Почему разбитый на Айдаре вождь решил отправиться именно в Запорожье? Думаю, объяснить это можно географическим положением Сечи по отношению к Верхнему Дону, где его постигла неудача, и, конечно, знанием обстановки, сложившейся у ближайших соседей, у которых также преобладали антимосковские настроения. Там легче было найти понимание.
В конце ноября 1707 года Булавин с двенадцатью своими товарищами прибыл в крепость Кодак на Днепре, служившую опорным пунктом Сечи на севере. Первая встреча с запорожцами, казалось, не сулила ничего хорошего: хозяева «оковали» нежданных гостей и два дня продержали их под караулом1.
Слава богу, заключение продолжалось недолго. Чем Кондратий Афанасьевич произвел впечатление на кодакского полковника, не известно. Но произвел. Это — точно. Он позволял гостю присутствовать во время приемов челобитчиков от русских людей, которых запорожцы грабили, кажется, нещадно.
Однажды полковник, выслушав письмо новобогородицкого воеводы с обвинениями кодакчан в воровстве, спросил сидевшего в стороне Булавина:
— Что скажешь на это, Кондратий Афанасьевич?
— Антихристы и лжецы! — отреагировал Булавин. — Разве вы не знаете, господин полковник, что в письмах своих они всегда плутают и стращают?
Как ни приятно было полковнику, что гость вступился в защиту кодакчан, однако в присутствии посланцев новобогородицкого воеводы «за ево, Булавина, словами справедливости не учинил», не нашел. А может быть, хорошо знал своих людей и в той ситуации чувствовал себя неловко?2
Этот разговор состоялся в присутствии агентов Изюмского начальства, которые в то же время на три дня остановились в курене кодакского полковника под видом людей, шедших «в Запорожье казаковать»3. Им-то мы и обязаны приведенными подробностями пребывания Булавина и его спутников на берегах Днепра.
Судя по всему, именно через кодакского полковника Кондратий Афанасьевич добился разрешения приехать в Сечь, руководство которой проявило большой интерес к движению казаков на Дону. Гетманская власть, находившаяся в откровенной оппозиции к московскому правительству, не могла не искать потенциальных союзников в решении собственных задач. Поэтому собрание войсковой рады было приурочено ко дню прибытия Булавина.
Сечевая рада открылась 20 декабря 1707 года. Документы, находящиеся в распоряжении историков, не позволяют восстановить подробности этого дня. Но общая картина вырисовывается по ним вполне отчетливо...
Булавин вошел в середину круга и, заметно волнуясь, начал говорить, как у себя на майдане:
— Атаманы-молодцы! Казаки запорожские! Все Войско Донское бьет вам челом. Мы совокупились всеми станицами и городками и пребываем во всякой готовности идти на Русь бить бояр, немцев и прибыльщиков. Поддержите нас.
Гулом одобрения и криками встретила рада слова донского бунтаря:
— Поддержим! Поддержим вас! Все, как один, обрушимся к вам и пойдем вместе.
Кондратий Афанасьевич прижал руку к сердцу, поклонился на четыре стороны и продолжал:
— Спаси вас Бог, братья. Пойдем вместе, постоим за дом Пресвятой Богородицы, за православную веру христианскую, за святых апостолов нашей церкви, за волю казацкую. На Руси нас, казаков, ругают, а сами живут не в благочестии, посягают на наши земли и древние обычаи.
И снова зашумела рада, и закричали казаки запорожские:
— Веди нас, атаман! Все пойдем за тобой! До самой Москвы пойдем!
Запорожский кошевой Тимофей Финенко, почувствовав, что теряет контроль над казаками, собрал старшин, куренных атаманов и стариков на совет. Через некоторое время вошел в круг и дал ответ на предложение Кондратия Булавина:
— Казаки, напрасно вы шумите. Нынешнею зимою в поход подняться никак нельзя. Днепр и иные реки не замерзли. А еще есть опасение за жизнь наших послов, что ныне обретаются на Москве. Вот вернутся они, придет весна, соединяйтесь в охотное войско и — отправляйтесь с богом! Задерживать не будем.
Казаки заволновались, зашумели, выражая недовольство. Кошевой Тимофей Финенко распустил раду. Кондратий Булавин еще успел выкрикнуть:
— Казаки, жду вас в Кодаке!4
Запорожские гультяи потянулись к нему. А слухи об этом дошли до московского правительства.
Похоже, запорожские гультяи не отказались от затеи пойти с донцами на Русь и не оставили в покое кошевого Финенко и его старшин. Думаю, что по их настоянию Сечевая рада дважды собиралась с участием Булавина. На следующем собрании он обратился за разрешением «поднять охотное войско», на жалованье которому обещал дать семь тысяч червонных5.
И на этот раз рада не приняла никакого решения в поддержку Булавина, однако заверила его, «что за убийство князя Долгорукого не выдаст никому», и отпустила «зимовать в Кодак»6.
Кондратий Афанасьевич просил у кошевого подорожную на поездку в Крым, чтобы «призвать татар» в свой поход на Русь, но и «того ему не позволили»7.
Агенты доносили правительству, что в Кодак, где Булавин жил без всякого надзора, идут и идут запорожские гультяи, и собралось их там уже немало.
Царь послал в Сечь грамоту с повелением «выдать из кодакской фортеции донского бунтовщика Степана Булавина с ево единомышленниками и, сковав их, отправить в Москву в Преображенский приказ»8.
Государю простительно: он мог и не знать имени того, кто поднялся за него против «бояр и немцев». А может, в его подсознании причудливо соединились имя и фамилия двух бунтарей: Степана Разина и Кондратия Булавина? Кто знает...
Когда посланец с грамотой царя прибыл в Сечь, пришлось в очередной раз собрать раду, пригласив на нее лишь узкий круг старшин, куренных атаманов и стариков. Единогласно постановили «того враждебного бунтовщика с ево единомысленным товарыществом выдать» московскому правительству.
Легко решить — трудно выполнить. Рядовые запорожцы взбунтовались и готовы были перевернуть Сечь с ног на голову. На другой день Тимофей Финенко вынужден был созвать новую раду, которая отменила вчерашнее постановление. Оправдываясь перед московскими властями, кошевой объяснил это тем, что на собрании возобладали «голосы пьяниц и гультяев», которые численно превосходили «добрых и постоянных людей»9.
Давняя у нас традиция обвинять во всем пьяниц и хулиганов. Сколько раз оказывались они в самом центре исторических событий!
В выдаче донского героя московским властям было отказано. Правда, Сечь отправила в Кодак своего есаула с предписанием тамошнему полковнику, «дабы он все гультяйство, которое почал было к себе прибирать тот главный бунтовщик Кондратий Булавин, разогнал». Приказал ему жить «смирно» и «ничего враждебного и вредительного против его, великого государя, не починать»10.
Однако чиновников Малороссийского приказа ввести в заблуждение не удалось. Они расценили это предписание как формальное — «будто явили свою верность и прислугу» правительству11.
Московское правительство попыталось воздействовать на Сечь через Ивана Мазепу, и тот, выполняя волю Петра I, послал кошевому Тимофею Финенко грамоту с предписанием найти и арестовать Кондратия Булавина. Однако запорожцы отнеслись к этому повелению с явным пренебрежением, заявив, что вообще «про тех воров не ведают»; при этом самого «гетмана бранили» последними словами, а его «лист изодрали»12.
Таким образом, запорожцы вышли из подчинения и своему кошевому атаману, и гетману, и московскому правительству.
В первых числах февраля 1708 года в Кодак приехали посланцы Дона — сорок человек, даже более. Вместе с Булавиным они отправились в Сечь и там обратились к запорожцам с призывом идти всем войском на Русь для разорения городов великого государя Петра Алексеевича. Кошевой Финенко с верными ему старшинами, пытаясь пресечь настойчивость Кондратия Афанасьевича, «хотел его задержать». За это казаки-гультяи «скинули» его с атаманства и избрали вместо него Константина Гордиенко, пользовавшегося авторитетом твердого противника Москвы. Гетман Мазепа считал даже, что он «к бунту склонен и всякой злобой наполнен»13.
Гордиенко разрешил Булавину собрать войско из числа «охотников», о чем тот, собственно, и просил, и тем ограничил помощь ему14. Нет, он не отличался безрассудством характера.
Возможно, Гордиенко и проявил бы большую активность, да вот Булавин пока не заявил о себе ни одной победой. За плечами-то у него были лишь убийство обреченного князя Долгорукого и сокрушительное поражение на Айдаре. Присоединение Запорожского Войска к восстанию он обусловил поддержкой его Белгородской и Ногайской ордами, черкесами и калмыками и официальным обращением к ним с просьбой о помощи черкасского круга.
Ни одного из этих условий Кондратий Афанасьевич выполнить не мог. Больше того, он сознательно дурачил запорожцев, прося у них помощи от имени всех казаков Дона, который якобы отложился от России. Гордиенко не поверил. Идя на уступки запорожским гультяям, которые привели его к власти, он разрешил Булавину набрать добровольцев из числа желающих поддержать его и в то же время пригрозил «перевешать» назойливых гостей, если они еще раз придут в Сечь без письма, заверенного войсковой печатью15.
Таким образом, если бывший кошевой Финенко «хотел задержать» Булавина, то новый атаман запорожцев Гордиенко «выгнал ево вон». Однако это не дает оснований ставить под сомнение склонность его к бунту, отмеченную гетманом Мазепой. Да, он проявлял известную осторожность, но вряд ли потому, что был «типичным представителем сечевой верхушки», как писали некоторые историки. Классовый подход к оценке событий и героев прошлого здесь не действует...
Под знамена Булавина встали сотни «запорожцев и иных всяких людей». И в последующие дни число желающих присоединиться к нему нарастало. По явно завышенным данным киевского воеводы Дмитрия Михайловича Голицына, повстанческое войско скоро достигло девяти тысяч человек16.
Переправившись через Днепр в районе Кочкасского урочища, Булавин остановился на берегу Вороновки в двадцати верстах от Новобогородицкого городка, имевшего в гарнизоне всего двести солдат, но зато много пушек. Этот лагерь находился на пути из Сечи к Северскому Донцу, что облегчало пополнение повстанческого войска и за счет запорожцев, и за счет донских казаков. Здесь «пристало к нему таких же шатких людей и татар число немалое».
Повстанческое войско Булавина быстро росло. Этому способствовали его «прелестные письма». Вот одно из них, часто цитируемое:
«Атаманы-молодцы, дорожные охотники, вольные всяких чинов люди, воры и разбойники. Хто похочет с военным походным атаманом Кондратием Афанасьевичем Булавиным... погулять по чисту полю, красно походить, сладко попить да поесть, на добрых конях поездить, то приезжайте в Терны на вершины самарские. А со мною силы донских казаков семь тысяч, запорожцев шесть тысяч, Белой орды пять тысяч»17.
Нельзя не признать, что письмо сие написано ярким, образным языком, способным увлечь степных корсаров. Но кто укажет ту строку в нем, которая содержит призыв «разорвать крепостную неволю, бороться с угнетателями»? Вряд ли отважится на такое добросовестный историк.
Для Кондратия Афанасьевича крестьян словно и не было в соседних уездах. Он готов принять людей «всяких чинов», но обязательно вольных. И прав, конечно, профессор Николай Иванович Павленко, столько лет убеждавший своих студентов и коллег, а ныне еще и читателей, что движение это никакого отношения к крестьянским войнам не имеет18.
Цифры, приведенные Булавиным в конце письма, потрясают воображение. Да с такой армией никакой враг не страшен. Думаю, однако, это — очередной пропагандистский прием предводителя, призванный вселить уверенность в тех, кто готов присоединиться к нему, и напугать представителей власти. И он достиг цели...
Власти растерялись. Продолжалась война со шведами. Гарнизоны обезлюдели. А Булавин грозил в ближайшее время собрать уже 35 600 человек. Киевский воевода Голицын убежден: это — неправда. Но опасался, что простой народ поверит, пойдет за ним. Тогда он «не токмо наступательно», но и «оборонительно» не сможет действовать против бунтовщиков19. Своих усмирить был не в состоянии.
И Дмитрий Михайлович Голицын обратился с просьбой о помощи к влиятельному фавориту царя Александру Даниловичу Меншикову:
«Прошу Вас для пользы народной донесть государю, чтобы мне хотя один полк прислал. Мне без людей одною своею особою что можно учинить?»20
Опасность прихода «того вора» была реальной.
Против повстанцев были отправлены Полтавский пехотный и Компанейский конный полки. Новобогородицкому коменданту вменялось в обязанность передать им две пушки «с надлежащими припасами и пушкарей»21. Слишком долго шли они к месту назначения — задержала весенняя распутица. Булавин свернул свой лагерь на берегу Воронов-ки и ушел...
Примечания
1. Там же. С. 368.
2. Там же.
3. Там же.
4. Там же.
5. Там же.
6. Там же.
7. Там же.
8. Там же. С. 364.
9. Там же.
10. Там же.
11. Там же.
12. Там же. С. 366.
13. Там же. С. 370.
14. Там же.
15. Там же. С. 373.
16. Там же. С. 370.
17. Там же. С. 450.
18. Павленко Н.И. Петр Великий. М., 1990. С. 248.
19. Булавинское восстание. С. 375.
20. Там же.
21. Там же. С. 376.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |