Глава третья

Захар остался один. Пустынная улица зашевелилась. То тут, то там скрипели ворота, и выезжал казак с ружьем за плечами.

Впереди широко распахнулись ворота большой избы, и оттуда стали выезжать один за другим нарядные казаки, в зеленых расшитых кафтанах, на высоких статных лошадях. Навстречу им с разных сторон подъезжали такие же зеленые казаки — они запрудили всю улицу. Захару казалось, что им числа нет, — может быть, тысяча.

Лошади под ними так и плясали, взрывая снег копытами.

У Захара тоже ноги не стояли — так бы и самому на такую лошадь. Теперь уже скоро он будет казаком, тогда и лошадь дадут.

Вот казаки выравнялись. Один какой-то сбоку махнул саблей, крикнул, и они лавой понеслись вперед по улице к открытому полю.

— И-эх! — невольно крикнул Захар и даже побежал за ними. Но тут же он от удивления остановился. Среди всех этих нарядных всадников затесался простой казак, может, даже мужик, в тулупе, на косматой лошаденке. Стало быть, и ему, Захару, можно бы с ними. Он невольно оглянулся, ища глазами Кызметя. Кызметь и в самом деле был тут же, позади, с каким-то башкирцем.

— Кызметь, — заторопился Захар, подбегая к нему. — Ну-ка и мы. Конь-то наш где?

— Сам сар воевать ехаль, — спокойно сказал в эту минуту незнакомый башкирец.

— Как царь? Где? — спросил Захар нетерпеливо, глядя на Кызметя.

— Сар, — ответил Кызметь уверенно.

— Который? С саблей? — спрашивал Захар. — Вон тот?

— На башкирска лошадь, — так же спокойно проговорил башкирец.

Это в тулупе-то? Врет он, Кызметь, не знает. Как это — царь, а хуже всех да на этакой лошаденке.

— Лошадь — цена нет. Все лошади обгонять, — так же хладнокровно сказал башкирец и отошел от них.

— Врет косоглазый, — сердито проворчал Захар. — Сам, небось, трусит, не идет...

— Стрелять нэ мошно. Рука нэт, — спокойно заметил Кызметь.

Тут только Захар увидел, что один рукав у башкирца болтался пустой. Ему стало как-то не по себе.

— Идем, смотрэть будем, — сказал Кызметь. — Он все знать.

Захар кивнул, торопливо зашагал по кривым проулкам и стал карабкаться вверх на снежный пригорок.

Когда они выбрались на самый верх, Захар даже рот разинул, а потом запрыгал на месте, дергая Кызметя за рукав.

— Кызметь, да ты гляди. Гляди! Господи Сусе! Да им числа нет, казакам нашим. Ой! Туча цельная. Они возьмут Оренбург. Правда? Возьмут?

Прямо перед ними по широкой белой равнине неслись рядами и кучками всадники — с ружьями, с луками, с пиками.

— Вон, вон, гляди — зеленые, — не унимался Захар. — И тот с ними. А то, видно, твои, башкирцы.

Откуда-то сбоку вынеслась беспорядочная куча косматых лошаденок с пригнувшимися к седлам всадниками. Некоторые на всем скаку доставали из-за спины стрелы и натягивали луки.

— В кого же стрелять-то будут? — спрашивал Захар.

— Ренбург видишь? — спросил башкирец.

Захар посмотрел вперед.

Прямо перед ними, далеко-далеко желтела на белом снегу какая-то длинная стена. Отсюда она казалась совсем низкой и ровной.

Но когда Захар стал приглядываться, он различил, что она шла не ровно, а уступами, и на ней копошилось что-то черненькое, точно букашки ползали. «Неужто это и есть Оренбург?» — удивился про себя Захар. Он думал, что увидит большие каменные дома, а из окон пушки торчат. А тут только и видно что стену какую-то. Издали она казалась Захару совсем невысокой.

Вдруг над стеной поплыло вверх белое облачко, что-то грохнуло, и Захар увидел, как на равнине в одном месте лошади шарахнулись в разные стороны, поднимая снежную пыль.

— Попаль, собака, — пробормотал башкирец.

Тут только Захар сообразил, что это выстрелила из города пушка.

Облачки поднимались то тут, то там; ухало все чаще, но попадали или нет, — никак было не разобрать.

— Драться хотель, собака, — бормотал башкирец. — Гляди ворота.

Захар из всех сил всматривался в стену и, наконец, разглядел, что она в одном месте точно разорвалась и из нее побежал черный ручеек, сейчас же расплывшийся по белому снегу.

Теперь оттуда доносился какой-то гул, вой, визг, взвивались белые облачки, вспыхивали искры, что-то трещало. Все смешалось в одну кучу, и уже ничего нельзя было разобрать.

Захар подпрыгивал точно на горячих угольях, вскрикивал, хватал за рукав то Кызметя, то башкирца.

— Дерутся! Дерутся! — кричал он. — Кызметь! Господи! И нам бы туда. Мы бы их! Я бы их!

И он махал руками, задыхаясь и топоча ногами.

— Ой! Что это? Ой! — закричал он вдруг.

Толпа, топтавшаяся клубком на одном месте, стала разрываться. Маленькие кучки откалывались от нее и катились, но не вперед, к городу, а назад, к Берде.

— Это как же? А? Куда ж это они? А?

Захар чуть не плакал.

— Неужто не возьмут Оренбурга наши-то? Как же так? А?

Башкирец усмехнулся.

— Один раз нельзя. Много нада. Много убивать нада. Пушки мала.

Тут только Захар вспомнил, что пушки стреляли всё больше из города, а отсюда, из Берды, совсем мало, и в город не попадали.

— Чего ж наши-то из пушек плохо стреляют? — спросил он. — Господи Сусе! Гляди, гляди. Ох! Скачут! Сюда скачут.

— Мала пушки. Нэт хорошая пушка. Нэт хорошая пушка — взять Ренбург нэ можна, — уверенно повторил башкирец.

«Правду, стало быть, Аким говорил», — вспомнил Захар, но не мог ни о чем думать.

— А те-то, те-то, из города что выехали, — заволновался он, — стали. Стреляют, черти. Нет, назад ударились. В город. Видно, и им досталось, — пробормотал он в утешение себе.

Больше искры не мелькали и не взвивались облачки. Всадники, выехавшие из Берды, беспорядочной толпой мчались к слободе. Только одна кучка ехала медленно, отстав от других.

— Ходим дома. Больше стрелять нэ будет, — сказал однорукий башкирец.

Захар оглянулся. Неужто кончилось уж? Он неохотно пошел следом за башкирцем.