XVIII столетие — важнейший этап в истории России периода феодализма. Это относится к ее экономическому развитию, для которого характерно нарастание элементов капиталистических отношений, сложившихся в определенный уклад, к политической эволюции Российского государства в эпоху «просвещенного абсолютизма». Страна, переживавшая один из переломных моментов своей истории, оставалась феодально-крепостническим государством, в котором основой производства было сельское хозяйство, а главным непосредственным производителем — крестьянство (96% всего населения России). Крепостное право, достигшее высшей ступени своего развития именно в это время, «на практике... ничем не отличалось, — по словам В.И. Ленина, — от рабства»1.
Исследователи, изучавшие развитие сельского хозяйства России XVIII в., отмечают его очень замедленные темпы. Так, в области сельскохозяйственной техники внедрение плуга шло медленно, основными орудиями труда, как и столетия до этого, оставались различные типы сох — от сравнительно совершенных до примитивных. В крестьянских хозяйствах не хватало лошадей, к тому же у бедняков они были слабосильными; отсюда — нехватка навоза, плохая удобряемость полей. Неурожаи (а в XVIII в. более 30 лет отмечены ими) приводили к дороговизне хлеба.
Русский крестьянин производил основную массу товарного хлеба. Его производством на продажу занимались и помещики, которые для увеличения доходности своих хозяйств увеличивают эксплуатацию крестьян. В XVIII в. сильно возрастает размер денежного оброка, который получает еще большее распространение. Помещичье предпринимательство преследует те же цели. Дворяне заводят винокуренные, полотняные, суконные, парусинные и другие предприятия. Например, в 1767 г. в Пензенской провинции насчитывалось 16 помещичьих винокуренных заводов, в Казанской — 5 и т. д.2 Они были основаны на подневольном, т. е. бесплатном труде крепостных крестьян, не заинтересованных в его результатах, и это тоже толкало дворян к усилению режима эксплуатации.
В XVIII в. продолжается стремительный рост землевладения дворян. Только за 1762—1796 гг., т. е. время правления Екатерины II, они получили 800 тыс. крестьян с землями — в центре страны и особенно на Украине, в Поволжье, Приуралье. Закрепощаются все новые массы людей. Например, в Среднем Поволжье в 40—60-е годы число крепостных крестьян возросло в два раза, помещиков — в полтора. К началу 70-х годов крепостные составляли 16% сельского населения. Крепостными становились русские крестьяне, бежавшие в свое время из центра на окраины, и местные нерусские жители. В этих местах увеличивалось число помещиков, русских и нерусских, — в их ряды вступали представители местной нерусской знати. Права и привилегии русских дворян получают те, кто раньше их не имел, например, украинская и донская казачья старши́на.
Роскошь и мотовство дворян, неудачи в предпринимательских делах сопровождались ростом их задолженности, в том числе от своих же крепостных крестьян из числа «прожиточных», «капиталистых». Последние все больше занимаются предпринимательством, покупают и арендуют землю. Эти новые явления, наряду с другими, свидетельствовали о начале формирования буржуазной земельной собственности. Старая же феодальная форма собственности все больше становилась тормозом на пути новых отношений.
Дальнейшее развитие во второй половине XVIII в. получает промышленность. К 1767 г. в России действовало 663 промышленных предприятия, в том числе 182 железоделательных и медеплавильных завода и 481 мануфактура — суконные, хлопчатобумажные, полотняные и др. Большое число заводов (84) по выплавке и обработке металлов имелось на Урале. Россия в это время занимала первое место в мире по выплавке чугуна, ее уральские доменные печи были крупнейшими в мире. Европа получала из России железо. Однако применение в больших масштабах крепостного труда, старой техники, низкий уровень жизни работных людей — все это обусловило отставание в будущем русской промышленности от промышленности Западной Европы и Америки.
Возрастает число вотчинных, т. е. дворянских, мануфактур. Ввиду незаинтересованности крепостных, крестьян в результате своего труда, поскольку они, работая на барской мануфактуре, фактически исполняли один из видов барщины и не получали заработную плату, эти предприятия не могли играть заметной роли в промышленном прогрессе страны.
Главной линией в развитии промышленности было увеличение числа капиталистических мануфактур, применение вольнонаемного труда. Этот процесс стал характерным для текстильной промышленности Иваново-Вознесенского района, промышленности Украины, ряда заводов и фабрик других районов, в том числе и Урала. Рынок вольнонаемного труда расширялся в результате имущественного расслоения крестьян, выделявших из своей среды, с одной стороны, сотни тысяч бедняков, которые искали средства существования в отхожих заработках, с другой — «капиталистых», зажиточных крестьян, сельских богатеев, занимавшихся промышленным предпринимательством, торговлей, ростовщичеством. Немалое число мануфактур основывают купцы — в ряде случаев выходцы из тех же богатых крестьян, которые за огромные деньги выкупались на волю у своих помещиков.
Вольнонаемный труд в широких для XVIII в. размерах применялся на текстильных мануфактурах, в винокурении, табачной, кожевенной, металлообрабатывающей промышленности, на водном и гужевом транспорте, в судостроении и на погрузо-разгрузочных работах, в мелких крестьянских предприятиях. В 1760-е годы насчитывалось до 220 тыс. наемных рабочих, к концу столетия — 420 тыс.3 Имеет место и отход на сельскохозяйственные работы.
Развитие русской промышленности тесно связано с возрастанием числа и роли крестьянских промыслов, крестьянской «безуказной» промышленности. В связи с этим правящие круги пошли в 1760—1770-е годы на отмену ограничений и провозглашение свободы в занятиях промышленной деятельностью. Это создавало дополнительные стимулы для вовлечения крестьян и представителей других недворянских слоев населения в предпринимательство, для развития капиталистических отношений в стране.
Далеко продвинулось вперед в XVIII в. формирование всероссийского рынка, начатое в XVII в. Импульсы для этого процесса давали многие факторы: рост населения России с учетом новых территорий, вошедших в со состав (с. 19 млн чел. в 1760-е годы до 36 млн чел. в 1790-е годы), городов (с 336 до 634 с 1725 г. до начала XIX в.), ремесла и промышленности, отрыв от земледелия больших масс крестьян, обнищание населения. В промышленных центрах увеличивается спрос на хлеб и другие продукты, на сырье. Их продавцами выступают помещики и «прожиточные» крестьяне, а также многие малообеспеченные крестьяне, которым деньги нужны были для уплаты оброчных и податных платежей, покупки самого необходимого.
Многочисленные ярмарки и торги действуют по всей стране. Из крепостных крестьян выделяется немалое число богатых торговцев. Дальнейшее развитие получают водные пути: волжский, северо- и западно-двинские, обский, енисейский, ленский и др. На водном транспорте и постройке судов работает до половины всех вольнонаемных рабочих. Гужевые тракты связывают самые отдаленные пункты — от Москвы и Петербурга до Охотского моря. В торговые связи, рыночные отношения включаются Белоруссия и Правобережная Украина, Причерноморье и Крым, Кубань и Кавказ. Большое значение для развития внутренней торговли имела отмена внутренних таможенных пошлин (указ от 20 декабря 1753 г.). Увеличивается объем внешней торговли.
Развитию торговли, внутренней и внешней, способствует правительственная политика поощрения свободы торгово-промышленной деятельности в стране, протекционистские внешнеторговые тарифы.
Вторая половина XVIII в. — время появления капиталистического уклада в экономике страны. Однако развитие новых буржуазных отношений тормозилось старыми феодально-крепостническими отношениями. Несмотря на начавшееся разложение крепостного, барщинного хозяйства, оно продолжало сохранять господствующие позиции. Вся мощь абсолютистского государства, его карательных органов, финансовые возможности использовались для защиты интересов российского дворянства. Диктатура последнего во внутриполитической жизни еще больше усиливается, и это сказывается на еще большем ухудшении материального, юридического и бытового положения широких народных масс, в том числе русского крестьянства, прежде всего крепостного.
По третьей ревизии (переписи населения), проведенной в 1762—1766 гг., из 7 млн 154 тыс. душ мужского пола всех крестьян насчитывалось 3 млн 787 тыс. крепостных крестьян, т. е. 52,9%. Четвертая ревизия (1781—1783 гг.) показала увеличение числа крепостных до 6 млн 555 тыс. душ м. п. (из 12 млн 123 тыс. крестьян). Таким образом, количество крепостных непрерывно увеличивалось. В среднем оно составляло от 45% до 70% всех крестьян по разным губерниям России (в некоторых больше, до 85%, в других — меньше, например, в Поволжье и др., в третьих — не было совсем, как в Архангельской губернии, Сибири).
В последние десятилетия XVIII в. более половины крепостных крестьян (53,7%) исполняли барщинные повинности, менее половины (46,3%) платили оброк. В Черноземном Центре, к югу от Оки, в районе Среднего Поволжья на барщину помещики посадили до 90% крепостных; для этого же района характерно крестьянское малоземелье и большие размеры барщины — обычно 3—4 дня в неделю, нередко до 6 дней. Часть своих крестьян дворяне переводили на так называемую месячину — крестьяне, лишенные наделов, всю неделю работали на владельца, получая от него продуктовое содержание на месяц («застольную пищу»). Других крестьян помещики переводили на положение домашних слуг. В результате русское крестьянство приходит к крайней степени бедности, нищает. Это, в частности, было характерно для Среднего Поволжья. Объясняя причины такого явления, прокурор Алатырской провинции в ответе на хозяйственную анкету Вольного Экономического общества писал, что «некоторые помещики чрезмерно крестьян своих употребляют для собственных своих работ»; в страдное время они «заставляют беспрерывно на себя работать»4.
Оброк господствовал в нечерноземных и северных губерниях; барская запашка составляла здесь по более 20—5% земель. Характерным для этих районов был рост оброка — в 4—5 раз за 1760—1790-е годы (с 1—2 руб. до 4—10 руб. на душу). В Среднем Поволжье он увеличился с 1 до 1,5 руб. в 1750-е годы до 2—4 руб. на душу в 1760 — начале 1770-х годов. Помимо оброчных платежей, крестьян обязывали вносить «столовые запасы» (мясо, масло, мед и т. д.), прясть, ткать, работать в садах и огородах, на постройках в имениях, рыть канавы, осушать болота и многое другое.
Повинности крестьян в пользу государства тоже возрастают на протяжении всего столетия. До крайности стесняются гражданские права, по существу теряются их последние остатки. По ряду указов 60-х годов крепостных крестьян лишают права жаловаться на своих помещиков. Последним разрешают по своему усмотрению ссылать своих крестьян на поселение или каторгу, сдавать в зачет поставки рекрутов. Дворянин был волен в жизни и смерти своего крепостного. Обычным явлением стали купля и продажа крестьян семьями или в одиночку, проигрыш в карты и дарение. Дворяне вмешивались в семейную жизнь крепостных, насильно женили, выдавали замуж или, наоборот, запрещали женитьбу или замужество. А крепостные гаремы русских бар времен «матушки Екатерины», их домашние хоры и театры не раз вызывали гневные тирады и грустные слова многих русских писателей и поэтов.
Обстановка бесконтрольного господства порождала отвратительные типы господ мучителей и палачей наподобие Дарьи Салтыковой («Салтычиха»), орловского помещика Шеншина, Жуковых. Куракиной и многих других. Их изуверские издевательства и пытки стоили жизни десяткам и сотням безвинных мужчин и женщин, стариков и детей из числа крепостных. Дело доходило до того, что даже дворянские органы правосудия вынуждены были привлекать дворян к следствию и суду, при этом всячески, конечно, выгораживая и облегчая их судьбу. Характерно, что во время розыска, чтобы выяснить вину этих изуверов, пытали не их, а их дворовых и крепостных5.
До 40% крестьян России составляли государственные (около 2,9 млн душ м. п. в 1760-е годы, около 5 млн — в начале 1780 годов). К ним примыкали ясачные (в том числе нерусские) крестьяне, потомки мелких служилых людей по прибору, «пахотные солдаты», «прежних служб служилые люди». Наконец, в эту же категорию входили крестьяне, приписанные к заводам для различных работ (приписные крестьяне — около 264 тыс. душ м. п. по ревизии 1781—1783 гг.).
Немало государственных крестьян проживало в Поволжье и на Урале, в Казахстане и Сибири. Ясачными крестьянами считались татары и башкиры, мордва и чуваши, мари и удмурты, казахи и калмыки и др. (за исключением тех, кто попал в крепостную зависимость). Немало здесь было черносошных, приписных, экономических крестьян, однодворцев. Среди крестьян этого района довольно заметно проявлялось имущественное неравенство. Большинство жило в крайней бедности — не хватало хлеба до нового урожая, они голодали, искали дополнительный заработок, влезали в долги. «Прожиточные» же крестьяне «между мужиками богачами почесться могут и богаче многих дворян». Они арендовали землю, нанимали работников, имели даже собственных крепостных. Поволжские богатые крестьяне имели гораздо больше в сравнении с бедными надельной земли, рабочего и рогатого скота; в их руках сосредоточиваются различные промыслы, торговля; они эксплуатируют и закабаляют односельчан. Те же богатеи становятся крупными заводчиками и купцами. А бедные крестьяне идут в отход, поставляют кадры для формирующегося предпролетариата. В деревне, таким образом, появлялись зародыши новых классов — буржуазии и пролетариата. Для тех и других общим врагом были дворяне, крепостническая система, от которой страдали не только бедняки, но и «прожиточные», поскольку они оставались на положении крепостных, угнетаемых феодалами и государством; «когда было крепостное право, — вся масса крестьян боролась со своими угнетателями, с классом помещиков»6.
Среди работных людей первое место занимают выходцы из крестьян, затем — из посадских людей, солдат, самих «фабричных». Все большее их число порывает связи со своим деревенским хозяйством, разоряется. Положение работных людей, приписных крестьян на фабриках и заводах было исключительно тяжелым. Это приводило к большой смертности. Приписных заставляли ходить на заводские работы за несколько сот, а то и тысяч верст, их отрывали в страдную пору от полевых работ, заставляли отрабатывать за больных односельчан, покупать харчи в хозяйских лавках по высоким ценам. Многие из них разорялись, покидали совсем свое хозяйство и «безотлучно» проживали и работали на предприятиях, превращаясь, таким образом, в постоянных рабочих, мастеровых. Так, в 1757 г. на уральских Авзяно-Петровских заводах 96% мастеровых составили выходцы именно из приписных крестьян. Многих из них насильно переселяли на заводы.
Приписные отрабатывали подать, которую за них вносили в казну хозяева. Существовали определенные нормы отработок на одного рабочего, лошадного или безлошадного, летом или зимой. С учетом их нарушений, а также пребывания в пути фактический срок составлял от 77 до 156 дней в году.
В тяжелом положении находились крепостные работные люди, отданные по указам на предприятия, — нищие, беглые, незаконнорожденные, солдатские дети и др. Чуть лучше чувствовали себя вольнонаемные — хотя им платили большее жалованье, однако использовали почти только на вспомогательных работах, требовавших низкой квалификации. Задержки с выдачей жалованья и паспортов, штрафы, наказания, покупка продуктов в заводских лавках и другие притеснения сближали их с основной массой работных людей из числа приписных и крепостных.
Основную массу горнозаводских рабочих Урала составляли приписные, т. е. государственные, крестьяне. И они, и другие категории работных смотрели на заводы с ненавистью, связывая с ними свое по существу закабаленное состояние и нищету, бесправие и разорение.
Особо тяжелым было положение крепостных крестьян, принадлежавших заводчикам и фабрикантам. Будучи постоянными рабочими, в немалом числе квалифицированными, они полностью зависели от воли и распоряжений хозяев, заводской администрации.
На уральских заводах во второй половине XVIII в., несмотря на применение капиталистических форм эксплуатации и наличие наемных работников, преобладал труд крепостных. И это определяло характер идеологии большинства работных людей, остававшейся в значительной степени антифеодальной, антикрепостнической.
Характерно, что даже зажиточные крестьяне из приписных, выступавшие в роли подрядчиков при найме, или мелких рудопромышленников, приняли (наряду с некоторыми «капиталистыми», «первостатейными» крестьянами в сельской местности) активное участие в Пугачовском восстании. Делали они это не от бедности и нищеты. Давление крепостной системы было таково, что его удушающее влияние испытывали на себе и те крестьяне, которые «выбились в люди», накопили капиталец, нажились на торговых и промышленных делах.
Недовольство социальных низов, прежде всего крестьян, существующим положением, прорывавшееся на протяжении всего столетия в различных формах, приняло такие размеры, что их положение, классовая борьба, крестьянский вопрос становятся в центре внимания русских писателей и поэтов, историков и публицистов второй половины века. Голос самих крестьян доносят до нас их челобитные и наказы, следственные дела и сочинения раскольников, фольклор и призывы самозванцев.
Основные массы русских дворян и их идеологи в лице М.М. Щербатова, А.П. Сумарокова и других выступали позиций незыблемости крепостного права. Лишь некоторые из них, наиболее проницательные и дальновидные, понимая всю остроту положения, предлагали несколько смягчить крестьянские повинности и ограничить произвол помещиков. С их точки зрения, это необходимо предпринять в интересах дворян, иначе, как однажды выразилась императрица Екатерина II, «бунт всех крепостных воспоследует»7. Ими двигал страх перед нарастанием классовой борьбы, ставшей характернейшей чертой жизни страны в третьей четверти столетия.
Дальше дворян-либералов, защищавших интересы своего класса, шли немногие. Например, А.Я. Поленов предлагал предоставить крестьянам право на землю и имущество. Он считал крепостное право результатом «насильства» и кабалы. Я.П. Козельский, депутат Уложенной комиссии 1767 г., предлагал то же, а также регламентировать повинности крестьян, барщинные работы (по два дня в неделю — на государство, на барина и на себя).
С критикой крепостного права выступают профессора Московского университета И.А. Третьяков и С.Е. Десницкий. О тяжелом положении крестьян пишут М.М. Херасков и Ф.А. Эмин, Д.И. Фонвизин и Н.И. Новиков. Все они обсуждали вопрос с позиций деятелей русского Просвещения. Изобличая ужасы крепостного состояния и произвол помещиков, они еще не ставили вопрос о насильственном свержении крепостничества, восстании против него самих угнетенных, как это сделает позднее, в 1799 г., А.Н. Радищев в «Путешествии из Петербурга в Москву».
В 1767 г. правительство Екатерины II созывает Комиссию для составления нового Уложения — кодекса законов (поскольку после принятия Соборного уложения 1649 г. прошло более столетия). Императрица этим жестом рассчитывала приобрести славу «просвещенной» правительницы. Депутаты, съехавшиеся для обсуждения проекта Уложения, должны были, по ее мысли, сказать о нуждах сословий и, самое главное, вознести хвалы «мудрости» императрицы. Но, наряду с верноподданническими выступлениями, на заседаниях Комиссии неожиданно для Екатерины и ее приближенных прозвучали голоса протеста и недовольства.
В Уложенной комиссии представители черносошных крестьян жаловались на малоземелье, стеснение торговой и промысловой деятельности, свободы передвижения, на захваты земель и угодий помещиками и заводчиками, рост налогов и повинностей, тяготы заводских работ, произвол и притеснения дворян. Но в Комиссии этой, по словам А.С. Пушкина, «фарсе наших депутатов, столь недостойно разыгранной», вопрос об отмене крепостного права не затрагивался, да и не мог затрагиваться.
В своих челобитных крестьяне различных категорий, жалуясь на тяготы и лишения, исходили из того, что работа земледельцев является основой благосостояния во всем государстве. Помещики и их приказчики, чиновники и все остальные, кто причиняет им зло, — враги нe только крестьян, но и государства. Управу на них они надеялись найти у праведных судей. Но, поскольку таковых, как правило, не находилось, все взоры обращались к монарху, который, казалось им, все поймет и рассудит. Отсюда идут идеализация Петра I, который «даром хлеба не ел, пуще бурлака работал», надежды на Екатерину II. Надежды на императрицу, однако, не оправдывались, распространение получили неприязненные высказывания о ней.
Протест угнетенных выражался в различных формах. Распространялось сектантство, «еретичество», получали широкое хождение произведения устного народного творчества и подпольной литературы — различные «подметные письма», подложные манифесты и указы. В 60-е годы в ряде подложных указов и манифестов сообщалось об освобождении некоторых категорий крестьян и их переводе в другие (например, помещичьих — в государственные, приписных — в ясачные). Дворян и попов, неправедных судей и чиновников-лихоимцев высмеивают народные новости и лубочные картинки, сказки и пословицы, солдатские стихи и песни. В ряде случаев произведения фольклора включают мотивы борьбы против существующих в стране социальных отношений, необходимости освобождения от крепостной неволи. Особенно ярко антифеодальные настроения выражены в «Плаче холопов», составленном, вероятно, в 1767—1768 гг.8
Угнетенные мечтают о земле и воле, о том, чтобы «перевести» дворян — своих самых ярых врагов. И они не только мечтают об этом, но и открыто заявляют о своем недовольстве, о своих требованиях и стремлениях.
Примечания
1. В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 39, стр. 70.
2. В.В. Мавродин. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Восстание Пугачева, т. I. Л., 1966, стр. 290.
3. Н.Л. Рубинштейн. Некоторые вопросы формирования рынка рабочей силы в России XVIII в. — Вопросы истории, 1952, № 2.
4. В.В. Мавродин. Крестьянская война в России в 1773—1775 гг. Восстание Пугачева, т. I, стр. 315.
5. В.И. Буганов. Тайная канцелярия XVIII в. — «Вопросы истории», 1973, № 12.
6. В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 7, стр. 194.
7. В.В. Мавродин. Крестьянская война в России в 1773—1775 гг. Восстание Пугачева, т. I, стр. 520.
8. В.В. Мавродин. Крестьянская война в России в 1773—1775 гг. Восстание Пугачева, т. I, стр. 555—568.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |