В то же время на Дону

Сразу после разгрома повстанцев у Закотного городка на Айдаре в Москву была отправлена легкая станица во главе с известным читателю Ефремом Петровым. Он вез с собой покаянную отписку Войска в Посольский приказ и десять колодников из числа тех участников восстания, которых удалось отловить. Среди них не было ни одного руководителя. Выделялся Павел Новиков — тот самый Панька, что передал письмо шульгинского атамана с предупреждением о заговоре против князя Юрия Долгорукого не Абросиму Савельеву, которому оно было адресовано, а первому есаулу Кондратия Булавина — некоему Стеньке (возможно, Степану Ананьину).

Ефрем Петров сумел убедить правительство, что Лукьян Максимов, старшины и казаки сделали все возможное, чтобы задушить в зародыше едва начавшееся восстание. «За тое службу, верность и усердие ко успокоению того возмущения» государь Петр Алексеевич пожаловал Войску десять тысяч рублей. Кроме того, все посланцы Дона во главе с атаманом станицы были награждены особо — «с излишком»¹. Но чем, неизвестно.

На Дон был отправлен стольник Степан Петрович Бахметьев, перед которым стояла задача соединения с казаками Лукьяна Максимова, чтобы сообща «идти за теми ворами сыскивать их и промысел над ними чинить всякими способами с усердием и верностью»².

Под «промыслом» следует понимать отлов участников восстания. Из них «пущих», то есть главных, предписывалось отправлять в Москву для следствия, «а мелкоту, товарыщей их, — казнить»³. На Дону возобновился сыск беглых, ставший причиной «общего согласия» к бунту. Это не могло не вызвать явного или скрытого недовольства казаков, в том числе и старшин. Поэтому вероятность очередного взрыва не исключалась. Тем более что Булавина найти и арестовать не удалось.

Сначала поползли слухи, что Булавин и его ближайшие соратники укрылись в лесу то ли на Медведице, то ли на Терсе. Это, по-видимому, обнадежило и подтолкнуло к бунту казаков Алексеевской, Усть-Бузулукской и Федоровской станиц. Они призвали «многих людей» продолжать борьбу.

В конце декабря 1707 года на Хопре объявился Кузьма Акимович Табунщиков, казак Беленской станицы, сумевший ускользнуть от карателей Лукьяна Максимова после поражения повстанцев на Айдаре⁴. Нет никаких оснований считать его племянником Кондратия Афанасьевича, хотя он и назвался Булавиным. Самозванец и шесть его товарищей были арестованы и отправлены в Москву. И все-таки войсковой атаман принял меры предосторожности.

8 января 1708 года из Черкасска на Хопер было отправлено новое войско под командованием старшин Тимофея Федорова и Матвея Матвеева. Они собрали казаков донских, хоперских, бузулукских и медведицких городков, привели их к присяге все тем же путем целования креста и Святого Евангелия, «чтобы служить верно и беззаветно Богу и великому государю» Петру Алексеевичу, отлавливать бунтовщиков, «казнить их смертью и сажать в воду» — топить. Вводился принцип коллективной ответственности за укрывательство участников восстания — вся станица подлежала разорению⁵.

Тогда же для разорения станицы Краснянской в район Северского Донца было отправлено еще одно походное войско во главе со старшинами Ефремом Петровым и Василием Поздеевым. Но результаты этой экспедиции не известны.

Суровость «приговора» войскового круга возымела действие. Массовое восстание казаков удалось предотвратить. Но внутреннее напряжение сохранялось. Стоило отдельным отрядам булавинцев появиться на Верхнем Дону — и они снова стали переходить на их сторону⁶.

В Черкасске не сразу узнали, где укрылся мятежный атаман после поражения на Айдаре, а когда узнали, послали в Сечь письмо, заверенное подписью Ильи Зерщикова и войсковой печатью. Сообщив запорожцам, что Дон не помышлял отделяться от России и не уполномочивал Кондратия Булавина просить у них помощи, старшины заявили кошевому Константину Гордиенко:

«Мы царю Петру Алексеевичу служили верно и за православную христианскую веру и за него, великого государя, готовы головы свои положить»⁷.

Предательство состоялось: старшина Василий Поздеев, активный защитник донской автономии, поощрявший и поддерживавший Кондратия Булавина, нашел общий язык с откровенным сторонником московского правительства Ефремом Петровым; наказной атаман Илья Зерщиков вообще открестился от мятежного вождя, которого принимал в Черкасске даже после поражения у Закотного городка на Айдаре.

Впрочем, было ли это предательством? По отношению к Булавину, безусловно, да! Царю же старшины и сам мятежный атаман не изменяли. Напротив, они поднялись, чтобы отомстить за него «боярам и немцам за их злое дело».

Сколько именных указов Петра I пришло на Дон за минувшую зиму! Наказной атаман Илья Зерщиков и черкасские старшины давно уже убедились, что государь жив и благополучно царствует. Если даже слухи о его насильственной смерти были лишь формальным оправданием «общего согласия» во имя борьбы за автономию Войска, то теперь, когда они развеялись, поддерживать Кондратия Булавина стало очень опасно. Поэтому и отреклись от него в письме в Запорожскую Сечь.

Письмо пришло с большим опозданием. Булавин уже покинул Сечь и шел по пути на Пристанский городок, что на Хопре, рассылая по верховым запольным рекам свои «прелестные письма». Впрочем, кошевой Гордиенко и сам давно догадался, что донской бунтарь, преданный старшинами, не представлял всего Войска, действовал по собственной инициативе. Поэтому, несмотря на опасность потерять авторитет в глазах запорожских гультяев, приведших его к власти, он «выслал ево вон».

Примечания

1. Там же. С. 145.

2. Там же.

3. Там же.

4. Там же. С. 160.

5. Там же. С. 161—162.

6. Там же. С. 168—169 и др.

7. Там же. С. 377.