Пока не ведал Пугачёв, что тучи набегали —
Карателей отряды шли, сражения искали.
Главенствовал над ними Кар — столицы был посланник,
Отряды вместе собирал, не ждал небесной манны.
Четыре тысячи солдат для дела дали Кару —
Не отобьёт, знать, Пугачёв их мощного удара.
К тому ж симбирский комендант дан в помощь генералу —
Поляк он Пётр Чернышёв, властям служил немало.
И вот какой для боя план у генерал-майора:
По двум дорогам рать пустить для пущего напора —
Ново-Московская одна до вожделенной цели,
Самарская вторая тут — по ним идти посмели.
Но при движении вперёд терялося упорство,
Надежда быстро одолеть бунтующих замёрзла:
Был во смятении весь край просторный оренбургский,
Да Кара лёгкие войска здесь разбежались юрко —
Калмыки и башкиры вдруг свирепо взбунтовались
Да по степи на лошадях в бега скорей подались.
Их даже ветру не догнать — нелёгкая потеря,
И ныне генерал-майор в победу меньше верит.
Ещё и из крестьян народ, да казаки из местных
Законы властные не чтят, не любят манифесты.
Лишь любят манифест царя, точнее — «самозванца»,
Что Фредерике угрожал, власть захватить пытался.«Я всё равно тебя побью!», — о Пугачёве думал
Кар и вперёд скорей скакал, пуская в душу сумрак.
И после в деревнях двух встал — привал себе устроил,
А Чернышёва же послал, чтоб тот отбил-присвоил
Татищеву — враз крепость взял, от казаков очистил:
«Довольно сброду там гулять, творить свои бесчинства!
Ты к Чернореченской пойдёшь, когда захватишь эту,
А дальше ждёт и Оренбург — к нему лети кометой.
Во граде Рейнсдорп помощь ждёт, сидит в блокаде долгой,
Ему антихрист Пугачёв в кишки суёт иголки».
Но хоть команды раздавал Кар бравые-лихие,
На самом деле он не знал, дела ведут какие
Бунтующие казаки — приспешники Емели,
И потому шпионов слал, чтоб всё прознать скорее.Но только незадача здесь ждала беднягу Кара —
Бежали все шпионы вон, как звери от пожара,
Да к Пугачёву дружно шли, царю служит хотели —
Старанья Кара, как стекло под каблуком хрустели.
Ну а один такой шпион знал многое из штаба,
Овчинникову то донёс — дал важное задаром.
Овчинников Андрей же был не просто атаманом —
Он в Думу Тайную входил, царю в войне был братом.
«К Самаре вышел ныне Кар, — глаголил перебежчик. —
И хочет он в тот град попасть за подкрепленьем резче.
А потому отрядов с ним сейчас для боя мало,
Не знает бедный, что судьба быть доброй перестала».То Пугачёву донесли, и государь не мешкал —
Отряд с Зарубиным послал, нужна в том деле спешка!
Да сам Овчинников пошёл — его сгодится опыт,
Пусть генерал-майор потом обид на них не копит!
Меж тем до Кара весть дошла, что взят завод из ближних —
Там ныне царствует орда мятежников подвижных.
Хлопуша бунт сам поднимал, а ныне к Емельяну
Скорее ехал доложить, что вырыл власти яму.
«Пустить вдогонку авангард в Юзееву деревню —
Да будет участь бунтарей-предателей плачевна! —
Давал распоряженья Кар. — Его возглавит Шишкин —
Секунд-майор, что рвётся в бой, не ведает одышки!».
Но и наш царь послал вперёд бесстрашные отряды,
В них казаки летят стрелой, друзья башкиры рядом.
Хлопушу приняли к себе — погоня провалилась,
Что Кар со рвением пустил, никчёмной обратилась.
Тут вдруг Зарубина отряд на авангард наткнулся,
Противнику лихой Чика сквозь зубы улыбнулся.
«В атаку, братцы!», — прокричал, начало дал сраженью,
Обратно Шишкина погнал — майор тут стал мишенью.А ранним утром бедный Кар узнал плохую новость:
Он в окружении теперь, и то — не тайный сговор.
Хитрее стался Пугачёв, переиграл посланца,
Что Фредерики волю нёс; придётся, значит, драться.
В Юзеевой деревне вмиг он занял оборону,
Из-за укрытий вёл огонь, чтоб не нести урона.
Зарубин понял этот план, не продолжал атаку,
К Овчинникову отошёл в вечернем полумраке.
«Теперь от нас Кар не сбежит — закрыт в кольце надёжно,
И перебежчика пустить до войска невозможно», —
Для атамана доложил при встрече храбрый Чика.
Овчинников Андрей кивнул, хитра его улыбка:
«Есть тоже новость у меня — посыльного споймали,
Что к Кару нашему спешил, с ним знатно поболтали.
Так вот, наш Кар не так уж прост — ждёт скоро подкрепленья,
Да гренадёрской роты здесь помпезного явленья.
Не станем зря мы дней терять, а встречу подготовим —
Внезапно сами нападём, за хвост удачу словим».
И ночью план осуществлён — сдалася в плен вся рота,
Убито девять человек под сенью небосвода.
А Кар, услышав ту стрельбу, решил идти обратно —
Не знал, что роты больше нет, распалась та внезапно.
И утром под обстрел попал — свистели пули, ядра.
Осталось только убегать, уж нет пути обратно.А с Каром Фрейман и Варнстедт от казаков бежали,
Пытались строй держать солдат, на Бога уповали.
Но не хотели отставать разбойники-повстанцы,
Преследовали по пятам в смертельном страшном танце:
То налетали, словно смерч, снарядами кусали,
То рассыпались по степи, момента выжидали.
Засады ставили вдали, куда шло войско Кара,
Запахло паникой в рядах от этого удара.
«А, может, братцы, сдаться нам, уйти к царю на службу?
Чем буйны головы здесь класть, объявим свою дружбу!», —
Вдруг в войске кто-то закричал, посеял больше смуту —
И люди поступали так, не думав и минуты.
А командиры, зубы сжав, чрез снег бежали дальше —
Пощады можно им не ждать, их не поверят фальши.
Погоня длилась целый день, преграды не кончались,
Но в сумерках, чрез не могу старшины оторвались.
Печален был борьбы итог — потери не восполнить,
Екатерины Кару здесь уж волю не исполнить.
Рассыпались надежды в прах — не одолеть Емелю,
Да самому бы уцелеть, не ведая победы.У Емельяна же сейчас другое настроенье —
Свершенье знатное пришло, всем принесло веселье!
Разбит карателей отряд, во тьме кромешной скрылся.
Эх, Оренбург теперь бы взять и до Москвы пробиться!
Пока же пленных в слободе держали до решенья —
Они на службе у царя явить хотели рвенье.
И вот, присягу уж дают — царю целуют руку,
Емеля принял их к себе — пусть борются с гадюкой.
«Водою жалую я вас, землёю да лесами, —
Солдатам Пугачёв вещал, — да сытными хлебами.
Служите верно только мне, в строю до смерти стойте!
В служении родной земле старания удвойте!».
В ответ глаголили мужи: «Служить царю мы рады!
Для нас все вольности твои — есть лучшая награда!».
И многие признали вдруг во Емельяне нашем
Царя, что в Петербурге был, сидел на троне важным.
А Пугачёв тому и рад, народ простой пусть знает —
Правитель истинный пришёл, Русь Матушку спасает.
Да живота не пощадит, но восстановит скоро
Он справедливости оплот, в нём прорва сил, задора.
А среди пленных, кто примкнул, и офицеры были,
У Емельяна для себя чины теперь просили.
Один был Шванвич Михаил сейчас в свободном войске,
Другой — Волжинский, атаман, сражается геройски.
«Я слышал, говорить горазд на языках ты разных,
Да и писать, коль надобно, на них умеешь связно», —
Царь Михаилу говорил, и тот не отпирался —
С тех пор посланья составлял, бумагой занимался.
А Кар же, сильно отступив, себя сумел взять в руки,
Иль побоялся, что теперь в столичном Петербурге
Не получить дары, тепла от матушки-царицы?
Она, коль станет недобра, подобна злой тигрице.
И в Оренбург решил тогда тихонько Кар вернуться,
От пораженья бунтарю скорее отряхнуться.
Отправил Чернышёва он, чтоб в крепости у града
Позицию сей занял муж и сделал там засаду.
Да и Рейнсдорп отряд большой послал из Оренбурга,
Соединится с войском лишь — Емеле станет дурно!
Вот только Пётр Чернышёв не усидел на месте,
Решил сам в Оренбург идти, не ждать от Кара вести.
К тому же, слухи поползли, что снова Кар разгромлен,
Опять неправедным царём в баталии стал сломлен.Так вскоре выдвинулся Пётр до Оренбурга с войском,
Себе шептал всё, повторял: «Ты боя не убойся».
Спешил-бежал до града стен, метель кидалась снегом,
Сам Оренбург Пётр представлял спасительным ковчегом.
Сакмару реку перешёл, стал на большую гору
Взбираться споро комендант, совсем уж близко город.
Внезапно раздалась пальба — засаду царь устроил,
Прознал, что Пётр Чернышёв до дела неспокоен.
Теперь ж он выплатит сполна за это нетерпенье —
Впал в ступор горе-командир, да упустил мгновенья.
И окружён его отряд — наружу не прорваться,
Переговоры здесь вести не стоит и пытаться.
Ещё калмыки перешли к смутьяну Пугачёву —
Не стали с правдой воевать, поддались сердца зову.
Да и солдаты, как один, орудья побросали:
«К царю мы, батюшке, уйдём, от немки же устали!».
Тут Пётр сдуру натянул обычную одежду,
Могла быть что на мужике — испытывал надежду:
Авось и не поймут, кто он, в толпе не разберутся,
Что сей пленённый — командир, им вовсе не займутся.
Но позже в лагере, когда всех осмотрели пленных,
Да посчитали тех, кто пал сегодня убиенным,
Дежурный взглядом зацепил беднягу Чернышёва
И понял — выдаёт себя сей барин за другого.«Скажите правду, братцы, мне — боец простой ли это? —
Дежурный пленных вопрошал. — Не делайте секрета». —
«Нет, это вовсе не солдат, — из строя отвечали. —
То сам полковник Чернышёв, глаза вам не солгали».
Так комендант под караул стал взятым моментально,
А после к батюшке-царю доставлен официально.
Над ним смеялся Пугачёв: «Ты, Чернышёв — полковник,
А обрядился мужиком — неужто, сильно скромный?».
Но пленный взгляд лишь потупил, не проронил ни слова.
Тогда стал грозен Емельян, царём предстал суровым:
«Так меня вздумал обмануть, в доверие втереться,
Предстать с личиною чужой, змеёю злой пригреться?!».
И был повешен комендант — не избежал он кары,
Пришла к нему старуха смерть — лети вперёд, сансара!
А тысячи других рубак примкнули к Емельяну,
Служить чтоб новому царю, будто степному хану.
Жизнь за бессмертие отдать народного единства,
Да немки жадные унять в родной земле бесчинства.
«Гуляем ныне казаки, мы отдых заслужили!», —
По лагерю летел призыв, в колокола звонили!Но в это время хитрый Корф приблизился с отрядом,
Готов повстанцев угостить орудий, пушек ядом.
Об этом сообщил царю внимательный дозорный,
Что на ответственном посту следил-смотрел упорно.
Успели наши казаки тогда взлететь на кони,
Оружья в руки подобрать да подготовить брони.
«Вперёд! — Емеля закричал. — Дрожит пусть неприятель!».
Так против шерсти Пугачёв опять врага погладил.
Но в панику не впал и Корф, в бою не растерялся,
И хоть не начал наступать, но в Оренбург пробрался.
И граду сильно тем помог — привёл с собой подмогу:
Две с лишним тысячи солдат, орудий-пушек много.
А уж Рейнсдорп-бедняга рад — ведь таяла надежда,
Что город выстоит опять, коль царь придёт — невежда.
Ну а сейчас сам осмелел датчанин, строил планы,
Он против русских мужиков горою снова встанет.
«Потреплем диких казаков, крестьян и тех рабочих,
Императрице что служить здесь не желают очень.
Пусть Валленштерн ведёт отряд — он ныне генералом,
Нагонит страху на сей сброд клинков лихим оскалом!», —
Рейнсдорп такой отдал приказ, да потирал ладони,
Надеялся, что уж теперь бунтующих прогонит.И Валленштерн не отказал — солдат вёл на Емелю,
К сражению сейчас готов, но не готов к потерям.
Бойцов с ним верных тыщи три, орудий два десятка,
Знать, не придётся здесь царю Емеле шибко сладко.
«Предателей на раз сразим, готовьтесь к славной битве!», —
Воскликнул бойко генерал, не видел в том ошибки.
И распахнулись ворота у града, что в осаде,
Шёл генерал к своей судьбе, всё думал о награде.
Но у судьбы созрел свой план, была судьба капризна —
Не угадать, что ждёт потом в земной невечной жизни.
Так в середине ноября из града войско вышло,
Ища немедленных побед, в засадах не таившись.
А Пугачёв уж тут как тут — готов к отпору-драке.
С ним десять тысяч удальцов: крестьяне да казаки;
Башкиры, русские, мордва, татары и удмурты —
Эх, генеральские войска, вы брови-то не хмурьте!
К тому же взят ещё один казак в орду Емели —
Василий Торнов за собой готов вести умело
Формирования бойцов, сражаться за Россию,
Низринуть немки на Руси незваной тиранию
(Он двадцать лет тому назад из Персии приехал,
В сословии казацком здесь добиться смог успеха).
Не ждал такого Валленштерн, велик что супротивник,
И люд простой весь вместе с ним ступает неразрывно.
«Готовьте пушки для пальбы, отстреливаться будем! —
Вскричал поспешно генерал, — о страхе позабудем!».
Но и пресветлый государь орудия не прятал —
Путь неприятеля-бойца не будет прост и гладок.
И Валленштерна потеснил наш царь на поле боя,
Казачье войско шло на штурм, не нарушая строя.
«Мы отступаем в Оренбург», — отдал приказ скорее
Несчастный шведский генерал, в победу уж не веря.
Так отошёл-бежал во град слуга Екатерины,
Солдат десятки потерял — неласкова чужбина.
Да сотня раненых бойцов уж войску непригодна —
Не стала вылазка простым ратаньем мимолётным.А Емельян опять успех схватил и держит крепко —
Центральные войска в боях легко разносит в щепки.
Вот только Оренбург стоит горой непокорённой,
Рейнсдорп в нём чувствует себя от гибели спасённым.
Сидит за каменной стеной и время тихо тянет,
Как будто знает, что оно капканом хищным станет
Для Емельяна-наглеца, царице что перечит.
Зато Екатерины сон то время нервный лечит.
Ведь рада немка, что сейчас застрял казак ретивый —
Не отпускает Оренбург, стянул петлёй красиво.
И не идёт лихой ордой смутьян к столице маршем,
Во снах лишь самозванец-царь в империи стал старшим.Дворянство ж ныне замерло в невиданном кошмаре —
Дворян уж много перебил во «пьяном злом угаре»
До боя жадный чародей, Петром что обозвался.
В краю далёком дворянин затравлен, в страхе сжался.
«А, может, мне пора самой большой поход возглавить —
Солдат бесстрашных повести, себя в веках восславить?», —
Императрица речь вела начальникам военным,
Открыла мысль им свою, была что сокровенной.
Но генералы не смогли согласье дать такое:
«Ты с Турцией ведёшь войну, забудь, как сон, другое.
Мы сами победим царя, точнее — самозванца,
Его закружим-истребим в войны кровавом танце».
Так вечер во дворец пришёл, окутывал покои,
Лампады яркие тушил густою темнотою.Теперь обратно поспешим во край мы Оренбургский:
Там Кар — побитый генерал — решенье принял хмуро:
«Пора идти в Санкт-Петербург, к царице возвратиться,
За поражение своё пред нею повиниться.
Да объяснить, что Емельян собрал огромно войско,
Угроза он теперь для всех, большое беспокойство;
С ним все крестьяне, казаки наводят хаос страшный,
Да заодно лихой степняк — вредитель бесшабашный».
И хоть отправила письмо для Кара власть большая,
Чтоб тот свой пост не оставлял, обратно уезжая,
Но не успел его прочесть вояка петербургский,
Помчался до реки Невы от града Оренбурга.
И где б не появлялся Кар, вояж свой совершая,
Везде пугалась шибко знать — видать, совсем большая
У «зверя» Емельяна рать, раз генералы трусят,
И скоро царь сюда дойдёт, всем головы открутит!
А в Петербурге так вообще повесить предлагали
Беднягу Кара, раз сей муж Россию не спасает.
Но пощадила в тот момент София Фредерика,
Не стала нынче сеет злость, бела сегодня ликом:
«В отставку Кара — пусть живёт», — такая её воля.
Так стался шведский генерал за «подвиги» уволен.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |