Но, перед тем как перейти событий тех путями,
Дабы их лучше разобрать, мы времени волнами
Назад вернёмся — проследим за буднями героя,
Что затрясёт державой всей, не даст властям покоя.
Зимой родился, в январе, в станице Зимовейской,
Там холод словно призывал: «Иди до хаты, грейся!».
Мальца назвали Емельян, средь казаков крутился,
Узнал бы дед, что внука ждёт, Емелей б возгордился!
У деда прозвище Пугач с годов давнишних было,
Для всей фамилии потом основой послужило.
Наш Емельян стал Пугачёв — и имя зазвучало!
Ни Петербургу, ни Москве любви не предвещало.
Есть две сестры и старший брат у казака младого,
Трудились в поле всей семьёй, не ждали рока злого.
В семнадцать службу стал нести Емеля суть казачью,
Чрез год женился по любви, стал нежностью охвачен.
Ценила казака жена, звалась что Софьей мудро,
Хозяйство ладное вела, вязала быта будни.
Но в армию был забран муж — война тогда гремела,
Что «Семилетней» назовут, всё судьбами хрустела.
Так в Пруссию казак попал, сраженья закрутили,
Браваду, смелость в них явил, они лишь закалили.
Взят в ординарцы там сокол за дюжую проворность —
Денисов, славный командир, ту оценил задорность.
И ординарцем удивлял умом и нравом барским,
Один лишь раз не совладал со случая коварством:
В ночи случился шумный бой, пошла неразбериха,
Вдруг конь начальника пропал — умчался ветром лихо.
Недоглядел за ним казак — наказан шибко будет,
Плетей удары никогда Емеля не забудет.
А после кончилась война — казак домой вернулся
(Три года долгих воевал, но там не приглянулся
Ни острой сабле, ни штыку — не стался хлопец ранен),
А дома для жены, родных наш Емельян желанен.Жена сейчас же понесла по возвращенью мужа,
Казак счастливым дома стал, жену безмерно кружит.
Трофимом сына нарекли, что у четы родился,
Так быт неспешный у семьи пригожей песней лился.
«Ты станешь славным казаком, как дед, отец и прадед,
Продлится род наш на века, отваги не убавит», —
Сынка младой отец обнял, ему шептал на ухо,
Взрастить он в отпрыске мечтал литую силу духа.
Но вскоре призван Пугачёв опять к властям на службу —
Старообрядцев1 изловить, кто стался непослушен.
Те из страны ушли в бега, где воли, значит, больше —
Все притесненья от владык терпеть уж нету мочи.
И много изловили их, старообрядцев строгих,
На плоти раны-синяки, на душах сплошь ожоги.
Но к староверам был не строг наш Емельян на службе,
Проникся пагубам людей, со многими стал дружен.
Не знал ещё казак лихой, что эти староверы
Добром ответят на добро, в беде помогут смело.
Ну а сейчас в Чернигов град отправили бежавших,
Домой пустили казаков от странствия уставших.
И Емельян на этот раз пробыл подольше дома,
В станице области Донской, где всё ему знакомо.
Жена дочурку родила, назвали Аграфеной,
Ох, рад тому Емеля наш, он счастья ныне пленный.
Но снова долг лихой зовёт — щедро на войны время.
Опять уходит Пугачёв, такое, видно, бремя.На этот раз затеян спор с империей Османской,
Столкнулась мощь турецкая с упорностью славянской.
России выход нужен стал до Чёрного до моря,
Большою выдалась война, на всю не хватит взора.
И снова Емельян в боях участвовал отважно,
Один из лучших наш казак в стрельбе и рукопашной.
А после взятия Бендер назначен он хорунжим —
Не устояла крепость та пред армией летучей.
Семь тысяч турок пало ниц, мужи сложили главы,
Сдать крепость отказался враг — штурм выдался кровавым.
Но Пугачёв не ранен вновь, как будто заколдован,
Другой Рок, значит, казаку судьбою уготован.
Хорунжий, младший офицер — не зря казак старался,
Его весомый вклад в борьбу в войне не затерялся.Чуть позже полк перевели к Елисаветограду2,
А там беда подстерегла, устроила засаду.
Пусть Емельяна не брала ни сабля и ни пуля,
Но хворь простудная взяла, вцепилась — не моргнула.
Боль поселилася в груди, скребёт настырно когтем,
Не хочет уходить никак, бессилен лекарь-доктор.
И ноги стали опухать и, будто б, гнить собрались,
Да жилы, что давали сил, все разом оборвались.
«Езжай домой ты, Емельян», — начальство разрешило.
«Боюсь, что сам не доберусь, — то казака смутило. —
Я сгину тихо по пути, жену не повидаю».
«Ты о походе не пекись, в том щедро помогаю, —
Ответил бравый командир. — Отправим тебя с сотней,
Что с Дона приведут коней — нехватка здесь животных».
И караван ушёл на Дон, лежал казак в телеге.
Нет, не страшился смерти он — стать не хотел калекой.
Вернулся летом Емельян, травою степи дышат,
Здесь воздух, будто бы другой, да небо, словно, выше.
Родные стены сохранят, вновь силой напитают —
Надеялся на то казак, что хвори вдруг растают.
«Теперь всё будет хорошо, любимый, раз вернулся.
Подлечим раны мы твои, в тебе чтоб дух проснулся», —
Жена опекой оплела, укутала любовью.
Пусть лето жаркое вокруг, казак всё кашлял кровью,
Да ног страданье не прошло — забота не спасала:
Недужил тяжко Пугачёв, хворь приступ не сбавляла.
А вскоре в гости к казаку станичники явились,
Совет хотели добрый дать, к Емеле обратились:
«Своё уж славно отслужил — теперь пора в отставку.
Видать, не скоро будешь цел, пойдёшь ты на поправку.
Так поезжай скорей в Черкасск, столицу войсковую,
Знать, отпустить тебя должны, дать пропуск в жизнь мирскую».Совет послушал Пугачёв, отплыл во град по Дону,
Всё думал, как бы одолеть болезни перепону.
А дома трое уж детей — ещё родилась дочка,
И все обратно ждут отца, что птицу-голубочка.
Так пролетел недолгий путь — Черкасск встречает гостя,
Но увольненье получить, коль служба есть, непросто.
«Зачем пожаловал, казак? — дьяк войсковой ярился. —
Твой опыт, кованный в боях, для дела б нам сгодился».
«Я болен ныне шибко стал — не угляди плохого.
Хоть сам не прочь повоевать, сразить врага лихого,
Но грудь болезненно гниёт, да ноги еле ходят,
Покоя в жизни не дают, всего меня изводят», —
Промолвил дьяку Пугачёв, но тот не хочет слушать:
«Отставить просто не могу, иначе сяду в лужу.
Тебя во лазарет возьмём, глядишь, поправишь силу». —
«Быть в лазарете не хочу, ты, батюшка, помилуй.
Вернусь я лучше в дом родной, детишек приласкаю.
Коль на войну за мной пришлют, на жребий не залаю».Но, перед тем как путь держать, казак знакомых встретил —
Старообрядцев пожилых, кого ловил да метил.
Тогда был добр к ним Пугачёв, напрасна зла не делал.
И старцы помнили о том — один из них поведал:
«Коль хвори хочешь излечить, здоровье-дух поправить,
Попробуй ко больным местам ты лёгкие приставить.
Их из баранов нужно взять, недавно что убиты,
Те лёгкие всосут в себя все хвори ядовиты».
И правда, тот помог совет — пошёл муж на поправку:
Грудина больше не гниёт, боль не съедает пятки!
А тут вдруг весточка пришла от се́стрицы родимой,
Мол, тяжко нынче мы живём. Брат, приезжай, любимый!
И в Таганрог умчал казак к младшо́й сестре Федосье,
Была собой та хороша — стройна, темноволоса.
Да с мужем в счастие жила (Симоном его звали).
Вот только в граде их большом все вольности забрали,
Как и в Яицком городку, там бунт тогда подняли,
Да власть, что жалила народ, в отместку зашатали.«Ох, рады, братец Емельян, что скоро к нам приехал.
Начальство вольность отняло, начальству мы — потеха», —
Затараторила сестра, когда был брат накормлен.
«Порядки прежние ушли, обычай грубо сломлен, —
Федосье вторил муж Симон, о горестях поведал. —
Старшин казацких ныне нет, им сделали замену:
Там ротмистры теперь стоят, свои законы вводят,
Что ценно было казакам, марают и низводят;
Да веру старую в запрет определили строго.
Хотим бежать к иной судьбе — нет выхода другого».
«Побег — серьёзный, крайний шаг, — стал говорить Емеля, —
Приходит вольностям конец. Такое, видно, время.
Но знаете ль куда идти, где лучше доля будет?».
«Туда, где притеснений нет, где бегство не осудят», —
Тихонько молвила сестра, с надеждой посмотрела.
Авось, поможет Пугачёв, сподобит в тяжком деле.
Ответил сразу Емельян: «Бросать коль отчий берег,
То уходить нам всей семьёй на дальний светлый Терек.
Там и семейные живут, детей растят — не плачут:
Леса полны зверья, плодов, а реки рыб не прячут».
И порешили сделать так — уйти по разным группам,
Чтоб подозрений не рождать большим побегом грубым.
Во первой — Емельян с сестрой, они умчали раньше:
Мол, мать родную навестить в житье-бытье крестьянском.
А во второй уже Симон с другими казаками
Пойдут за Емельяном вслед известными путями.
«Ступай недели через две, как выйдем мы, иль дольше, —
Казак Симону говорил. — Не будет в спешке пользы.
Или почует власть обман, в побеге общий сговор,
Да к дому моему придут, я стану в цепи скован».
Но выждал срок не весь Симон — был нетерпеньем съеден,
Иль то соратники-друзья всё ускоряли бремя?
Уже не важно, чья вина, вопрос пытать не станем,
На ход дальнейших тех времён без промедленья взглянем.
Догнал Симон свою жену, да Емельяна с нею,
Ругался шибко наш казак, что выждать не сумели.
Но делать нечего — пошли теперь в станицу вместе.
«Эх, в Зимовейскую с собой не привести бы мести», —
Всё думал зоркий Пугачёв, но что теперь поделать?
Родных не бросишь во степи, за них душа болела.
«Чтоб слухов лишних не рождать, да не смущать станицу,
До матери с собой возьму я лишь одну сестрицу, —
Решенье принял Емельян. — А вы нас обождите,
В степи я позже вас найду, к нам в дом не приходите».Ну а в станице мать в слезах, детей целует крепко.
Давно не видела родных, душа с любовью шепчет:
«Как хорошо, что дома вы, старушку навестили!
Так расскажите о житье, коль мне себя явили».
«Дом навестили неспроста, — речь начала Федосья, —
От гнёта на простой народ жить сделалось непросто.
На Терек с мужем собрались, зовём с собой Емелю.
Устроить там хотим бытьё, да счастие измерить».
«Быть на ногайской стороне — большое преступленье!
Лишь каторга иль даже казнь послужат искупленьем, —
Мать, побледневшая, дрожит, руками сжала пряжу, —
Сейчас ударитесь в бега — поймают и накажут!».
Услышав речь, согласна с ней жена у Пугачёва:
«Семью, Емеля, не губи, ищи пути другого!».
Коль нет в семье согласия — не будет в жизни лада,
Казак наш это понимал, давил в себе браваду.
«Ну что ж, Симон тогда один пускай идёт во степи,
Иль с казаками, что привёл — мы в том походе слепы.
Разыщут к Тереку пути, узнают все дороги,
Потом, глядишь, и мы за ним, не будет коль тревоги», —
Промолвил наш казак в ответ на женские моленья,
Поможет время разметать грызущие сомненья.
Симон же всё хотел с собой в побег взять Емельяна,
Хоть и в степи муж у сестры, но буйствовал смутьяном:
В ночи к станице приходил, просил: «Впотьмах блуждаем,
Но манит Терек нас к себе, зовёт желанным раем.
Так помоги в него попасть, коли позвал с собою».
Вздохнул чуть слышно Пугачёв, смирился, знать, с судьбою:
«Чёрт с вами, провожу за Дон, а сам уйду обратно», —
Оружие привычно взял, кафтан накинул ватный.И выполнил, что говорил — отвёз людей на лодке:
«Да будет путь ваш к Тереку одной удачей соткан!».
А после в дом к семье свой тихонько возвратился,
Надежду в сердце грел одну — с опасностью простился.
Но брать в расчёт надежды те она не пожелала,
Голодным призрачным волком с терпеньем выжидала.
И вестью прыгнула вперёд — Симон стал арестован,
Да нетерпимой пыткой злой в застенках расцелован.
Поведал о побеге муж — мол, заманил их Терек.
Теперь же кается Симон — в желаньях неумерен
Своих он неразумных был, готов за всё ответить.
С женой Федосьей их повел (Симон просил заметить)
Её брат старший — Пугачёв, живёт что в Зимовейской,
Не захотел он прозябать во бытие плебейском...«Ох, Софья, милая моя, мне надобно укрыться,
За мною власть с допросами теперь должна явиться», —
Винился доблестный казак перед женой своею.
«Расстанемся надолго ли с тобою, муж Емеля?», —
Вопрос сквозь слёзы задала жена — гнетёт разлука.
«Укроюсь ненадолго я, не стану близоруким.
А как в степи пересижу, да страсти поулягут,
Авось, забудут про меня, и знамя злости стянут».
Так вновь во степь ушёл казак, но ныне в одиночку.
Сидел под вечер у костра, мечтал увидеть дочек
И сына, взрослым что уж стал — помощником в хозяйстве,
Так неужель его отца признают в негодяйстве?
Да мыслил Пугачёв в ночи о власти и народе,
Сошлись что в пагубной войне, смертельном хороводе.
За что так жалили людей законы и запреты?
Так, словно б в царское трепьё враги переодеты.
Да стала солнечная Русь колонией без лика —
Народ до края довела София Фредерика.
И вот рассвет очередной застал в степи Емеля,
Проведать дома, как дела, пришло-настало время,
Жену любимую обнять, узнать, не ищут ль власти.
Ещё не ведал Пугачёв случившейся напасти.
В станицу беды ворвались, сердца нещадно смяли —
Мать Пугачёва, свояка уже арестовали.
В Черкасск отправлены они, донская то столица,
И Пугачёв решил наш там быстрее объявиться.Помчал во весь опор, как мог — нет места передышке,
Хоть не успел сказать «Люблю» ни дочкам, ни сынишке.
Он арестантов обогнал, да к дьяку войсковому
Пришёл, как будто не бежал — по-свойски, по-простому.
У Емельяна план созрел, как сбросить обвиненья,
И, перед тем как говорить, в груди унял волненье.
«Почто пришёл, казак лихой, ты ж в розыск стал объявлен? —
Дьяк удивлённо вопрошал. — Да весел, не подавлен!».
«О чём ты, батюшка, сказал? — Емеля поразился. —
На службу ратную пришёл, до этого лечился.
Загнили, помнишь, у меня вдруг ноги и грудина,
Сейчас я полностью здоров — быть дома нет причины».
«Ошибка, стало быть, в приказ о розыске попала,
Тебя, служивый, будь здоров, паршиво оболгала».
Но и в Черкасске вмиг Симон дал те же показанья,
В них Пугачёва вновь приплёл — насмарку все старанья.
А, значит, снова Емельян бежит — в свою станицу.
«Неуловимым мне бы стать, что сказочной жар-птице, —
Казак любимой говорил, — Да упорхнуть далече.
Уйду на Терек всё же я — скрываться будет легче».
И полетел стрелой за Дон, в надежде, что там примут.
«Тогда и за тобой приду, за Доном сдюжим зиму».
На месте посетил казак Дубовскую станицу,
В ней с атаманом говорил, горела заряница.
«Что ж, примем, Емельян, тебя», — дал атаман согласье.
Зачислен стался Пугачёв для войска в одночасье.
Знать, новость не дошла сюда про бегство и про розыск —
На время в сторону ушла быть пойманным угроза.Ну а в Дубовской, как везде — народ к стене прижали,
За службу с саблей и ружьём оплату урезали.
Негодовали казаки, но босы оставались,
Их просьбы о другом житье в осколки разбивались.
Сложней теперь кормить семью — детишки голодали,
А тех, кто веры родной был, на каторгу ссылали.
Смурная жизнь не даст покой, она лишь камнем давит,
Одних на гибель обречёт, других — гореть заставит.
И Пугачёва решено отправить за расспросом —
Никто не захотел в беде остаться безголосым.
Пусть ходатайствует казак за жизни улучшенье,
Коллегии военной он расскажет о терпенье,
Которого уж не найти в станицах как полгода,
Поддержки государства — чуть, лишь множатся невзгоды.
А коли выйдет благ добыть в старанье для народа,
Признает атаманом люд в станице Пугачёва.
Наш Емельян стараться рад — казак не из пугливых,
Его дороги не страшат, речей наветы лживых.
Но далеко на этот раз не смог уйти Емеля,
Был караулом окружён — вот тяжкая потеря!
И в комендантской на допрос ждут сокола лихого,
Ох, понял сразу тут казак, что дальше быть худому.
И точно — он теперь сидел на гауптвахте связан,
А, значит, будет в этот раз осужден и наказан.
Сошлют, небось, на рудники иль голову с плеч снимут,
Неужто рок суровый, злой последнее отнимет?
Жена останется вдовой, отца не свидят дети,
Эх, вырваться на волю бы из проржавевшей клетки!И воцарилась темнота — ночь развернула крылья,
Как будто время не течёт, погасли все кадила.
Да холод не давал уснуть, настырно лазал в кости,
Назавтра пыткам всяким быть на утреннем допросе.
Их не боялся Пугачёв, жалел о том лишь только —
Свобода кончилась его в сегодняшней юдоли.
Как вдруг, раздался скрип двери, возник казак со свечкой:
«Своих не бросим мы в беде, — промолвил он словечко. —
Беги далече Емельян и помни — староверы
Всегда помогут на пути, коль путь грозит потерей.
Возьми мешок, в нём есть еда да тёплая одежда».
«Благодарю тебя, казак — вернул на жизнь надежду», —
В ответ поклон дал арестант и растворился в ночи,
Так в дом родной попасть хотел, что не было уж мочи.
Взял лошадь Емельян себе да вскачь скорей пустился,
И вскоре прибыл уж на Дон, к жене-красе явился.
Но правды ей не рассказал — не волновалась дабы:
«Я, Софьюшка, спешил сюда, преодолел ухабы,
И новость важную принёс — на Тереке нас примут,
Пожалуют своим жильём, не станем мёрзнуть в зиму.
Народ всё добрый и простой, нет в людях лжи-обмана,
И сильно жалуют меня, там буду атаманом».
«Муж, не обманывай меня, — вздохнула Софья грустно, —
Не верю этим я словам, в душе, на сердце — пусто.
Сюда являлся комендант, тебя искал, Емеля.
Ему сказала — ты не здесь, он сразу не поверил,
Хотел, небось, арестовать, да удержать в колодках.
Скажи, что делать, муж родной, чем ныне рок наш соткан?».
И слёзы полились ручьём, взрастили безысходность,
Все планы мужа-казака тотчас пришли в негодность.«Коли искали здесь меня, пойди, скажи — явился.
Я в Зимовейской не чужой: тут вырос и родился», —
Не утерпел того казак, что не давали жизни.
В станице очень многих знал, авось, в замки не стиснут.
Но только местный атаман не оправдал надежды —
В Черкасск отправлен Емельян, неужто обезврежен?
Но по дороге караван во град остановился,
Тут Пугачёв и был таков — сбежал он, растворился.
К реке Койсухе путь держал, раскольники где жили,
Исконную кто веру чтил — им власти всё грозили.
Там наш Емеля принят стал, согрет, накормлен вкусно,
Но не сказал мужам про то, что он сбежавший узник.
Лелеял новый план казак, до жизни был охочим,
Старообрядцев вопрошал, когда шло дело к ночи:
«А не найдётся ли средь вас проводника лихого?
Мне до Изюма бы дойти, в том граде есть знакомый.
Он атаман у казаков, команду бойко держит».
«Поможем мы, казак, тебе», — изрёк в ответ старейший.И выбрали проводника, что Алексеем кличут —
Другие, мол, хоть знают путь, но быстро так не сыщут.
За это попросили дать лишь три рубля с полтиной,
Не стал Емеля возражать — обучен дисциплине.
И снова вёрст суровый бег скрепляет силу воли,
Казак да юный старовер заночевали в поле.
Там правду молвил Пугачёв: «Не к казакам я еду.
Меня хотят арестовать, небось, идут по следу.
Ты, Алексей, мне расскажи, не знаешь ли такого,
Кто даст совет, как дальше жить, иль молвит мудро слово?».
Не испугался старовер, хоть сам годами молод:
«Такого знаю, Емельян, души он лечит голод,
Живёт в Кабаньей слободе, горит исконной верой.
Авось, и сможет дать совет, направит вдаль примером».
«Тогда к нему меня сведи», — сказал казак сурово,
А в небе начиналась ночь, закат горел пунцовый.
Примечания
1. Здесь и далее для соблюдения размера стиха староверы и старообрядцы — синонимы. Понятия по сути разные, но их объединяет то, что и те, и другие подвергались гонениям в XVIII веке.
2. Точное название — Елисаветград (Елисаветградъ) — бывшая крепость империи на юге. В советское время — Кировоград.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |