Вернуться к И.М. Гвоздикова. Башкортостан накануне и в годы Крестьянской войны под предводительством Е.И. Пугачева

Глава III. Характер и формы социальной борьбы трудового населения накануне Крестьянской войны 1773—1775 гг.

Рост феодальной ренты и государственных налогов, многочисленных натуральных повинностей крестьян и служилого населения; регламентация их труда и быта со стороны государства; насилие и вымогательство чиновников административного аппарата, помещиков и заводчиков; ограничение сословных прав и привилегий казачества и башкир — все это влекло за собой понижение уровня жизни, экономического состояния всех категорий трудового населения, вызывало недовольство в их среде, ожесточение народной борьбы за изменение условий существования к лучшему. Социальный протест протекал в различных формах и в ряде случаев носил длительный и упорный характер.

В последние полтора десятилетия перед Крестьянской войной для большинства населения губернии — башкир, оренбургских казаков, калмыков, государственных, дворцовых, экономических и помещичьих крестьян был характерен относительно «мирный» период развития классовой борьбы. С открытым протестом выступила новая социальная сила — приписные крестьяне восьми частных заводов губернии, волнения которых, то утихая, то вспыхивая с новой силой, продолжались с конца 1750-х до середины 1760-х гг. В начале 1760-х волнениями были охвачены также деревни монастырских крестьян Исетской провинции. Недовольство, длительное время зревшее среди яицких казаков и проявлявшееся порой в отдельных горячих событиях, вылилось в 1772 г. в крупное восстание.

Прошения, наказы. Самой распространенной формой протеста простого народа была подача челобитий — жалоб, донесений, прошений и т. п. Башкиры и казаки, государственные и дворцовые крестьяне имели в том многовековой опыт. Они апеллировали к центральным и местным органам власти и управления. Пытались довести свои нужды и заботы до самой императрицы.

Многие челобитные были хорошо продуманными, юридически аргументированными документами. Они писались людьми грамотными, в той или иной степени знавшими законы и другие правовые акты.

Содержание челобитных было разнообразным. Они несли в себе требование уменьшить повинности, отменить приписку государственных крестьян к мануфактурам, повысить оплату заводских работ; они протестовали против захвата земли помещиками и заводчиками, содержали жалобу на бесчинства и злоупотребления администрации.

В 1767 г. в Сенат было подано челобитье от башкир, мишарей, татар, марийцев и удмуртов, искавших управу на уфимского воеводу И.В. Спиридова и провинциальную канцелярию. Оно было подписано депутатами Уложенной комиссии Токтамышем Ижбулатовым, Абдулзялилем Максютовым, Мухаметкаримом Ибрагимовым и Якимом Бекбовым. Депутаты жаловались, что местные власти «по текущим в тамошней провинциальной канцелярии по прозьбам означенных народов делам чинят крайнее медление и волокиту, а они через то лишаются всегда своего удовольствия». Челобитчики не побоялись выдвинуть требование «об отрешении его, Спиридова, ...от воеводской должности» и смене состава канцелярии1. Дело завершилось частичной победой заявителей: решением Сената от 25 февраля 1769 г. секретарь канцелярии С. Атаев был отстранен от должности. Но Спиридов, в связи со сменой губернатора, еще некоторое время оставался на посту2. Новый воевода А.Н. Борисов получил назначение в начале 1770 г.3

Подавляющее большинство прошений на высочайшее имя и в Сенат пересылалось на рассмотрение в Оренбург. Так, челобитная башкир Казанской дороги в 1768 г. на заводчика И.Л. Тимашева, купившего башкирские земли с нарушением закона, была отослана из Петербурга губернатору4. Правда, проявляя заботу о положении башкир как служилого сословия, Сенат потребовал от губернатора быть внимательным к их нуждам и «в надлежащие места в сей губернии накрепко подтвердить, чтоб башкирцам никаких насильств, а того меньше наглостей, наносимо, також и подвод от них своевольно и безденежно брано не было; под опасением следующаго за то по законам штрафу»5. Рейнсдорп же признал жалобу башкир «неосновательною и затейною», а напутствие правительства, несколько изменив, переправил в Уфимскую провинциальную канцелярию6.

Осенью 1771 г. 124 тептяря из ясачных марийцев, живших в деревнях Сибирской дороги, «чрез почту» отправили в Сенат прошение назначить «достойного и сведущего прав государственных офицера» для расследования противозаконных поступков воеводского товарища Красноуфимской крепости Ф. Попова. Но Сенат не стал рассматривать жалобу и отослал ее в Оренбург7. Местные власти не наказали Попова, он и остался среди «служителей» губернской администрации8.

Несколько важных и содержательных челобитных были доставлены в Сенат и канцелярию Екатерины II выборными от крестьян и казаков во время волнений 60-х годов приписанных к заводам крестьян и яицких казаков.

Поток прошений шел на имя губернатора и воевод. Башкиры выражали недовольство невыплатой денег за участие в преследовании калмыков, во время которого они понесли огромные потери в лошадях. На свое положение пытались обратить внимание властей башкиры и мишари, которым в 1769 г. удвоили срок службы на Сибирских линиях. Появились и жалобы казаков, башкир, мишарей на феодализирующуюся старшинскую верхушку. Некоторые из этих документов уже упоминались в предыдущих частях настоящего обзора.

Отличительной особенностью челобитий рассматриваемого периода было то, что в них речь шла не только о частных нуждах отдельных групп населения, но выдвигались общие требования, касающиеся состояния правопорядка, отстаивались права и привилегии крестьян и служилого населения от посягательств со стороны феодального государства. Эта форма сопротивления имела большое значение для развития народного сознания. При составлении прошений, — отмечал специально исследовавший челобитные третьей четверти XVIII в.

В.Н. Бернадский, — «требовалась напряженная работа мысли, у крестьян постепенно раскрывались глаза на их положение в обществе и на отношение к ним органов государства»9.

Ответом на усиление гнета «государственного феодализма» стали и наказы в Уложенную комиссию 1767 г. Служилым населением губернии — казаками, башкирами, мишарями, служилыми татарами и калмыками были составлены 16 наказов и обращений в комиссию; государственными крестьянами и тептярями — 37 общих и погостных наказов; 3 наказа подготовили купцы и торговые татары10. Изложенные в форме прошений, осторожных выражениях, наказы в своей сути несли запал антифеодального протеста населения края. В наказах и выступлениях депутатов на Большом собрании Уложенной комиссии критиковались отдельные нормы феодального права, регулировавшие следственно-судебное разбирательство, торговлю и промыслы. Ряд наказов содержал требование усилить меры контроля над злоупотреблениями и притеснениями со стороны местной администрации, духовенства, чиновников, проезжавших через губернию. Феодально-зависимое население края протестовало против возрастания объема повинностей, платежей, различных служб, государственно-правовой регламентации их жизни. Башкиры писали о нарушении одного из основных условий присоединения Башкортостана к Русскому государству — права на владение землями и настаивали на возвращении им земель, захваченных обманным путем. В наказах служилого населения звучали правовые требования, вызванные ограничением казачьей автономии, особых сословных привилегий.

К наказам населения Оренбургской губернии в полной мере могут быть приложены выводы известного историка М.Т. Белявского, изучившего весь комплекс наказов в Уложенную комиссию. Исследователь писал, что хотя в крестьянских наказах «мало обобщений и отсутствуют выводы, они от первой до последней строки были проникнуты протестом против крепостничества и его проявлений, звучали как обвинение по адресу всего крепостнического государства и его аппарата», а царистские настроения в наказах государственных крестьян, казаков, башкир и других сословных групп населения были в корне противоположны монархизму дворян, являлись лишь оболочкой суровой и жестокой борьбы трудовых слоев против феодально-абсолютистского режима11.

Побеги. Население края сплошь и рядом шло на сознательное неповиновение властям: это самовольный захват земель, порубка леса; побеги из крепостничьего поместья и с заводских подневольных работ; уклонение от рекрутчины и внутренней воинской и полицейской службы.

Взрыв неповиновения на заводах последовал после того, как стал известен указ Берг-коллегии от 6 сентября 1765 г. о запрещении промышленникам насильственно удерживать завербованных крестьян на заводах. О бегстве наемных сообщали конторы Варзино-Алексеевского, Троицких, Архангельского и других заводов12. Чтобы обезопасить себя от сторожевых постов на дорогах и в деревнях, беглецы с заводов нанимались на соляные барки, плавающие по Белой. В 1770—1771 гг. заводские конторы постоянно жаловались губернатору на командиров «соляных караванов», принимавших беглых. Так, 26 апреля 1771 г. с Авзяно-Петровского завода ушли пятеро крестьян. Заводской конторщик В.Р. Набатов разыскал их на соляных барках у Табынска, но «соляные работники и тех беглых людей отбили, и ево, Набатова, захватя, бить хотели». Конторщика спас казачий караул. Таким же образом удалось бежать бурлакам и крепостным крестьянам Благовещенского завода13.

Часть беглых оставалась в губернии. Кроме того, сюда же шли помещичьи крестьяне из Поволжья и Центра страны. Они не всегда находили работу на заводах или в хозяйствах богатых казаков и крестьян. Лишь часть из них становилась припущенниками в башкирских волостях. Присутствие большого числа безработных и бездомных людей создавало напряженную обстановку в крае. Не имея средств к существованию, беглые занимались грабежами, даже нападали на крупные населенные пункты. Весной 1766 г. отряд «злодеев-разбойников» ограбил Троицкую крепость. Для разрядки социально-опасной обстановки Берг-коллегия передала губернской канцелярии полномочия по организованному выводу с заводов беглых и беспаспортных14.

Распространенной формой протеста крещеных ставропольских калмыков против условий жизни, тяжелых феодальных повинностей было бегство в Калмыцкое ханство. В 1763 г. из Ставрополя бежало 52 чел., в 1765 г. — 19 чел., в 1766 г. — 13 чел. Из Оренбургского корпуса в 1766—1767 г. самовольно ушло 54 калмыка15. С целью пресечения побегов Коллегия иностранных дел направила грамоту наместнику ханства Убаше и указ подполковнику Кишенскову о немедленном возврате беглецов. Указом Екатерины II от 31 декабря 1767 г. оренбургскому губернатору было поручено установить в степи специальные заставы и временные разъезды, а всех пойманных калмыков подвергать жестоким наказаниям16.

Руины соборной мечети в бывшем г. Булгаре, месте паломничества мусульман Казанской и Оренбургской губерний в XVIII в.

Руины соборной мечети в бывшем г. Булгаре, месте паломничества мусульман Казанской и Оренбургской губерний в XVIII в.

Протестом против продления с 1769 г. сроков службы на Сибирской линии были побеги башкир и мишарей из крепостей и форпостов. В августе 1770 г. Уфимская провинциальная канцелярия разыскивала восьмерых башкир, бежавших из Петропавловской крепости. Осенью по распоряжению воеводы были наказаны плетьми за побег башкиры Шайтан-Кудейской, Сунларской, Гайнинской, Юрматинской и др. волостей17.

Непослушание властям выражалось и в форме самовольного переселения башкир на новые места жительства. Старшины разыскивали переселенцев и просили помощи в этом от воевод. В 1765 г. из Бурзянской волости ушли жители 15 дворов, и это стало темой специального разбирательства в провинциальной канцелярии18.

До Сената доходили сведения о недовольстве в народе правлением самой Екатерины II. Ее открыто бранили в публичных местах, говорили в адрес императрицы «дерзские слова». В 1765 г. правительство рассматривало дело башкира д. Карманово Уранской вол. Осинской дороги Зайсана Юсупова, который принародно в мечети назвал Екатерину II «неверной государыней». По решению Сената Зайсан был наказан плетьми. (Если бы у него не было семьи, Зайсану грозила бы ссылка на Нерчинские рудники.) Без должного уважения говорил об императрице достаточно лояльный к властям сын отставного старшины Сибирской дороги Рысбай Шиганаев19.

Религиозное движение. Среди русского населения губернии широкое распространение имело религиозно-общественное движение — старообрядчество. Старообрядцами-раскольниками было большинство яицких казаков, часть оренбургских казаков, заводского населения и исетских государственных крестьян. Движение за «старую веру», «истинное благочестие» было протестом против феодального гнета, освящаемого официальной православной церковью, уже давно ставшей частью государственного аппарата.

Старообрядческие эсхатологические представления об антихристовом царстве стимулировали недовольство «антихристовыми властями», пробуждали ненависть к институтам и порядкам феодального государства. Формами протеста опять же были бегство и «страдание»: острейшим способом сопротивления стали массовые самосожжения. Старообрядческая организация с ее выборностью священнослужителей наряду с казачьим кругом вносила определенный элемент организованности в стихийное народное движение20.

Протест старообрядцев, особенно самосожжения, вызывал крайнее беспокойство властей. В 50 — начале 60-х гг. из-за гонений подвергли себя самосожжению десятки раскольников Исетской провинции, среди которых были и крестьяне, приписанные к заводам. Так, в 1761 г. сожгли себя 159 чел. из д. Кузино21. Заводчики постоянно обращались с прошениями к губернаторам и самой императрице о прекращении террора церкви против староверов.

В середине 60-х годов антираскольническое направление законодательной и административной деятельности властей претерпело изменения. Власти пошли на компромисс с умеренным старообрядчеством. Манифестом Екатерины II от 3 марта 1764 г. о новой переписи населения допускалась свобода исповедания старой веры, при условии уплаты раскольниками двойной подушной подати22. Государство использовало раскол в финансовых целях. Зажиточные слои раскольничьего крестьянства получили возможность откупиться от официальной церкви. Крестьяне-раскольники освобождались от рекрутчины, казаки же продолжали нести воинскую службу.

Но и после выхода манифеста государственная официальная церковь препятствовала записи в раскол. В 1765 г. челябинские казаки писали императрице, что челябинский духовный «заказчик» (благочинный) протопоп П. Флоровский не разрешал переходить к раскольникам 150 верующим по древнему канону. Он бил казаков «немилостивно плетьми и поленами из своих рук и сажал скованных в скотские хлевы и протчие неподобные места, и через то держание и побои он, Флоровский, брал немалые взятки и собою чинил обобрание деньгами... Иных держал под арестом на дому месяца три»23. Жалобу переслали митрополиту, который назвал ее клеветнической.

В 1765 г. в Исетской провинции насчитывалось 1672 записавшихся в раскол, три четверти из них до этого записными раскольниками не были. Через 5 лет количество старообрядцев составило 2615 чел.24 Это свидетельствовало о растущей симпатии крестьян и исетских казаков к старообрядчеству.

Крупным центром старообрядчества в стране было Яицкое войско. Несмотря на многие усилия гражданских и духовных властей вернуть войско в лоно государственной религии, оно оставалось раскольничьим. Яицкие казаки не приняли исправленных при патриархе Никоне богослужебных книг и обрядов и продолжали отстаивать старые. В середине XVIII в. Яик являлся одним из крупнейших убежищ раскола. По распоряжению губернских властей было предпринято несколько акций по выявлению раскольников и их наказанию вплоть до ссылки. Старшинам вменялось в обязанность отвращать казаков от староверия, заставлять их ходить в церковь. Однако казаки не скрывали своей приверженности к расколу, и их антицерковный протест от мирных «страданий» переходил к активным формам сопротивления. Во время восстания 1772 г. повстанцы шли с оружием в руках под знаменами с раскольничьим крестом. По наблюдениям посетившего в 1769 г. Яик П.С. Палласа, казаки молились дома, а в церкви не ходили даже по праздникам25. Генерал-майор Ф.Ю. Фрейман, командир карательного отряда, посланного на подавление восстания яицких казаков, доносил, что казаки — «все раскольники и никто в церковь не ходит, старшин и прочих чиновных я к тому принуждал»26. Казаки крепко держались своей веры как толики социальных прав и политических свобод.

Религиозное движение сильно задело и мусульманское духовенство. Борьба за свободу вероисповедания была формой социальной борьбы и оттуда черпала свои силы и энергию.

В конце 60 — начале 70-х гг. в Башкирии распространились рукописные книги муллы Мурата Ишапова (Ишкалиева) из Недыровой вол. Казанской дороги. Автор проповедовал в них ни много, ни мало идеи обновления ислама, актуализации его социальных и моральных норм, приближения духовных ценностей мусульманской религии к человеку и его насущным нуждам. Не затрагивая символа веры и столпов ислама, он мечтал о создании единой всемирной религиозной организации, глава которой стоял бы духовно выше всех царей. Себя он считал «верховным святым», который «по ныне наступившему времени уполномочен» свыше распространять свое учение.

Ахун Сеитовой слободы Абдулнасыр Абдусалямов и несколько мулл в апреле 1771 г. донесли оренбургскому губернатору И.А. Рейнсдорпу, что мулла Мурат сочинил книгу «вопреки закона их мухаммеданского», и предупреждали губернатора, как бы под влиянием этой книги «не пришел народ их в возмущение»27.

По приказу Рейнсдорпа Уфимской провинциальной канцелярии муллу Мурата следовало срочно доставить к губернатору. Но мулла Мурат с двумя своими учениками — Абдулкаримом Ибраевым и Аитом Уразметевым сам приехал в Оренбург и представил губернатору рукописи на старотюркском языке. Всех троих направили к ахуну Сеитовой слободы, которому было велено «те его, Муратовы, сочинении, отобрав от него», изучить, а затем допросить автора и его учеников. Внимание ахуна и мулл обращалось на то, чтоб они «по искусству их закона точняе испытали: нет ли и в самом деле каких-либо от него, Мурата, закону их противностей и к народному разврату служащих толкованей»28.

Одновременно губернская канцелярия поручила уфимским провинциальным властям произвести обыск в доме Мурата. Посланная туда команда привезла «татарского диалекта книги», которые также были отправлены ахуну Сеитовой слободы29. В середине мая ахун и муллы с тревогой сообщили губернатору, «что по свидетельству отобранных от него, Мурата, книг ево, найден он, Мурат, а с ним и ученики ево, в такой важности, по которой де должны они содержаны быть под строгим караулом»30. Следственное разбирательство было перенесено в Оренбург, а затем в Петербург.

Точно определить количество рукописей муллы Мурата сложно. По его собственным словам, Мурат передал губернатору 3 книги и «несколько бумаг». В «Описи найденным у муллы Мурата и протчих книгах и записках», составленной в Оренбургской губернской канцелярии, указаны две книги «в переплете кожею покрытые; восемь разных записок на малых лоскутках; 1 записка на лоскуте сообщникам его, Муратовым, о том, что они ему, Мурату, в этом присягали». Еще одну книгу мулла Мурат почему-то решил не вести губернатору и по пути в Оренбург передал башкиру Недыровой вол. Абдулхаиру Иштерякову (из команды башкирского старшины Юсупа Недырова)31. К сожалению, рукописные сочинения муллы Мурата в архивах не обнаружены. В следственном деле муллы имеются только выписки из его трудов на 28 листах, сделанные ахуном и муллами Сеитовой слободы. Поэтому трудно полностью раскрыть содержание и дать объективную оценку идеям, изложенным в книгах Мурата.

По свидетельству сеитовского ахуна, мулла Мурат утверждал, что «сочиненная им книга — ключ четырем книгам, яко то Ветхому Завету, Евангелию, Псалтири и Алкорану»32. На основе этих священных книг, прежде всего, двух великих религий — христианства и мусульманства, он, якобы, пытался создать «новый закон» для человечества. Одновременно Мурат, будто бы, объявлял себя будущим «владетельным вселенной солтаном» с резиденцией в Египте, и что «о его де в последние веки пришествии известно в том Ветхом Завете»33.

Наряду с общими рассуждениями и явными небылицами (родом он, якобы, «от наследия дочери Магомеда пророка Фатьмы»; знает тайну «живой воды» и денежных кладов и т. п.), мулла Мурат уделял особое внимание привлечению мусульман к молениям в старинном Булгаре. «Новою весною, — возвещал он, — город Булгары переименован будет в Наубагар, и престол праотца Адама в виде вертограда покажется. И сойдет от рая из чистаго серебра зделанной престол, которой де будет ему колыбелью»34.

Панорама центральной части бывшего г. Булгара в середине XIX в. С гравюры художника А. Дюранда

Панорама центральной части бывшего г. Булгара в середине XIX в. С гравюры художника А. Дюранда

И в книгах, и во время допросов мулла Мурат утверждал, что чувствует себя рабом божьим, прикоснувшимся к высшей святости, удостоенным счастья увидеть и услышать во сне призыв пророка Мухаммеда, что все рукописные труды писал не он сам, «не своим умом», а диктовал ему «дух святой», вселившийся в него в 1767 г. во время поклонения мощам святых на мусульманском кладбище в древнем Булгаре (Болгаре)35.

По распоряжению губернской канцелярии, 17 мая муллу Мурата и его учеников, «скованных в ножные железа», посадили под караул. Для охраны важных арестантов часовыми были назначены надежные солдаты и казаки во главе с урядником. Опасаясь, что мулла Мурат может бежать, канцелярия распорядилась, чтобы в его камере всю ночь горели свечи, а урядник дважды в сутки рапортовал о состоянии арестованных.

В ходе расследования обнаружилось, что единомышленники у муллы Мурата жили и в самой Сеитовой слободе: абыз Абдулвахит Асанов, торговые татары Абдулрешит Юсупов и его брат Габейдулла. Их срочно разыскали в Казанской губернии, куда они выехали по паспортам, и, доставив в Оренбург, тоже посадили под караул36. Губернатора насторожило обнаруженное посыльными письмо Абдулрешита к родственникам в Астраханскую губернию, в котором он предупреждал никому не говорить, а «таить» его недавнее пребывание у них37. У Рейнсдорпа появилось подозрение в связях мусульман губернии с только что присоединенным к России Крымом, а через Крым и — с Турцией.

Об успехах проповеднической деятельности муллы Мурата, его учеников и последователей свидетельствовал значительный приток мусульман-паломников из Оренбургской губернии к развалинам бывшей столицы Булгарского ханства — городу Булгару, находившемуся неподалеку от пригородка Билярска. Сюда, по сообщению генерал-майора А.И. Миллера, служившего в войсках в Казанской губернии, «уфинские татара и башкирцы по одним только данным им от старшин их письмам» в мае—июне 1769 г. «под видом тем, якобы для приношения в тамошних местах мнимой их жертвы, приезжали немалыми партиями человек по 100, по 200 и по 300, а всех их собиралось не менее 3 тысяч человек». Генерал обращал внимание «хозяина» Оренбургской губернии на необходимость «таковой многолюдственный съезд и собрание пресечь»38. И сам мулла Мурат рассказывал о быстром распространении его учения: «многия из Казанского и Уфинского уездов муллы, приезжая в дом его, те сочинения слушали» с одобрением, «в чем и присягу ему дали со обещанием тому последовать»39. Некоторые муллы брали его книги для переписки. Среди гостей проповедника были и названные выше сеитовские татары Абдулрешит и Габейдулла Юсуповы и абыз Абдулвахит Асанов. Ко всему, в 1770 г. Рейнсдорп получил сообщение командующего войсками на Сибирской линии генерал-майора С.К. Станиславского о волнениях среди башкир и предполагаемом их намерении пересечь пограничную линию и уйти в казахские степи40.

Все эти известия так встревожили Рейнсдорпа, что он увидел в мулле Мурате второго Батыршу, «знаки такого замешания» среди мусульманского населения, что наблюдались накануне восстания 1755 года. Губернатор разослал указы башкирским, мишарским и тептярским старшинам, запрещавшие отпускать большое количество паломников к Билярску, а от Уфимской и Исетской провинциальных канцелярий потребовал о «башкирском состоянии иметь прилежное примечание», и чтоб «в жилищах бы иноверческих чинено было под приличным претекстом секретное разведование»41. Воеводы ежемесячно рапортовали ему о положении в своих провинциях. Отчитываясь о ходе расследования дела муллы Мурата перед Сенатом, Рейнсдорп с полной уверенностью писал, что вовремя арестовал Мурата и тем самым предотвратил восстание башкирского народа42.

Отчет о расследованиях Рейнсдорпа был получен в Сенате в начале июля, и генерал-прокурор А.А. Вяземский доложил об этом императрице43. Екатерина II распорядилась доставить подследственных в Петербург: «Новаго татарскаго пророка и с сообщниками его, кои содерживаются в Оренбурге скованы, прикажите вести сюда, и, как выедут из жилищ татарских, то прикажите их расковать...»44.

25 августа муллу Мурата и пятерых его последователей отправили в Петербург45. В Сенате все они были допрошены; одновременно были просмотрены русские переводы рукописных книг муллы Мурата. Сенат дважды рассматривал дело Мурата Ишапова-Ишкалиева — 22 декабря 1771 г. и 25 января 1772 г. Учитывая ранее высказанное мнение императрицы о том, что Мурат «инако не виновен, как потому, что он родился с горячим воображением, за что наказания никто не достоин, ибо сам себя никто не сотворит»,46 — делу не был дан широкий размах, и следствие в Петербурге быстро завершилось. Было принято определение «все показанное происшествие» оставить «без всякого уважения». Муллу Мурата объявили сумасшедшим. С него взяли подписку в том, что больше ничего подобного он не станет писать и «пустыми толкованиями» магометанского закона не будет заниматься. «Сообщникам» Мурата поверили на слово, что они не распространяли его учения, «ни в чем никакого участия не имеют», и признали невиновными47.

Сенат не нашел «прямого опасения и от производимых у них [мусульман] к тому месту, где напредь сего был славной магометанской город, называемой Болгар, зборищей, когда токмо оныя по их обычаю для моления чинятся». Напротив, события натолкнули генерал-прокурора на мысль о создании в Булгаре места паломничества российских мусульман, собственную Мекку: тогда мусульмане «общие их молитвы внутри России приносить привыкнут, а не в Мекку для того ездить будут»48. Это мнение Сената было одобрено (а возможно, и подсказано) императрицей. В письме к Вольтеру Екатерина II писала: «Наше духовенство... хотело прежде представить многочисленные собрания татар на этом месте вредными для государства, но я держусь противного мнения: пусть лучше они там справляют свое богомолье, нежели отправляются в Мекку; я запретила беспокоить их, и они за это очень благодарны. Мы видим тому ясные доказательства в эту войну» с Турцией49.

Екатерина II стала спасительницей муллы Мурата, избавив его и последователей от суровой расправы, которой они, несомненно, были бы подвергнуты в Оренбурге. Очевидно, императрица и Сенат не хотели тщательным и пристрастным разбором дела обострять религиозный вопрос. С 1768 г. велась война России с Турцией, принесшая народным массам новые налоги, дороговизну, углубившая социальную напряженность в стране. В этих условиях раздувать дело и обращать внимание общественности на появление среди российских мусульман реформаторских поползновений, в которых явно читались проекты социального обновления, было опасно. К тому же в правительстве вызревали идеи, воплотившиеся в указе 1773 г. «О терпимости всех вероисповеданий». Реально оценивая недовольство мусульманского населения страны религиозной политикой правительства, Екатерина II была вынуждена заявить о свободе вероисповедания. В мае 1773 г. она объявила свой указ Синоду, в котором было сказано: «...как Всевышний Бог на земле терпит все веры, языки и исповедания, то и ея величество, из тех же правил сходствуя, его святой воле всем поступать изволит». После этого указа значительно облегчалось получение разрешения на строительство мечетей. Но до полной реализации его положений было далеко50.

Волнения на заводах. В 1760-е гг. народные движения охватили более 50 частновладельческих заводов Урала, работавших с использованием труда приписных государственных крестьян. Екатерина II в своих записках специально отметила, что в первые годы её царствования «внутри империи заводские и монастырские крестьяне почти все были в явном непослушании властей»51. В массовых волнениях активнейшее участие приняли крестьяне, приписанные к восьми южноуральским заводам: Авзяно-Петровским, Вознесенскому, Каслинскому, Кыштымским, Сергинским, — и вечноотданные с Воскресенского завода52.

Страх потерять свои сословные права и остаться закрепленными за заводами, тяжелый труд на мануфактурах, издевательства и обсчеты заводской администрации, боль и тоска по разоряющимся крестьянским дворам, оставленным на длительные сроки без надзора и попечения, подняли на борьбу тысячи государственных крестьян Оренбургской, Казанской и Сибирской губерний, приписанных к уральским заводам. К ним присоединились мастеровые и работные люди из принудительно поселенных на заводах приписных и вольнонаемные, недовольные крепостническими методами эксплуатации.

Летом 1760 г. Авзяно-Петровские заводы перешли к новому владельцу Е. Демидову. Среди крестьян распространился слух, что заводы были проданы без приписных. Трое избранных миром челобитчиков отправились в Сенат с жалобой на несносные условия работы и жизни на заводах и с просьбой освободить их от приписки53. А тем временем приписные крестьяне отказались выполнять заводские работы; началось бегство с заводов.

В конце года на Авзяно-Петровские и Вознесенский заводы попала копия указа Сената от 12 октября 1760 г. об увеличении подушного оклада на 60 коп. Слова указа: «ясашных крестьян ни в какие работы употреблять не велено», — были восприняты как запрещение использовать государственных крестьян в заводских работах. По сообщению авзянопетровской заводской администрации, «переведенные семействами на вечное поселение и присланные из приписных партичные крестьяне, а также мастеровые и работные люди учинили возмущение, оставив угольное жжение, кладку и осыпку в кучи дров, а молотовые мастера оставили в фабриках работу. Крестьяне и мастеровые на работу не идут, а собираются между собой партиями, днем и ночью чинят крики. Заводские работы остановились». До конца года на заводах не осталось ни одного приписного крестьянина. Производство временно прекратилось. Отказались выполнять заводские повинности и приписные Вознесенского завода, направившие своих доверенных в Сенат. Лишь летом 1761 г. с помощью воинских команд часть крестьян удалось вернуть на заводы54.

В 1760 г. сложился зауральский очаг народного движения. Среди обитателей Барневской слободы и Масленского острога, приписанных к Каслинскому и Кыштымским заводам, пошли слухи о самовольной якобы приписке крестьян заводчиком, без сенатского указа. В мае они стали на путь открытого сопротивления и присоединились к крестьянам, приписанным из слобод Сибирской губернии. Поводом послужила отправка приписных на строившийся Азяш-Уфимский завод. Центром движения стал Масленский острог. Крестьяне отказывались подчиняться заводским приказчикам; не выходили на работы на действовавших заводах; бежали со строительства Азяш-Уфимского. Они послали своих доверенных с челобитными во все концы — в Сенат, к губернатору, в Шадринскую управительскую канцелярию55.

Волнения исетских крестьян обеспокоили Сенат и Берг-коллегию. Они строго потребовали от Главного заводов правления расследовать жалобы приписных и доставить их на работу.

Весной 1761 г. в район массовых волнений вступили команды регулярных войск и донских казаков, насчитывавшие более тысячи человек. Но стабилизировать обстановку они не смогли. Крестьяне тоже сформировали вооруженные отряды. Дважды, в октябре и декабре, они вступали в сражение с карателями. В ходе боев 8 декабря было убито и захвачено в плен до 300 крестьян, убито и ранено 56 солдат. Лишь в конце января 1762 г. крестьяне были приведены в повиновение56. Однако в феврале пришло сообщение от поверенных о том, что крестьянам удалось подать жалобу на имя Петра III: челобитчики призывали народ не выходить на работу.

Высший уровень волнений на уральских заводах приходится на 1762—1763 гг. В январе и марте 1762 г., по рассмотрению крестьянских прошений об освобождении от заводских работ на Авзяно-Петровских, Вознесенском, Каслинском и Кыштымских заводах, Сенат принял указ о создании специальной следственной комиссии. Одновременно приписные узнали и об указе Петра III, запрещающем заводчикам покупать к заводам деревни. Указы были истолкованы приписными как полное освобождение от заводских повинностей.

Волнения вспыхнули с новой силой. Шло массовое бегство с заводов. Крестьяне Вознесенского завода пытались захватить заводскую контору, — не смогли и ушли (200 чел.) домой. Вернула их посланная вдогонку башкирская команда. В 1762 г. в волнениях крестьян Пермской провинции приняли участие приписные к Сергинским заводам, отказавшиеся выполнять заводские работы. На Воскресенском заводе вечноотданные из «непомнящих родства» выступили с требованием считать их государственными крестьянами57.

Ханская усыпальница в г. Булгаре (реконструкция)

Ханская усыпальница в г. Булгаре (реконструкция)

Власти опасались, что и башкиры присоединятся к волнениям, и поспешили использовать их в качестве карательной силы. Вместе с регулярными войсками и казаками они возвращали крестьян на заводы. Губернская администрация пыталась поссорить башкир с заводским населением, выдавая денежную награду за каждого пойманного беглого58.

Летом 1762 г. все приписные ушли с Вознесенского завода. К ним присоединилось и около 70 вольнонаемных. В Берг-коллегию поступили сведения о том, что «за противностию и побегами тех крестьян по недостатку угля того Вознесенского завода действие принуждено было остановить». В мае 1762 г. не вышли на работы крестьяне Масленского острога и Барневской слободы; они не появлялись на заводах до конца 1763 г.59

Чтобы остановить волнения, расследовать их причины, а также рассмотреть жалобы приписных, Екатерина II отправила в марте 1762 г. на Урал комиссию во главе с полковником Д. Лопатиным. В декабре его сменил Генерал-квартирмейстер князь А.А. Вяземский, получивший неограниченные права распоряжаться войсками, находившимися в Казанской, Сибирской и Оренбургской губерниях. С января и до поздней осени 1764 г. расследование продолжил генерал-майор А.И. Бибиков.

Но волнения продолжались; даже во время деятельности комиссии они не прекращались.

В течение 9 месяцев Лопатин разбирал жалобы приписных к Авзяно-Петровским, Каслинскому и Кыштымским заводам. 12 сентября он сообщил в Берг-коллегию, что с середины июня вновь остановились Авзяно-Петровские заводы. Мастеровые из переведенных сюда крестьян, писал полковник, «заводские работы оставили и ни на какие работы уже не ходят, а живут на заводе праздно»60.

Против участников волнений вновь были брошены регулярные и иррегулярные воинские подразделения. Крестьян приводили в повиновение страхом физических расправ. В первую очередь, власти и каратели пытались захватить зачинщиков мятежей, чтобы изолировать их от основной крестьянской массы. В январе 1763 г. капитан И. Толстой доносил А.А. Вяземскому, что на Вознесенском заводе «все ослушники наказаны и к работе в добрый порядок приведены», что у приписных взяты расписки о составлении и отправке очередных партий61.

Более месяца, в октябре—ноябре 1763 г., Вяземский вел следствие на Кыштымских, Авзяно-Петровских, Воскресенском и Вознесенском заводах62. Наиболее активные участники волнений подверглись наказаниям. 78 приписных крестьян были жестоко биты кнутом и плетьми; 20 чел. сосланы на каторгу на Нерчинские заводы, 1 чел. — на Колывано-Воскресенские.

Рассматривая челобитные крестьян о злоупотреблениях заводской администрации, комиссия вынесла ряд решений в пользу крестьян. Частично им были возвращены деньги, не выданные или незаконно присвоенные заводской администрацией, наказаны мелкие служащие. С владельца Вознесенского завода Сиверса были взысканы недоплаченные 454 руб.; бухгалтер И. Исаков за взятки был посажен на неделю в тюрьму; двух заводских служителей наказали батогами. Учитывая жалобы на отдаленность деревень от заводов, Вяземский утвердил новое расписание, регламентирующее заводскую работу. Несколько изменились формы использования труда приписных: каждая треть назначенных работала в очередь в течение полугода63.

Упорядочивая расчеты между заводчиками и приписными крестьянами, комиссия потребовала от владельца Каслинского и Кыштымских заводов Н.Н. Демидова вернуть крестьянам 2533 руб. за работы в выходные дни и 903 руб. за обсчеты при рубке дров и заготовке угля. Владельца Авзяно-Петровских заводов Е.Н. Демидова обязали выплатить людям за работу в выходные дни 764 руб. Естественно, эти решения комиссии принесли некоторое удовлетворение приписным крестьянам. А целью самих «благодетелей» было сохранить в крестьянстве иллюзорную веру в справедливость верховной власти64. Комиссия Вяземского-Бибикова добилась успокоения приписного крестьянства, но коренные проблемы приписной системы решены не были. В благодарность за успешное выполнение высочайших поручений Екатерина II назначила А.А. Вяземского генерал-прокурором Сената — на должность, имевшую общегосударственное значение. А.И. Бибиков тотчас получил чин секунд-майора Измайловского полка, а в 1767 г. — высокий пост маршала (председателя собрания) Уложенной комиссии65.

После отъезда следственной комиссии волнения на ряде заводов вспыхнули вновь. Первыми прекратили работы приписные на Авзяно-Петровских заводах. В апреле 1764 г. они отправили доверенного с жалобой в Оренбургское горное начальство, но тот был схвачен и насильно определен к тяжелым доменным работам, а крестьян силком выслали на работу. Осенью часть приписных крестьян отказалась трудиться на заготовке дров и других вспомогательных работах. Их поддержали мастеровые66. В Оренбург отвезли еще одну челобитную на заводскую администрацию. В ответ на заводы пришли карательные команды и оставались там до весны 1765 г. Но крестьяне не сдавались. В 1765 г. приписные крестьяне и мастеровые отправили в Петербург четверых своих поверенных.

Среди челобитчиков был поселенный на заводе «навечно» крестьянин Д. Дехтярев, один из самых энергичных организаторов многолетней борьбы заводского населения. В 1758 г. он бежал с завода и подговаривал приписных не выполнять заводских работ; в 1760 г. склонил к побегу 300 чел. Тогда же по его зову работу оставили мастеровые и работные люди из крепостных. В 1762 г. Дехтярев увел с завода поселенных там крестьян.

В челобитной, поданной в августе 1765 г. на имя Екатерины II, приписные крестьяне и работные люди жаловались на чрезмерную эксплуатацию, низкую оплату труда, обман и бесчинства заводских приказчиков и просили освободить от заводских работ и возвратить домой всех, «насильством забранных»67. Императрица передала челобитную на рассмотрение Горной комиссии. Комиссия не нашла ничего лучшего как признать необходимым держать всех приписных «в безмолвном повиновении». Челобитчики были отправлены для следствия в Екатеринбург, откуда Дехтярева и второго челобитчика Тонгузова, наказав кнутом, выслали в 1767 г. на Колывано-Воскресенские заводы68.

Волнение на Авзяно-Петровских заводах стало самым крупным выступлением горнозаводского населения Южного Урала. Оно отличалось размахом, длительностью, большим упорством. Крестьяне использовали различные формы борьбы: слали челобитные в Петербург, Оренбург, Уфу, шли на открытые столкновения с воинскими командами, пытались поджечь ненавистный завод. Подавить восстание удалось лишь в 1766 году.

В 1765 г. вновь начались волнения крестьян Барневской слободы и Масленского острога, приписанных к Кыштымским и Каслинскому заводам. В начале года они отправили в Петербург выборных Дежнева и Качилова, которым удалось передать челобитную Екатерине II. Но обвиненный в ложных доносах Дежнев был наказан плетьми и отослан на каторжные работы в монетный двор на два месяца69.

В апреле 1765 г. среди исетских приписных крестьян появился беглый оренбургский казак Ф.И. Каменщиков-Слудников, по прозванию Алтынный глаз. Он выдавал себя за сенатского фурьера М. Ресцова, присланного для изучения жалоб крестьян. Каменщиков распространял слухи о том, что Петр III жив и тайно приезжал в Троицкую крепость «для разведывания о народных обидах». У Каменщикова имелись печатные указы о смерти императрицы Елизаветы Петровны и о присяге императору Петру III, которые он, видимо, показывал крестьянам, убеждая их в правдивости своих рассказов70. Узнав о жалобах крестьян на притеснения со стороны заводских управителей, он собрал в с. Охлупневском Масленской слободы до 500 чел. и приказал всенародно высечь, а затем посадить под караул 16 крестьян, которые во время волнений ходили на заводскую работу и доносили на повстанцев. Вызванной из Шадринска гарнизонной команде восставшие крестьяне оказали вооруженное сопротивление71.

Тогда на подавление волнений в конце мая—июне были присланы воинские команды из Екатеринбурга и Оренбурга. Каратели схватили вожаков движения и отправили их в Челябинск и Екатеринбург. В течение месяца они наводили порядок, усмиряли исетских крестьян. Но едва последний усмиритель покинул округу, приписные крестьяне вновь взбунтовались: оказывали неповиновение заводской администрации, не выходили на работы, бежали с заводов.

В это время Каменщиков и два его спутника добрались до Петербурга. Каменщиков оформил челобитную из 48 пунктов, содержавших факты о притеснениях и разорении Н. Демидовым и заводской конторой приписных крестьян72. Но в ноябре Каменщиков и его спутники — крестьяне были арестованы, допрошены в Сенате, а затем в феврале 1766 г. отправлены в Оренбург. В ходе следствия в губернской канцелярии Каменщиков непоколебимо отстаивал интересы приписных крестьян. За это, «за организацию сборищ и затевательств» среди приписных крестьян, а также — за распространение слухов о спасении Петра III его приговорили к наказанию кнутом и пожизненной ссылке на Нерчинские заводы. По решению Берг-коллегии жестоким наказаниям были подвергнуты масленские и барневские крестьяне: 12 чел. биты кнутом и сосланы в Нерчинск на каторжные работы, более 500 чел. высечены плетьми и батогами. Но расправа не сломила крестьян: в 1769 г. они снова отправили челобитчиков в Сенат с просьбой избавить их от заводских работ73.

Письмо Екатерины II генерал-прокурору Сената А.А. Вяземскому о доставлении в Петербург арестованного муллы Мурата и его учеников. 7 июля 1771 г. РГАДА. Ф. 248. Оп. 113. Д. 281. Л. 40

Письмо Екатерины II генерал-прокурору Сената А.А. Вяземскому о доставлении в Петербург арестованного муллы Мурата и его учеников. 7 июля 1771 г. РГАДА. Ф. 248. Оп. 113. Д. 281. Л. 40

Протест приписных крестьян и мастеровых из переселенных на южноуральские заводы государственных крестьян был прямым ответом на усиление крепостнических отношений в стране, на открытое наступление власть имущих на права многочисленной группы горнозаводского населения. Столь же непосредственны были и их запросы; волнения несли все черты и приметы крестьянских выступлений. Требования отражали конкретные нужды: освобождение от отработки подушной подати на заводах, сохранение сословных прав. Восставшие настаивали также на повышении заработной платы за отдельные виды работ, протестовали против насильственной отправки на работу во внеурочное время — в выходные и праздничные дни, полагая, что это привело бы к сокращению сроков пребывания на заводах, и т. п. Требования мастеровых и работных людей из недавно переселенных на заводы государственных крестьян не отличались от требований приписных крестьян. Они были переведены на заводы насильственно, с новой работой еще не свыклись и поэтому надеялись на возвращение в родные места74.

Основные требования приписного крестьянства не были поддержаны другими категориями заводского населения. К восставшим не присоединились мастеровые и заводские люди из крепостных и «вечноотданных»: каждый жил своими интересами, не сознавая общности социальной судьбы, не видя общей цели. Выступления носили локальный характер, вспыхивали случайно как взрыв негодования и всплеск отчаяния, развивались самотеком. Крестьянский общинный мир порой играл какую-либо объединявшую роль в массовых волнениях на заводах, а мирской сход, мирские избы подчас даже — руководящую: общинные институты могли направить движение; выбирали или назначали и посылали доверенных с челобитными. Коллективная форма труда на заводах тоже способствовала организованности выступлений. Тем не менее крестьянские выступления оставались стихийными, а их планы и намерения наивными и несбыточными. В этой же плоскости следует рассматривать простодушное оправдание и обоснование своего сопротивления несуществующими указами высших властей, истолкование реальных повелений как актов, направленных на защиту крестьянских интересов и т. д. и т. п. Все это было проявлением наивного крестьянского монархизма, верой в царские «милости»75.

В результате волнений 60-х годов XVIII в. приписная система вступила в полосу длительного кризиса, закончившегося её отменой в начале XIX в. После подавления крестьянских выступлений правительство вынуждено было пойти на ряд уступок. Так, указом Сената от 15 сентября 1763 г. крестьяне Исетской провинции были избавлены от грозившей им приписки к Екатеринбургским золотым приискам. Фактически по всей стране была прекращена приписка новых деревень к заводам. Именным указом от 9 апреля 1763 г. было подтверждено право приписных платить подушный оклад в казну самим, без посредничества заводчиков. С 1769 г. вновь вводилась плата за дни, потраченные на переход к заводу и обратно. В связи с увеличением в 1769 г. подушного сбора до 2 руб. 70 коп. и ростом цен вводились новые повышенные плакатные ставки за работу. Однако все эти меры не могли сколько-нибудь существенно изменить положение приписных крестьян и лишь на время ослабили социальный протест заводского населения76.

Восстание монастырских крестьян. Одновременно с волнениями заводского населения в Исетской провинции началось движение среди крестьян, принадлежавших тобольскому митрополиту и Далматову монастырю. Оно было вызвано указом Екатерины II от 12 декабря 1762 г. об отмене секуляризации церковных и монастырских вотчин, объявленной было 21 марта того же года Петром III. Крестьяне вновь передавались под власть духовенства и вынуждены были нести барщину, платить налоги.

После обнародования указа императрицы духовные власти приступили к изъятию у крестьян земли, уже переданной им Исетской провинциальной канцелярией, но встретили упорное сопротивление крестьян. В ноябре крестьяне с. Воскресенское и прилегавших деревень заявили, что не будут выполнять хозяйственные работы на митрополита, и отправили челобитчиков в Оренбург и Челябинск с просьбой о защите. Тотчас они заключили соглашение с крестьянами Рафаилова монастыря и Кондинской заимки о совместных действиях против духовных феодалов. Весной 1763 г. крестьяне отказались засевать поля прежних владельцев. На принуждение монахов и служек они ответили открытым выступлением, захватили в плен несколько монахов. Лишь в июне воинская команда заставила крестьян дать подписку о послушании. Мятежники были наказаны кнутом и плетьми, а их вожаки увезены на расправу в Исетск и Челябинск77.

Упорством и большим размахом отмечалось восстание крестьян Далматова монастыря в 1762—1764 гг., получившее название «дубинщины». Крестьяне отказывались подчиняться духовным властям. В ожидании нового указа, по которому, они надеялись, их должны были отписать от монастыря, крестьяне заблокировали въезд и выезд из монастыря. Весной 1763 г., как сообщал архимандрит Иакинф в Исетскую провинциальную канцелярию, крестьяне «земли казенные монастырские отняли и пашут, угодья лесные и дровяные, для обители оставленные, рубят и в дома увозят, разных мастеровых людей, как и солодовников, не отдают, от чего святые обители приходят и вскоре притти могут в крайнее разорение»78.

Крестьяне не только не слушали архимандрита, не повиновались монастырскому начальству, но и отказывались подчиняться требованиям губернской и провинциальной канцелярий. В деревнях создавались вооруженные отряды. В июне из них были сформированы два отряда из 500 и 200 чел., которые осадили монастырь79. Но отсутствие военного опыта, плохое вооружение не позволили им идти на штурм высоких каменных стен монастыря.

Первая карательная команда, посланная из Оренбурга, прибыла в вотчину в середине мая. Насильно или обманом с крестьян стали брать подписку о послушании. Несколько человек из «зачинщиков и возмутителей» были отправлены для следствия и наказания к воеводе. На обратном пути из Челябинска те бежали.

После ухода воинской команды крестьяне вновь пришли «в бунтовство». Тогда и началась «дубинщина». Крестьяне вооружились копьями, рогатинами, топорами, дубинами. В конце июля к монастырю подошел второй карательный отряд из 60 драгун. На восставших обрушился град репрессий, даже были разграблены многие крестьянские дома.

Но бесчинства карателей не запугали крестьян. 2 августа у монастыря произошло крупное столкновение между восставшими и карателями. Драгуны, монахи и служки бежали с поля боя и укрылись за стенами монастыря. В августе-сентябре крестьяне занимались уборкой урожая под охраной своих вооруженных отрядов.

В сентябре восставшие вновь осадили монастырь, прервав его связь с Шадринском и Челябинском. Драгунам и монахам оставалось только надеяться на присылку большой воинской команды. Но декабрьские морозы вынудили крестьян разойтись.

В начале марта 1764 г. они снова стали готовиться к штурму монастырской крепости. Одновременно, не дождавшись ответов на свои челобитные губернатору, восставшие начали сбор денег для отправки выборных в Петербург. Действиями повстанцев руководили Л. Широков, К. Мерзляков, Д. Жернаков, люди грамотные, мужественные, энергичные. Они осуществляли мирское самоуправление, собирали сходки крестьян, оформляли челобитные, возглавляли осаду монастыря80.

Тем временем известие об упорном сопротивлении монастырских крестьян дошло до верховных властей. По решению Военной коллегии в Далматовскую вотчину был откомандирован Азовский драгунский полк. В конце марта войска подошли к монастырю. Крестьянские отряды не решились вступить в бой с регулярными войсками и попрятались по домам. Во всех селениях началась жестокая экзекуция. Восстание было подавлено.

В апреле далматовским монастырским крестьянам был объявлен указ Екатерины II от 26 февраля 1764 г. о секуляризации церковных и монастырских земель. Одной из причин принятия этого решения были массовые волнения монастырских и церковных крестьян в 1762—1764 гг., в которых активно участвовали крестьяне Далматова монастыря.

Восстание яицких казаков 1772 г. Наступление феодально-крепостнического государства на права и привилегии Яицкого войска, ухудшение экономического положения рядовых казаков вызывали их активный протест и сопротивление, вылившиеся в 1772 г. в открытое вооруженное столкновение с правительственными войсками.

С развитием феодальных отношений на Яике все более острые формы приобретала борьба между отдельными социальными группами казачества. Рядовые казаки все сильнее противились старшинской верхушке, стремившейся подчинить их своему абсолютному влиянию. В начале 60-х годов XVIII в. казачество раскололось на две противоборствующие партии или стороны: старшинскую («послушную», «согласную» или невойсковую) и войсковую («непослушную», «несогласную» или народную). В последнюю входило подавляющее большинство казаков. Это деление не всегда соответствовало социально-имущественным различиям в состоянии казаков. Среди старшин и богатых казаков были сторонники войсковой стороны, отстаивавшей попранные правительством сословные права казачества; зато некоторые казаки войсковой партии в зависимости от ситуации переходили «для подкормки» на старшинскую «послушную» сторону. По сведениям старшины М.М. Бородина, в 1771 г. «послушная» партия насчитывала в своем составе 900 чел., в народной партии было в три раза больше казаков81. Вот как характеризовал расстановку сил на Яике в 1760 — нач. 1770-х гг. участник Пугачевского восстания казак И.И. Пономарев: «Как же потом Военная коллегия стала вводить в Яицкое войско регулярство, и старшины, приняв учрежденной оною Коллегиею штат, принуждали казаков к исполнению по оному; и некоторыя из казаков повиновались тому, а другия, и большою частию, воспротивились и защищали жалованныя от прежних государей привилегии и обряды, из чего после и произошел между яицкими казаками раздор и несогласие»82.

В своих рапортах начальству войсковые атаманы подчеркивали, что старшинская сторона по всем указам «всякое послушание и повиновение чинили», а войсковая — «склонна к бунтовству и непослушанию»83. Последняя прибегала к различным формам протеста: бойкотировала отдельные решения центральных и губернских властей, отправляла депутатов с челобитными на имя императрицы и в Военную коллегию, прибегала к массовым акциям вплоть до вооруженных выступлений.

Генерал-прокурор Сената А.А. Вяземский. С гравюры XVIII в.

Генерал-прокурор Сената А.А. Вяземский. С гравюры XVIII в.

Казаки с возмущением восприняли указ Военной коллегии от 15 декабря 1765 г., разрешавший войсковому атаману определять полковников и походных старшин без традиционного выбора их на кругу. Они потребовали отмены решения, а заодно и предыдущего указа о порядке назначения атамана Военной коллегией. Собравшись на круг, казаки заявили, что будут выбирать, «как атамана, так и полковников, старшин из рядовых казаков, кого они пожелают». Переходя от слов к делу, здесь же выбрали четырех старшин84.

Казаки войсковой стороны не исполняли решения коллегии, предписывавшего «всякие командировки и посылки чинить по очереди, когда, до оного очередь дойдет, а не наймом, как до сего происходило», и продолжали использовать сложившийся институт наемки за себя для военной службы. Отправленная в 1770 г. насильно на Кавказскую линию в Кизляр команда из 58 казаков бежала с дороги85.

Взрыв недовольства вызвали указы Екатерины II и Военной коллегии о направлении 334 казаков в формируемый в 1770 г. Московский легион. Казаки расценили эти решения как намерение правительства обратить их в солдаты, ввести «регулярство». Войсковой атаман П.В. Тамбовцев сообщил в коллегию о возмущении казаков и просил отменить распоряжение. Но Петербург ответил отказом; поступило лишь разрешение казакам-легионерам носить бороду. А казаков, командируемых в легион, хватали насильно и сажали под арест. Казаки войсковой стороны перестали выезжать на рыбную ловлю, хотя знали, что подвергают свои семьи голоду и разорению86. Лишь «согласная» сторона выставила 48 чел., снабдив их подможными деньгами по 130—150 руб.87

Сопротивление казаков заставило императрицу отменить распоряжение о комплектовании легиона за счет яицких казаков.

В 1771 г. казаки бойкотировали приказ губернатора выступить в погоню за калмыками, перебиравшимися через территорию войска за пределы России: 5 лет им не платили жалованья. На четырех кругах 9—12 марта казаки войсковой стороны заявили, что не пойдут ни в какие наряды, пока им не выплатят полной суммы жалованья за все годы с 1766 по 1770. Они обвинили атамана и войсковую канцелярию в злоупотреблениях, обмане рядовых казаков.

Атаман с тревогой сообщал губернатору, что казаки войсковой партии «по указам исполнения не чинят, так и старших не почитают, да и самого войскового атамана ни в чем не слушают»88. В погоню за калмыками пошли только казаки старшинской стороны, выставив 221 чел.89 21 марта Рейнсдорп доложил Военной коллегии, что из-за «упрямства и ослушания» Яицкого войска калмыки прошли через Яик.90

Казаки войсковой стороны ежегодно отправляли выборных с челобитными на имя императрицы: жаловались на злоупотребления атамана и войсковой канцелярии, связанные с откупом у казны рыбных промыслов и питейных заведений; обвиняли атамана и его окружение во взяточничестве и «бесчеловечных мучениях», в корыстной защите интересов старши́ны; требовали справедливости в распределении доходов войска91. Для усмирения «своевольства» казаков и расследования их многочисленных жалоб с 1762 по 1771 гг. из Петербурга было направлено 6 следственных комиссий, возглавляемых генералами И.А. Брахфельдом, И.А. Потаповым, Г.П. Череповым, И.И. Давыдовым, М.М. Траубенбергом, капитаном П.П. Чебышевым. Императрица даже послала на Яик своего собственного представителя гвардии капитана С.Д. Дурново.

Справедливости ради надо отметить, что некоторые комиссии пытались разобраться в причинах недовольства казаков. Так, П.П. Чебышев в 1767 г. выступил в защиту войсковой стороны. В своем рапорте в Военную коллегию он писал, что старшины не только расхищали войсковую казну, но и «неумеренные и необыкновенные на народ поборы налагали», и просил санкции на перевыборы старшин92. По решению Военной коллегии атаман А.Н. Бородин был смещен. Из представленных Чебышевым кандидатов в атаманы в январе 1768 г. коллегия утвердила П.В. Тамбовцева. Однако злоупотребления старши́ны не прекращались.

Главным требованием комиссий к казакам было безоговорочное исполнение всех указов вышестоящих учреждений, признание казаками своей вины за выступления против атамана и войсковой канцелярии. Жестоким репрессиям подверг казаков генерал-майор И.И. Давыдов за отказ идти в легион и в погоню за калмыками. «Ослушниками» были признаны 2008 человек. 43 казаков как «главных возмутителей» генерал предложил наказать и отдать в солдаты, отправить на заводы, остальных наряжать в отдаленные команды по 3 раза вне очереди. Это решение было узаконено Военной коллегией93.

Исполнение приговоров возлагалось уже на главу новой следственной комиссии генерал-майора М.М. Траубенберга, прибывшего на Яик в конце 1771 г. Он тотчас выслал в Оренбург 7 «опасных» бунтовщиков для определения в солдаты. Но по пути казаки отбили шестерых арестованных.

Упорно противились казаки приказам генерала собраться на круг. Не подчинился Траубенбергу и глава депутации «непослушных» казаков в Петербург сотник И.В. Кирпичников, тайно вернувшийся со своими товарищами домой в начале января 1772 г. Императрица не откликнулась на просьбу казаков защитить их от издевательств со стороны старшин и членов следственной комиссии, а их челобитную назвала клеветнической. Часть депутатов была арестована в Петербурге, остальным удалось бежать94.

9 января предводители войсковой стороны, тот же И.В. Кирпичников, А.П. Перфильев и др., созвали свой круг, где объявили, что ими якобы получен указ Екатерины II, в котором она поддерживает претензии казаков. Круг объявил Траубенбергу ультиматум: в трехдневный срок уволить атамана и войсковых старшин; «если старшин не отрешат, положенного штрафа не взыщут и войско жалованьем не удовлетворят, то поступим воинским отпором»95.

Между тем, переговоры велись в течение трех дней: казаки все еще рассчитывали на мирное решение своих проблем. 13 января «непослушные» во главе со священником с иконами и хоругвями двинулись к войсковой канцелярии. В ответ Траубенберг отдал приказ открыть огонь из пушек и ружей. 100 человек были убиты сразу. Тогда и ринулись казаки в бой. Они захватили пушки, разоружили и арестовали солдат. Траубенберг, несколько офицеров и солдат, войсковой атаман и двое старшин были убиты. С.Д. Дурново был тяжело ранен, только заступничество сотника М.Г. Шигаева спасло его от смерти. Более 100 «послушных» казаков были брошены в тюрьму. Документы следственных комиссий и походной канцелярии генерала казаки изорвали96.

В тот же день на кругу казаки выбрали новую войсковую канцелярию в составе трех поверенных (судей) — В.С. Трифонова, Т.П. Сенгилевцова и А.И. Лабзенова, а также несколько старшин и сотников, вместо убитых или смещенных. На 5 месяцев власть перешла в руки войсковой партии. Восставшие казаки, упиваясь победой, похвалялись, что теперь никто их «преодолеть» не сможет, и на Яике «не только генералов, то и шляпы солдатской» не будет. Иные и вовсе предлагали идти на Москву, поднимая по пути крестьян и казаков97.

Круг и новая канцелярия приступили к претворению своих планов. С целью стабилизации обстановки в войске казаков привели к присяге. Полковник и несколько атаманов крепостей Нижнеяицкой дистанции были заменены другими «по войсковому выбору». У многих старшин и богатых казаков «согласной партии» были конфискованы деньги, что значительно пополнило казну98.

Одним из самых знаменательных решений повстанческого круга было объявление свободы крепостным и зависимым людям, жившим на территории войска; некоторые из них были поверстаны в казаки. Гуманным актом явилось и решение круга отпустить домой пленных казахов: новая казачья власть старалась установить мирные добрососедские отношения с Казахстаном. Казахам были также возвращены лошади, захваченные на форпостах. Все эти меры были направлены на укрепление повстанческой власти.

Войсковая канцелярия заботилась и о боеспособности войска. С получением в начале мая сведений о готовящемся наступлении карательных войск была приостановлена отправка казаков на севрюжью плавню. Канцелярия отдала приказ свезти из линейных крепостей в Яицкий городок пушки и боеприпасы, а в случае непосредственной опасности и всем казакам съехаться в Яицкий городок. Артиллерия распределялась по сотням99. Однако сбор казаков и сосредоточение оружия шли медленно: войсковая канцелярия слабо контролировала исполнение своих предписаний. Поверенные не смогли придать движению какой-либо организованный характер, выработать реальный план действий. По словам С.Д. Дурново, казаки «почти всякой день сбирали... два и три раза круги, и во всякое собрание происходили между ними разные непорядки и своевольства; старшин, выбранных самими ими, недели через две с рундука, где обыкновенно старшины во время круга становятся, сталкивали в круг»100.

Четверо казаков — М.Г. Шигаев, М.А. Кожевников, будущие пугачевцы, а также М.А. Выровщиков и П. Погадаев отправились к императрице в Петербург с челобитной, в которой оправдывался «переворот» на Яике. Наивный монархизм был столь же свойствен казакам, сколь и крестьянству. Они верили, что императрица будет на их стороне; вину же за «напрасное и безвинное кровопролитие» пытались возложить на воинскую команду и старшинскую сторону, свои действия представить как оборону. 16 февраля челобитчиков допросили на заседании Военного совета и бросили в Петропавловскую крепость101.

Император Петр III

Император Петр III

На подавление восстания казаков были направлены воинские части из Москвы под командованием генерал-майора Ф.Ю. Фреймана. Губернатор тоже собирал команды для отправки на Яик. С печатными экземплярами указа Екатерины II к Рейнсдорпу, содержавшего неукоснительное требование к казакам покориться и выдать главных «виновников смятения», прибыл в Яицкий городок полковник оренбургских казаков А.А. Углицкий.

Губернатор отложил выступление войск до мая, поджидая, когда казаки отправятся на рыбную ловлю. 25 мая Фрейман выступил из крепости Рассыпной. Под его началом было, по разным данным, от 2 до 2,5 тыс. солдат и более тысячи оренбургских казаков и ставропольских калмыков. Войско имело 20 пушек102.

Навстречу Фрейману выступило казачье войско, насчитывавшее до 3 тыс. человек. 3—4 июня на р. Ембулатовка, в 60 верстах от Яицкого городка, произошло сражение. Несмотря на стремительные атаки казачьей конницы, превосходство карателей в артиллерии, а также тактические просчеты казаков принесли победу правительственным отрядам. Повстанцы отступили. Разрушая мосты и поджигая траву, войско вернулось в Яицкий городок103.

На кругу было решено всем уходить к Гурьеву, а затем — Астрахани. К переправе через р. Чаган потянулось несколько тысяч подвод; казачьим скарбом были загружены все большие лодки. По наблюдениям Фреймана, из городка отступало несколько тысяч казаков и наемных работников104. Но уйти успело лишь небольшое число казаков, так как 6 июня карательные части вошли в Яицкий городок.

Власти жестоко расправились с повстанцами. Главный удар был нанесен по институтам казачьей вольности. Рескриптом Екатерины II от 4 июня 1772 г., адресованным губернатору, казачий круг был «временно» запрещен. Императрица приказывала «отрешить вовсе войсковую канцелярию», а управление войском передать коменданту, который «для пресечения способу к скорейшему собранию мятежников запретил бы бить в городке в набат без своего позволения»105. Во главе комендантской канцелярии Фрейман поставил подполковника И.Д. Симонова (Симанова), снабдив его различными инструкциями для удерживания казаков в повиновении (предлагалось ввести систему тайных агентов-конфидентов, запретить любые казачьи сходы и др.). Фрейман распорядился также произвести перепись населения войска с целью проверки казачьих прав, чему казаки сопротивлялись с 20-х гг. XVIII в.

Наконец, в Оренбург прибыла новая правительственная следственная комиссия. Совместно с губернатором она составила проект решения, которое легло затем в основу приговора Военной коллегии, утвержденного самой Екатериной II. По верховному приговору 16 казаков «из главных возмутителей» были наказаны кнутом и сосланы на Нерчинские заводы; 38 человек, также после наказания кнутом, сосланы с семьями в разные места на поселение; шестеро отправлены на фронты русско-турецкой войны; 25 человек разжалованы в солдаты. По «высочайшему милосердию» 2461 казак был прощен.

На казаков накладывался огромный штраф в 36 756 руб.106 Раскладку выти производили Симонов и «верные» старшины. По словам казаков воинской стороны, «положили неравно, с иных достаточных людей меньше, а с неимущих больше, каковым неравенством они считают себя недовольными»107.

10 июня 1773 г. в Яицком городке на глазах у тысяч согнанных казаков приговор был приведен в исполнение. Крупное вооруженное выступление казачества потерпело поражение.

Самозванство. Подавление восстания, приведение яицких казаков к новой присяге не напугало и не усмирило их. По словам самого губернатора, «покой» на Яике был «притворный... и внутренно злоумышленный»108. Отныне там жадно ловили слухи о появлении среди волжских казаков «царя Петра Федоровича». Свидетельством нарастания классовых противоречий в 1760 — нач. 1770-х гг. стало распространение самозванства.

Самозванство в России XVII—XVIII вв. было своеобразной формой борьбы угнетенных народных масс за свои права и лучший образ жизни. Надежда крестьянства на ликвидацию гнета и всех несправедливостей во многих случаях связывалась с приходом «хорошего царя», милостивого к народу, грозного к его господам. Антифеодальная направленность этой веры внятно прочитывается в легендах о «царях-избавителях», свергнутых с законно принадлежавшего им престола кровопийцами-господами как раз за желание освободить народ или хотя бы облегчить его положение109. Такого рода социально-утопические легенды, по выводам К.В. Чистова, «стимулируют народные движения, играют в них организующую роль, становятся их политическими и эмоциональными концепциями, влияют на них то благотворно, то губительно. Они — форма политической идеологии, политические мифы позднефеодальной эпохи, сплетенные с действительностью, получающие реальное воплощение в лице самозванцев и поднимающегося по их призыву народа»110.

Сразу же после смерти Петра III в стране появились слухи о его «чудесном спасении» и «милостивых указах» крестьянам. Формированию легенды о справедливом и добром царе Петре III, ее широкой популярности способствовал целый ряд факторов. Предшествующая идеализация великого князя Петра Петровича как долгожданного «царевича-избавителя», краткость его царствования после восхождения на трон, насильственное отстранение законного императора, затем это «неслыханное» убийство царя женой-царицей заселили народное воображение фантастическими образами. А появление на троне женщины, к тому же «не прямого» и «не природного» происхождения сулило суеверному уму беды и катастрофы111.

Росту социальных иллюзий способствовали и вполне достоверные факты. Указы Петра III, улучшавшие положение раскольников, однодворцев и монастырских крестьян, переведенных в экономические; указы, запрещавшие покупать крестьян для работы на купеческих мануфактурах; указы, подтверждавшие особый статус запорожского казачества, и др. принесли ему большую популярность в народе. Не прошло мимо внимания широких масс стремление нового императора навести элементарный порядок в своей администрации. А после манифеста о вольности дворянской крестьяне ждали от «народолюбивого» императора указа об их освобождении от крепостничества. Хотя многие законы не успели вступить в силу при жизни Петра III, а содержание актов и их общественное толкование далеко не всегда совпадали, «в народной памяти они сохранялись именно как «начинания», породившие многообещающие надежды»112. В дальнейшем негативные стороны деятельности Екатерины II и ее двора привели к тому, что «баланс народного сознания... склонялся против Екатерины II, приведя к ретроспективной идеализации «прежнего правления»113.

Среди народных масс точно бытовало поверье, согласно которому царь Петр III «соизволил при вступлении своем на престол о крестьянех указать, чтоб у дворян их не было во владении», за что недовольные этим решением дворяне «прещедраго отца отечества, великого государя Петра Феодоровича... изгнали всяким неправедным наведением»114. Толки о том, что Петр III вскоре вступит на престол и окажет разные милости народу, распространялись и в Оренбургской губернии. В 1762 г. на Яике пронесся слух, что Петр III не умер, а был «украден», вместо него «похоронен солдат на него похожий». А вслед за тем пронеслась молва, что Петр III укрывается среди яицких казаков под видом купца. В 1763 г. среди экономических крестьян с. Чесноковка под Уфой тоже ходили разговоры, что Петр III жив. Священник и дьячок местной церкви отслужили молебен за чудесное спасение императора. Через два года оренбургский казак из Чебаркульской крепости Ф. Каменщиков, выдававший себя за сенатского фурьера, присланного в Исетскую провинцию «для некоторого секретного дела», рассказывал крестьянам, что Петр III жив и вместе с оренбургским губернатором Д.В. Волковым несколько раз приезжал в Троицкую крепость115.

Народное воображение превратило Петра III «в идеал защитника своих интересов, заставило его жить между собою, чтоб видить все обиды и неправды судей и помещиков, а потом возстать во главе народа на этих нарушителей присяги и закона и покарать в лице их неправду»116.

Слухи и легенды о «царе-избавителе» подготовили почву для появления самозванцев, выступавших под именем Петра III. В 1764—1765 гг. за Петра III выдавали себя украинец Н. Колченко, армянский купец А. Асланбеков, беглые солдаты Г. Кремнев и П. Чернышев, действовавшие на Черниговщине и в Воронежской губернии.

В 1770-е гг. самозванцы появляются в Поволжье и Приуралье. В 1772 г. «Петром III» объявил себя беглый крепостной Ф.И. Богомолов. Его авантюра стала поводом для волнений среди волжских казаков, подавленных вскоре войсками, которые подошли из Астрахани. На следующий год до самой Астраханской губернии добрался беглый каторжник Г. Рябов, тоже выдававший себя за Петра III. А накануне выступления Е.И. Пугачева в Оренбурге появился еще один самозванец — капитан местного гарнизона Н. Кретов, решивший использовать народные иллюзии и веру в корыстных целях117.

Хотя самозванцами были в основном представители социальных низов, их обещания народу были весьма скромны, и не все они, к несчастью, поднимали голос в защиту обездоленных. Внушительно и полно наивно-монархические представления народных масс заставил служить интересам антифеодального протеста восьмой самозванец — донской казак Емельян Иванович Пугачев, в 1773 г. ставший предводителем крестьянской войны в России. На его решение выдать себя за «государя императора», несомненно, повлияли традиции народного самозванства, а более того — предметный урок выступлений под именем Петра III современников Пугачева.

В годы, предшествовавшие Пугачевскому движению, значительная часть населения Башкортостана была охвачена различными формами антифеодальной и антиправительственной борьбы. Она вспыхивала стихийно и спорадически, носила локальный характер и занималась то там, то здесь в самых разных точках региона, но суммарно представляла непрерывно пульсирующий социальный фон. В эту борьбу, в первую очередь, вступали наиболее угнетенные и бесправные слои народа, втягивались группы и категории, застигнутые врасплох наступлением крепостничества на права и состояние трудящихся масс: многонациональное крестьянство края, работные люди южноуральских заводов. Вместе с тем, борьбой было охвачено и служилое население края; в нее включались свободные переселенцы и крестьяне, недавно вырвавшиеся из-под крепостной неволи. Усиление эксплуатации широких масс феодально-крепостническим государством и господствующим классом — дворянами, ограничение или полная ликвидация политических прав, привилегий, свобод населения объединяли многие слои народа в антифеодальный лагерь. Скопление в крае «бунтующих сил» народных масс, наличие условий, создающих и определяющих возможность их совместных действий, способствовали превращению Южного Урала в очаг, где началась последняя крестьянская война в России118.

Примечания

1. ГАОО. Ф. 3. Д. 95, л. 83.

2. Там же. Л. 84—85.

3. Там же. Д. 105. Л. 23.

4. Там же. Д. 87. Л. 165—169.

5. Там же. Л. 168.

6. Там же. Д. 100. Л. 32; Материалы. Т. IV, ч. 2. С. 55—56.

7. ГАОО. Ф. 3. Д. 112. Л. 188—194.

8. РГАДА. Ф. 1274. Д. 195. Л. 320.

9. Бернадский В.Н. Очерки из истории классовой борьбы и общественно-политической мысли России в третьей четверти XVIII века. С. 41.

10. РГАДА. Ф. 342. Д. 109, ч. XI; Д. 242. Л. 5—8.

11. Белявский М.Т. Указ. соч. С. 128, 142—143.

12. Павленко Н.И. Наемный труд в металлургической промышленности России. С. 55.

13. ЦГИА РБ. Ф. 138. Оп. 1. Д. 785. Л. 52—55; Д. 787. Л. 152—157; Ф. 1. Оп. 1. Д. 3387.

14. Павленко Н.И. Наемный труд в металлургической промышленности России. С. 56—57.

15. ГАОО. Ф. 3. Д. 87. Л. 225—226.

16. Там же. Л. 222.

17. ЦГИА РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 3382.

18. Там же. Д. 3376.

19. РГАДА. Ф. 7. Д. 2353. Л. 1—12; ЦГИА РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 3354. Л. 335.

20. Покровский Н.Н. Антифеодальный протест урало-сибирских крестьян-старообрядцев в XVIII в. Новосибирск, 1974. С. 339—340, 390.

21. Сергеев Ю.Н. Из истории старообрядчества и христианского сектантства на Южном Урале // Башкирский край. Уфа, 1993. Вып. 3. С. 31.

22. ПСЗ I. Т. XVI, № 12067.

23. Покровский Н.Н. Указ. соч. С. 308—309.

24. Там же. С. 311, 350.

25. Селищев Н. Старообрядцы в Уральском казачьем войске в XVIII — первой половине XIX в. (Проблемы и перспективы исследований) // Вестник Московского университета. Серия 8. История. 1995. № 5. С. 47—51.

26. Дубровин Н. Указ. соч. Т. 1. С. 102.

27. ГАОО. Ф. 3. Д. 116. Л. 49.

28. Там же. Л. 50—51.

29. Там же. Л. 52.

30. Там же. Л. 50.

31. РГАДА. Ф. 248. Оп. 113. Д. 281. Л. 39, 43, 46 об.

32. Там же. Л. 6.

33. Там же.

34. Там же. Л. 7 об.

35. Там же. Л. 47, 48, 60 об.

36. ГАОО. Ф. 3. Д. 112. Л. 58.

37. РГАДА. Ф. 248. Оп. 113. Д. 281. Л. 29; ГАОО. Ф. 3. Д. 116. Л. 58.

38. РГАДА. Ф. 248. Оп. 113. Д. 281. Л. 1.

39. Там же. Л. 38 об.

40. ГАОО. Ф. 3. Д. 116. Л. 28—29.

41. РГАДА. Ф. 248. Оп. 113. Д. 281. Л. 1 об., 2, 4.

42. Там же. Л. 28—30.

43. ГАОО. Ф. 3. Д. 112. Л. 210.

44. РГАДА. Ф. 248. Оп. 113. Д. 281. Л. 40.

45. ГАОО. Ф. 3. Д. 116. Л. 93.

46. РГАДА. Ф. 248. Оп. 113. Д. 281. Л. 40.

47. Там же. Л. 66—67; ГАОО. Ф. 3. Д. 125. Л. 28—30.

48. РГАДА. Ф. 248. Оп. 113. Д. 281. Л. 67.

49. Бумаги императрицы Екатерины II, хранящиеся в Госархиве министерства иностранных дел // Сборник РИО. СПб., 1874. Т. 13. С. 286. Подробнее о Мурате см.: Гвоздикова И., Хусаинов Г. История одного проповедника // Ватандаш. 1996. № 2. С. 71—79; Хусаинов Г.Б., Гвоздикова И.М. Морат дэгей-изге зат // Агидель. 1997. № 4. С. 155—163 (на башк. яз.)

50. ПСЗ I. Т. XIX. № 13 996; Азаматов Д.Д. Оренбургское магометанское духовное собрание в общественной и духовной жизни мусульманского населения Южного Урала в конце XVIII—XIX вв. Канд. диссертация. Уфа, 1994. С. 30.

51. Записки императрицы Екатерины II. СПб., 1907. С. 538.

52. Семевский В.И. Крестьяне в царствование императрицы Екатерины II. СПб., 1901. Т. 2. С. 323—325, 329—330.

53. Челобитные уральского горнозаводского населения середины XVIII в. С. 202—204.

54. Вагина П.А. Волнения приписных крестьян на Авзяно-Петровских заводах в 50—60 годах XVIII века // Учен. зап. пед. ин-та. Свердловск, 1955. Вып. II. С. 153—154; Семевский В.И. Указ. соч. Т. 2. С. 325—326, 330; Орлов А.С. Волнения на Урале в середине XVIII века. М., 1979. С. 69—70, 73, 186.

55. Семевский В.И. Указ. соч. Т. 2. С. 332—335.

56. Там же. С. 332—342; Орлов А.С. Указ. соч. С. 64—67, 186.

57. Орлов А. С. Указ. соч. С. 127, 262—263.

58. ЦГИА РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 3382; Орлов А. С. Указ. соч. С. 70, 74, 136.

59. Крамаренков В.И. Указ. соч. С. 410; Семевский В.И. Указ. соч. Т. 2. С. 329—331; Орлов А.С. Указ. соч. С. 65—67.

60. Орлов А.С. Указ. соч. С. 135—137.

61. Там же. С. 141—142, 153—154.

62. Там же. С. 146, 154—157.

63. Там же. С. 154—156, 159.

64. Там же. С. 156—157.

65. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. СПб., 1892. Т. XIV. С. 718; СПб., 1891. Т. VI. С. 659.

66. Вагина П.А. Указ. соч. С. 158—159.

67. Бернадский В.Н. Указ. соч. С. 54—59.

68. Семевский В.И. Указ. соч. Т. 2. С. 416.

69. Кондрашенков А.А. Очерки истории крестьянских восстаний в Зауралье в XVIII веке. С. 91; Семевский В.И. Указ. соч. Т. 2. С. 424.

70. Семевский В.И. Указ. соч. Т. 2. С. 417—420; Сивков К.В. Самозванчество в России в последней трети XVIII в. // Исторические записки. М., 1950. Т. 31. С. 111—112.

71. РГАДА. Ф. 6. Д. 405. Л. 29—30, 43—44.

72. ГАОО. Ф. 3. Д. 80. Л. 54—61.

73. Семевский В.И. Указ. соч. Т. 2. С. 424—425; Кондрашенков А.А. Очерки истории крестьянских восстаний в Зауралье в XVIII веке. С. 94—95.

74. Орлов А.С. Указ. соч. С. 129, 168.

75. Черкасова А.С. Указ. соч. С. 203, 225; Орлов А. С. Указ. соч. С. 128—129, 168—169.

76. Крамаренков В.И. Выписка о горных делах, 1777. С. 419—420; Рабочий класс России от зарождения до начала XX в. М., 1983. С. 93, 97.

77. Кондрашенков А.А. Очерки истории крестьянских восстаний в Зауралье в XVIII веке. С. 71—74.

78. Цит. по: Кондрашенков А. А Указ. соч. С. 79.

79. Каптерев Л. Дубинщина. Очерк из истории восстания далматовских монастырских крестьян в XVIII в. Екатеринбург, 1924. С. 49.

80. Мавродин В.В. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Восстание Пугачева. Л., 1961. Т. 1. С. 417—418; Кондрашенков А.А. Указ. соч. С. 83—87, 102—103.

81. РГАДА. Ф. 1274. Оп. 1. Д. 3355. Л. 1—16.

82. Пугачевщина. М.; Л., 1929. Т. 2. С. 120.

83. ГАОО. Ф. 3. Д. 188. Л. 435, 510.

84. Там же. Л. 429.

85. Там же. Л. 434; Дубровин Н. Указ. соч. Т. 1. С. 32, 54—55.

86. Дубровин Н. Указ. соч. Т. 1. С. 34—42, 44—45.

87. ГАОО. Ф. 3. Д. 188. Л. 434—435.

88. Там же. Л. 430—434.

89. Там же. Л. 434.

90. Там же. 254—255.

91. Дубровин Н. Указ. соч. Т. 1. С. 9—12, 21—26, 31, 42—45, 49—53, 73—76, 84.

92. Там же. С. 2, 23—25, 28—29.

93. Рознер И.Г. Указ. соч. С. 109—113.

94. Дубровин Н. Указ. соч. Т. 1. С. 50—53; Мавродин В.В. Указ. соч. С. 512.

95. Дубровин Н. Указ. соч. С. 56—57; Андрущенко А.И. Классовая борьба яицких казаков накануне Крестьянской войны 1773—1775 гг. // История СССР. 1960, № 1. С. 149.

96. РГАДА. Ф. 1100. Д. 1. Л. 1—150; Пугачёвщина. Т. 2. С. 120; Дубровин Н. Указ. соч. Т. 1. С. 59—70.

97. РГАДА. Ф. 1100. Д. 1. Л. 32—33; Рознер И.Г. Указ. соч. С. 122.

98. Рознер И.Г. Указ. соч. С. 140—141; Дубровин Н. Указ. соч. Т. 1. С. 78.

99. РГАДА. Ф. 1274. Оп. 1. Д. 3355. Л. 15—16; Рознер И.Г. Указ. соч. С. 142—143.

100. Рознер И.Г. Указ. соч. С. 138.

101. Волнения на Яике перед Пугачевским бунтом // Памятники новой русской истории. СПб., 1872. Т. II. С. 280—281; Дубровин Н. Указ. соч. Т. 1. С. 73—76; Рознер И.Г. Указ. соч. С. 125, 132—134.

102. Господина Фердинанда фон Фреймана, российского императорского генерал-лейтенанта и кавалера, правдивое изображение его экспедиции против тогдашних яицких казаков, а потом и против бунтовщика Пугачева (на немецком языке). // Neue Nordische Miscellaneen. Riga, 1794. № 7—8. S. 360—361; Рознер И.Г. Указ. соч. С. 147.

103. Neue Nordische Miscellaneen. № 7—8. S. 361—363; Дубровин Н. Указ. соч. Т. 1. С. 92—99.

104. Neue Nordische Miscellaneen. № 7—8. S. 364—365.

105. ГАОО. Ф. 3. Д. 125. Л. 67—68.

106. РГАДА. Ф. 1100. Оп. 1. Д. 1. Л. 300—310; Пугачевщина. Т. 2. С. 177; Рознер И.Г. Указ. соч. С. 179—181.

107. Волнения на Яике перед Пугачевским бунтом. С. 284—285.

108. Андрущенко А.И. О самозванчестве Е.И. Пугачева и его отношениях с яицкими казаками // Вопросы социально-экономической истории и источниковедения периода феодализма в России. М., 1961. С. 146.

109. Чистов К.В. Русские народные социально-утопические легенды XVII—XIX вв. М., 1967. С. 231.

110. Там же. С. 233.

111. Мыльников А.С. Легенда о русском принце (Русско-славянские связи XVIII в. в мире народной культуры). Л., 1987. С. 28—29.

112. Там же. С. 128—130, 136.

113. Там же. С. 139—140.

114. Документы ставки Е.И. Пугачева. С. 271.

115. Дубровин Н. Указ. соч. Т. 1. С. 367; Андрущенко А.И. О самозванчестве Е.И. Пугачева и его отношениях с яицкими казаками. С. 149; Мыльников А.С. Указ. соч. С. 19—20, 28.

116. Рябинин А. Материалы для географии и статистики России. Уральское казачье войско. СПб., 1866. Ч. 1. С. 51.

117. Мордовцев Д.Л. Самозванцы и понизовая вольница. СПб., 1867. Т. 1. С. 72—97; Дубровин Н. Указ. соч. Т. 1. С. 367—368; Сивков К.В. Указ. соч. С. 114—133; Мавродин В.В. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Восстание Пугачева. С. 469—478; Мыльников А.С. Указ. соч. С. 28—31.

118. Белявский М.Т. Первый этап Крестьянской войны 1773—1775 гг. и его особенности // История СССР. 1975. № 1. С. 61.