Вернуться к М.А. Коновалов. Гаян

Глава XIV

Величаво и напористо текла широкая и глубокая Кама-река. Волны ходили по ней, как по морю. Низменный глинистый берег зарос ивняком. В густых зарослях щелкали соловьи. На противоположном высоком, обрывистом берегу стояли стеной прямые, могучие деревья.

Вечерело. Солнце садилось за зубчатым лесом. Оно угадывалось по разбухшему оранжевому пятну на серой пелене, закрывавшей горизонт. Веселый, буйный дождь, пролившийся сразу же после взятия пугачевцами крепости Оса, ушел на запад. В прояснившемся небе, точно сказочные розовые птицы, плыли легкие облака.

Тишина опускалась на землю и реку. Алмазные листья не шевелились. Слышно было, как падали с них в траву крупные дождевые капли. По воде изредка ударяла хвостом крупная рыба, пускала круги, и опять тихо и покойно становилось вокруг.

Гаян задумчиво брел по берегу, поглядывая за реку. Там, за Камой, лежала его родная земля. Там его ждали отец, сын. Ждала ли его Чачабей? Балян, должно, уже вернулся домой. Проклятый беглец! Добраться бы до него!

Мысли Гаяна возвращались к Пугачеву, Луизе. Если попросить у Пугачева отпустить Луизу? Наверное, не отпустит. Ух!..

Послышалась песня, до боли родная, знакомая. Гаян обрадовался: Чипчирган поет! Голос друга журчит нежно, в нем слышится ликование и радость. Гаян пошел на песню. На берегу реки он увидел и Фатьму. Татарочка взобралась с ногами на колени к Чипчиргану, уютно пристроила черную голову на груди парня и, казалось, спала. Ее тонкие руки обвивали шею Чипчиргана.

Чипчирган, бережно поддерживая Фатьму, проникновенно пел. Изредка он взглядывал на татарку, и голос его начинал звучать нежнее.

Вот Фатьма соскочила с его коленей, встала рядом, выхватила из своих черных волос гребень и стала расчесывать вьющийся чуб любимого. Чипчирган послушно склонил голову. Голос его уже не журчал — парень блаженно мурлыкал. Вскоре он совсем умолк, покорился ловким и быстрым рукам Фатьмы.

Гаян умилился при виде этой картины. Чтобы не помешать влюбленным, тихонько отступил за деревья, спрятался за куст и принялся свистеть зябликом, ухать совой, крякать уткой, дудеть удодом, да так увлекся этим, что забыл обо всем на свете. А когда умолк и оглянулся, увидел: Чипчирган и Фатьма стояли рядом и улыбались. Фатьма смотрела на Гаяна с любопытством, весело: вот-вот прыснет смехом.

— Ты так поешь, что, поди, и там слышно, — сказал Гаян, кивая на противоположный берег.

— Там некому слушать, — возразил Чипчирган. — Для Фатьмы пел. Только она не понимает по-нашему.

— Понимает, — заверил его Гаян и улыбнулся Фатьме. — А там, на другом берегу, действительно некому слушать, ведь близ Камы нет ни одной удмуртской деревни, хотя земля здесь издревле наша.

— А почему по берегам Камы нет ни одной нашей деревни? — заинтересовался Чипчирган.

— О, это длинная история! — протянул Гаян. — Пойду я, не буду мешать вам.

— А ты нам не мешаешь. Посиди с нами, — Чипчирган жестом пригласил Гаяна сесть. Фатьма застенчиво взяла Гаяна за руку. И все трое уселись на берегу, кидают камушки в воду: бульк, бульк, бульк...

— Так расскажи, Гаян, почему же нет на камских берегах наших деревень, а? — снова попросил Чипчирган.

— А я думал, ты знаешь об этом сказе, слышал его.

— Нет, не слыхал. Расскажи.

— Ладно. А Фатьме будет интересно?

Чипчирган не успел ответить за девушку, она сама закивала в ответ.

— Видишь, уже понимает! — восхитился Чипчирган.

— Ну, так слушайте тогда... Наши предки пришли сюда из-за камских неведомых далей, сперва поселились у самой реки. Поставили здесь большую куалу1, построили жилища. Однажды весной, когда вышли на берег провожать лед, увидели, что по реке стружки плывут. «Ну, появились здесь другие люди», — подумали старики. И ушли удмурты в лес, чтобы не мешать новым поселенцам жить мирно и спокойно. Так и остались в лесу навеки-вечные. Вот и все!

Гаян встал, потянулся. Солнце уже скрылось за окоемом, густые сумерки поползли по лесу. Берега потемнели, а река посветлела, точно отдавала небу накопленные за день свет и тепло.

Кивнув на прощание Чипчиргану и Фатьме, Гаян ушел.

Долго бродил он по берегу реки, развеивая тоску и одиночество.

Наступила ночь. Все замерло окрест. Только река продолжала жить: светилась в темноте, что-то бормотала, торопилась неведомо куда. К сердцу Гаяна прихлынула песня. Он сел на поваленное дерево, опустил ноги к воде так, что подошвы сапог касались волны, и запел о чем-то своем, сокровенном.

Ой, по белой Каме-реке
Уплывают думы моя,
Уплывает сердце мое
Далеко, далеко, далеко...

Долго пел Гаян. Слова текли, как воды Камы — просторно, широко.

— Гаян! — раздался из темноты заговорщицкий оклик Камая. — И-эх, вот ты где, а я тебя искал, искал. Услышал, на голос пошел. Хорошо ты пел... Вот, и-эх! — и он подтолкнул вперед кого-то.

— Кто это? — обернувшись, воскликнул Гаян и почувствовал жар в груди и дрожь в руках.

— Пощупай, если не видишь. Узнаешь. И-эх!

Гаян не успел встать, как к нему на колени упала с тихим вскриком Луиза. Гаян подхватил ее, прижал к груди. Он поднялся и пошел от реки, не разбирая дороги. Луиза целовала его, что-то бормотала бессвязное, любовное. Гаян ловил своими губами ее губы, глаза, щеки, волосы. Поцелуи прерывались и, возникая, как огонь, обжигали душу. Гаян ломился сквозь заросли, нагнув голову, точно раненый кабан. Он шел, борясь с желанием, захлестнувшим сердце. Не хватило у Гаяна сил бороться с самим собой. Он остановился, положил Луизу на траву, сам опустился рядом...

Гаян разметался по земле, отдыхая, возвращаясь к действительности. Луиза, свернувшись клубочком, прикорнула на его руке.

— Убежать бы куда-нибудь, — шептала она, остывая, утихомириваясь. — Куда глаза глядят — в горы, на край света. Построили бы избушку, растили детей! И чтобы ни души, ни одного человека рядом!

— От людей не убежишь, — заметил Гаян, с интересом прислушиваясь к бормотанию Луизы. — Пока мы люди — жить нам среди людей.

Простая, идущая от природы мудрость слов Гаяна ошеломила Луизу.

— Ты умеешь читать? — спросила она.

— Нет, не умею.

— А как же?.. — и не договорила, умолкла. Через минуту опять зашептала:

— Бросить бы тебе все это... Скитаться по земле, грабить, убивать.

— Грабить? — Гаян отодвинулся от Луизы. — Ты считаешь меня разбойником, вором?

Луиза промолчала. Гаян высвободил руку, сел.

— Да-а... — протянул он. — Тебе этого, конечно, не понять. Разбойники и воры не мы, бедняки, а господа, помещики. И твой отец среди них первый грабитель!

— Не надо! — Луиза закрыла рот Гаяна поцелуем. Гаян мало-помалу оттаял, проговорил раздумчиво:

— Жить хочется, жить. Очень хочется жить. Бедняки, ведь они тоже люди. Вот и я...

— Ты не такой, как все, ты не простой.

— Это как понимать? Какой же я?

— Я тебя люблю, — Луиза вновь прильнула к Гаяну. — Убежим. Брось все это, милый. Пусть другие дерутся. Мы проживем и без этого. Убежим.

Гаян задумался. Луиза ему полюбилась, но если ради любви к ней надо изменить товарищам, делу, то он не колеблясь отвергнет ее любовь, сумеет подавить свое влечение к барышне.

В лесу послышались шаги. Гаян схватился за ружье, Луиза сжалась в страхе.

— Пропали! — сдавленно прошептала она.

— Гаян, где ты? — окликнул Чипчирган совсем близко.

— Фу, испугал как! — Гаян испугался не за себя — за Луизу. И этот страх за нее еще более открыл Гаяну истину: несмотря ни на что, он любит русскую барышню, любит, хотя и считает ее чужой, непонятной, далекой от его интересов, устремлений, образа жизни.

Чипчирган вышел на полянку вместе с Фатьмой; она крепко держалась за его руку, послушно шла рядом.

— Да ты здесь не один! — удивился Чипчирган, вглядываясь в темноту. Из-за леса и облаков выкатилась луна, облила голубым светом деревья, землю, людей.

Чипчирган отступил.

— Не уходи, — попросил его Гаян. — Пойдем в лагерь вместе. Пора уже.

Вчетвером они пошли сквозь лес от берега Камы. Луиза старалась не глядеть в сторону Чипчиргана и Фатьмы. Ей почему-то была неприятна татарка и то, как почтительно относился Гаян к подружке своего товарища. Татарка в глазах Луизы была низшим существом. Глухая неприязнь поднималась к ней в груди Луизы. Эна сама не могла понять себя, не могла назвать причины своего недовольства, внутреннего неустройства, до-:ады. Ее дух восставал против ее плоти, в сердце саднило и саднило.

Пожав руку Гаяну, Луиза направилась к царским палатам; ее место было среди прислуги государя, и она не могла ничего с этим поделать. Пленники обязаны делать то, что требуют пленившие их. О своем повешенном муже Луиза не убивалась; она просто сразу же забыла о нем, как забывают об утерянной нелюбимой вещи. Была и пропала — ну, и слава богу.

Утром Гаян явился к Пугачеву, поклонился, потупившись.

— Ваше величество...

Гаян вдруг забыл то, с чем пришел, вернее, потерял ту форму выражения, в которой он решил объясниться с Пугачевым начистоту о Луизе. Строгий, повелительный взгляд предводителя пронизывал Гаяна насквозь. Полковник не знал с чего начать, стушевался.

— Ну, голубь, что же ты молчишь? Говори!

— Жениться хочу, — выпалил неожиданно для себя Гаян. Едва оказал, как ему сразу стало легче и свободнее. Он шумно, глубоко вздохнул и поднял голову. Глаза Пугачева смеялись.

— Добро, полковник. На ком собрался жениться?

— На Луизе. Она у тебя...

— А-а! Ее бы повесить следовало за ранение двух моих верных казаков, а не выдавать замуж за лучшего и преданного моего полковника. Но коль люба она тебе, бери. Только не до свадьбы ныне, полковник. Сегодня через Каму махнем. Пойдем на Воткинский и Ижевский заводы. А там и на Казань двинемся. Возьмем Иж, играй свадьбу. Дозволяю. А пока иди, готовь свой отряд к переправе. Пойдешь в голове армии — ты у себя дома. Ступай. Луиза твоя пусть будет у меня, так надежнее.

Через час лагерь зашевелился. Войско потянулось к Каме, на переправу. Берег был усеян великим множеством народу. На воде покачивались плоты, лодки, челны, струганные коломенки.

Стоял тихий солнечный день. Гаян радовался и погоде, и множеству народа, и тому, что ему с отрядом первому посчастливилось ступить на противоположный, удмуртский берег Камы.

Царская палатка была разбита на самом берегу, на холме, и виднелась отовсюду. Пугачев, наблюдая за переправой в подзорную трубу, трапезничал на воздухе, ему служили четверо мамзелей, среди которых особенно выделялась Луиза.

Неподалеку от пугачевской палатки покачивались на соснах повешенные офицеры Скрипицын и Смирнов, защитники крепости Оса.

Гаяну с реки хорошо видна палатка царя, сам Пугачев, хлопотавшая возле него Луиза и... сосны с висельниками.

Отряды Гаяна, Носкова и Камая вступили в Воткинский завод без боя. Заводской люд встретил Пугачева колокольным звоном и хлебом-солью.

Оставив завод под началом Носкова, Пугачев повел свое войско на Иж. Продвигались без препятствий. Небольшие отряды правительственных войск и заводские команды охраны не могли оказывать должного сопротивления многотысячной армии.

Под Завьяловом отряды управителей Алымова и Клепикова попытались было остановить пугачевцев, но были смяты и рассеяны. Солдаты бежали. Алымов и Клепиков удрали первыми.

Чипчирган и Камай ошалели от радости, балагурят. Гаян сдержан и задумчив. Камай то и дело пристает к Чипчиргану с вопросами, ждет его смешливых ответов и, выслушав, хохочет от души, прямо-таки валится с коня от смеха. Вокруг затейников сгрудились ижевцы; подзадоривают, гогочут. Чипчирган в ударе: сыплет поговорками и прибаутками, рассказывает небылицы.

— Обмани еще! — просит Камай Чипчиргана. — И-эх!

— Обманул бы, — серьезно отвечает Чипчирган, — да время не такое, чтобы обманывать: за правду деремся. А вот сказать скажу об обмане. Поучительная история, послушайте.

Молодежь обступила Чипчиргана. Кони теснятся, фыркают. Парень глубокомысленно задумался и вдруг вскинул голову.

— Да, — изрек Чипчирган. — Значит, вот какая история... Однажды обманщик Семен из Юсек — все знают его — возвращался из Вотки домой. Лапти продавал там. Идет насвистывает. В Завьялово пришел, не задерживаясь, топает дальше. А его останавливают, просят посмешить. Плотники ладят сруб, зовут к себе: «Семен, зайди, обмани нас, поболтай с нами». Подначивают, похохатывают. А Семен обиженно отвечает: «Не могу задерживаться, некогда мне болтовней заниматься, тороплюсь домой. Из Вотки целое стадо урядников и сборщиков налогов вот-вот нагрянет сюда. Надо быстрее добраться до дому и попрятать имущество. Так что, в другой раз поболтаем». Сказал, и ходу. Плотники переполошились, кинулись по домам припрятывать добро. Во всем селе в один миг поднялась сумятица. Попрятали ценности и деньги, ждут сборщиков. Час ждут, другой, третий... День прошел, а никого из Вотки нету. На другой день тоже никто не появился. Поняли завьяловцы, обманул их Семен. Через несколько дней увидели его, накинулись с руганью: «Ты, такой-сякой, почему нас обманул!?» А Семен разводит руками, удивляется: «Не пойму вас! Сами же просили меня обмануть. Просили?» Отвечают нехотя завьяловцы: «Ну, просили, для смеху». Семен говорит: «Ну вот, я вас и обманул. Тоже для смеху, как и просили».

Всадники хохочут. Камай покатывается-таки, заливается. А Чипчирган серьезен, будто его это не касается.

Вот и Завьялово показалось, сначала — церковь, а потом и избы. Жители высыпали на улицу. Едва въехали в село пугачевцы — ударили колокола.

В Завьялове, заняв самую просторную избу, Пугачев позвал Гаяна.

— Полковник, — встретил его Емельян Иванович. — Надлежит тебе с отрядом немедля идти с разведкой в Иж, взять завод, ежели сподручно будет. Токмо и о невесте своей подумай, зря не лезь на рожон-то. А порядок ты знаешь какой там положить, кого наставить, кого убрать, — Пугачев черкнул ребром ладони по горлу. — Валяй! Именем моим. Да указ возьми, прочитаешь в гул народу. Будь здоров!

Пугачев зачерпнул ковш пива, протянул Гаяну. Парень замялся, вспомнил о прежней своей пьянке.

— Напиток своего народа!? — удивился Пугачев. — Неужто не попробуешь? Знатное пиво делают твои сородичи! Мастера!

Гаян принял ковш и медленно выпил. Повеселев, поклонился государю и вышел.

В обозе царя нашел Луизу, удивился, что она до сих пор находится под охраной. Неужели Пугачев боится, что дочь Алымова может сбежать?

К Луизе Гаяна не подпустили. Поговорили издали.

— Я в Иж иду. Жди, Луиза, скоро вернусь.

— В Иж?! — Луиза встрепенулась, спрыгнула с тарантаса, но казаки преградили ей путь. Луиза закричала: — Когда же все это кончится! Лучше умереть... Гаян, милый, я прошу тебя, не обижай отца.

Гаян нахмурился:

— А ты попроси своего отца, чтобы не обижал народ. Попадись я ему в руки, он живо со мной расправится. Ничего тебе не обещаю. Прости...

Луиза упала на подводу ничком и зарыдала.

С тяжелым сердцем приехал Гаян в отряд. Маденев, Чипчирган, Гафар, брат Фатьмы, и Камай давно уже ждали полковника.

Мастеровой Иванов еще раньше, из-под Осы, переодевшись, сбрив бороду и усы, отправился в Иж, на завод. Договаривались, что он пришлет человека, либо придет сам в Завьялово и расскажет, готовы ли заводские люди к выступлению. Но ни посланца из Ижа, ни самого Иванова в Завьялове не оказалось.

Балян ходил, задрав подбородок, очень довольный собой, что додумался вовремя улизнуть из отряда Пугачева. Не заезжая к себе в деревню, сразу же спрятался за стенами Ижевского завода, под охрану солдат.

Управитель Алымов и командир завода Венцель похвалили Баляна за услугу; по их представлению его произвели в сотники, одарили деньгами. О намерении Пугачева идти на Казань было сообщено губернатору Бранту.

Ижевский завод стал спешно готовиться к обороне. Алымов, Венцель и Калган стянули сюда солдат, стражников, пушки.

Балян показывал всю свою изворотливость. Он хорошо понимал, что если одержат верх пугачевцы, ему несдобровать, поэтому делал все, чтобы укрепить свою сотню, усилить оборону Ижа. Его отряд рыскал по окрестностям, вербуя людей и усмиряя непокорных.

В это самое время и прибыл тайно мастеровой Иванов. О его прибытии узнали только самые надежные люди. Секретно собрались они и решили вступить в отряд Алымова и Венцеля, чтобы в нужную минуту посеять панику среди защитников Ижа.

В отряд Алымова и Венцеля сбились чужие люди. Местные мастеровые и заводские крестьяне почти все давно уже переметнулись на сторону восставших, разбежались по домам и лесам.

Жизнь на заводе была полна тревог и неуверенности. Венцель всюду на улицах расставил своих стражников, разослал в среду работных людей шпионов и доносчиков.

Иванов не сплоховал; он разыскал единомышленников, даже сколотил из них небольшой отряд, который для показу исправно нес караульную службу. Отряду была поручена охрана плотины. Расположившись у пруда, заняв позиции, товарищи Иванова послали на связь с войском государя человека.

Стояла невыносимая духота. Даже на берегу пруда не чувствовалось прохлады. Люди искали спасения от горячих лучей солнца в тени деревьев и угольных куч. Козы и овцы тоже попрятались в тень. Спасаясь от оводов, ошалело бегали коровы.

Алымов и Венцель, чтобы предупредить внезапное нападение пугачевцев, выслали на дороги небольшие сторожевые отряды. Один из таких отрядов и вел Балян. В сторону Завьялова во главе сотни пошел сам управитель. Оба отряда пробирались по берегам реки Позимь. Заводские начальники не теряли надежды, что беда их минует.

Балян был доволен. Он побывал дома, в деревне. Хитрость подсказала ему, как повести себя: он никому не грозил, никого не наказывал. Он еще не знал, как обернется дело, боялся, не оплошают ли правительственные войска. Балян всегда готов был перемахнуть на ту сторону, в победе которой уже нельзя будет сомневаться. В любом случае его грызла одна забота: сохранить свое добро, деньги. Балян спрятал свое богатство в потаенном месте, неподалеку от деревни в глухом овраге. Сделав это, умиротворился. Деньги — его первая надежда, с ними нигде не пропадешь: при любом царе, при любой власти можно приладиться к жизни.

Отряд пугачевцев Балян заметил первым. Он остановил своих людей, послал гонца к Алымову, а сам, пропустив отряд, затаился в засаде.

Предупрежденный Баляном Алымов успел приготовиться к нападению на пугачевцев. Едва Гаян подошел к мосту, солдаты открыли огонь. Несколько ижевцев упали с коней. Гаяну пришлось отступать. На это и рассчитывал Балян. Как только отряд Гаяна попятился, сотник спешно вывел свою команду на дорогу.

Гаян оказался меж двух огней. Пугачевцы были окружены, пришли в смятение. Еще минута, и отряд был бы рассеян. Гаян выхватил саблю и смело повел разведчиков в бой с явно превосходящим по численности и вооружению противником.

В разгар схватки Гаян увидел Баляна. Гнев стиснул горло полковнику.

Дорогу заволокло пылью: ржали кони, брызгая пеной. Слышался сухой треск ник, свист сабель, надсадное дыхание, глухие удары...

Гаян как выбрал Баляна, так и пробивался к нему сквозь ряды солдат. На него нападали справа и слева. Один раз чуть было он не достал Баляна, замахнулся для последнего удара, да на него налетел здоровенный рыжий солдат, ударил крепко, чуть не вышиб из седла.

Балян понял, что расплата не за горами, он яростно отбивался от наседавших. Откуда только взялась у него сила и решимость? Не узнать было трусливого мельника.

Ранили лошадь Чипчиргана, она рухнула на землю. Маденев и Гафар бросились на помощь весельчаку и балагуру. Их окружили со всех сторон солдаты. Камай тоже оказался в тисках. Бесом крутясь на месте, отбивался изо всех сил: и-эх! и-эх!

Гаян прорвался-таки через ряды солдат и оказался лицом к лицу с Баляном. Вмиг улетучилась отчаянная храбрость сотника. От одного вида разъяренного Гаяна у него волосы встали дыбом. Толстые губы распустились и отвисли. Балян ударил своего скакуна саблей. Конь бешено взвился и рванул. Сотник вцепился в гриву и поскакал прочь.

Жеребец нес Баляна стремительно, но Падыш Гаяна мало-помалу настигал его. Балян оглянулся, увидел морду Падыша, ненависть в глазах Гаяна, поднятую над головой саблю. Сердце мельника остановилось, он зажмурился и завизжал. Руки, дрожа, дергали повод вправо-влево; жеребец метался из стороны в сторону, точно заяц, спасавшийся от погони.

В лицо Гаяну дохнул длинный выстрел; ослепленный, он рубанул прямо перед собой. В этот самый миг Балян свалился кулем с седла, и удар гаяновской сабли пришелся по коню. Жеребец споткнулся. Балян, падая под ноги ему, захлебнулся криком и, казалось, распрощался с жизнью.

Вопль оборвался. Гаяну враз стало легко от того, что расквитался с предателем; он повернул разгоряченного Падыша. Только тут увидел полковник, что оторвался от товарищей; солдаты оцепили его со всех сторон.

— Держи его! Взять живьем! — услышал Гаян крик Алымова. Он вдруг вспомнил Луизу, ее просьбу. Не страх завладел им, а непонятная досада, горькая обида на самого себя, на Луизу.

Гаян направил Падыша к реке.

— Настигай! Настигай! Лови его! Дуй с боков, бери напересек.

Гаян летел прямо к спасительной Позими, надеясь перемахнуть через реку.

— Гаян! И-эх — услышал он зовущий голос Камая.

Окруженный со всех сторон, Камай из последних сил бился с солдатами. Гаян вернулся, разорвал кольцо.

— Скачи за мной!

Описав по поляне круг, оба ринулись прямо в реку.

Примечания

1. Куала — молельня. Обычно строилась в лесу, в роще неподалеку от деревни.