Глава шестая

На каменном плацу, возле войсковой избы, Тимофея поджидал отряд. Передав лошадей коноводам, казаки покуривали, пошучивали, балагурили. Опытный взгляд Тимофея сразу же заметил, что здесь людей больше полусотни.

— Здорово живете, господа казаки! — подъезжая, громко поздоровался Тимофей.

Хотя казаки отвечали не очень-то дружно, вразнобой, но голоса громкие, веселые, значит — настроение у них хорошее.

— Десятники, ко мне! — спешиваясь, крикнул Тимофей.

Приказание повторять не пришлось: торопясь, обгоняя друг друга, к Тимофею бросились несколько человек и тут же привычно выстроились перед ним в одну шеренгу. Их оказалось десять.

«Значит, в отряде не пять, а десять десятков? Сотня? Что произошло? Уж не губернатор ли переложил гнев на милость? С чего бы такое? — думал Тимофей. — Ну, да не в этом дело. Сотня, вот что главное».

Кузнецов сообщил, что у его казаков набито по полусотне патронов, есть в запасе свинец, есть и порох. Шашки отточены, кони выхожены, готовы к дальней дороге.

Оренбургское казачье войско было совсем еще молодое, не то что яицкое, но и тут уже появились свои правила. Так, например, при выступлении отряда в поход должен был присутствовать оренбургский войсковой атаман и напутствовать казаков ободряющими словами. Сейчас же атамана не было, и Тимофей, принимая рапорт десятников, недобро подумал о нем. Но тут подбежал дневальный и сказал, что атаман просит Тимофея зайти к нему немедля.

У Тимофея отлегло от сердца — значит, атаман будет провожать.

— Поздновато явился, — поднимаясь навстречу Тимофею, сказал атаман. — Уж я, как говорят, не только жду, а все жданки съел.

— А я раньше не собирался, — ответил Тимофей.

— Ладно, это я так, для красного словца, шутки ради, — дружески опустив на плечо Тимофея руку, сказал атаман. — Видал, какое у тебя будет воинство?

— Видал.

— То-то, брат. Сто человек! Сотня! Небось удивлен, да?

— По правде сказать — не ждал такого.

— А что же? Дело, сам знаешь, рисковое, не шутейное. Не могу я допустить, чтобы вы остались в поле на съедение воронью да шакалам. Вот и весь сказ. Правда, губернатор не соглашался, но я его все-таки урезонил.

— Спасибо, — сказал Тимофей и решил про себя, что все это неспроста затеяно атаманом.

— И карабины выговорил у губернатора. Берешь?

— Возьму.

— Вели забирать — и трогайтесь, а я выйду к твоим молодцам да скажу несколько слов на дорогу.

Тимофей еще раз поблагодарил и хотел было выйти из комнаты, но атаман остановил его.

— Ты вот что, Тимофей Иванович, дочку этого самого киргизца хоть из-под земли достань, а предоставь. Это тебе первый мой наказ. За нее стариком обещано двадцать голов лошадей, и не просто так себе, а на выбор, и полсотни баранов. Вот так-то. За всю остальную его родню, кого удастся отбить, дадут сотню баранов и тоже на выбор.

— Василий Иванович, а для кого они предназначаются, эти лошади и бараны?

— Была бы чашка с хлебом, а охотники похлебать всегда найдутся, — неопределенно ответил атаман. — В казенные табуны отдадим. В казну. Ну, а что касаемо тебя, в обиде не будешь. Слушай дальше. И вникай поглубже. Всю скотину, коей хозяева найдутся, — я говорю о тех табунах, которые отобьете у барантачей, — отдавай хозяевам. Благодарить станут — не отказывайся, не догадаются — намек сделай, десятая, мол, часть полагается по закону.

— Я не слышал о таком законе.

— А не каждому все знать да слышать! — недовольно огрызнулся атаман. — Губернатор говорит, что ты неспокойная личность. Шутит, конечно. Тебе, я так думаю, вмешиваться не придется. Аксакал обещал подсказать своим, что и как. Второй наказ. Барантачей постарайся забрать в плен и сюда волоки. Киргизцам не отдавай, мы за них можем взять знатный выкуп. Последний наказ. Ежели отобьешь у барантачей ничейный скот, гони сюда... тоже отдадим в казну. Лошадей будет много — всем казакам по коню, а кто особо отличится — пару дай, по пятку овец на душу, а то и больше. На месте всех одели, пускай каждый метку свою поставит. В Оренбурге никакого дележа не устраивать. Ну вот, кажется, теперь все мои наказы. Все понятно?

— Понять не трудно, только... — Тимофей хотел было сказать, что уж на очень многое замахнулся атаман, но ничего не сказал, понимая, что изменить уже принятое решение не сможет — все то, что говорил сейчас атаман, придумано не им одним, а совместно с губернатором, человеком хитрым и жадным.

— Ну, чего замолчал, Тимофей Иванович? — спросил атаман.

— Да так, пустое, — неохотно махнув рукой, ответил Тимофей. — Говорить не стоит.

— Коли так, то тебе виднее. А все ж по лицу замечаю, какие-то скрытные мысли не дают тебе покоя. Да такие мысли, что не хочешь высказать вслух.

— На то человеку и голова дана, чтоб он думал, — попытался отшутиться Тимофей.

— Так оно так, все верно, — согласился Могутов, — но мне кажется, шутить сейчас не время. И чего я боюсь, Тимофей Иванович, о том скажу прямо: когда-нибудь наживешь неприятности со своими думками. Ну, да бог с тобой, хватит перемалывать то, что и без того известно. Двигай с богом. Каких-нибудь просьб или пожеланий у тебя нет?

— Есть.

— Так чего же молчишь?!

— Разрешите мне взять с собой неслужилого казака Василия Торнова, Персияна.

— А тебе что, служилых мало? — удивился атаман.

— Он очень просится.

— Надеешься?

— Как на себя. Хороший казак, а в бедности мается.

— Словом, голытьба. Гляди сам. Нужен тебе — бери. Меж казаков противности не случится?

— Торнова многие знают.

— Одно дело знать да покуривать вместе, а когда до дележки дойдет, вот тут и грустный конец бывает, знакомство не выручит.

Тимофей рассказал, из-за чего решил ехать Торнов.

— Если так, то молодчага, — умилился атаман. — Значит, совесть у него не потеряна. Бери и доюн ему выдай, как всем казакам, так и Торнову. А насчет тебя — у меня вот какое решение будет... Оно, конечно, всем известно, живешь ты зажиточно, дай бог всем и каждому так. Есть люди завидуют, а я, например, радуюсь. Мы не совсем чужие, хоть и дальняя, а все ж таки родня. И ты меня слушай: отказываться от добычи, кровью добытой, не смей. Так просил передать и господин губернатор.

— Да ему-то какое дело? — вспыхнул Тимофей.

— А такое, что ты унижаешь других, офицеров и старшин наших.

— Никакого унижения тут нет, — возразил Тимофей.

— Умный человек, малость задумайся — и поймешь что к чему. А то выходит, будто ты один чистенький да святой, а мы так себе. Ты хороший нашелся, законы исполняешь, а мы те законы топчем да нарушаем. Так, по-твоему, выходит?

— Я никому этого не говорил.

— А ты попробуй, заговори, — насмешливо сказал атаман. — Тебе досталось богатство от покойного бати, ты не наживал его и не знаешь, как наживать. Мы с твоим батей на пустырях сеялись, ни плошки, ни ложки не было. Ты думаешь, богатство ему свалилось, как та манна небесная? Слыхал про такую? — Тимофей промолчал. — За каждую плошку, за каждую ложку мы с твоим батей голову подставляли, жизнью рисковали, а ты нос воротишь от того, что тебе дается.

— Господин атаман, — возразил Тимофей. — Как вам известно, я тоже дома не отсиживался и не по свадьбам бегал. Меня в в городе, в крепости, да и дома иногда по нескольку месяцев не бывает.

— Да не о том же разговор, — возразил атаман. — Как ты не поймешь того, что я пытаюсь втолмить в твою голову. Не отбивайся от людей. И запомни мудрую сказку про ворону. Однажды ворона выкрасилась в белый цвет и попала к своим сестрам да братьям, так ее заклевали, по перышку ощипали — не признали за свою. Вот как бывает с теми, кто от людей отходит. Ну, хватит — наговорились. Себе возьмешь пятерку коней на выбор, какие приглянутся.

— Дайте сначала вернуться домой. Живым.

— А я о чем? Мертвому три аршина земли требуется, а ты живой, стало, о живом и думай. Пятерку коней, баранов, сколько рука отсчитает, ну, еще там чего, на что глаз упадет твой, и чтоб все казаки об этом знали. Генерал-губернатор не нам чета, и то...