ни есть, ибо жил одним жалованием... Воззрите на горестное положение мое, удостойте принять труд и исходатайствовать от щедрот монарших бедному и несчастному в нынешнем состоянии малейшее пропитание. Великодушное Ваше вспоможение облегчит мою судьбу и обяжет меня чувствительнейше благодарить особу Вашего Высокопревосходительства. В надежде с совершенным моим почтением и глубочайшей преданностью Вашего Высокопревосходительства, милостивого государя всепокорный слуга
Афанасий Грузинов 4-й»25.
Просьбу Грузинова поддержал комендант Маркловский, подтвердивший, что его поднадзорный «никаких средств не имеет». Петр Хрисанфович Обольянинов «воззрил на горестное положение» отставного ротмистра и обратился к Павлу I. Его величество распорядился «от щедрот монарших» выдавать на содержание попавшего в беду молодого человека «по двадцать пять копеек в сутки из сумм Тайной экспедиции»26.
То ли времени у барона Маркловского не хватало, то ли была другая причина, только сообщал он в столицу о поведении ссыльного не чаще одного раза в месяц. Первый рапорт комендант отправил лишь через три недели после прибытия Афанасия Осиповича:
«Оный Грузинов 4-й ведет себя весьма тихо и скромно... о чем честь имею уведомить»27.
На задержку никто не обратил внимания.
Природа не наделила Афанасия твердостью характера, присущей Евграфу, и ироничностью, свойственной Петру. Человек впечатлительный, он остро переживал беспричинную отставку, впадал в меланхолию, доходившую до отчаяния, что отразилось даже в официальном донесении Маркловского:
«Честь имею донести Вашему Высокопревосходительству, что по высочайшему государя Императора повелению живущий здесь, в Нарве, под смотрением моим отставной поручик Грузинов 4-й ведет себя все время его пребывания тихо и благородно и ни в чем не замечен, кроме того, что он часто в слезах»28.
Вместе с этим донесением Маркловского курьер передал генерал-прокурору Обольянинову записку Афанасия Осиповича с просьбой подать ему, «несчастному, руку помощи и испросить разрешения высочайшего монарха принять его на службу»29. Просьба осталась без ответа.
В начале декабря комендант Нарвы еще раз сообщил начальству, что Афанасий Грузинов «ни в чем сумнительном не замечен».
Этим, собственно, и закончилось его «дело», из которого не видно, знал ли он о трагическом конце своих братьев.
Наступил новый год. Началось новое столетие. А с ним и новое царствование — «дней александровских прекрасное начало».
Примечания
1. Сборник Императорского исторического общества. Т. 29. СПб., 1881. С. 363.
2. РГВИА. Ф. 42. Оп. 200. Д. 725. Л. 4, 8, 190 и др.
3. Дубянский А.Я. Записки военнопленного российского штаб-офицера во время голландской экспедиции 1799 года // Сын Отечества. 1824. № 10. Автор этих воспоминаний полковник Александр Яковлевич Дубянский, в имении которого в 1798 году стоял эскадрон Евграфа Осиповича Грузинова.
4. РГВИА. Ф. 29. Оп. 153—Б. Св. 3. Д. 39. Л. 1.
5. РГВИА Ф. 42. Оп. 200. Д. 725. Л. 153. Планировалось высадить 17 593 человека. Там же. Л. 18.
6. РГВИА. Ф. 29. Оп. 153—Б. Св. 3. Д. 39. Л. 1—2 и др.
7. Там же.
8. Хрещатицкий Б.Р. Указ. соч. С. 138—139.
9. Там же. С. 140—141.
10. РГВИА. Ф. 29. Оп. 153—Б. Св. 3. Д. 39. Л. 1—2.
11. Там же. Д. 40. Л. 3.
12. Хрещатицкий Б.Р. Указ. соч. С. 146.
13. Там же. С. 147.
14. РГВИА. Ф. 26. Оп. 1/152. Д. 56. Л. 164а—164г.
15. Хрещатицкий Б.Р. Указ. соч. С. 149—150.
16. РГВИА. Ф. 13. Оп. 110. Св. 162. Д. 196. Л. 3 об.
17. Там же. Ф. 29. Оп. 153—Б. Св. 3. Д. 39. Л. 6.
18. Там же. Д. 40. Л. 10.
19. Хрещатицкий Б.Р. Указ. соч. С. 151.
20. РГАДА. Ф. 13. Оп. 110. Св. 162. Д. 196. Л. 3 об.
21. Там же. Д. 184. Л. 3 об.
22. РГАДА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 3411. Л. 2—5.
23. Там же. Л. 6.
24. Там же. Л. 10—10 об.
25. Там же. Л. 11—12.
26. Там же. Л. 13—14.
27. Там же. Л. 17 об.
28. Там же. Л. 19.
29. Там же. Л. 20.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |