Глава десятая

Проводив полусотню Кузнецова и отсалютовав шашкой, Тимофей бросил ее в ножны и поскакал догонять своих.

Издали Тимофей заметил в киргиз-кайсацком отряде, шедшем немного впереди казачьей полусотни, какое-то замешательство. Всадники сбились в кучу, о чем-то спорили, жестикулируя. Затем один отделился и, нахлестывая коня плетью, помчался к Актаю. Тимофей узнал в нем младшего сына старика — Джулипа. Актай уже понял то, в чем еще не успел разобраться Тимофей, и скакал навстречу всаднику.

«Что там у них случилось? Из-за пустяка они не станут поднимать булгу», — подумал Тимофей и помчался вслед за Актаем. Он подъехал к Актаю одновременно с Джулипом — чернобровым юношей с быстрыми глазами и решительным лицом, до черноты загоревшим под лучами солнца; он был возбужден, глаза сверкали.

— Атай! Атай! — кричал он. — Людей сюда повезли, и Зульфию нашу с ними. — Он протянул Актаю парчовую ленту с нашитыми на ней серебряными монетами. — У наших девушек такие украшения, — сказал он Тимофею.

«Значит, людей угнали в эту сторону, — подумал Тимофей. — Теперь в этом уже не может быть никакого сомнения».

— Дай взгляну, — протянув руку, попросил Тимофей.

Актай молча передал ему находку. И Тимофей принялся пристально ее разглядывать. Парча — крепкая ткань, разорвать ее трудно, да и разрыва не видно. Бесспорно, этот кусок отрезан. Скорее всего, грабитель обобрал женщин и девушек, считая, что украшения их стоят немало. А дальше что? Потерял? А что, если среди пленниц нашлась догадливая и, надеясь на погоню, решила таким образом дать знать о себе? Бывали такие случаи? Бывали. Тимофей слышал о них не раз. Хорошо, что стало ясно, какого теперь держаться направления. Он был сейчас уверен, что предстоит длительная погоня, что битвы не миновать, что она будет жестокой, потому что с пленными, скорее всего, находятся главные силы барантачей. Эта находка очень кстати.

«Ну, что ж, — подумай Тимофей, — мы подготовимся, по крайней мере теперь они врасплох нас не застанут». Он решил поделиться своими мыслями с Актаем. Старик одобрительно кивал головой и просил:

— Надо вперед скорее ехать, скорее.

— Тимофей Иванович, надо бы поглядеть то место, где нашли ленту, — предложил Торнов.

— Ты можешь показать, где подобрал эту находку? — спросил Тимофей Джулипа.

— Могу, — с готовностью ответил Джулии.

Старому Актаю такой оборот дела не понравился.

— Начальник, вперед айда, нельзя стоять.

— Не торопи, аксакал, — ответил за Тимофея Торнов. — Надо все хорошо узнать.

— Я и так знаю, — возразил Актай. — Моя дочка там, там моя дочь, забирать ее надо, за ней ехать надо.

— Мы и поедем, поедем обязательно, — сказал Торнов. — Ты пойми, лента не сама упала, не случайно, я хочу сказать, ее нарочно положили, чтобы она была заметна. Чтоб в глаза кидалась.

— Хорошо говоришь, персиян. Правду говоришь, — с благодарностью сказал Актай. — Зульфия ее положила, сама Зульфия. Она знак подает, она просит, чтоб выручили ее, чтоб приехали за ней. Ехать надо, начальник.

Подъехав к месту находки, Торнов опустился на колени и почти приник к земле.

— Посмотри, Тимофей Иванович, — заговорил Торнов, — смотри и ты, мудрый аксакал: видишь конские следы, много конских следов?

— Мы идем не за быками, а за лошадьми.

— Ты прав, аксакал, — уважительно ответил Торнов. — Но лошади шли не сами, на них сидели всадники, так я говорю или ошибаюсь?

— Я не мальчик, чтоб задавать мне глупые вопросы, — недовольно ответил старик.

— Прости, аксакал, если обидел, я плохого не подумал. Клянусь тебе. Но скажи, если бы твоя дочь бросила ленту, а вслед за ней проскакали несколько всадников, то разве они не заметили бы ленты? Степные разбойники очень хорошо видят.

— Персиян, — недовольно сказал Актай. — Ты сам не понимаешь, что говоришь. Неверные и нехорошие у тебя мысли, персиян. Моя дочь — девочка, но она умнее тебя, мужчины. Не надо иметь мудрость аллаха, чтобы понять, зачем Зульфия бросила свое украшение — она отстала и бросила ленту. Она подала мне знак.

— Взгляни на эти следы от мужской обуви, взгляни, пожалуйста, аксакал, и ты поймешь, о чем я говорю.

Актай нехотя посмотрел.

— Я ничего не вижу...

— Вот, — показал Торнов. — И вот здесь смотри.

— Это следы от конских копыт, — недовольно сказал старик.

— Да нет же, нет — взмолился Торнов. — Тимофей Иванович, ну рассуди ты нас.

— Я сам хорошо понимаю, что видят мои глаза, и судить меня не надо, — сказал Актай.

— Ты напрасно сердишься, старик, — вступился Тимофей. — Василий Торнов прав, следы мужской обуви видны, их никак нельзя спутать со следами конских копыт и следами от обуви твоих джигитов. У нас такой обуви не носят. Я не могу понять, почему ты не хочешь видеть. Это хитрая уловка барантачей. Как думаешь, Торнов?

— Я жизнью клянусь, что здесь засада. И нам нужно, не теряя времени, поворачивать назад.

— Что ты сказал? Плохие твои слова, персиян, — возмутился Актай.

— Нет, аксакал, Василий говорит как друг. Он хочет добра и тебе, и твоей дочке, и другим вашим людям. Все, что ты говорил, Василий, я принимаю, — горячо сказал Тимофей. — И знаешь что, аксакал, я уверен, что степные стервятники готовят нам ловушку, засаду. Она где-то здесь. Приказываю возвращаться. — Поймав растерянный взгляд старика, Тимофей добавил: — Будем догонять тот отряд.

Актай промолчал и повел коня в сторону.

Это удивило Тимофея.

— Что ж ты молчишь, аксакал? — вдогонку крикнул он.

— Тебе не нужен мой совет, — недовольно сказал Актай. — Ты уже приказал возвращаться и догонять ту полусотню. Поезжайте, а я со своими джигитами останусь здесь. Хоть нас и мало, мы не бросим своих родных и близких в беде, мы будем гнаться за барантачами. — Он подступил к Тимофею и, мешая русские слова с киргиз-кайсацкими, взволнованно заговорил: — Русская царица обещала нашим людям защиту, обещала помощь. А помощи нет! Спасибо тебе за такую помощь, казацкий начальник, и тебе, персиян, тоже. Если погибнет моя девочка и наши люди, взятые в плен, — все наши джигиты станут вашими врагами, все аксакалы и женщины наши будут молить аллаха, чтобы он не простил вам предательство, чтобы он наслал на вас самые страшные болезни, какие ходят по степи, чтобы и в третьем и в десятом поколении ваши потомки не знали счастья. А тебе, персиян, я такие слова скажу: напрасно я тебя спасал, надо было тоща отдать, чтобы надели тебе на руки цепи.

Торнов бросился к старику.

— Аксакал! — крикнул он.

— Не подходи, вонючий ишак! — закричал старик.

— А ну, хватит ругани и споров! — властно крикнул Тимофей. — И ты, аксакал, не моги говорить плохо о государыне. Россия большая, а она одна. Мы, ее слуги, выполняем все, что она в законах указывает, по тем законам и мне поручено помочь тебе, я отвечаю за все, потому и приказываю, чтобы слушались меня беспрекословно.

— Пускай тебя слушают твои казаки, — прервал его Актай. — А я со своими джигитами не буду возвращаться.

— Ты только людей напрасно погубишь. И знай, аксакал, если вы не пойдете с нами, то я всю сотню заверну в Оренбург.

— Ты не можешь этого сделать, — закричал Актай.

— А вот увидишь, — решительно сказал Тимофей. — Тогда что хотите делайте в степи, куда хотите скачите, мне дела до того уже не будет. Когда согласия нет, добра не жди. Я разве неправду говорю? Если догоним полусотню Кузнецова и вместе с ней достигнем барантачей, то разгромим негодяев и освободим ваших людей. А не окажется их там, повернем назад и будем идти по этим следам до тех пор, пока не найдем пленных. А если и это не удастся, то через губернатора будем требовать возвращения их. Вот так. Быстрее решай, аксакал.

Со стариком заговорил Джулип, и Актай нехотя сдался.

Тимофей рассчитывал догнать отряд Кузнецова утром, но солнце уже поднялось к полудню, а полусотни все еще не было.

«Старательно идет Кузнецов, — думал Тимофей, — на больших рысях. При такой скорости его не догнать. Не случилось бы с ним беды. Кузнецова надо догнать во что бы то ни стало и предупредить об опасности, ведь ему никто сказать не может, что поставлен капкан».

Во время короткого дневного привала к Тимофею подошел Актай Хотя с лица его все еще не сошла суровость, а глаза смотрели неприветливо, Актай заговорил о том же, о чем думал и Тимофей. Тимофей обрадовался — значит, старика также беспокоит судьба полусотни Кузнецова.

— Надо бы остановить, да ничего не придумаю, — сказал Тимофей. — Человек не птица, пока еще не научился летать по-птичьи.

— А мы птицу пошлем, Карая в небо пустим.

— Неужто справится? — удивился и обрадовался Тимофей.

— Карай — умная птица. Что хочешь приказать своему войску?

— Нужно их остановить, — не веря в успех, сказал Тимофей.

— Он остановит, — заверил Актай и направился к своей лошади.

Через несколько мгновений беркут поднялся в небо и устремился в том направлении, куда ушла полусотня Кузнецова. Удаляясь от отряда, орел поднимался все выше и выше и, наконец, стал казаться маленькой точкой, но вот и точка исчезла, растаяла в синеве неба. Тимофей с восхищением смотрел вслед Караю и с сожалением думал о том, что человека называют царем природы, а на поверку выходит, что природа куда богаче и сильное его; взять, к примеру, того же орла Карая — легко и быстро поднялся в небо, а человек не летает, да и летать никогда не будет.

Кони устало рысили по знойной степи, то и дело вздрагивая и отбиваясь от невесть откуда налетевших слепней. Да, подходящее время выбрали для своих грязных дел шакалы, и путь их пролег по здешним местам не случайно. Знают, что в это время заяицкая степь полупустынна, большинство киргиз-кайсаков откочевало туда, где сейчас лучшие пастбища...

Тимофей нетерпеливо поглядывал в небо, ожидая пернатого вестника, но его все не было. Появился он вдруг, словно вынырнул из высокой небесной мглы, и, ловко планируя крыльями, пошел на снижение. Казаки встретили Карая радостным посвистом и восторженными криками.

В отряде все знали, с каким поручением посылал старик орла, и ждали его возвращения.

Сложив крылья, беркут опустился на ковыль. К нему тут же подъехал Актай, за ним поспешил Тимофей.

— Есть новости? — спросил он.

— Карай зря не летает, — гордо ответил старик. — Все получилось, как ты хотел, начальник. Ждать нас будут. Недалеко уже осталось. Ночью туда придем. Зиянгула просит скорее ехать, торопит почему-то. Вот тут в бумажке прописано.

— Разве Зиянгула грамотный? — спросил Тимофей.

— Мулла учил. И Зульфия ученая.

Ночью, как и предсказывал Актай, полусотни встретились. Кузнецов сообщил, что, судя по следам, которые оставались на стойбищах барантачей, тут находятся их главные силы. Уходят враги не торопясь, и теперь до них совсем легко дотянуться.

— Может, завтра придется с ними свидеться, — сказал Кузнецов.

— Почему так думаешь? — поинтересовался Тимофей.

— А потому, что жара вон какая стоит, а скотский навоз не успевает высохнуть, значит, они где-то близко. Барантачи уже знают о нашем отряде, — сказал Кузнецов. — Вчера перед вечером на дальнем курганчике мы заметили вершников, кажись, человек шесть их было. Потоптались на месте и сгинули. Затем еще двое показались, только с другой стороны.

— Разведка?

— Похоже. Как бы не наскочили невзначай.

Тимофей согласился. Действительно, под покровом ночи барантачи могут напасть, тем более что они знают только о немногочисленном отряде Кузнецова. Тимофей велел выдвинуть во все стороны дозоры и объявил боевую готовность. В отряде никто не спал.

Ночь прошла спокойно. Когда заголубел восток и посветлело настолько, что даже у дальнего степного кряжа можно было отличить вершника от бегущего сайгака, Тимофей разрешил всадникам немного поспать.

— Дневальным быть наготове, — приказал он.

Стан погрузился в тишину. Лошади тоже казались спящими, они стояли, сонно опустив головы, нехотя похрупывали овес, доставая его из подвешенных к мордам сумок. Вдали виднелись темные фигуры дозорных. Тимофея тоже клонило в сон, но он, решительно передернув плечами, прогнал его и пошел к коню. Конь чуть слышно заржал.

— Что тревожишься? — шепотом спросил Тимофей. — Думаешь, пора в дорогу? Рановато еще. Отдыхай, подкрепляйся, кажется, нам с тобой сегодня жарко будет. Так что ты готовься, набирайся силушки.

Подошел Торнов.

— Чего ты не отдыхаешь? — спросил Тимофей.

— Я давеча, сидя в седле, малость подремал, так что сна и нету. Давай, ложись ты, Тимофей Иванович, тебе тоже отдохнуть не мешает.

Тимофей хотел пошутить, что, мол, за него конь нежится, но вдруг застыл на месте, пораженный увиденным.

— Гляди, Василий, вон туда. Видишь? — Тимофей крепко сжал руку Торнова.

Где-то у горизонта из-за дальнего пологого курганчика выкатилось темное пятно. Если неискушенный человек мог бы еще раздумывать, что это, опытный глаз Тимофея сразу определил — конница.

Почти одновременно захлопали выстрелы, это подавали условный сигнал дозорные. Выполнив порученное им дело, они сейчас мчались к стану. А лагерь уже ожил, пришел в движение. К Тимофею подбегали за распоряжением десятники. Он отдавал команду коротко, четко, требовательно...

— Согне занять оборону. Коней уложить в одну линию по фронту. Без команды не стрелять. После первой команды открыть ружейный огонь и продолжать его все время, не дожидаясь следующей команды. Стрелять прицельно, точно, бить без жалости, чтоб помнили и внукам своим заказали, как ходить на чужую землю за добычей. Нельзя подпускать их на близкое расстояние, чтоб не могли стрелять из лука, такие разбойники смазывают стрелы ядом. В нужный момент будет дана команда — «на конь», тогда — в атаку, взять их в пики и шашки.

Актаю и его джигитам Тимофей приказал выстроиться в стороне и палить из ружей одновременно с казаками, а когда пойдут в атаку казаки, ударить сбоку. Повторять распоряжение Тимофею не потребовалось. Прошло всего несколько минут, и отряд был готов к бою.

Послушные казачьи кони лежали, а за ними притаились казаки. На указанном месте справа от казачьей цепи выстроились джигиты Актая. Отряд Тимофея выглядел сейчас грозной военной силой, и барантачи не могли не заметить, что сегодня здесь войска гораздо больше, чем видели они вчера. «Вовремя, как раз вовремя мы подоспели», — радостно думал Тимофей. Он зарядил карабин, улегся поудобнее и стал выискивать цель. Лавина конников была еще далеко, она катилась бесшумно, лишь доносился едва уловимый гул от топота копыт. Чем больше сокращалось расстояние между вражеским отрядом и казаками, тем многочисленнее казалась банда барантачей. Их не сто и не двести, скорее всего, за три сотни перевалило. Значит, решили напасть на рассвете! «Неглупо задумано, — подумал Тимофей, — смелый поступок, не каждый командир на такое решится. У ватажка шайки расчет — взять с налету. Эх, не промахнулись бы ребята при первых выстрелах...»

А лавина все ближе, ближе... Скакавшие в полной тишине, всадники вдруг заголосили, сначала затянул один звонкий и пронзительный голос, за ним взвыли и заорали все, протяжно произнося одно слово. Тимофей догадался — взывают к аллаху, просят, чтоб помог им одолеть молча поджидавших казаков.

«Отлично получается, — подумал зло Тимофей, — сами разбойничают и сами же у бога просят победы».

Когда лавина приблизилась на ружейный выстрел, Тимофей почувствовал в груди легкий холодок. «Время начинать», — подумал он. Приподнявшись, крикнул во весь голос:

— Казаки-и-и! Прицельный ого-онь! Пли!

И почти одновременно грохнули выстрелы из сотни ружей, открыли стрельбу и джигиты Актая. Сгоряча Тимофею показалось, что пальба из ружей не причиняет врагу урона.

— Точнее целиться! — крикнул он вновь.

Его голоса почти никто не слышал, выстрелы хлопали непрерывно, но вот из отряда барантачей вырвались и понеслись в разные стороны лошади без седоков.

Ага, значит, пули нашли цель! Сердце Тимофея колотилось гулко и часто, он не спеша заряжал ружье, посылая меткие пули. А те приближаются, уже хорошо видны лица... Скоро конница барантачей достигнет того расстояния, когда им можно будет стрелять из луков, и они засыпят казачий стан стрелами. Лошади не терпят стрел, раненых, их не удержишь на месте.

Нет, этого допустить нельзя! Надо идти в атаку. Но что это? Когда уже казалось, что невозможно избежать рукопашной схватки, а барантачи полны решимости идти напролом, они вдруг стали поворачивать коней и вскачь уходить обратно.

— Бегут! Тимофей Иванович! Бегут! — раздался чей-то радостный голос.

Тимофей рванул повод, конь взметнулся на дыбы.

— В атаку! — крикнул Тимофей и, бросившись в седло, первым поскакал вслед отступающему противнику. Он мчался вперед не оглядываясь, каждой клеточкой своего тела ощущая, что за ним несется вся сотня. Справа, опережая казаков, неслись джигиты Актая, а впереди всех с копьем в руке мчался старик. Он где-то обронил шапку, и ветер трепал его седые длинные волосы. Не обращая внимания на убитых и раненых, казаки яростно преследовали барантачей, а те, поняв, что сражение проиграно и спасение в бегстве, бросились врассыпную.

Среди раненых, взятых казаками в плен, был и князек Лим-бяо, командовавший отрядом барантачей. Командир степных разбойников оказался жалким трусом. Когда Тимофей допрашивал его, он плакал и умолял сохранить ему жизнь. Князек рассказывал, что около полугода назад пришел с караваном из Джунгарии. Вел торговлю, побывал в Самарканде, в Хиве, Бухаре, потом вышел в заяицкую степь. Хорошо не знал, где находится, но, встречая опустевшие аулы, грабил, забирал людей в плен и продавал, попадались табуны — угонял и тоже продавал. Он неожиданно появлялся то там, то тут, и ему всегда сопутствовал успех. Встречались у князька стычки с калмыцким и киргиз-кайсацким отрядами, но те отряды были маломощными, и он всегда выходил победителем. А вот сейчас он сам очутился в плену.

Хотя Тимофей захватил в плен около ста человек, Лим-бяо, обещая большой выкуп, просил отпустить лишь троих — его и двоих его помощников.

На все просьбы и заманчивые предложения князька Тимофей отвечал, что отпустить пленных не имеет права, что должен передать их губернатору, а вести о них переговоры с джунгарским ханом будет тот, кому поручит это государыня императрица.

Поняв, что дело его проиграно, джунгарский князек совсем затих и покорился своей участи. Он проводил Тимофея к степному озерцу, где расположился весь стан и находились пленные киргиз-кайсаки и награбленные князьком богатства.