§ 2. Наступление карательных сил. Последние очаги народного движения в Башкирии

Наступление карательных сил. Получив известие о захвате в плен предводителя восстания, Екатерина II потребовала от командующего карательными войсками обратить все силы на подавление выступлений башкир, а также казахов¹.

В середине сентября генерал-аншеф П.И. Панин отдал приказ перебросить в Башкирию дополнительно крупные воинские подразделения. Прежде всего, туда была направлена дивизия под командованием П.М. Голицына. В ее состав входили 2 пехотных и 3 гусарских полка, 3 полевые роты, 7 гусарских эскадронов, казанские уланы и малороссийские казаки. Им в помощь с правого берега Волги была переброшена и вся артиллерия, расстрелявшая Главное повстанческое войско². Дивизия делилась на две бригады. Бригада генерал-майора П.Д. Мансурова размещалась по дуге от Яицкого городка до Оренбурга, затем по Ново-Московской дороге до Бугульмы и Кичуевского фельдшанца, а также на Вознесенском и Преображенском заводах. Бригада, возглавляемая Ф.Ю. Фрейманом, контролировала центральную и северо-восточную части Уфимской провинции (посты в Уфе, Табынске, на Авзяно-Петровском и Катавских заводах и по р. Ай) и прикрывала границы с Пермской провинцией (посты в Осе, Сарапуле, Кунгуре, Красноуфимске)³.

Ордером от 18 октября Панин запретил генералу И.А. Деколонгу выводить его корпус из Исетской провинции, возвращаться в Сибирь: потребовал для «утверждения» населения «в совершенном спокойствии» и «надежнейшего уральских башкирцов обуздания» расположить команды так, чтобы они соединялись с постами дивизии Голицына (от Красноуфимска через Екатеринбург по р. Исети на Челябинск и Верхнеувельскую слободу и Уйскую крепость, от Челябинской к Верхнеяицкой крепости)⁴.

Вместе с местными гарнизонными командами карательные силы насчитывали несколько тысяч человек. Большую часть переброшенных в Башкирию войск составляла кавалерия: был учтен прежний опыт ведения боев с башкирской конницей. Кроме того, многие воинские подразделения имели при себе конные команды верных властям казачьих, башкирских, мишарских, татарских старшин и сотников. В составе бригады генерала Мансурова было несколько сот яицких казаков, 300 из которых возвратились из Поволжья, где участвовали в преследовании и разгроме повстанческого войска Е.И. Пугачева⁵. Казачьи, башкирские и мишарские конные команды были распределены по воинским частям и в бригаде генерала Фреймана. «Приободрились» самостоятельно действовавшие «инородческие» карательные отряды. На севере Башкирии повстанцев преследовали крупные отряды Кулыя Балтачева, Шарыпа Киикова, Рахмангула Иртуганова, на западе — отряд Кидряса Муллакаева и др.⁶. Продолжал исполнять свою низкую роль башкирский старшина Катайской волости Исетской провинции Терегул Казанбаев, обласканный И.Л. Тимашевым⁷. Лишь отдельные старшины, не решаясь открыто выступить против повстанцев, пытались придерживаться нейтралитета. Но и те были вынуждены выразить свою приверженность властям⁸. В Казанской секретной комиссии старшины стали давать «подписки, что они впредь непоколебимы прибудут в должной верности»⁹. 10 ноября начальник комиссии генерал-майор П.С. Потемкин извещал императрицу: «Из башкирского народа с повиновением явилось ко мне до 200 старшин»¹⁰. Замешанные в восстании старшины любым способом, даже ценой предательства, участием в поимке повстанческих вожаков стремились загладить свою вину перед правительством. Например, бывший пугачевский атаман Алибай Мурзагулов сам явился в Казанскую секретную комиссию, в поученье был послан в Симбирск для «лицезрения» допрашиваемого там Е.И. Пугачева, а затем, присмиревший и удрученный, ездил по Башкирии, собирая у старшин и сотников подписки с обязательством явиться с повинной¹¹. Ко всему, из представителей старшинской верхушки губернатор И.А. Рейнсдорп и воеводы вербовали доносчиков-конфидентов «для разведания о состоянии иноверческих народов и их мыслях и намерениях»¹².

Повстанцы беспощадно расправлялись со старшинами, враждебными восстанию. Многие богатеи поплатились собственной жизнью или жизнью членов своего семейства; их имущество, лошади и скот конфисковывались, дома сжигались. Зато рвение представителей старшинской верхушки, их участие в карательных экспедициях против повстанцев были щедро вознаграждены правительством: 26 человек получили золотые и серебряные медали Сената, семеро — офицерские звания¹³, остальные удостоились похвальных аттестатов оренбургского губернатора и командиров воинских частей. Их награждали именным оружием, сукнами, деньгами¹⁴. Не обошли местных карателей и продвижением по службе. По рекомендации генерала П.М. Голицына башкирский сотник Абдулзялиль Султанов был определен старшиной Байлярской вол. Казанской дороги. Старшинский помощник Канлинской вол. Казанской дороги Ишали Якупов, по представлению Михельсона и рекомендации Уфимской провинциальной канцелярии за его «отличия» в борьбе с восстанием, также получил звание волостного старшины. По указу И.А. Рейнсдорпа за «верную» службу волостными старшинами стали башкиры Куват Хасанов, Кусяпай Аптряков, Ахмер Курмангулов, мишари Салимджевхер Тонкачев, Мустафа Байков, Амирхан Юсупов; другие получили должности походных старшин, сотников, есаулов¹⁵. В соответствии с полномочиями, предоставленными генерал-аншефом А.И. Бибиковым новому исетскому воеводе И.Г. Лазареву, последний утвердил в должности старшин шестерых мишарей (это Бакей Усеинов, Адильша Азаматов, Абдулкарим Муслюмов, Абдулсалям Бакыев, Абди Бектимиров) и двух башкир (Ялтырь Таймасов, Сактиян Байгазин). Его распоряжение гласило: «по поданным от господ генералитетов, штаб- и обер-офицеров аттестатам за оказанную ими в прошедшее замешательство верность, усердие и непоколебимость к е. и. в. и за бытие на многих сражениях»¹⁶.

Не были обойдены вниманием правительства и верные ему представители казачьей старшины. Яицкий старшина Мартемьян Бородин, участвовавший с казачьей командой в преследовании Пугачева летом 1774 г. в Поволжье, был произведен в армейские майоры. «За оказанные против неприятеля мужественные подвиги» войсковой старшина Н. Назаров по указу Военной коллегии был «определен к присутствию в войсковую канцелярию», старшины М. Михайлов, И. Акутин, С. Акутин получили армейского премьер-майора¹⁷.

«Ревностная и усердная служба, особливо во время замешательства» атамана Оренбургского казачьего войска В.И. Могутова и командира Оренбургского корпуса А.А. Углицкого была особо отмечена Военной коллегией. Могутова произвели в армейские полковники, наградили золотой медалью с портретом Екатерины II и тысячью рублями. Углицкий получил звание армейского премьер-майора. Армейскими офицерами стали 9 казачьих командиров: войсковой есаул М. Авдеев был произведен в капитаны, сотники В. Ханжин, Г. Федурин, Р. Чеботарев, атаманы И.А. Углицкий, И. Трифонов, есаул Ф. Смолин — в поручики, сотники И. Попов и С. Шубин — в подпоручики¹⁸.

Крестьянская война способствовала дифференциации среди служилого населения губернии.

Действия повстанцев осенью 1774 г. Наступление войск, предательство и прислужничество многих старшин и сотников, широкое оповещение населения о захвате в плен Е.И. Пугачева привели к спаду восстания в Башкирии. Если в июле-сентябре Салават Юлаев, Юламан Кушаев и другие народные вожаки еще пытались объединить разрозненные повстанческие отряды и держать под своим контролем обширные районы, то теперь на территории Башкирии сохранялись лишь отдельные очаги восстания. Но и они гасли один за другим. Отсутствие большой дееспособной армии и единого руководства повстанческим движением делали невозможным их длительное существование.

Но на северо-западе и северо-востоке Башкортостана продолжали действовать отряды Салавата Юлаева и его соратников. В волостях Осинской дороги стояли отряды Адыла Ашменева, Аладина Бектуганова, Сайфуллы Сайдашева и др.¹⁹ А.Г. Стариков, депутат Уложенной комиссии от ясачных крестьян Уфимской провинции, вернувшийся после сражений под Казанью домой в д. Гарей Осинской дороги, продолжал вести антиправительственную агитацию среди крестьян, зачитывая пугачевские указы. А в ноябре, по его собственным показаниям, он уже рассылал отряды по деревням для набора в «казаки»²⁰. В это же время подполковник А.В. Папав получил известие о появлении в деревнях по р. Танып отряда повстанческого полковника Батыркая Иткинина, который делает «в башкирцах возмущение приглашением к собранию». Папав направил против Батыркая карательный отряд Рахмангула Иртуганова²¹.

Бригадир Салават Юлаев в середине октября провел мобилизацию в деревнях, расположенных по р. Уфе. По сведениям, поступившим в канцелярию Пермской провинции, Салават вместе с Ильчигулом Иткуловым намеревались захватить Ачитскую, Кленовскую, Бисертскую крепости, чтобы «впредь от Екатеринбурга командам стоять было негде»²².

В октябре в Пермскую провинциальную канцелярию продолжали поступать донесения о том, что «живущие за рекой Уфою башкирцы, черемиса и вотяки находятся еще вне преклонения» и имеют «разъезды» между Красноуфимской и Ачитской крепостями, а красноуфимские казаки, «кои все были склонны к злодею [Пугачеву], живут по своей воле... без всякого управления» и укрывают в своих домах беглых рекрут²³. А старшина Кущинской вол. Сибирской дороги пугачевский полковник Ильчигул Иткулов сам писал в октябре 1774 г. временному коменданту Красноуфимской крепости Я.Г. Савинову: «Нам склониться неможно, потому что присягу за Петра Федоровича приняли», а если Савинов с командой выступит «за реку Уфу... то будем противиться и с вами драться»²⁴.

До зимы не было восстановлено властями прежнее правление в Бирске, Елдяке, Красноуфимске, Осе, Нагайбаке. П.М. Голицын перебрасывал в Башкирию все новые части, по полному основанию считая, что «главная теперь нужда состоит в успокоении бунтующих башкирцов, пребывающих поблизости городов Осы, Кунгура и Красноуфимска»²⁵.

23 октября полковник В.Ф. Бибиков докладывал командующему войсками П.И. Панину о постоянных набегах повстанческих отрядов из Башкирии на территорию Екатеринбургского ведомства. По его данным, повстанцы сосредоточивали силы в д. Арти, Язагулово, Касягаш. Они обходили расставленные Бибиковым пикеты, используя известные только им «пролазы, помощию которых проходят они мимо команд и паки убегают». «Преследовать же их, — сокрушался полковник, — и невозможно, и бесполезно, потому что проходы тесные и места их пребывания так, как и количество, — точно неизвестно»²⁶.

Обозначенная карта событий показывает, что и в третий период Крестьянской войны Салават Юлаев и его боевые товарищи, несмотря на ограниченность районов размещения повстанцев, держали под своим контролем значительную территорию родного Башкортостана, были фактически хозяевами на ней.

Неспокойно было и в других районах. В своих воспоминаниях генерал Ф.Ю. Фрейман не мог не отметить, что на территории Ногайской дороги еще и в октябре действовал отряд Качкына Самарова²⁷.

То же — и в Челябинске: генерал А.Д. Скалон рапортовал 9 октября П.И. Панину, что, хотя часть башкир и принесла повинную, «другия, и поныне бунтуя, злодеянии производят»²⁸. Для поднятия боевого духа повстанцев пугачевские генерал Юламан Кушаев и полковник Мухаммет Саферов «разглашали» среди жителей Исетской провинции, что «Петр III» — Пугачев вновь «появился в здешних окрестностях во многочисленном собрании»²⁹. Это, по мнению коменданта Верхнеяицкой дистанции Е.А. Ступишина, помешало привести в повиновение многих башкир, мишарей, татар, а также живших среди них 500 ставропольских калмыков³⁰.

С трудом шел рекрутский набор, объявленный государственной Военной коллегией 4 сентября 1774 г. По рапорту А.В. Суворова П.И. Панину от 16 января 1775 г., в Исетской провинции, вместо 532 чел. по наряду, было набрано только 228, в Уфимской из 191 чел. — 95, в Ставропольском уезде из 303 чел. — всего лишь 46 рекрутов. Как объяснял И.А. Рейнсдорп, мятежные крестьяне не вернулись в свои деревни; к тому же, «збирать да и для понуждения в поставке оных в уезде нарочных посылать еще опасно»³¹.

В общем и целом, в условиях гражданской войны правительство было поставлено перед фактом крайней ограниченности нового рекрутского набора.

Тем временем, территория активных действий повстанцев сужалась и дробилась. К зиме 1774 г. она ограничивалась лишь отдельными районами Сибирской дороги. И сюда, по распоряжению генерала Голицына, были направлены дополнительные правительственные силы, занявшие посты в Красноуфимске, на Катав-Ивановском заводе, в полдюжине деревень по р. Ай с тем, чтобы сжать вполне сомкнувшуюся дугу окружения несломленных башкир и подавить восстание. В ноябре 1774 г. у Катав-Ивановского завода состоялось последнее крупное вооруженное столкновение повстанцев с екатерининскими войсками на территории Башкирии.

Последний бой Салавата. Сражение произошло 22 ноября, в снежный предзимний день. Точная дата баталии устанавливается по рапорту А.В. Суворова генерал-аншефу П.И. Панину от 28 ноября 1774 г. Суворов передавал начальству содержание доклада Ф.Ю. Фреймана генерал-майору П.М. Голицыну: против повстанцев на Катав-Ивановский завод, «где злодей Салаватка распространял свои разбои по сей месяц»³², шла команда подполковника И.К. Рылеева, подкрепленная конными отрядами «верных» башкирских и мишарских старшин. (Еще с октября, как докладывал тогда Голицын командующему, «с округа Табынского збираются старшины башкирские с некоторым числом своих команд», намереваясь взять в плен Салавата и его отца Юлая Азналина³³. Кроме давних врагов повстанцев, здесь находились старшины, отошедшие от восстания и «замаливавшие грехи» перед императрицей.) Наступавшие должны были, прежде всего, снять осаду завода, окруженного салаватовцами. Поэтому они были хорошо вооружены, имели орудия и двигались в строю, готовом в любой момент развернуться для атаки. Однако Салават Юлаев не стал ждать приближения карателей, — как вспоминал много лет спустя генерал Фрейман, он оставил завод и сам выступил навстречу противнику: «дерзко атаковал отряд, как только его заметил»³⁴.

Двухтысячное войско пугачевского бригадира представляло отныне весь восставший Башкортостан. К упомянутому рапорту А.В. Суворова о военной ситуации в зоне восстания на конец ноября 1774 г. был приложен тщательно составленный список предводителей башкирских отрядов, входивших в сводный отряд Салавата Юлаева. Со своим юным вождем последний бой карателям дали команды семи старшин Сибирской дороги — старшины Дуванской вол. Алагузя Бакынова и Миндияра Аркаева, старшины Тюбелясской вол. Субхангула Килтякова, Айлинской вол. Таиша Ченыкаева, старшины Сартской вол. Умютея Уразембетева, Тырнаклинской вол. Яуна Чувашева, старшины Кыр-Кудейской вол. Яхьи Якшиева. Большой отряд с Ногайской дороги привел старшина Катайской вол. Аккучюк Таиров. Во главе отрядов зауральских башкир стояли сотник Телевской вол. Аблязи Абдалов, помощник старшины Кара-Табынской вол. Шмекей Бябаев, рядовой башкир Кубелясской вол. Альмухамет, рядовой из команды тептярского старшины Исетской провинции Мухаммета Саферова башкир Малюткул Картабызов³⁵.

Отряд Салавата был сравнительно хорошо вооружен; даже имел несколько пушек.

Атака повстанцев была, как описывал бой в своих воспоминаниях генерал Фрейман, стремительной и смелой. Однако и противник не мешкал: встретил натиск во всеоружии. Правительственный деташамент успел развернуться и накрыл конницу повстанцев пушечным огнем. В один миг и очень сильно поредевшие ряды повстанцев уже не выдержали напора карательной команды, состоявшей из 600 солдат, 200 казаков и какого-то числа «верных» башкир и мишарей³⁶. Однако и в этом случае салаватовцы не бежали, — отступили, сохраняя боевой порядок: «при отходе, — вспоминал Фрейман, — мятежники прикрывались пушками, но были полностью разбиты»³⁷. Как значилось в рапорте Суворова, Салават с «сообщниками ушел в леса»³⁸.

И.К. Рылеев рьяно следовал распоряжениям начальства: «хотя к изловлению онаго вора из доброжелательных башкирцов от подполковника и посланы в немалом числе от Табынска, но и сам он з 22 числа выступил по р. Ай»³⁹.

Крестьянская война вступила в свою последнюю трагическую страду.

Подавление последних очагов сопротивления в Башкирии.

Местные власти, да и государственные органы в целом, надеялись, что с фактическим поражением Е.И. Пугачева, разгромом сводного отряда Салавата Юлаева мятежники по всему краю тотчас вернутся в лоно закона и порядка. Но этого не произошло. Совсем наоборот, участники восстания явно или скрытно стремились избежать примирения: угрюмо ждали перемен. Их упорство являлось формой продолжающегося протеста против ненавистных порядков, становилось новым проявлением сопротивления властям и порядку, представленному последними. По сообщению исетского воеводы И.Г. Лазарева к началу октября удалось вернуть «в покорность» крестьян трех слобод и двух сел, сто дворов башкир и татар и одну мишарскую деревню, а остальные не спешили идти с повинной. В ведомости, присланной Уфимской провинциальной канцелярией в Оренбург в начале ноября 1774 г., отмечалось, что старшины Сибирской дороги «с командами их и поныне находятся» в неповиновении, и никто из них, за исключением «ясашного старшины Алексея Бекметева», не пришел в послушание, и что из селений Сибирской дороги, где действовал Салават Юлаев, «по сие время» также никто не явился к властям⁴⁰. Многие повстанческие деревни оставались «в пусте», а их жители находились в горах.

Проявлением активного сопротивления властям был самовольный захват башкирами земель, прежде отнятых у них заводчиками. Полковник В.Ф. Бибиков 2 января 1775 г. информировал П.И. Панина, что башкиры «заселились вновь и весьма много около разоренного Уфалейского завода»⁴¹. В донесении заводовладельца И.С. Мясникова тому же П.И. Панину от 3 марта 1775 г. также говорилось, что башкиры на заводских землях «построили себе несколько деревень и ныне живут»⁴².

В зимние месяцы 1774—1775 гг. восстание на территории Башкирии почти полностью погасло. Продолжать открытую вооруженную борьбу в условиях мощного наступления карателей, двинувшихся на башкирский Урал, было невозможно. Салават и другие предводители повстанцев еще в октябре решили, видимо, пойти к зиме на роспуск отрядов. Повстанцы разъехались по своим деревням, но, как доносил перебежчик писарь Абдулла Курманаев, они «намерены к миру склониться, но только с обманом тем, чтоб им зиму таким образом препроводить, а будущим летом по-прежнему бунтовать»⁴³. Многие заранее договаривались о перекочевке в казахские степи в том случае, если власти прибегнут к репрессиям: «все жительствующие в горах зговорились, ежели их не будут наказывать за учиненное ими бунтовство», то они «хотят остатца в своих жилищах, а когда сему противное последует, то положили утти в киргисскую орду»⁴⁴. Некоторые старшины вели об этом разговор с посланцами из казахских жузов. Так, башкирский походный старшина Барын-Табынской вол. Исетской провинции Шукур Абзямов говорил казахам, что «ежели-де ему здесь будут показывать притеснении, то перекочевать совсем в их степь и жительствовать с ними обще»⁴⁵. Салават также решил было «уйтить прямо лесом и горами в киргисцы, к нему все ево товарищи согласны были»⁴⁶, чтобы на будущий год вновь поднять свой народ на восстание. Зная о подобных настроениях среди башкир, губернатор старался укрепить войсками пограничную линию.

Военные, гражданские, церковные власти развернули усиленную антиповстанческую агитацию. В обычае непрекращающейся войны они и тут не выбирали средств. Обещание прощения, даже милостей чередовалось с угрозами, откровенными посулами жесточайших репрессий. Генерал-аншеф П.И. Панин требовал от башкир сложить оружие и угрожал, что в случае неповиновения «мужеск пол до самых младенцов будет растерзан лютейшими смертями, жены, дети и земли их все без изъятия розданы в рабство и владение пребывшим в верности е. и. в. российским подданным»⁴⁷.

Командующий карательной армией владел ситуацией и знал что делает. В реляции, отправленной 5 декабря 1774 г. Екатерине II, он писал: «О киргизах и башкирах при всем теперешнем от них успокоении, которому может быть сильнейшая причина наступившее зимнее время, конечно, до будущей весны ничего вероятнаго заключить». По его мнению, вспышку новых волнений можно будет пресечь силой оружия, сосредоточив в Башкирии значительное количество воинских команд⁴⁸. Опасаясь рецидивов восстания, правительство вынуждено было держать в Башкирии войска до конца 1775 г.

Одной из мер полного подавления восстания, приведения мятежного населения в повиновение был захват «начальников в злодеяние служащих у вора Пугачева и награжденных... чинами»⁴⁹. Генерал-аншеф П.И. Панин с нетерпением ждал и с радостью откликался на вести «о поимке подчиненными нашими предводителей бунтовщичьих башкирцов»⁵⁰.

Письмо старшины Кущинской вол. Сибирской дороги повстанческого полковника Ильчигула Иткулова коменданту Красноуфимской крепости об отказе принести повинную властям Екатерины II. 10 октября 1774 г. РГАДА. Ф. 6. Д. 416, ч. 2. Л. 104 об. На тюрки

По особому заданию полковника П.А. Шепелева командой И.Л. Тимашева в конце октября был захвачен Каранай Мратов. Некоторое время он, как «важной колодник», содержался в Верхнеяицкой крепости. В начале ноября был отправлен в Казанскую секретную комиссию⁵¹, а затем к генерал-аншефу Панину в Симбирск. За проведение этой «карательной операции» каргалинский татарин Абеидулла Адамов получил в награду 100 руб.

К 22 ноября И.Л. Тимашеву удалось «забрать» Юламана Кушаева, Качкына Самарова, чуть позже — Юлая Азналина и еще нескольких пугачевских полковников. Но, как он сообщал в рапорте П.И. Панину, «повиновение их не самоохотное»⁵².

В это же время к полковнику Е.А. Ступишину привезли депутата Уложенной комиссии 1767 г. от новокрещенцев Уфимской и Исетской провинций И. Андреева (Бакая)⁵³.

18 декабря в Челябинск был доставлен схваченный по доносу отошедшего от восстания башкирского старшины Муртазы Юртаумова Базаргул Юнаев. Воевода И.Г. Лазарев сообщил Панину, что Базаргул «содержитца прикованной к стене под крепким караулом, на хлебе и воде»⁵⁴. К началу 1775 г. почти все бывшие командиры повстанческих отрядов были схвачены. Кто-то из них и добровольно явился к гражданским и военным властям с повинной.

Неисцелимую рану нанесли каратели повстанческому движению в Башкирии, схватив Салавата Юлаева.

Преследование вождя башкирских повстанцев, буквально неотступная охота за ним началась с конца лета 1774 г. Губернатор И.А. Рейнсдорп, получив достоверные известия о маршрутах продвижения пугачевского бригадира, обратился к военному командованию с просьбой ввести в край дополнительные войска и учредить посты между Уфой, Челябинском и Красноуфимском. Именно там, докладывал он, «находится известной Пугачеву сообщник Салават Юлаев»⁵⁵. В октябре в Башкирии было распространено «объявление» П.И. Панина с извещением о разгроме Главного повстанческого войска и пленении Е.И. Пугачева. Командующий правительственной армией требовал от мятежных башкир сложить оружие и «в знак своего истиннаго покаяния и подданническаго повиновения»⁵⁶ выдать властям Салавата Юлаева. А начальник секретных комиссий П.С. Потемкин даже обратился к Салавату с доверительным письмом, в котором предлагал ему добровольно сдаться: «Покайся, познай вину свою и приди с повиновением»⁵⁷.

Но Салавата можно было победить только в открытом бою. Это и случилось 22 ноября под Катав-Ивановским заводом. Оторвавшись от преследователей, Салават укрылся в лесу близ глухой деревушки Миндишево (Мигдишкино). Здесь его настиг передовой отряд подполковника Н.Я. Аршеневского под командованием поручика В. Лесковского и с приданными ему конными группами мишарского старшины Муксина Абдусалямова и сотника Зямгура Абдусалямова. Последние и схватили Салавата 25 ноября 1774 г.⁵⁸ Через много лет, в 1791 г., а затем и в 1793-м, обосновывая свои права на офицерский чин, Муксин Абдусалямов в прошении, поданном Екатерине II, писал, что это он «главнаго злодейскаго наперсника — башкирца Салаватку Юлаева, поймав, представил» властям, а его брат сотник Зямгур столь же категорично заявлял, что он был «при поимке злодейскаго сообщника башкирца... Салаватки Юлаева, которой мною и пойман»⁵⁹.

Верная властям старшинская верхушка не переставала и в дальнейшем преследовать наиболее активных пугачевцев, оставшихся на свободе. Так, летом 1775 г. в Сенат поступил рапорт мишарских старшин Салтанмрата Янышева, Мендея Тупеева, Аблея Смаилова, где они «обличали» депутата Уложенной комиссии 1767 г. от мишарей Уфимской провинции Абдулзялиля Максютова, который, по их словам, «не устыдился пристать в сонмище» пугачевцев. Указом Сената от 3 сентября Абдулзялиль был исключен из депутатов, и губернатору И.А. Рейнсдорпу было поручено отобрать у него депутатский знак и выслать в Сенат⁶⁰. Между прочим, Абдулзялиль принадлежал к той части старшинской верхушки, которая в зависимости от ситуации в народном движении занимала разные позиции, подчас противоположные. Хотя Абдулзялиль имел аттестат майора С. Тютчева о его «усердии» в бою у д. Тимкино Казанской дороги в апреле 1774 г.,⁶¹ такому карателю, как Салтанмрат, было, видимо, больше известно о повстанческой деятельности мишарского депутата.

Несмотря на успехи правительственных и добровольных карателей в подавлении восстания в Башкирии, на деле никто не верил в полное «усмирение» края. Оно и не было достигнуто. Губернские власти и командиры карательных войск получали достоверную информацию и сталкивались непосредственно со вспышками народного возмущения. «Верные люди» правительства в волостях, всякого рода конфиденты, лазутчики, соглядатаи и пр. непрерывно доносили о брожении в народе⁶².

В декабре 1774 г. И.А. Рейнсдорп пишет П.И. Панину, что башкиры «не совсем еще благонадежны» и «намерения» их «ныне в неизвестности»⁶³. Неспокоен был и И.А. Деколонг, наставлявший А.Д. Скалона, чтобы тот «тишиною не уверялся, а имел бы со всяким вниманием и примечанием осторожность»⁶⁴. Да и сам командующий екатерининскими войсками не сомневался в опасности наступившего «молчания», как не колебался в выборе средств предупреждения нового взрыва народного гнева: он продолжал собирать в Башкирию значительное количество воинских команд⁶⁵.

Одновременно П.И. Панин принял решение о создании в губернии нового учреждения — Оренбургской иноверческих и пограничных дел экспедиции. Экспедиция, членами которой генерал-аншеф назначил губернатора И.А. Рейнсдорпа и статского советника П.И. Рычкова, была наделена разнообразными и существенными административными и судебными функциями. Уже с начала 1775 г. она повела следственно-судебное разбирательство по делам бывших пугачевцев, стала рассматривать проступки людей, подозреваемых в неповиновении властям, принимала деятельное участие в разборе башкиро-казахских пограничных конфликтов, а также — с помощью внутригубернской агентурной сети следила за настроением населения⁶⁶.

А обстановка в Башкортостане все еще была напряженной. На всем протяжении зимы 1774—1775 гг. к губернатору поступают сведения о «сборищах» башкир.

Какие-то передвижения конных групп наблюдаются на дороге от Оренбурга к Уфе⁶⁷.

Приходит жалоба на старшину Карагай-Кипчакской вол. Ногайской дороги Тюзбека Якупова, который «в повиновение притти удержался» и не исполнял старшинские обязанности⁶⁸.

Старшина Салзаутской вол. Исетской провинции Баязит Максютов и сотник Терсятской вол. Махмут Калмакаев, как сообщала Исетская провинциальная канцелярия генерал-поручику А.В. Суворову 22 января 1775 г., также «остались в упорстве»⁶⁹. Только 10 апреля Суворов смог информировать П.И. Панина, что Баязит и Махмут были схвачены и доставлены к подполковнику Н.Я. Аршеневскому⁷⁰.

Губернатор и воеводы с особым пристрастием следили за поведением бывших «чиновных» пугачевцев. Так, в мае 1775 г. их рассыльные — конфиденты сообщали в Уфимскую провинциальную канцелярию, что сотник Каранай Мратов с жителями д. Курмеево выезжали за р. Сакмару, и Каранай пока не вернулся «в прежнее жительство». Это вызвало «некоторое сумнение» губернских властей в отношении лояльности Караная⁷¹. Генерал Фрейман, считавший Караная «из первейших злодеев», предлагал губернской канцелярии «забрать» Караная в Оренбург⁷².

В апреле 1775 г. заводчик И.С. Мясников обращался (повторно) к самому генерал-аншефу П.И. Панину с просьбой о размещении на всех его заводах военных команд «для приведения крестьян в надлежащее послушание» и охраны заводов от башкирских отрядов⁷³.

И в те же дни Ф.Ю. Фрейман просил А.В. Суворова усилить посты по р. Ай, где «примечено», что жители отдельных деревень «упражняются в делании стрел и поправлении оружия»⁷⁴ и кто-то перехватывает провиантские обозы, направляющиеся к Катав-Ивановскому заводу⁷⁵.

Просьба Фреймана была связана с прибытием Суворова в Оренбургскую губернию. Генерал-поручик, до этого наблюдавший за событиями в крае из ставки командования правительственной армии в Симбирске, по приказу П.И. Панина с 13 по 28 мая 1775 г. знакомился с военной обстановкой на месте: вначале он посетил Оренбург; 19 мая прибыл в Уфу. Панин требовал от Суворова исполнения верховного решения о введении в Башкирию в мае—июне дополнительных воинских сил и передислокации войск для учреждения «смычных постов» с тем, чтобы не допустить массового выступления башкир и привести, наконец, заводских крестьян в «надлежащее послушание»⁷⁶. Кроме того, по разряду особых поручений Суворову было вменено в обязанность оградить губернию от нападения казахов⁷⁷.

Естественно, особенно заботила Панина Башкирия. А для беспокойства у него были веские причины. С начала года по всей Волге и в Оренбуржье распространялись вести о последователе Пугачева казаке И.П. Заметаеве, объявившемся со своим отрядом в низовьях Волги и на побережье Каспийского моря. Призывы Заметаева (в народе он был известен под именами Заметайлы, Метелки, Метлы) к новому восстанию тотчас нашли отклик среди казаков, башкир, заводских крестьян Оренбургской губернии. Как раз накануне приезда Суворова в Оренбург губернатор приговорил к жесточайшему наказанию кнутом и высылке из пределов края казака Нижнеозерной крепости Ф. Фролова, уверявшего, что у Гурьева стоят повстанцы, «а при них — начальник, называется Метла, который-де идет на здешние крепости, то для него-де и в поход наряжены»⁷⁸ оренбургские и уральские казаки. И Суворов сообщал П.И. Панину из Уфы: «Недавно башкирец Бахтирейка возвещал заводским приход Метелки — Железного лба с-под Гурьева. И склонил несколько туда к утечке, кои здесь переловлены»⁷⁹. Среди захваченных были слесарь Авзяно-Петровского завода И. Шебалин и шестеро заводских крестьян. Вместе с ними в Уфимской тюрьме содержались четверо башкир, «которые проговаривали также, что ожидают они того Метлу, и хотят с ним [вместе] башкирцы воевать»⁸⁰. В розыске находились еще 23 башкира, собиравшиеся бежать к Заметаеву⁸¹.

Для предотвращения «нового восколебания народа» в губернии и побегов к Заметаеву А.В. Суворов распорядился разместить дополнительные контингенты войск на Нижнеуральской дистанции.

Не только реальные, действительно, опасные для государства события удерживали карательные войска в Башкирии. У страха глаза велики: армию держали еще и слухи о мнимой опасности. Весь мятежный Урал был полон толков о близкой страде нового восстания. Вернее сказать, о продолжении Пугачевского движения. Ведь главными распространителями слухов были бывшие участники Крестьянской войны, те, кто не мог примириться с поражением, с крушением своих надежд на свободу.

В апреле 1775 г. в Тырнаклинский вол. Сибирской дороги подполковник Н.Я. Аршеневский схватил башкир Имангула Утяшева и Абзая Баймухаметева, уверявших жителей волости, «что Пугачева сила есть близ Чернова Яру, и над нею начальник сам Пугачев, и что будто он не казнен, а ушел и жив, идет сюда к ним, в Башкирию». Им верили, потому что знали, что Имангул был с Пугачевым до последнего сражения под Черным Яром. Имангул, поднимая дух у своих прежних боевых товарищей, заверял их, что точно знает, где стоит войско Пугачева: «я те все места знаю, где сила стоит и провести могу»⁸².

К лету 1775 г. относятся дошедшие даже до Петербурга слухи о каких-то переговорах башкир с казахами, которые уверяли, что Пугачев якобы снова прибыл под Оренбург⁸³. По заданию Рейнсдорпа, уфимский воевода отправил по волостям сыщиков-конфидентов, чтобы выяснить истинную подоплеку связи башкир с казахами⁸⁴.

К Фрейману был доставлен мишар Ташбулат Муртазин, который, по заявлению старшины Валиши Шарыпова, «не отставая от злаго умыслу, ...Пугачева утверждает подлинным государем»⁸⁵.

В 1775 г. на Кыштымском заводе жители утверждали, что, если «какая... будет завороха, то все бежать в ту толпу желают, ...а Петр Федорович, Бог-де знает, где он, — не знать, куда ушел или девался»⁸⁶.

В июле 1775 г. были отправлены в Оренбург жители д. Кунаево Казанской дороги мишарский сотник Рахимкул Шарыпов и татары Замнигабдин Рысмеков, Загавер Кучумов, Вялиш Зайтиев, схваченные за их «разглашения»: «будто бы бывшей в Берде самозванец и ныне есть и находится на Уральском устье с Большим войском и идет еще под Оренбург»⁸⁷.

Тогда же в Исетской провинциальной канцелярии было заведено дело о «дерзостях» крестьянина д. Бисерово Ф. Сухачева, который во время перевозки с поля необмолоченного хлеба называл Е.И. Пугачева «нашим батюшкой Петром Федоровичем» и желал ему здравствовать «многие лета». А крестьяне д. Косулино распространяли слухи, что около Челябинска мятежники вновь готовятся к выступлению против властей⁸⁸.

В начале 1776 г. губернская канцелярия завела секретное дело «О разглашении непристойных и ко вреду общественному касающихся слов старшиною Рясуль тархан Иджимясовым». В Кара-Табынской, Салзаутской и других волостях Исетской провинции Рясуль говорил «к народному соблазну склонящихся» слова: «Пугачев жив и ушел в 12-ти тысячах в Крым», а ему, Рясулю, Пугачев дал, якобы, приказ связаться с казахами «и ожидать ево, Пугачева, по выступлении травы с войсками в сорока тысячах»⁸⁹.

Летом 1776 г. губернатор узнал об обмене «новостями» между башкирами Суун-Кипчакской вол. Ногайской дороги и крестьянами Преображенского и Воскресенского заводов. Башкиры сообщали: «У нас-де слышно, что Пугачев жив». А заводские крестьяне дополняли в ответ, что Пугачев, якобы, с войском из яицких казаков идет к Оренбургу «для возстановления подобно бывшему бунта». Перепуганный заводчик Я.Б. Твердышев, забрав все серебро, уже, якобы, бежал в Симбирск⁹⁰.

О бегстве своих хозяев рассказывали и жители Преображенского звода⁹¹.

Народ Башкирии не хотел верить ни в поражение восстания, ни в гибель его вождя. Казалось, силы его неистощимы, — и ему нужны только уран (клич), только имя, чтобы вновь попытать счастья в борьбе за свою свободу. Свои надежды на возобновление борьбы он связывал подчас с совершенно мифическими фигурами. Например, летом 1775 г. П.И. Панин получил неожиданное сообщение: «Башкирцы говорят: хотя одного Пугачева и искоренили, только еще у него два брата живых... И рано Демидов заводы строит»⁹². И уж совсем долго не гасла вера в возвращение правой вольницы, когда она была связана с реальными людьми, такими, как, к примеру, Кинзя Арсланов.

Среди сподвижников Пугачева, находившихся рядом с ним и после разгрома Главного повстанческого войска под Черным Яром, Кинзя Арсланов был единственным человеком, который оставался верен вождю восстания до последнего часа. Три недели он был рядом с Пугачевым, но, когда того заговорщики из казачьей старши́ны отдали властям, Кинзя Арсланов исчез, как в воду канул. Впоследствии ни казакам, ни карательным командам не удалось его разыскать. А в Башкирии еще долго ходили слухи, что Кинзя вернулся и собирает — нет, уже собрал! — большие отряды, которые стоят «в вершинах рек Белой, Сакмары, Ашкадара и Демы»⁹³.

Учитывая тревожную обстановку в Башкортостане, правительство не спешило с выводом из края регулярных войск.

Примечания

1. Сборник РИО. СПб., 1871. Т. 6. С. 154.

2. Дмитриев-Мамонов А.И. Указ. соч. С. 161—164.

3. РГАДА. Ф. 1274. Д. 174. Л. 260.

4. РГАДА. Ф. 1100. Д. 12. Л. 407; Дмитриев-Мамонов А.И. Указ. соч. С. 161—164.

5. РГАДА. Ф. 1274. Д. 200. Л. 220.

6. РГАДА. Ф. 6. Д. 507, ч. 2. Л. 256; Д. 593. Л. 15—16, 184; Ф. 1100. Д. 12. Л. 203; Ф. 1274. Д. 174. Л. 244; Д. 175. Л. 395, 398; Д. 179. Л. 380, 727; Крестьянская война. С. 226—229, 263, 269, 401, 402.

7. РГАДА. Ф. 6. Д. 627, ч. 8. Л. 221—223, 268.

8. Документы ставки Е.И. Пугачева. С. 122.

9. РГАДА. Ф. 1274. Д. 175. Л. 355; Д. 182. Л. 205.

10. РГАДА. Ф. 6. Д. 512, ч. 2. Л. 185.

11. РГАДА. Ф. 6. Д. 489. Л. 157; Д. 507, ч. 6. Л. 509; ч. 9. Л. 79—80; Д. 512, ч. 2. Л. 185.

12. ГАОО. Ф. 3. Д. 155. Л. 30.

13. РГАДА. Ф. 6. Д. 152, ч. 3. Л. 156, 159, 217.

14. Гвоздикова И.М. Салават Юлаев. С. 28, 42, 150—151.

15. РГАДА. Ф. 6. Д. 516, ч. 3. Л. 217; Д. 592, Л. 194, 349; ГАОО, Ф. 3. Д. 140. Л. 23, 31—33; Д. 141. Л. 185—186, 190—191; Д. 148. Л. 21, 39, 92—93; Д. 155. Л. 57, 59, 67—68, 71; Д. 171. Л. 9, 16; Гвоздикова И.М. Документы свидетельствуют // Поиски и находки. Уфа, 1984. С. 112—124.

16. РГАДА. Ф. 429. Оп. 1. Д. 66. Л. 3.

17. Материалы по... ОКВ. Вып. III. С. 122—123; Вып. VII. С. 235.

18. Там же. Вып. III. С. 32, 95—96, 121—122, 235; Вып. VII. С. 258, 263, 269, 274, 321, 340. 355.

19. РГАДА. Ф. 1274. Д. 179. Л. 139—140; Ф. 1100. Д. 12. Л. 203; Крестьянская война. С. 269.

20. РГАДА. Ф. 6. Д. 507, ч. 5. Л. 76 об. — 77; ч. 6. Л. 335—336.

21. Андрущенко А.И. Указ. соч. С. 297—298.

22. РГАДА. Ф. 6. Д. 627, ч. 12. Л. 49.

23. РГАДА. Ф. 1274. Д. 179. Л. 139—140.

24. Документы ставки Е.И. Пугачева. С. 242.

25. РГАДА. Ф. 1274. Д. 179. Л. 218.

26. Там же. Л. 179, 183.

27. Neue Nordische Miscellaneen. 1794. № 7—8. S. 405—406.

28. Пугачевщина. Т. 2. С. 272.

29. РГАДА. Ф. 1100. Д. 12. Л. 132—133.

30. Там же.

31. РГАДА. Ф. 1274. Д. 179. Л. 252—253; Д. 182. Л. 130.

32. РГАДА. Ф. 1274. Д. 198. Л. 96.

33. Там же. Д. 179. Л. 380.

34. Neue Nordische Miscellaneen. 1794. № 7—8. S. 407.

35. РГАДА. Ф. 1274. Д. 198. Л. 97.

36. Neue Nordische Miscellaneen. 1794. № 7—8. S. 407.

37. Там же.

38. РГАДА. Ф. 1274. Д. 198. Л. 96—97.

39. Там же.

40. Крестьянская война. С. 257.

41. Пугачевщина. Т. 3. С. 417.

42. РГАДА. Ф. 1274. Д. 199. Л. 268.

43. РГАДА. Ф. 1100. Д. 10. Л. 379—380.

44. Там же. Ф. 6. Д. 467, ч. 8. Л. 70.

45. Там же. Д. 627, ч. 12. Л. 172.

46. Крестьянская война. С. 320.

47. Там же. С. 242.

48. Бумаги графа П.И. Панина О Пугачевском бунте // Сборник РИО. СПб., 1871. Т. 6. С. 193.

49. РГАДА. Ф. 1274. Д. 179. Л. 427.

50. Там же. Д. 190. Л. 200.

51. Там же. Л. 198; Ф. 1100. Д. 11. Л. 140.

52. Там же. Ф. 6. Д. 627, ч. 12. Л. 188—189, 191; Ф. 1274. Д. 196. Л. 129—130.

53. РГАДА. Ф. 1100. Д. 11. Л. 426.

54. РГАДА. Ф. 1274. Д. 190. Л. 417.

55. РГАДА. Ф. 1100. Д. 10. Л. 328; Д. 12. Л. 407.

56. Крестьянская война. С. 242.

57. Там же. С. 248.

58. Гвоздикова И.М. Новые документы об аресте Салавата Юлаева // История СССР. 1978. № 5. С. 141—146.

59. РГВИА. Ф. 41. Оп. 1/199. Д. 284. Л. 101, 102, 110; Ф. 13. Оп. 1/107. Св. 148. Л. 297—298.

60. ГАОО. Ф. 3. Д. 145. Л. 178.

61. Крестьянская война. С. 134—135.

62. РГАДА. Ф. 1100. Д. 10. Л. 379—380.

63. РГАДА. Ф. 6. Д. 460, ч. 2. Л. 232.

64. РГАДА. Ф. 1274. Д. 179. Л. 238—239.

65. Сборник РИО. 1871. Т. 6. С. 193.

66. РГАДА. Ф. 6. Д. 490, ч. 2. Л. 275, 282; Ф. 1274. Д. 200. Л. 533—534.

67. ГАОО. Ф. 3. Д. 148. Л. 44—45.

68. Там же. Д. 151. Л. 48—49.

69. РГАДА. Ф. 1274. Д. 182. Л. 370.

70. Там же. Д. 202. Л. 328.

71. Там же. Д. 203. Л. 143; ГАОО. Ф. 3. Д. 148. Л. 44—45.

72. РГАДА. Ф. 1274. Д. 202. Л. 175.

73. Там же. Д. 199. Л. 324.

74. Там же. Д. 202. Л. 294.

75. Там же. Д. 191. Л. 338.

76. Там же. Д. 199. Л. 323—324, 327.

77. Гвоздикова И.М. А.В. Суворов в Уфе // Живая память. Краеведческий сборник. Уфа, 1997. С. 36—45.

78. РГАДА. Ф. 1274. Д. 201. Л. 217.

79. Там же. Д. 191. Л. 244.

80. Там же. Д. 201. Л. 35.

81. Там же. Д. 191. Л. 338.

82. Там же. Л. 95—96; ГАОО. Ф. 3. Д. 148. Л. 75.

83. ГАОО. Ф. 3. Д. 145. Л. 183—184.

84. Там же. Д. 151. Л. 21—22.

85. РГАДА. Ф. 1274. Д. 182. Л. 357.

86. Пугачевщина. Т. 3. С. 411.

87. РГАДА. Ф. 1274. Д. 203. Л. 273.

88. Пугачевщина. Т. 3. С. 411; История Урала; Т. 1. С. 395.

89. ГАОО. Ф. 3. Д. 159. Л. 5, 6, 10.

90. Там же. Д. 155. Л. 54; Д. 162. Л. 2—9.

91. ГАОО. Ф. 3. Д. 155. Л. 35—38; Д. 160. Л. 2—20; РГАДА. Ф. 6. Д. 467, ч. 6. Л. 6—13.

92. Пугачевщина. Т. 3. С. 411.

93. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Восстание Пугачева. Т. 3. С. 290.