Захар вышел и с удивлением оглянулся — много ли времени прошло, а точно другой стал поселок. Снегу навалило столько, что все кругом побелело — и крыши и дорога. Снег мягкий, пухлый, в валенках хорошо идти.
У самых ворот на завалинке, точно куча снежная, — сторож-старик. Задремал, а его так и прикрыло сверху, голову с плечами сравняло, и на коленях целый сугроб.
Захар подошел и потряс старика за плечо.
— Дедушка! — крикнул он, — тебя этак вовсе занесет, и не проснешься. Дай-ка я тебя отряхну.
Захар сгреб рукавицей снег с плеч сторожа, снял с него шапку, стряхнул и опять надел.
— Ну-ка, встань, — Захар потянул его за рукав.
Старик заморгал маленькими глазками, с усилием поднялся, и снег кучей свалился с его колен.
— Спасибо, сынок, — прошамкал он. — И то бы занесло. Задремал малость. В тулупе-то тёпло.
— Отопри-ка мне, дедушка, выйти надо. Мыши нас вовсе одолели. А там, на деревне, у Нила кошку я видел, кинули они. Хочу к нам забрать.
— Чего ж рань-то экую выбрался?
— Днем-то она убежит куда, а ночью, чай, в избе ночует.
— Затейник ты, Захарка, угомону на тебя нет, — проворчал старик, но все-таки достал из-за пазухи тяжелый ключ, кряхтя отомкнул замок и выпустил Захара.
Захар быстро пошел через пустырь, прокладывая по гладкой снежной пелене глубокую тропку.
Ветерок чуть-чуть подувал, — должно быть, утро недалеко. Месяца не видно, а не очень темно, точно сам снег светится.
Лес тоже другой совсем, деревья шапки белые понадевали. Не шелохнутся — стоят, точно сронить боятся. А под деревьями совсем тихо, и снегу чуть-чуть напорошило.
Очень-то скоро в длинном тулупе Захар не мог идти, — жарко. «Тяжелей, чем Кызметя нести, — подумал он. — Ну да то под гору, а тут в гору». Шел, шел — устал. Наконец-то дошел до полянки, где летом бродягу встретил, — даже оглянулся, да зимой кому ж тут быть. Дальше пошел, — знал, что теперь уж зимовье близко.
Сразу же почти за полянкой перевал. По ту сторону горы лес редкий, а в полугоре башкирское зимовье. Захар не раз там раньше бывал летом с Кызметем.
Посмотрел вниз — что такое? — нет ничего — белое все, а домишек и нет. Правда, не совсем еще рассвело. Смотрел, смотрел, потом уж догадался. Избы у башкир маленькие, юрты по-ихнему, совсем к горе приткнуты, точно птичьи гнезда, и крыши ровные. Теперь, как снегом занесло, сверху и не отличить от горы, точно приступки. И плетни под снегом.
Под гору Захар быстро сбежал к зимовью. Там еще все спали. Захар знал, что Кызметь живет у своего дяди, старшины Мурзагулова, в самой большой юрте.
— Ишь ведь, как строятся нескладно, — ворчал про себя Захар, пробираясь извилистыми закоулками между спящих юрт, — нет, чтобы порядком, как у нас на деревне. Словно их чорт из пригоршни расшвырял.
Наконец он очутился перед домишком побольше, где жил старшина Мурзагулов, и тут только подумал: «А ну, как нет Кызметя? Как тогда?» Домой к Акиму он ни за что не вернется. «Выдумал тоже — боишься», — сердито вспоминал он.
Вдруг дверь юрты отворилась, и на пороге показалась высокая тоненькая девочка с ведром в руке. На груди у нее блестели серебряные монеты.
Кызметя бы мне, — пробормотал, смутившись, Захар.
— Кызметь, — повторила девочка и неслышно исчезла. Через минуту дверь опять открылась, и из нее вышел заспанный Кызметь.
«Говорил я, что жив Кызметь», — подумал Захар, точно все еще спорил с Акимом.
Девочка выглядывала из-за плеча Кызметя, широко раскрыв черные глаза.
— Зах-хар? — удивленно проговорил Кызметь, увидев Захара, и, повернувшись к девочке, что-то быстро сказал ей.
Она в ответ кивнула головой и ласково взглянула на Захара черными, такими же, как у Кызметя, глазами.
Потом Кызметь поворотился к Захару, и Захар торопливо рассказал ему, что Аким посылает его в Берду с письмом к самому царю, а лошади у него нет.
— Дорога снаешь? — спросил Кызметь.
— Не знаю, — сказал Захар, замотав головой.
Кызметь что-то опять проговорил девочке. Она поставила на землю ведро и быстро скользнула за юрту.
— Ждай, — сказал Захару Кызметь и вошел в юрту.
Захар только рот открыл, чтобы спросить, даст ли ему Кызметь лошадь, а его уж и нет.
«Дурень, — подумал Захар, — хоть бы сказал что».
Захар оглянулся кругом и лишь тогда заметил, что на пеньке у самой юрты сидел старый-престарый башкирец.
«Что это, сколько стариков развелось, — подумал Захар. — Куда ни глянешь — один одного старей. Ну, этот-то, должно быть, ничего не понимает, да и по-русски не говорит».
Но тут старик посмотрел на Захара и спросил его почти что чисто по-русски:
— К новому царю едешь?
Захар кивнул.
— А меня вот не взяли. Все в Берду поехали, а меня не взяли. Стар, говорят. А я бы, может, царю рассказал, чего молодые не знают.
— А чего такого? — с любопытством спросил Захар.
— Я тебе расскажу, а ты в Берде скажи, — наши-то меня слушать не хотят. Только ты мне раньше скажи. Вот если я у тебя коня украл...
«Ну, — подумал Захар, — был бы у меня конь, не дал бы я тебе украсть. Держи карман!»
— ...ну, а потом, — продолжал старик, — стал бы я всех соседей обижать и грабить. И узнал про то справедливый судья, и схватил меня, и все добро у меня отобрал. Хорошо так?
Захар кивнул. «Хорошо-то хорошо, — подумал он, — да только мало таких судей бывает».
— Ну, а как ты скажешь, что судья с конем сделает?
— С каким конем? — спросил Захар, не очень внимательно слушавший рассказ.
— Ну, что я у тебя украл.
— Как мне знать, — равнодушно проговорил Захар.
— А ты разве не скажешь, чтоб судья тебе его вернул?
Захар усмехнулся:
— А что ж, ведомо, в самый бы раз коняку получить. Я б тогда в тот же час в казаки пошел.
— Ну вот, — подхватил старик, — и я так полагаю. Коли твой был конь, тебе его и отдать, коли судья праведный.
— А к чему это ты, дедушка, мне про того коня сказываешь? — спросил Захар.
— Ты погоди. А вот скажи ты мне: как ты располагаешь, чей это завод, откуда ты пришел?
— Нового царя, Петра Федоровича, — отвечал Захар твердо.
— Нет, а ране-то чей он был?
— Твердышева, сказывали, Яков Борисыча.
— А вот и нет.
— Как так нет, когда он хозяин и управитель от него, вот что убили-то.
— Ну, по правде-то, — неожиданно заявил старик, — завод тот наш, башкирский; на нашей земле стоит, стало быть, и завод наш.
Захар рассмеялся. «Видно, вовсе из ума выжил старик, — подумал он. — Вовсе нищие башкирцы и вдруг ихний завод». И ему захотелось оставить старика в дураках.
— Коли ваш завод, — со смехом сказал он, — чего ж вы его намедни грабить приезжали?
Старик вдруг рассердился.
— Грабить! Грабить! — заворчал он сердито. — А как нас пограбили, так это как?
— Кто вас ограбил?
— А сам Твердышев.
Захар громко расхохотался. Ему представилось, как толстый Твердышев, в нарядном кафтане с такими буклями, как у управителя, скачет на коне и тащит из башкирских юрт разный скарб.
— Глупый ты парень, как я погляжу, хоть и русский, — с досадой проговорил старик.
Тут из юрты вышел Кызметь в меховой шапке и меховом малахае и с удивлением посмотрел сначала на Захара, потом на старика.
— Вот не понимает, — проговорил старик, глядя на Кызметя, — не верит, что Твердышев нас ограбил.
Кызметь кивнул. Видно было, что все это он уж знал давно, знал, что старик непременно рассказывает это всякому новому человеку.
— В тот год это было, — начал старик, наверно, в сотый раз, — как мой первый внук родился — Кызметь. Я уж старик был, старшина был, Мисаевым звали. В гости нас позвал Твердышев. Богато жил, хорошо угощал, вином поил. А потом бумагу принес, велел подписать, сказал: за то 400 рублей даст и нашим башкирцам платить будет. А потом пришли к нам сюда русские, стали наш лес рубить и на нашей земле завод строить. Мы гнали, они не шли. Мы поехали к царице в большой город. Веселая была царица, руку дала, а говорить не стала, к сенаторам послала. Они нашу бумагу смотрели и сказали, что по закону все — и что наш лес — теперь не наш лес и наша земля — не наша земля. Твердышев купил ее по одной копейке за десятину.
— Копейка за десятину! — вскричал Захар. — Ну и ну!
— А как мы сюда вернулись, башкирцы нас слушать не хотели и чуть не убили, и старшинами не считали и прочь гнали. А завод хотели рушить и русских вон прогнать. А царица солдат прислала, и много наших побили, и завод сторожили, и стены кругом поставили, и пушки привезли. И никто нас слушать не хотел. А старики тогда говорили — это с того, что русским царством всё бабы правят. А бабы все глупые. Вот как царь будет, так и правда будет.
— Ну вот, — сказал Захар, — теперь царь и есть, Петр Федорович. Аким сказывал, — праведный царь.
— А зачем он наш завод себе взял? — упрямо сказал старик. — Я ему хотел все рассказать и еще сказать, что так не по правде и так ему счастья не будет. А меня не взяли. Говорят, сами все знаем, а ты стар — сиди дома.
Захар повернулся к Кызметю, но тот только нетерпеливо махнул рукой.
— Ехать нада, — сказал он и крикнул что-то девочке, которая вела в поводу маленькую оседланную лошаденку.
Кызметь подошел, попробовал подпругу и ловко вскочил в седло.
— Садись, — сказал он Захару и похлопал по крупу лошади.
Но Захару в длинном тулупе и высоких валенках очень трудно было влезть на лошадь. А тут еще девочка глядела на него во все глаза.
— Это куда ж ехать-то? — спросил он, чтоб оттянуть время.
— Сказал, — Берда нада, Берда ехаль. Садись.
Захар кивнул старику, но тот опустил голову и плотно сжал провалившиеся губы, точно никогда и не открывал рта; потом Захар неохотно подошел, схватился за пояс Кызметя, подскочил, задрав правую ногу, нет — не выходит.
Кызметь обернулся, подхватил его под левую руку и точно куль муки втащил на лошадь.
Захар рассердился. Не мог к пеньку какому подъехать, чтоб сесть удобно было, — смеется, наверно, девчонка. Он не решился оглянуться на нее. Кызметь уже тронул лошадь, и она мягкой иноходью побежала по узким проулкам между низкими юртами, сплошь занесенными снегом.
Кое-где отворялись двери, выскакивали черномазые башкирята и что-то кричали по-своему вслед Кызметю.
Но Кызметь не отвечал и не оборачивался.
Скоро они выехали из зимовья и поехали узкой, поросшей мелким лесом долиной, ведущей к реке Белой.
— Кызметь, а Кызметь, — проговорил Захар, дернув башкиренка за плечо, — правду это старик сказывал, — дед он твой, что ль?
Кызметь кивнул.
— Чего ж его в Берду не взяли, когда так? Он бы все царю сказал.
— Старый, — равнодушно ответил Кызметь. — Баба нэ взяли, дэти нэ взяли, старик нэ взяли. Старшина сам скажет. Он знает.
— А тебя что ж? — опять спросил Захар. — Со стариками да с малыми ребятами оставили? Сердит, видно, на тебя дядька. Догадался, может, что ты нас упредил.
Кызметь кивнул.
— Думаешь, как сам приедешь, так, может, оставят там, в Берде? А?
Кызметь молчал. Захар знал, что его не заставишь говорить, коли сам не хочет. Он и так понял, что Кызметю обидно: как же — оставили с детьми. Он больше не поминал об этом и заговорил о другом:
— А бродяга-то где ж, что башкирцев ваших на завод послал?
— Нэ снай, — коротко ответил Кызметь.
— Пес тот бродяга, — заговорил Захар. — С Акимом издавна приятели, а он его извести, стервец, надумал. Чорт наш разноглазый, Беспалов, подкупил его. Ты про это ведаешь? Мне тотчас Аким все растолковал.
Кызметь замотал головой, но опять ничего не сказал.
Захару очень хотелось рассказать ему про все: какой бродяга стервец оказался и как Беспалов Акима убить ладит, и как он, Захар, защитить его хотел. Но Кызметь затянул какую-то песню. Нет, чтоб спросить Захара. Сидит точно каменный.
Погода изменилась. Поднялся резкий, холодный ветер и на открытых местах крутил выпавший за ночь снег.
Захар старался сжаться в комок за спиной Кызметя, но ветер пробирался в рукава, заворачивал полы тулупа и выдувал отовсюду остатки тепла. Захар ерзал на лошади, тер рукавицами нос и удивленно смотрел на Кызметя. Тот не шевелился, — хотя ветер дул ему прямо в лицо, — и тянул свою бесконечную песню. Ехали, ехали, уж скоро и река.
«Что, как лед идет по Белой? — подумал Захар. — Не перебраться будет».
Но, когда они выехали на берег, черные волны реки быстро катились в снежных берегах.
На другом берегу было большущее татарское село Богульшаны, и через реку ходил паром.
Небольшая плоскодонная барка как раз стояла с этой стороны у помоста, и мужик в тулупе, в надвинутом на глаза меховом треухе вводил на нее под уздцы лошадь, запряженную в телегу. На телеге сидели две бабы; одна прижимала к груди большой мягкий сверток, из которого раздавался приглушенный писк.
Кызметь что-то буркнул перевозчику и въехал на барку следом за телегой.
Мальчишка на помосте снял с пенька петлю каната, бросил через борт и сам вскочил следом на корму барки.
Перевозчик оттолкнулся шестом, сел за весла и стал медленно грести наперерез течению.
— Куда это ты с косоглазым? — спросил Захара немолодой кривой мужик с большим красным носом, подмигнув на Кызметя.
— В Берду, к царю Петру Федоровичу, — не утерпев, похвастал Захар.
— Многие к нему ездиют, — равнодушно заметил мужик. — А я вот к отцу Силантию — мальца крестить, — прибавил он. Губы его расплылись в смущенную улыбку, а нос повис, точно дуля. — Ишь, заливается. Не желает к попу. Ты б ему груди дала, — сказал он молодой женщине.
— Да, как же, на ветру-то, — проворчала та и изо всех сил затрясла сверток.
«Ишь, сердитая», — подумал про себя Захар.
Барка уже причаливала к другому берегу, и Кызметь, объехав телегу, первым выехал на берег.
— В Богульшаны заедем? — спросил Захар.
Он сильно промерз и с радостью думал, что, наверно, кто-нибудь на селе пустит их отдохнуть и обогреться.
— Нэ заедэм, — ответил Кызметь решительно. — Татары. Нэ дружим мы с ним. К башкир заехать будэм.
Захар только вздохнул. Он знал, что спорить с Кызметем не стоит.
Теперь горы куда-то ушли. Сразу за Богульшанами начиналась степь. Захару нравилась эта широкая снежная равнина. Ветер дул сбоку, мел понизу снег. Захар старался поворотиться к ветру спиной и поглубже забрать голову в плечи. А все-таки ему здесь больше нравилось, чем в горах. «Летом-то здесь благодать, — думалось ему. — Ишь, степь — краю нет. Вот бы царь здесь нам землицу отвел. Господ здесь и слыхом не слыхать». Захар пожалел даже, что земляки его ушли к себе, в Казанскую губернию. «Ну да ладно, — подумал он, — буду казаком — всюду побываю. Может, мы их опять переселим». Ему уж казалось, что он с новым царем разъезжает по всей земле и всем распоряжается, как казаки на заводе распоряжались.
Холодно. Захар совсем застыл. Он поминутно засыпал и стукался носом в затылок Кызметя.
Кызметь раза два обернулся, задергал повод и, наконец, сказал:
— Спать нэ нада. Скоро заехать будэм. Вон, — и он протянул руку вперед.
Захар с трудом разорвал смерзшиеся на морозе ресницы, распялил сонные глаза и посмотрел вперед. Направо от дороги в небольшой лощинке беспорядочно раскиданы были снежные кучи. И над ними приветливо вились дымки.
«Башкирское зимовье, — сообразил Захар. — Отогреемся маленько».
Когда они подъехали, Захар так закоченел, что Кызметю пришлось самому стащить его с лошади, как ом раньше втаскивал его, — точно куль муки.
Захар пришел в себя, сидя на кошме в теплой дымной юрте у очага; над очагом висел котел, где что-то шипело и булькало, и кругом шел вкусный жирный запах.
Тут только Захар вспомнил, что он не ел со вчерашнего обеда, и у него сильно подводило живот.
Вокруг сидели, поджав ноги, черные косоглазые башкирцы и лопотали на своем языке, обращаясь к Кызметю, и тот отвечал им, то показывая на Захара, то махая рукой в ту сторону, куда они ехали.
Потом все сдвинулись ближе, поставили посредине котел и стали есть, доставая куски мяса прямо руками. Башкир, сидевший рядом с Захаром, залопотал что-то, дружелюбно улыбаясь ему и скаля белые зубы. Захар тоже улыбался в ответ, хотя и не понимал ничего.
— Ашать хотель? — спросил Кызметь.
Захар кивнул, и сосед, вытянув из котелка горсть баранины, стал совать прямо в рот Захару. Захар жевал жирные сочные куски и, проглотив, уже сам потянулся к котлу.
С мороза Захара совсем разморило, и у него смыкались глаза, когда он дожевывал последние куски.
Но Кызметь не дал ему поспать и сейчас же после еды заторопился ехать.
Потом, когда Захар припоминал эту поездку, ему казалось, что она длилась без конца, хотя они ехали всего три дня с долгими остановками.
Хотелось Захару хорошенько все припомнить, но никак он не мог. Спуталось как-то все в голове. Одно он хорошо помнил — бесконечную белую равнину и бесконечную песню Кызметя. Иногда песня обрывалась. Кызметь стаскивал Захара с лошади и вел его в теплую дымную юрту. Захару казалось даже, что в ту же самую, где они уже были. Вокруг улыбались косоглазые дружелюбные лица, может быть, все те же, в рот Захару опять совали горячие жирные куски, он с удовольствием глотал их и засыпал раньше, чем успевал сообразить, как же это они опять очутились в той же юрте, где уже раз были. Но только что он хорошенько разоспится, опять его Кызметь трясет за плечо и торопит ехать.
Захару очень не хотелось на мороз, но Кызметь тормошил его и говорил решительно:
— Ехать нада.
Захар лениво потягивался и шел за Кызметем из юрты. Совсем еще ночь. Чуть-чуть небо сереет влево от дороги. Кругом толпятся весело лопочущие башкирята и помогают Захару влезть на лошадь.
И опять тянулась белая равнина, и в ушах Захара звучала заунывная песня Кызметя. И проклятый холод опять забирался под теплый тулуп и леденил разогретое за ночь тело.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |