Алексей Кузнецов

Когда я готовил к изданию книгу о «О башкире-певце и бесстрашном бойце», то, естественно, возник вопрос об иллюстрациях. Были отобраны фотокопии документов, фотографии, сделанные на родине героя, местах последних лет его жизни и ряд других. Но, конечно, следовало показать и самого Салавата. В том, что нужно дать фотографии памятника Салавата, созданного С.Д. Тавасиевым, и бюста работы Т.П. Нечаевой, сомнений не было, но что именно взять из произведений художников?

Образ национального героя башкирского народа отразили в своих работах многие художники-профессионалы и любители: А. Лежнев, Г. Мустафин, А. Кузнецов, Р. Ишбулатов, Р. Нурмухаметов, А. Лутфуллин, А. Кудрявцев, Г. Имашева, М. Карташев, М. Даукаев и другие. Все они по-своему представляли Салавата, показывая его в разные моменты жизни: Салават в детстве, Салават с воззванием Пугачева, боевые действия Салавата, Салават и Пугачев, пленение Салавата, допрос Салавата, Салават на каторге и т. д.

К сожалению, мы не имеем прижизненных портретов Салавата — их просто не было. Из всех участников народного выступления 1773—1775 гг. доподлинно известно только изображение Е.И. Пугачева. Какое-то представление о внешности Салавата дает Именная опись, составленная Уфимской провинциальной канцелярией, приметы Салавата Юлаева перед отправлением его на каторгу от 2 октября 1775 г.: «Салават Юлаев, ростом дву аршин четырех вершков с половиною (164 см. — В.С.), волосом черен, глаза черные. На левой щеке рубец, бит кнутом, ноздри рваные, на лбу и щеках указные знаки, 21 году». Но, во-первых, вероятно, мало кто из создателей картин был знаком с этим документом, а во-вторых, ведь даже, несмотря на документальные данные, каждый видит героя по-своему, вкладывая в его художественный образ те черты воина и поэта, которые импонируют воображению художника.

Просмотрев ряд картин, я остановился на двух, в которых, как мне казалось, наиболее реалистически показан Салават: «Допрос Салавата» — заслуженного деятеля искусств БАССР А.А. Кузнецова и «Салават» — Г.С. Мустафина. Следует отметить, что эти картины демонстрировались в Москве на выставке изобразительного искусства и народного творчества Башкирской АССР в 1955 г. и получили высокую оценку. Конечно, заслуживали внимания и картины других художников, особенно одного из основоположников современного искусства Башкирии заслуженного деятеля искусств БАССР А.П. Лежнева (1888—1956). Анатолий Петрович в течение многих лет обращался к теме Пугачевского восстания. Известны его картины «Штурм Уфы пугачевцами» (1928), «Казнь Чики-Зарубина» (1930), эскиз к картине «Допрос Салавата» (1946), «Встреча отряда Салавата с отрядом Пугачева» (1949). Нравилась мне его картина «Поимка Салавата», написанная еще в 1930 г. Это, вероятно, одно из первых изображений героя: Зимний день. Отроги гор, лес, снег... Салават, преследуемый отрядом карателей, пытается уйти от них на лыжах. Может быть это бы и удалось, но преследователей много, они хорошо вооружены, кони их свежи. Могучие руки Салавата в бессилии сжимают лук, он понимает, что пойман... Конечно, художник не знал, что обстоятельства пленения были несколько иными. Ну а поскольку к тому же в книге можно было дать только две иллюстрации картин художников, я все же предпочел работы А.А. Кузнецова и Г.С. Мустафина.

Когда книга уже вышла, я подумал, что неплохо бы было познакомиться с этими художниками, узнать о творческой истории создания картин. Но как это сделать?

Однажды в разговоре с известным краеведом кандидатом медицинских наук В.А. Скачиловым я упомянул о Кузнецове. «Я хорошо знаю Алексея Александровича, — сказал Владимир Анатольевич. — Правда, последнее время как-то потерял его из вида, но ничего, разыщем. Он человек очень простой, общительный, ему тоже будет интересно встретиться с тобой».

Узнав в Союзе художников адрес Кузнецова, Владимир Анатольевич тут же написал открытку.

Через несколько дней он сообщил телефон Алексея Александровича.

— Позвони, договорись о встрече. Только не очень утомляй его: не так давно он перенес операцию.

Звоню. Отвечает несколько резковатый, но приятный голос. Представляюсь.

— Очень рад. Давайте встретимся. Лучше бы у меня в студии на Интернациональной. Я вас встречу. Сможете приехать?

— Конечно.

В точно назначенное время ко мне подошел высокий худощавый человек с приветливым открытым лицом и удивительно добрыми голубыми глазами. Крепкое рукопожатие даже как-то не соответствовало его, как мне показалось, несколько «хрупкой» внешности.

Через несколько минут мы были в студии.

— Тут у меня беспорядок. Последнее время я, к сожалению, почти не работаю. Болезнь как-то выбила из колеи.

Он показал несколько рисунков.

— Это когда я лежал в больнице, то рисовал больных, врачей.

Запомнился выполненный карандашом очень выразительный набросок портрета заслуженного деятеля искусств РСФСР Файзи Гаскарова, который долгие годы руководил ансамблем народного танца Башкирии.

— Здесь он незадолго до смерти. Совсем слепой.

Я попросил Алексея Александровича рассказать о себе.

Очень скупо поведал он о трудном, отнюдь не усеянном розами, пути художника. Много ему пришлось испытать, пережить, в силу обстоятельств уехать из Уфы, потом вернуться.

Мне было известно, что Алексей Александрович принимал участие в многочисленных выставках. Только в Москве его картины демонстрировались свыше десяти раз. Но об этом он скромно умолчал. Ни одним словом не обмолвился и о выставках в Ленинграде, Свердловске, Перми, Челябинске, Ульяновске, Волгограде, ГДР, Болгарии, Японии. Не сказал, что в 1955 г. был награжден орденом «Знак Почета», в 1956 г. избирался депутатом Уфимского городского Совета депутатов трудящихся. А ведь тогда ему не было еще и тридцати.

Когда разговор коснулся Салавата Юлаева, Алексей Александрович заметно оживился.

— Уже после войны я прочитал роман С.П. Злобина «Салават Юлаев». Очень понравился. Но писать Салавата начал в 50-е годы. Не сразу, конечно. Здорово помог мне Габдулла Сулейманович Мустафин.

Я очень уважаю его. Он хороший человек и сильный художник. Думаю, что это, пожалуй, один из лучших мастеров портрета в Башкирии. Но вот не всегда везет ему, и как-то он остался в тени.

Допрос Салавата. Картина А.А. Кузнецова

Воспользовавшись удобным моментом, я сказал, что очень хотел бы встретиться с Мустафиным, но не знаю, как это сделать.

— Я дам вам его адрес. Предварительно напишите, телефона у него нет. Последнее время он болеет, почти не выходит из дома, но очень простой и, конечно, встретится с вами.

(Про себя я улыбнулся: характеристика, данная В.А. Скачиловым Алексею Александровичу, совпадала с характеристикой, данной Кузнецовым Мустафину).

— Так вот, — продолжал Алексей Александрович — Габдулла Сулейманович устроил мне поездку в Вышний Волочек, где находилась академическая дача Союза художников СССР. Я был там четыре месяца. Это дало мне очень много. Ну, конечно, читал все, что можно о Салавате и о Пугачевском восстании. Сделал некоторые начальные варианты. Вот посмотрите.

Он протянул старую фотографию.

— Здесь я хотел все построить на контрастах: босые ноги Салавата утопают в роскошном ковре, его большая черная борода как бы противопоставляется гладкому лицу вельможи, сидящему за столом, и так далее. Но это меня не устраивало. И помещение для допроса нужно было показать другим. Я искал. Поехал в Ленинград, в Петропавловскую крепость. Попросил запереть меня в камере. Сидел часа два. Вживался, воображал, ощущал. Кстати, в этой камере сидел Горький, а незадолго до меня народный художник СССР В.А. Серов писал портрет Горького в камере, там еще оставались кое-какие следы пребывания художника и одежда натурщика. Побывал и в казематах Алексеевского равелина. В окончательном варианте картины видны каменные арки — так вот они оттуда.

В целом я два года «болел» картиной. Еще раз (уже в течение семи месяцев) работал на академической даче художников. Все условия были созданы и в Уфе. В оперном театре мне выделили хорошее помещение, нашли старинные костюмы. Интересно было работать. С апреля по ноябрь 1954 г. я вел холст почти не отрываясь. В 1955 г. работа была окончательно завершена, и мы с Г.С. Мустафиным поехали в Москву, где на Декадной выставке произведений художников БАССР была и его картина «Салават», написанная одновременно с моей.

«Допрос Салавата» производит большое впечатление. Именно таким представляется «первый башкир». Картина как бы дополняет роман Степана Злобина.

В мрачном помещении, которое само по себе создает гнетущее впечатление, Салават гордо стоит перед допрашивающими. Дух его не сломлен, независимо, смело, даже с какой-то дерзостью и презрением смотрит он ненавидящими глазами на своих врагов. За себя он не боится, никого не выдаст. А палачи у огня уже приготовили свои страшные орудия пыток и ждут команды, чтобы пустить их в ход. У стола четыре человека, но допрос ведут только двое. В кресле восседает важный чин. Надменное, высокомерное лицо, нижняя губа выпячена. С любопытством и одновременно презрением рассматривает он Салавата, о котором докладывали царице, что вместе с отцом они являются «самыми главными башкирского народа предводителями». Рядом с ним в угодливой позе склонился переводчик, секретарь что-то усердно записывает. Второй человек, ведущий допрос, несколько склонился над столом, подался вперед. Сухощавое хищническое лицо его налито злобой.

Сейчас они довольны. Восстание подавлено. Участников «бунта» ждет жестокая расправа. И, конечно же, нужно все выведать, любыми способами добиться признания, сломить Салавата.

Но они ошиблись. Мужественно вел себя Салават во время следствия, никого не выдав из своих боевых товарищей.

— Скажите, Алексей Александрович, а кто вам позировал?

— Центральное место в картине — Салават. Образ этот в целом собирательный. Вообще я не представлял его без Арслана Мубарякова. Мне кажется, что в нем так и проглядывали черты Салавата. Потом позировал один студент медицинского института, которого я случайно увидел в трамвае, и еще художник из Киева кореец Коля Хан. Конечно, я еще кое-что добавил и от себя. А вот одного из допрашивающих, что стоит немного наклонившись у стола, позировал Александр Сутягин — один из ведущих артистов Башкирского оперного театра тех лет.

Так незаметно мы проговорили несколько часов. Потом Алексей Александрович пошел меня провожать. Дорогой разговор продолжался... И как-то невольно я сравнивал Кузнецова со Злобиным. В двадцать семь они создали произведения о Салавате, давшие им имена в литературе и искусстве. С «Салавата Юлаева» начался путь в большую литературу Степана Злобина. Первой большой работой Алексея Кузнецова был «Допрос Салавата».

Первоначальный вариант этой статьи я показал Алексею Александровичу. Он внимательно прочитал, как-то застенчиво улыбнулся и сказал:

— Знаете, так обо мне никто не писал. Приятно, конечно. Но все же, если можно, некоторые места, где вы меня чрезмерно восхваляете, пожалуйста, уберите.

И хотя я не был согласен, но просьбу его выполнил.

Впоследствии мы иногда встречались и однажды даже вместе выступали перед учениками башкирской школы-интерната № 1 г. Уфы (ныне гимназия им. Рами Гарипова), где, кстати, нас приняли в почетные пионеры (в то время была такая мода).

Алексей Александрович скончался 4 ноября 1990 г. в Москве, прах его был перевезен в Уфу.

С большой теплотой я вспоминаю этого обаятельного человека. Широта взглядов, большая эрудиция, прямота — эти черты были присущи Алексею Кузнецову, талантливому мастеру, создателю художественного образа Салавата Юлаева.